Леди Джейн

Признаюсь: я был в равной степени и умелым, и везучим игроком. Лишь дважды я проигрывался столь значительно, что под угрозой оказывалось мое положение в Игре, но всякий раз мне удавалось отыграться. Трудность заключалось в другом: Игра требовала времени, но при этом я не смел запускать службу. И не потому, что постоянно нуждался в средствах. Неисправность по службе грозила мне исключением из Игры навсегда, что на тот момент означало для меня полную потерю смысла жизни. Ибо чтобы я ни делал, думал я лишь о мгновении, когда вступлю в игру за Главное Желание…

Мартин опять замолчал, и я не торопил его. В конце концов, леди Джейн была в своем государстве верховным судьей, стало быть, в ее власти не позволить никому помешать исповеди.

– Мои родственники довольно скоро узнали о моем участии в Игре. Собственно говоря, я не считал необходимым скрывать это, поскольку прочие дела мои находились в полном порядке. Однако я забыл, что все они родом из страны, где Игра Желаний приравнена к магии. Особенно негодовал мой старший брат Роберт. Он весьма добропорядочен по природе своей. А, кроме того, жизнь щедро одарила его своими радостями, ему не приходилось бороться за самое необходимое, оттого не узнал он ни риска, ни искушения. Cэр Генри тоже был несколько разочарован во мне, хотя, следуя своему обыкновению, не позволил себе резких замечаний.

Но особенно обидным показалось мне замечание Олуэн… я хотел сказать, мисс Пиил. Меня нисколько не утешало, что свой приговор она произнесла с глазу на глаз. Тон ее речи был мертвенно-спокоен и оттого звучал еще более унизительно. «Не смею осуждать вас за то, что вы служите стране, которая всем нам дала приют, когда родина изгнала нас. Но как могли вы сблизиться с друзьями ее светлости, как решились стать столь ночным?..»

И тут я впервые перебил Мартина:

– Вы сказали „с друзьями ее светлости“?

– Ну да, – подтвердил он. – Разве не знаете о них?

Я кивнул, признаваясь в своем невежестве, которому Мартин, кажется, не поверил.

– Так называют в Найте Посвященных Храму, то есть тех, кто действительно умеет вызывать Силы Ночи. Наши священники представляют в своих проповедях каждого жителя здешних мест, как мага и колдуна. На самом деле кроме необычного спинного зрения они мало чем отличаются от нас. Да, любой из них умеет обратиться к Ночи и услышать ответ. Но лишь друзья ее светлости, да и то не в равной мере могут творить то, что не совсем верно именуют чудесами. В большинстве своем они происходят здешних благородных семейств, имеют в своих замках небольшие храмы и только им принадлежит право быть устроителями Игры Желаний. При этом никто из них не смеет злоупотребить таким могуществом ради личной пользы. Ночь строго следит за своими детьми, а закон в Найте действительно един для всех и карает с одинаковой жестокостью и благородного, и простолюдина.

Он, наверное, продолжил бы восхвалять Ночь, но я поспешно перебил его.

– Мисс Пиил обвинила вас в предательстве веры?

– Именно так, – печально подтвердил Мартин. – И я не мог ничего объяснить ей. Мне пришлось бы рассказать ей о своем желании, и объявленное не во время Игры оно стало бы неисполнимым. Такова магия Игры.

– Такова магия Игры, – тихо повторил я, но Мартин не заметил моих слов.

– Это – объяснение, столь безуспешное, заставило меня поторопиться. Я стал играть более рискованно и в то же время более расчетливо и – постоянно выигрывал. Конечно, было бы более разумно не ускорять Игру, но я едва ли сдерживать себя. Во мне было неизбывное предчувствие катастрофы, и она разразилась. Две недели назад приехал навестить своих родственников. После обеда жена брата моего, Фреда, проходя мимо меня, обронила скучающим тоном: „Знаешь, наша Олуэн – невеста нарасхват. Отбоя нет от женихов“. Перед лицом Всевидящего клянусь, не ведаю я, за что эта женщина так ненавидит меня. Только всякий раз, встречая меня, она старается сообщить мне нечто неприятное, причем всякий раз самым невинным тоном. Теперь я не держу на нее зла, просто не могу понять, в чем я провинился перед ней.

