Азъ Есмь

– Да что ты понимаешь, – я негодующе фыркнула, но внутри понимала, что Тихомир видит ситуацию со стороны и пытается быть объективным. Мне и самой было не по себе, но я подавила нахлынувшие было ностальгические эмоции и удивилась тому, что Тихомир сделал акцент именно на Ратиборе. – И вообще, это не бубенцы, как ты сказал, а символ плодородия и жизненных начал, «Основы жизни, родно-ой». – Передразнила я Ратибора, вспомнив, как он таким же манером объяснял Алонсо, что это такое при их первой встрече.

Я понимала, что сейчас просто выражаю своё раздражение даже не столько к Алонсо, сколько вообще ко всему вечеру и разговорам. Потом вздохнула и сказала уже спокойно, для Тихомира:

– Ладно, давай вернёмся к этому разговору чуть позже. – Капсула мягко коснулась посадочной площадки Дворцового комплекса, и меня ждали рутинные, но необходимые дела перед отлётом для встречи с Братиславом. Я глубоко вздохнула, понимая, что разговор с Тихомиром неизбежен, но сейчас действительно не момент. Мой мозг лихорадочно переключался с воспоминаний на предстоящие протокольные дела. В конце концов, мне надо было всё переварить, а на разговоры с Тихомиром у нас будут почти сутки, пока мы будем лететь на Белую Твердь.

Завершая этот насыщенный событиями день, я поймала себя на мысли, что встреча с Алонсо не столько внесла ясность, сколько пробудила старые чувства и сомнения. Но выбирать уже некогда – время шло, а политическая обстановка требовала решительных действий.

Часть 1. Глава 18

XVIII

На Белую Твердь я летела на яхте, принадлежащей Дедо. Вернее, судно принадлежало Верховному Вече – у Волхвов не было собственности, впрочем, как и у любого другого члена Чади. Однако существовал негласный обычай: каждому Верховному Волхву позволялось пользоваться определённым имуществом по своему усмотрению, пока он занимал этот пост. Раньше я летала либо общественными кораблями, где ты делишь каюты с такими же путешественниками, как и ты сам, либо на научно-исследовательских яхтах, где тебе приходится выполнять ещё и функции капитана и навигатора. Конечно, строго говоря, все эти функции выполнял Велес, но контролировать всё равно приходилось, несмотря на то что за всё время эксплуатации, не только мной, но и тысячами других Изыскателей, не было ни единого сбоя в работе Велеса.

Я, пожалуй, даже соскучилась по нему – ведь он с детства был частью меня. Теперь же я могла ощутить, насколько комфортнее лететь в судне, где экипаж полностью отделён от гостевой зоны, и при желании можно наслаждаться одиночеством или на пару со своими мыслями.

Но всё же как же хорошо было лететь на собственной яхте, в которой экипаж отделён от каюты гостя, и при желании можно отказаться даже от стюардов и вообще насладиться одиночеством. Всё-таки есть и приятные моменты в статусе Верховного: на твоих плечах, хоть и лежит повышенный груз ответственности, но при всём этом приятные бонусы – например, в виде личной яхты, секретарей-помощников – всё же облегчают эту ношу… Я улыбнулась про себя, отмечая, что редко позволяю себе подобную роскошь и тишину. И тут же сама себя одёрнула: да что за мысли лезут? Не зря же говорят – власть портит людей… От подобного осознания я внутренне смутилась: неужели я начинаю поддаваться искушению высокой должности, о чём нас предупреждали ещё в детстве?

– Правильно-правильно, – ехидно подначил я её, – сначала ты наслаждаешься благами, недоступными другим, затем считаешь, что достойна их больше, чем остальные, а потом ни за что не отдашь свою власть и привилегии. Видишь, как идеи проклятого капитализма быстро завладевают неокрепшими умами. Стоило полчаса пообщаться с олигархом – и все твои устои…

Я почувствовала укол совести от этих слов. Тихомир, хоть и говорил в шутку, очевидно, находил эти «классовые» сравнения занятными. Но внутри меня зашевелилось лёгкое беспокойство: а вдруг и правда – власть меняет?