Я внимательно вгляделся в лицо собеседника: Мартин не лукавил, он действительно не понимал ничего. Хотя сам я лишь мимолетно видел миссис Кеплен, все же полагал, что отношение ее к Мартину было несколько иным, нежели то, что он вообразил. Наверное, он не поверил бы, хотя… Мартин воспринял мое молчание как ожидание дальнейшей исповеди и заговорил снова:

– Я тут же спросил ее: „И кто же сватает Олуэн“? Фреда расплылась в своей обычной слащавой улыбке: „ Во-первых, наш милый Чарльз“. Ну что ж, этого можно было ожидать. За годы изгнания Стентон преумножил свое состояние, завел знакомство с некоторыми из друзей ее светлости и явно стремился занять место равного среди них. Разумеется, это потребовало бы перехода в иную веру, но вряд ли это оставило бы его. В общем, по представлениям сэра Генри, который уже смирился с мыслью дожить свой век на чужбине, Стентон был вполне приемлемым зятем.

„А во-вторых, – продолжала Фреда с уже нескрываемым торжеством, – сэр Реджинальд Поул“. Когда я услышал это, весь мир померк для меня. Сэр Реджинальд, носящий титул „Глаза Ночи“, Главный Надзиратель Игры, принадлежит к высшему слою Посвященных Храму. Породниться с ним было бы более выгодно, чем с иными особами королевской крови.

– Но разве герцогиня позволила бы ему вступить в брак с иноверкой? – вновь перебил я Мартина.

– Леди Джейн очень терпимо относится к подобным ситуациям. К тому же сэр Реджинальд мог бы сам обратиться за разрешением непосредственно к Силам Ночи. Придя в себя, я подумал о другом: сама мисс Пиил не даст согласия на брак с мужчиной ночной веры. Но тогда ее дядя станет склонять ее к замужеству с Чарльзом. Ведь каким бы ни стало будущее Стентона, сейчас они одной веры. Сэр Генри добрый человек и заботливый родственник, и как многие люди такого рода не отличает родственной заботы от насилия.

Получив это известие, я понял, что нужно спешить. Ближайшая игра, в которой я мог участвовать, намечалась через неделю. Я пришел к Ведущему Игры и сообщил, что хочу сделать ставку на Большое Желание. Поскольку моя заявка была несколько преждевременна, Ведущий потребовал увеличенную ставку – ровно 500 найтских талеров. И еще столько же я должен внести в случае проигрыша. Этих денег я не имел и будь я новичком, мне бы просто не разрешили участвовать в Игре. Но я уже относился к опытным игрокам и потому имел право рисковать собой. Впрочем, это мало волновало меня. Я знал, что в случае проигрыша теряю все.

Первой в тот вечер была Игра Доверия. По установленному ритуалу я передал Ведущему свою ставку, назвал желание и теперь просто ждал начала своей игры. Дверь игрового зала распахнулась и оттуда выпорхнула девушка и стремительно бросилась прочь. Следом за ней вышли знакомые мне игроки, одним из которых был сэр Джемфри Поул, младший брат Главного Надзирателя Игры. „Кислый вечер", – заметил один из игроков. – „Виданное дело, чтобы Счастливчик Джемфри подвел свою доверительницу“. В сей миг девушка оглянулась, и я узнал мисс Пиил.

Видимо, я должен объяснить вам смысл Игры Доверия. В ней участвуют доверители, то есть люди, не являющиеся игроками. Они вносят вместо игрока ставку и заявляют желание. Собственно говоря, это единственный случай, когда игрок вправе пользоваться чужими деньгами. Причем никакие расписки или письменные обязательства здесь не действительны. Доверитель должен лично явиться на игру и вместе с игроком принести клятву Ночи, подтверждающую, что сделка совершенна добровольно при взаимном согласии сторон.

– Но ведь любой из них может легко солгать? – живо возразил я на его, как мне казалось, наивную речь.

– Солгать? – изумленно переспросил Мартин. И странное сомнение шевельнулось в душе моей, и не знал я более, кто же из нас двоих исповедуется другому: он ли мне повествует о своих прегрешениях, или я безутешно каюсь ему в своем непростительном невежестве?

– Когда я был еще новичком, – медленно проговорил Мартин, – один игрок принудил доверителя сделать ставку в пользу своего желания и принести ложную клятву. Он умер, едва успев сесть за игорный стол.

– У него, наверное, было слабое сердце, и он перенервничал, – неуверенно возразил я.

Мартин кивнул:

– Тамошний доктор так и сказал, только желающих проверить это больше не нашлось.

– Подождите, Мартин, – не отступал я, – уж не хотите вы сказать, что уверовали…

– Выслушайте до конца, сэр Питер, прежде чем станете судить меня.

Он произнес сии слова таким тоном, что я понял, всю неуместность преждевременных возражений моих.

– Другой игрок подхватил разговор: „Воистину досадно: на кону стояло 500 талеров. И как это Джемфри промахнулся! Теперь барышне придется внести еще дважды столько же!“ „Что ж", – откликнулся первый, – „невеста Главного Надзирателя, наверное, достаточно знает о правилах Игры“.

Они прошли мимо, а я остался стоять, словно окаменелый. Выходило нечто невообразимое. Мисс Пиил, еще недавно осуждавшая меня за пристрастие к Игре, сыграла сама. Причем, судя по ставке, играла на Большое Желание. И ее игроком был Джемфри Поул, брата которого совершенно посторонние люди считают ее женихом! Почему она не доверилась мне? Да, за мной не было славы Джемфри Счастливчика, но разве я бы не постарался для нее? Теперь ей, наверное, нужны деньги, а я уже не могу ни отменить игру, ни даже изменить заявленное желание. Единственное, что я могу – выиграть.

9

В этот момент Ведущий окликнул меня по имени, приглашая к игре. Надо сказать, что Игра Желания предусматривает своеобразное равенство. Все участники называют друг друга исключительно по имени (не считая доверителей, они все-таки посторонние), а всякие чины и титулы игрока не значат ровным счетом ничего. Ценится лишь опытность и умение участника.

Я прошел к столу, и внезапно недоброе предчувствие кольнуло мое сердце: похоже, сегодня день-несчастье. Изредка выпадают такие дни, когда никакая опытность или умение не спасают игроков и почти все они проигрывают один за другим, отдавая свои ставки в ненасытную пасть Игры. Новички, волею случая попавшие под такой удар, нередко навсегда покидают Игру. Я уже пожалел, что не расспросил подробно о результатах предыдущей игры. Выиграл ли кто-нибудь вообще? Или их ставки были невелики и на фоне неудачи Джемфри выглядели незначительно? Но отойти теперь от стола и броситься вдогонку уходящим игрокам я не мог.

И еще одно мучило меня: я не знал, какое желание заявила мисс Пиил. Спросить же о том не представлялось возможным. Всякое заявленное желание оставалось в кругу участников конкретной игры. Лишь Ведущий знал более других, но и он, как все прочие, не имел права распространяться о том.

Никогда, наверное, еще, даже в самым первый раз я не боролся так за победу и все-таки – проиграл. Впрочем, с того момента, как проигрыш мой стал свершившимся событием, собственная судьба более не интересовала меня. Я был в любом случае обречен. В течение недели мне предстояло или внести недостающую сумму или прекратить свое земное существование.

Последние слова Мартин произнес с равнодушием, словно речь шла о чем-то вполне повседневном. Вероятно, на лице моем написано было немалое изумление, что он счел нужным подтвердить свои слова.

– Именно так. Потому и существует множество ограничений: Игра не желает напрасных жертв. (Я не стал перебивать его вопросом о том, как определить напрасную жертву, и Мартин продолжал). Нужной суммы у меня не было. Из знакомых все, кто мог бы мне одолжить столь большие деньги, были игроками и, согласно правилам, не могли помогать мне. Я, конечно, мог бы обратиться к Роберту или сэру Генри и, выслушав длинное наставление, сопровождаемое требованием никогда более не участвовать в Игре (на что я даже бы согласился), я, может быть, получил бы необходимую сумму. Но что было бы тогда с мисс Пиил? Ведь ее долг был вдвое больше. Возможно, половину его она могла бы наскрести из своих доходов, буквально разорив себя. Но еще 500 талеров?

И тут я понял, что положение мисс Пиил еще ужаснее. Ее жених, главный игрок страны, помочь ей не мог. Просить у родных? Но с какими глазами она, ярая противница Игры, пришла бы к своему дяде, моему добропорядочному брату Роберту и уж тем более к Стентону? Мисс Пиил вела весьма уединенный образ жизни и других достаточно близких состоятельных знакомых, насколько мне известно, у нее не имелось.