– Перестань! Вовсе я и не… А что такое капитализм, и почему он проклят? – Я решила не оправдываться, а перевести тему. Тем более, мне было не в чем себя упрекнуть: мне всё это положено по статусу. Я попыталась сама себя убедить в том, что привилегии Верховного Волхва – это необходимость, а не прихоть. Однако я видела, что Тихомира забавляет сама ситуация, где моя высокопоставленность легко может превратиться в повод для поддразнивания.

Я провёл краткую лекцию на тему марксистско-ленинской идеологии и с удовольствием заметил, что, по сути, Русь достигла развитого социализма, а вот Бритты – олигархические капиталисты.

– Хм, ну, следуя твоей теории, мы живём в коммунистическом обществе. У нас нет частной собственности, всё принадлежит всем.

– Так-то да, но коммунизм – это недостижимая утопическая теория. Даже я, человек, всю жизнь строивший этот самый коммунизм, не верю до конца в его реализацию. Хотя тот уровень самосознания, которого вы достигли… – Я задумался. Возможно, в их системе заложены те принципы, которых мы в Союзе пытались добиться искусственно. У нас, может быть, тоже пришли бы к этому, но Хрущёв сломал всё, что было достигнуто Иосифом Виссарионовичем.

Я ощутила, как в его голосе прозвучали сожаление и горечь – видно, для него эта история была чем-то большим, чем просто сводкой политических фактов.

– Кстати, на Белой Тверди как раз развитой социализм, так как Челядь, живущая там, не доказала способности к адекватному планированию, им недоступно распоряжение общей собственностью. Они живут, можно сказать, каждый по себе. У каждого есть собственность, за которую ему приходится нести ответственность. Кто-то приумножает, кто-то теряет всё из-за неверно принятых решений, но всё равно община помогает и таким. Правда, им всем приходится выполнять общественно-полезную деятельность, чтобы им зачислили «полезные часы» – это эквивалент Имперских фунтов, только свои часы нельзя передавать другому, в отличие от денег.

Мне пришла мысль, что эта система своего рода сдерживает людей от бездумного пользования ресурсами: ведь каждая ошибка может стоить им личной собственности. С одной стороны, это стимулировало к самостоятельности, с другой – ограничивало их права в рамках Чади.

– Фига себе, – присвистнул я, – прям как в Союзе. У нас колхозники до недавнего времени тоже вкалывали за трудодни.

Пришлось рассказать краткую историю Советского Союза и вообще объяснить всё геополитическое обустройство моего мира.

Мне стало грустно: только жизнь начала налаживаться, только я встретил Тамару, и вроде отношения были перспективными… Интересно, меня будут считать погибшим или без вести пропавшим?

Я почувствовала, как у Тихомира на миг задрожали мысли, когда он говорил о Тамаре. Видимо, это имя было для него очень важным, вызывало боль и тоску по тому миру, который остался за гранью перехода. И, считав его мысли, я решила немного изменить направление разговора:

– А что там не так с Ратибором? Чем он тебе не понравился? – В глубине души я понимала, что Тихомир просто инстинктивно не доверял Ратибору, чувствуя его холодную логику и «правильность».

Я был благодарен Светозаре за то, что она переключила мои мысли. Я призадумался: а действительно, чем он мне не понравился?

– Сложно, конечно, с ходу сказать, что не так, я ж его и не знаю совсем. Но у нас, мужиков, мнение складывается моментально, даже при невербальном общении, по физиогномике, что ли… Какой-то нарочито правильный и не натуральный он мне показался. Вот Алонсо – тот да, с яйцами и конкретный. Капиталист, но конкретный капиталист – и не скрывает этого.

– Эх, да что ты знаешь про Ратибора? Не натуральный…

– А ты расскажи. – Времени у нас было много, не всё же рассуждать о политическом устройстве. В глубине души я понимал, что критически оцениваю Ратибора скорее по интуиции. Но ведь интуиция редко обманывает, и мне было любопытно, оправдает ли его история мои предчувствия.

Я поняла, что Тихомира не удовлетворяют обрывочные сведения, и он хочет составить о Ратиборе более полное впечатление. Пришлось рассказать ему, что Ратибор был рождён у семейной пары Чад, которые готовились к инициализации Заветного Права Выбора. У них было двое детей-погодков: девочка и мальчик. Ратибор был незапланированным ребёнком, но, дабы не потерять права на допуск к инициации, они всем преподнесли это так, будто так и задумывали. Они планировали стать Изыскателями и проводили занятия в собственной домашней лаборатории. Работая с образцами, они отключали систему сигнализации и безопасности, так как она часто срабатывала и своим звуком будила младенца Ратибора. Конечно, делать это было категорически нельзя, но они это делали.

Я вспомнила, как сама училась у Наставников: они всегда говорили, что отключение систем безопасности – самый простой путь к катастрофе. Но молодые родители часто идут на риск, лишь бы обеспечить спокойствие ребёнка.

– Извини, что перебиваю, но зачем тогда существует функция отключения, если делать этого нельзя? – меня удивила эта логика.

Я удивилась этому вопросу – обычно никто над этим не задумывался, но как Наставник я знала систему обучения и рассказала и о том, что в процессе Жизнедеятельности без Велеса, в период Чад, для испытуемых были расставлены различные подобные ловушки, которые, облегчая жизнь, могли в дальнейшем представлять различные угрожающие или непредвиденные последствия. Идея была в том, чтобы привычка к лёгким решениям не затмевала ум, ведь за удобство всегда следовала своя плата. Обычно, попадаясь на одну из ловушек, Чада начинали видеть подобные лазейки и попадались и на другие. В итоге 99 процентов из них не допускались до инициации Заветного Права Выбора, потому что как минимум одна из них всегда приносила плачевные последствия. Хотя оставшийся один процент везунчиков и становился полноценным членом Чади, рано или поздно Камма его настигала, и трагедия уносила его жизнь или жизнь других людей, и тогда их лишали Права Выбора и отправляли на Белую Твердь.

Эта жёсткая система сдержек и противовесов всегда пугала меня своей беспощадностью, но именно она создала тот мир, в котором я жила.

– Жёстко, – я даже присвистнул, но это мне казалось логичным. Наверное, именно такой жёсткий отбор и помог создать столь идеальное общество – по сути, общество победившего коммунизма. – И что же с родителями Ратибора?

В один момент произошёл взрыв в лаборатории. Они допустили ошибку в расчётах, и в процессе реакции выделилось больше взрывоопасного газа, чем они посчитали, но самая главная ошибка состояла в том, что была отключена система безопасности, и не был удалён газ, и последующие события разворачивались бесконтрольно.

Мать Ратибора погибла сразу от взрыва, отец получил контузию и ожоги, и сил у него хватило только чтобы спасти младенца. Брат и сестра задохнулись от угарного газа.

В итоге Ратибор с отцом были направлены на Белую Твердь. Отец винил мать за произошедшее, так как она подбивала его отключить сигнализацию. Он множество раз направлял запрос и в Родовое, и в Верховное Вече для пересмотра его судьбы, ссылаясь, что страдает не только он, но и его сын. Но именно так все и поступают, попав на Белую Твердь. Редко кто принимает всю долю ответственности за то, что с ними произошло, на самих себя. Ещё реже пытаются это исправить. В том, что с ними происходит, виноваты обстоятельства, другие люди, судьба – но только не они. Это и есть неадекватное планирование, и такие люди не достойны Свободы Выбора, потому что вместе со свободой всегда в паре выдаётся и ответственность за то, что ты будешь делать с этой свободой. Одно без другого – это распущенность или вседозволенность.

– Ты так рассказываешь про Белую Твердь, как будто это ГУЛАГ какой-то, куда ссылают весь сброд, – Светозара непонимающе взглянула на меня, пришлось рассказать и этот нелицеприятный факт нашего мира. Лицо её помрачнело.

– Какой же у вас жестокий мир… – мне стало не по себе от услышанного. Как же люди могут ТАК поступать друг с другом? Хотя я не раз видела, как стремление к совершенству превращается в холодную логику. И я понимала растерянность и недоверие, которое этот человек испытывает к нашему миру – в его глазах мы были, наверное, подозрительно идеальны.