Я решил отдать ей все, что смогу добыть для себя: уплата большей части долга откладывала приговор. Трудность заключалась в том, чтобы переговорить с мисс Пиил, не привлекая внимания остальных родственников. И тут подвернулся этот визит к герцогине. Как я понимаю, поездку устроил Стентон. Чарльзу давно хотелось блеснуть перед сэром Генри своей мнимой близостью ко двору ее светлости. Хотя вполне могли бы обойтись и без него: даже я знал, в любую пятницу, кроме особых, праздничных, замок леди Джейн открыт для всех.

Перед ужином, когда все уже направились к приемному залу, я заметил отсутствие мисс Пиил. Все прочие были слишком взволнованы, чтобы обратить на это внимание. Сэр Генри, да и брат мой наверняка припомнили те времена, когда их приглашали к столу королевы Марии. А Стентон, он шел впереди, раздувшись от важности. Я потихоньку отступил назад. Кажется, я несколько невежливо ворвался в комнату мисс Пиил, но, к моему удивлению, ее там не было. Тогда я принялся осматривать все комнаты подряд и обнаружил Олуэн в апартаментах сэра Генри. Как сейчас вижу это: она стоит посреди комнаты, прижимая к груди проклятый мешочек с талерами, тот самый, какой я не раз видел у сэра Генри. Взгляд ее, казалось, смотрящий сквозь меня, полон был отчаяния и какой-то невыразимой печали. Я даже подумал, что просто не замечает меня.

Я бросился к мисс Пиил, схватил ее за руку.

– Послушайте, Олуэн, – мне было явно не до хороших манер, – верните эти деньги владельцу. Я отдам вам все, что у меня есть. Это не вся сумма, но я найду еще. (В тот миг я действительно верил, что могу это сделать).

Мисс Пиил с отстраненным удивлением, словно не понимая, смотрела на меня:

– Он дал их мне в долг безо всяких обязательств и условий.

И, помолчав, добавила:

– Странно, так на него непохоже.

Я в ужасе слушал этот бред. Бедная мисс Пиил: в глубине души своей она не могла примириться с тем, что сделала, и искала оправдание своему поступку.

Вдруг взгляд ее прояснился, и она произнесла совершенно другим тоном:

– Я хотела спасти вас, Мартин. У меня не получилось. Простите меня.

Ничего не понимая, я машинально протянул руку, чтобы взять у нее мешочек с деньгами, но мисс Пиил с неожиданной решительностью оттолкнула меня:

– А теперь прочь с дороги. Я ухожу, ухожу совсем.

Она выскочила из комнаты, а я бросился к вещам сэра Генри. Старик Уайтхауз своеобразный человек: преувеличенная предусмотрительность непонятным образом сочеталась в нем с огромной беспечностью. Так он никогда не выезжал из дома, не имея при себе значительной суммы денег, но при этом мог бросить их без присмотра в гостевой комнате. Правда, в Найте воровство было явлением относительно редким, суровые законы делали его слишком невыгодным занятием, а в замке герцогини, по уверению Стентона, и вовсе нечего было опасаться. Именно на это и рассчитывала бедная мисс Пиил: усыпленный обещанной безопасностью сэр Генри не сразу обнаружит пропажу. Так или иначе, денег на месте не было. Сначала я искал там, где они должны были лежать, потом просто среди других вещей, но все оказалось напрасно. Деньги исчезли. Вместе с мисс Пиил.

Забыл сообщить вам, что накануне поездки у меня состоялся пренеприятный разговор с сэром Генри. Он со свойственной ему отеческой заботой принялся расспрашивать меня о моих денежных затруднениях. Я решительно все отрицал, о чем теперь сожалею. Но не потому, что обманул его. В своем взвинченном состоянии я не сообразил, что могу попросить у него деньги как бы для себя и передать их мисс Пиил. Это легло бы дополнительным пятном на мое имя, но Олуэн была бы спасена. Вместо этого я приложил немало усилий, чтобы убедить сэра Генри в моей честности, и, кажется, преуспел в этом. Тем более, сейчас не следовало вызывать у него подозрения.

Я поспешил к остальным и оказался в гостиной как раз перед вашим приходом. Мисс Пиил уже была там. Она выглядела как обычно, ни малейшего следа только что произошедшего не было на ее лице. К моему стыду сам я не обладал столь безупречной выдержкой, вы, наверное, заметили это. Все застолье я размышлял, как отвести беду от мисс Пиил. Мне ничего иного не оставалось, как принять всю вину на себя. И сделать это как можно убедительней. Я решил изобразить побег. Далеко уйти не надеялся, но это не имело значения. Сама попытка побега подтверждала мою вину.