– Тихомир, у нас нет сброда. Отношение к Челяди – скорее как к капризничающим, болеющим детям. Нам очень жаль их, но наша жалость не может попустительствовать их ошибкам. Камма неизбежна, и если дать им полные права Чади, они навертят здесь столько бед… В конце концов – это их Выбор. И потом, в отличие от вашего ГУЛАГа, они живут в самых комфортных условиях. Белая Твердь потому и белая, что там лучший климат – он максимально схож с климатом Макоши, где зародилась жизнь. Им предоставлены лучшие условия. Да, им приходится выполнять некоторые работы, но это скорее не наказание, а стимул не потерять собственное человеческое лицо. Кстати, отец Ратибора его потерял в итоге.

Почти семь лет отец Ратибора писал заявления, жалобы, проходил все мыслимые процедуры психологического и физического обследования, чтобы доказать свою невиновность. Он перестал заниматься Ратибором, когда тому исполнилось четыре года, и начал потихоньку пристращаться к бражничеству.

– Погоди, так у вас тоже пьют? – удивился я.

– Да, различные браги, мёда, хмели, наливки… Бритты предпочитают хмельные напитки на основе виноградного сока, мы – на основе продуктов брожения злаковых. Но чрезмерное их употребление приводит к зависимости и расстройству личности…

– Ты мне антиалкогольный ликбез не проводи, – улыбнулся я, – плавали, знаем. Извини, что перебил, продолжай.

Так вот, к моменту, когда Ратибору исполнилось семь лет, его отец опустился до такой степени, что даже медицина не смогла ему помочь с его циррозом печени, и он Ушёл не по своей воле. А Ратибор, привыкший к выживанию с малых лет, к тому моменту стал вполне самостоятельным. Его, как ребёнка Челяди, оставили на Белой Тверди в общей школе-приёмнике, где он показал блестящие результаты по всем предметам. Единственной его негативной чертой в характеристике было несердоболие – он шёл по головам сверстников, не проявляя сострадания, но в то же время не причиняя никому зла.

– Погоди, я немного запутался, как это – не сострадая и не чиня зла одновременно?

– Понимаешь, детям свойственно помогать друг другу. Когда один совершает ошибку, другие пытаются помочь им её исправить, хотя бы сочувствуют им. В детском возрасте это приемлемо и считается нормой. В обществе Чади каждый сам отвечает за свои действия – необоснованная помощь отучает человека от адекватного прогнозирования. Но детям дозволено вмешиваться в дела друг друга, проявляя сострадание. Ратибор же всегда поступал как взрослый член Чади. На разборах он всегда твёрдо говорил, что каждый сам волен выбирать и сам обязан отвечать.

Благодаря блестящим результатам окончания общеобязательного образования, его допустили к обучению в Космической Академии, он получил статус Чада, но посвятил себя не созданию пары, а ратной карьере.

Затем случилась двухлетняя война с пиратами. У Бриттов был парламентский кризис, и они упустили власть над четырьмя из семи колоний. Ну, пираты и разгулялись – стали нападать на наши торговые караваны. Во время войны Ратибор сделал блестящую карьеру. Всем ратникам было позволено подключить полные функции Велеса. Ратибор разработал и воплотил в жизнь создание простой, но очень эффективной системы планетарной обороны. Даже Изыскатели не могли до такого додуматься. В результате разобщённые пиратские группировки перестали и пытаться нападать на Русов, а к тому моменту в Империи восстановили порядок.

Ратибор получил за свою деятельность Заветное Право Выбора. Его карьера быстро пошла в гору, и он стал самым молодым Верховным Волхвом за всю историю. Правда, теперь благодаря мне он потерял этот статус.

Кстати, он хоть и не единственный, кто выбрался с Белой Тверди, но только он добился таких высот. Обычно выходцы с Тверди уходят к Имперцам, но чаще всего оказываются в колониях или примыкают к пиратским группировкам. Именно поэтому сейчас стали жёстче относиться к тем, кто, будучи урожденным на Белой Тверди, пытается оттуда вырваться. Вообще само понимание человеком, что он может быть другим, чем окружающие, уже выделяет его из общей массы населения Белой Тверди. Потому что в большинстве своём все, рождённые там, довольны своей судьбой – им там нравится.