Уже у гостевых ворот я встретил фермера Джайлса. Я немного знаком с ним: он взбалмошный, неуживчивый человек, но абсолютно честный. В том смысле, что ни при каких обстоятельствах не посягнет на чужое. Я передал ему все мои деньги, попросив после моей смерти передать их мисс Пиил. Он принял их с тем спокойным достоинством, какое встретишь не каждого нашего лорда. Затем, он спросил меня, хочу ли я побыстрее покинуть замок. Я ответил утвердительно. Он предложил пройти через служебные ворота, в обычное время закрытые для посторонних. Но нам не повезло: начальником стражи там оказался чересчур старательный новичок, который и приказал задержать нас. В сущности, он нарушил действующие правила и, боюсь, герцогиня сурово накажет его.

При этих словах я еще раз внимательно взглянул в лицо Мартина. Сомнений не было: он действительно не хотел зла офицеру, арестовавшему его. Я же думал, что не могу задать ему единственно важный вопрос: что, если мисс Пиил тоже не брала этих денег? Но сидевший предо мной человек, с кроткой уверенностью смотрел мне в глаза, и я не посмел омрачить его душу неразрешимым сомнением. По правде сказать, я вообще не знал, что теперь сказать ему. Отцы церкви нашей полагали самоубийство, вне зависимости какой причиной оно вызвано, непростительным смертным грехом. Однажды я попытался выяснить мнение самого Всевидящего, но Он раздраженно отмахнулся от меня:

– Они, пожалуй, правы. Подумай сам: что будет, если каждый из вас станет покидать жизнь по собственному капризу?

– А как же свобода выбора, дарованная Тобой каждому из нас? – не сумел вовремя угомониться я.

– У каждой свободы есть свои границы, – не уступил Он и я понял, что ничего иного не услышу более. Но изреченное Всевидящим все же не было ответом, на вопрос: Он как бы принял мнение слуг земных, но не высказал собственного. И оттого не ведал я, чем утешить душу, доверившуюся мне.

– И под конец я должен вам покаяться в наиболее страшном прегрешении моем, – неожиданно заговорил Мартин, – при все несовершенстве его Найт представляется мне лучше устроенным миром, чем Дом Веры Нашей. Здешние боги доступны: кара и награда настигают человека без промедления.

Я потеряно глядел на него и не нуждался в зеркале, чтобы увидеть, сколь ничтожен и жалок облик мой.

– Вы не подумайте, сэр Питер, – торопливо добавил Мартин, – будто отрекся я на чужбине от веры нашей. Только жители здешние счастливее нас: они ежечасно ощущают присутствие богов в жизни своей. Ночь не обещает им необъятной свободы воли и, даже напротив, четко указывает границы дозволенного. Но в этих границах они вольны устраиваться, как заблагорассудится.

– А еще здешние люди норовят каждое слово свое подтвердить пышной клятвой, призывая Ночь в свидетели, – не зная, что ответить ему, неосторожно возразил я. – И государыня их впереди подданных своих.

Краска мгновенно спала с лица его, он застыл неподвижен, словно неумолимая смерть пришла за ним. Лишь глаза, исполненные неподдельного ужаса, следили за мной.

– Герцогиня отдала жизнь свою в залог в знак того, что будет говорить вам только правду? – наконец выдавил Мартин. – Вы, верно, могущественный человек, избранный Всевидящим, если способны принудить ее к совершению такого деяния.

– Но ведь это всего лишь красивый ритуал, – ничего не понимая, пробормотал я.

– Ритуал?!! – он стремительно отпрянул от меня и теперь стоял, прислонившись к двери, тщетно пытаясь скрыть бившую его мелкую дрожь. – Малейшее слово лжи будет для нее смертным приговором.

Он заломил руки над головой и простонал:

– Если бы и наш Бог поступал точно так же…

Возгласить такое было явным кощунством, но я не успел возразить ему.

– Я не знаю, зачем вы здесь, сэр Питер, – вновь заговорил Мартин, но не смирение, а вызов звучали в голосе его, – и не смею судить о том. Но скажите мне, как решились вы вступить в Найт, НИЧЕГО не зная о нем?

Он резко распахнул дверь и крикнул невидимым мне стражам:

– Заберите меня, я уже все сказал.

И шагнул за порог, не прощаясь со мной.

Я не сразу последовал его примеру…

10

Возвращаться в свои комнаты мне не хотелось. И я повернул влево по коридору, ведущему к выходу в сад. Рослая тень отделилась от стены, и я услышал:

– Ее светлость велела сообщить вам, сэр Питер, что суд начнется ровно через час перед Храмом.

– Как вы нашли меня, Ланс? – натянуто улыбнулся я.

– О, это очень просто, – ответная улыбка была искренней, но горькой. – Вы и прежде, исповедовав кого-нибудь из нас перед боем, старались непременно уединиться, хотя бы и с риском для жизни. А для гостей замка есть единственное место – сад. Храм им недоступен, а в комнатах они все равно не чувствуют себя в одиночестве.

– Передайте ее светлости, что я буду на месте в назначенное время, – ответил я, не отвечая.

Ланс почтительно поклонился мне, но не сдвинулся с места.

– Зачем вы приехали сюда, сэр Питер? Ваш Бог опять требует доказательств собственного существования?

Он стоял предо мной трепещущий словно до предела натянутая струна, и я знал, Всевидящий слышит его кощунственные слова. Слышит и молчит. Как всегда. И опять я должен отвечать вместо Него. Только какое доказательство могу я предъявить кроме искренней веры моей?

– Вот – видите: Его попросту нет. Оскорби я так Ночь, не прожить мне и минуты. А ваш Бог – всего лишь рисунок на деревянной дощечке, не значащий ничего.

– Когда же ты, Ланс, отделил себя от Бога? – негромко спросил я.

– А вы и теперь не догадываетесь? – тоном ниже ответил он. – Там на юге, когда мы наконец отвоевали у кочевников развалины Святого Города со всеми его проклятыми реликвиями. Треть Ордена полегло под этими стенами. Ради чего? Ради нескольких раскрашенных дощечек, золоченой чаши, да еще десятка рукописей, где вся божественная история изложена не так, как сказано в каноническом писании. И тогда понял я, что Бог, утверждающий существование свое с помощью древних реликвий и крови, погибших за веру, не может быть истинным.

Ланс торжествующе поглядел на меня. И что мог я ответить ему? Повторить слова одного предшественников моих: „Верую, ибо это абсурдно“? Свидетельствовать о моих собственных встречах с Всевидящим? Но как сообщить что-либо не желающему слышать?

„Господи“, – мысленно проговорил я, – „ты ведь слышишь отшатнувшегося от Тебя. Отчего же Ты не ответишь ему?“

Ответа я не ждал, но, тем не менее, тут же услышал его. „Чего ты ждешь от меня?“ – раздраженно осведомился Всевидящий – „Чтобы я подобно ярмарочному фокуснику сотворил какое-нибудь чудо?“

„Яви ему Облик Свой“, – столь же беззвучно взмолился я. – „Останови уходящую в Ночь душу“.

„Ты забываешься, Посланник!“ – голос Его стал гневен, и я не сразу сообразил, почему. – „Он – иноверец, да и ты уже не тот миссионер, каким был в юные годы. Займись-ка лучше своим делом“.

„Но душа“… – пытался возражать я.

„Есть много душ, о которых придется позаботиться тебе, Посланник“, – строго оборвал меня Всевидящий. – „А эта душа уже потеряна. Смирись.“

Больше Он не сказал ничего, и мне почудилось, что слышу легкие удаляющиеся шаги Его.

– Что же молчите, сэр Питер? – словно издалека донесся до меня голос Ланса. – Ужель вам нечего ответить мне?

Он стоял предо мной лицо в лицо, и в уголках глаз его застыли слезы.

– Что я могу дать тебе кроме веры моей? – медленно выговорил я.

– Опять только слова… – голос Ланса трепетал отчаяньем столь сильным, что кощунственно подумал, не поспешил ли Всевидящий с приговором своим?

– Когда я вернулся из похода, – уже спокойнее продолжал он, – то увидел, что армия наша разгромлена, а предводители ее погибли. Если Бог наш велик и всевидящ, отчего позволил он иноверным нанести столь жестокое поражение истинным сынам веры своей?

– Всевидящий создал нас наделенными свободою воли. Государыня наша совершила ошибку, начав войну с Найтом. За ее ошибку расплатились те, кого она отправила в бой.

Как посол своей королевы не должен бы я произносить столь крамольных слов. Но другая моя ипостась неустанно требовала борьбы за смятенную душу того, от кого отступился сам Всевидящий.