– Ещё бы им не нравилось, – ухмыльнулся я, – солнышко греет, травка растёт, ответственности нет.

Я удивилась его словам – то ли он так шутит, то ли и впрямь так считает… Я всегда почему-то воспринимала его как члена Чади, обладающего Заветным Правом Выбора, но сейчас ясно осознала, что это человек совсем другого склада ума, в чём-то даже чуждый мне.

– Да шучу я, – пришлось объяснять свои мысли, почувствовав замешательство Светозары от моих слов, – этож какое-то скотское существование, я бы так не хотел.

В его голосе слышалась насмешка, но я чувствовала, что за ней скрывается понимание того, как легко человеку отдать свободу в обмен на спокойную, но безликую жизнь.

Странное чувство юмора, – ответила я про себя и предложила лечь спать. События последней недели измотали меня и физически, и морально, повышая мою утомляемость.

Мы оба понимали, что мысли о Белой Тверди и судьбах людей ещё не раз вернутся к нам в разговорах. Но пока отдых казался лучшим лекарством от бешеного темпа перемен и новых открытий, свалившихся нам на головы.

Часть 1. Глава 19

XVIII

На Белую Твердь я летела на яхте, принадлежащей Дедо. Вернее, судно принадлежало Верховному Вече – у Волхвов не было собственности, впрочем, как и у любого другого члена Чади. Однако существовал негласный обычай: каждому Верховному Волхву позволялось пользоваться определённым имуществом по своему усмотрению, пока он занимал этот пост. Раньше я летала либо общественными кораблями, где ты делишь каюты с такими же путешественниками, как и ты сам, либо на научно-исследовательских яхтах, где тебе приходится выполнять ещё и функции капитана и навигатора. Конечно, строго говоря, все эти функции выполнял Велес, но контролировать всё равно приходилось, несмотря на то что за всё время эксплуатации, не только мной, но и тысячами других Изыскателей, не было ни единого сбоя в работе Велеса.

Я, пожалуй, даже соскучилась по нему – ведь он с детства был частью меня. Теперь же я могла ощутить, насколько комфортнее лететь в судне, где экипаж полностью отделён от гостевой зоны, и при желании можно наслаждаться одиночеством или на пару со своими мыслями.

Но всё же как же хорошо было лететь на собственной яхте, в которой экипаж отделён от каюты гостя, и при желании можно отказаться даже от стюардов и вообще насладиться одиночеством. Всё-таки есть и приятные моменты в статусе Верховного: на твоих плечах, хоть и лежит повышенный груз ответственности, но при всём этом приятные бонусы – например, в виде личной яхты, секретарей-помощников – всё же облегчают эту ношу… Я улыбнулась про себя, отмечая, что редко позволяю себе подобную роскошь и тишину. И тут же сама себя одёрнула: да что за мысли лезут? Не зря же говорят – власть портит людей… От подобного осознания я внутренне смутилась: неужели я начинаю поддаваться искушению высокой должности, о чём нас предупреждали ещё в детстве?

– Правильно-правильно, – ехидно подначил я её, – сначала ты наслаждаешься благами, недоступными другим, затем считаешь, что достойна их больше, чем остальные, а потом ни за что не отдашь свою власть и привилегии. Видишь, как идеи проклятого капитализма быстро завладевают неокрепшими умами. Стоило полчаса пообщаться с олигархом – и все твои устои…

Я почувствовала укол совести от этих слов. Тихомир, хоть и говорил в шутку, очевидно, находил эти «классовые» сравнения занятными. Но внутри меня зашевелилось лёгкое беспокойство: а вдруг и правда – власть меняет?

– Перестань! Вовсе я и не… А что такое капитализм, и почему он проклят? – Я решила не оправдываться, а перевести тему. Тем более, мне было не в чем себя упрекнуть: мне всё это положено по статусу. Я попыталась сама себя убедить в том, что привилегии Верховного Волхва – это необходимость, а не прихоть. Однако я видела, что Тихомира забавляет сама ситуация, где моя высокопоставленность легко может превратиться в повод для поддразнивания.

Я провёл краткую лекцию на тему марксистско-ленинской идеологии и с удовольствием заметил, что, по сути, Русь достигла развитого социализма, а вот Бритты – олигархические капиталисты.

– Хм, ну, следуя твоей теории, мы живём в коммунистическом обществе. У нас нет частной собственности, всё принадлежит всем.

– Так-то да, но коммунизм – это недостижимая утопическая теория. Даже я, человек, всю жизнь строивший этот самый коммунизм, не верю до конца в его реализацию. Хотя тот уровень самосознания, которого вы достигли… – Я задумался. Возможно, в их системе заложены те принципы, которых мы в Союзе пытались добиться искусственно. У нас, может быть, тоже пришли бы к этому, но Хрущёв сломал всё, что было достигнуто Иосифом Виссарионовичем.

Я ощутила, как в его голосе прозвучали сожаление и горечь – видно, для него эта история была чем-то большим, чем просто сводкой политических фактов.

– Кстати, на Белой Тверди как раз развитой социализм, так как Челядь, живущая там, не доказала способности к адекватному планированию, им недоступно распоряжение общей собственностью. Они живут, можно сказать, каждый по себе. У каждого есть собственность, за которую ему приходится нести ответственность. Кто-то приумножает, кто-то теряет всё из-за неверно принятых решений, но всё равно община помогает и таким. Правда, им всем приходится выполнять общественно-полезную деятельность, чтобы им зачислили «полезные часы» – это эквивалент Имперских фунтов, только свои часы нельзя передавать другому, в отличие от денег.

Мне пришла мысль, что эта система своего рода сдерживает людей от бездумного пользования ресурсами: ведь каждая ошибка может стоить им личной собственности. С одной стороны, это стимулировало к самостоятельности, с другой – ограничивало их права в рамках Чади.

– Фига себе, – присвистнул я, – прям как в Союзе. У нас колхозники до недавнего времени тоже вкалывали за трудодни.

Пришлось рассказать краткую историю Советского Союза и вообще объяснить всё геополитическое обустройство моего мира.

Мне стало грустно: только жизнь начала налаживаться, только я встретил Тамару, и вроде отношения были перспективными… Интересно, меня будут считать погибшим или без вести пропавшим?

Я почувствовала, как у Тихомира на миг задрожали мысли, когда он говорил о Тамаре. Видимо, это имя было для него очень важным, вызывало боль и тоску по тому миру, который остался за гранью перехода. И, считав его мысли, я решила немного изменить направление разговора:

– А что там не так с Ратибором? Чем он тебе не понравился? – В глубине души я понимала, что Тихомир просто инстинктивно не доверял Ратибору, чувствуя его холодную логику и «правильность».

Я был благодарен Светозаре за то, что она переключила мои мысли. Я призадумался: а действительно, чем он мне не понравился?

– Сложно, конечно, с ходу сказать, что не так, я ж его и не знаю совсем. Но у нас, мужиков, мнение складывается моментально, даже при невербальном общении, по физиогномике, что ли… Какой-то нарочито правильный и не натуральный он мне показался. Вот Алонсо – тот да, с яйцами и конкретный. Капиталист, но конкретный капиталист – и не скрывает этого.

– Эх, да что ты знаешь про Ратибора? Не натуральный…

– А ты расскажи. – Времени у нас было много, не всё же рассуждать о политическом устройстве. В глубине души я понимал, что критически оцениваю Ратибора скорее по интуиции. Но ведь интуиция редко обманывает, и мне было любопытно, оправдает ли его история мои предчувствия.

Я поняла, что Тихомира не удовлетворяют обрывочные сведения, и он хочет составить о Ратиборе более полное впечатление. Пришлось рассказать ему, что Ратибор был рождён у семейной пары Чад, которые готовились к инициализации Заветного Права Выбора. У них было двое детей-погодков: девочка и мальчик. Ратибор был незапланированным ребёнком, но, дабы не потерять права на допуск к инициации, они всем преподнесли это так, будто так и задумывали. Они планировали стать Изыскателями и проводили занятия в собственной домашней лаборатории. Работая с образцами, они отключали систему сигнализации и безопасности, так как она часто срабатывала и своим звуком будила младенца Ратибора. Конечно, делать это было категорически нельзя, но они это делали.