Визави. Повести и рассказы

Измайловы перебрались на Татарскую улицу, а Яше еще раз повезло, и он выкупил комнату рядом с ванной. Комната была нелепой, судя по всему, когда-то перегородку поставили между ванной комнатой и спальней – и теперь альков соседствовал с изразцовым печным боком и кафельной стенкой, щербатой, как рот после драки. Эту странную комнату Яша забрал себе под мастерскую, а Магда заняла те две, Борины. Удивительно, но их сосуществование стало не просто сносным, а даже приятным. Правда, Магде не приходило в голову заботиться о Яше, в том привычном, семейном, смысле – она не умела готовить, терпеть не могла походы по продуктовым магазинам, а стирку сводила к минимуму, предпочитая все, что можно, сдавать в чистку. Но они вдруг поняли, что прекрасно ладят друг с другом – когда из их отношений ушло Яшино страстное желание обладать, и Магдино, такое же страстное – не дать этого Яше. Яшу перестала мучить ревность, Магда же, понимая, что злить Яшу нельзя, возвращалась домой подчеркнуто вовремя, и никаких гостей, музыки, шума. Яша помогал ей – когда Магда готовила отрывки, он подыгрывал, иногда это было смешно, иногда грустно, но чаще – Магда оставалась недовольна собой, замыкалась, злилась, курила до одури, не спала. Магда, кстати, охотно помогала Яше – выполняла роль – и «болвана», и манекенщицы, и злила немногих уже соседей коммуналки, расхаживая в трусиках и выкройках, сколотых на ней булавками. Совместный их быт ограничивался бесконечным кофе, бутербродами, которые Яша готовил изобретательно и виртуозно, и походами в пивной бар. Яша и на Зину махнул рукой – ну, не хочет она его видеть, да и ему не очень-то и хотелось. Вспыхнувшая тогда страсть как-то затихла, уступив место запоздалому изумлению. Необходимую потребность в женской ласке пусть неохотно, но честно восполняла Магда, а высокие чувства отнимали слишком много сил и времени – а давали так мало взамен. К концу сентября вдруг началось какое-то шевеление в мастерских, заговорили о грядущих переменах, но о каких, никто толком не знал. Яша как раз подготовил эскизы для будущей коллекции «Весна-лето», и просиживал в мастерской целыми днями, догоняя крой до безупречной чистоты и лаконичности. Он сидел на столе, болтал ногами, чертил мелком и стирал линии, как вдруг вошла Зина.

Зина принадлежала к разряду тех женщин, у которых беременность невозможно заметить до серьезного срока. Конечно, все в мастерских знали о том, что Зина беременна, строили догадки от кого, вычисляли сроки, на глазок определяли пол ребенка – но, главное, переживали, не помешает ли все это работе? Зина максимально берегла себя, стала вдруг суеверна, стала бояться сглаза, и потому всячески старалась, чтобы никто не догадался. Она боялась встречи с Яшей, и хотела её, и откладывала, и хитрила сама с собой, но вот – открыла дверь и столкнулась с ним нос к носу.

– Зинка! – заорал Яша, спрыгнул со стола, бросил мелок, тут же раздавил его, потер подошву о брючину и кинулся обнимать Зину. Она отстранилась. Яша, решив, что причиной ее холодности является открытая дверь, ловко захлопнул дверь ударом ноги.

– Зинка, как я соскучился! Хватит дуться, – Яша опять попытался ее обнять, но она выставила руки вперёд, – ты что, Зин? Я тебе настолько противен? – Он помолчал, посмотрел на нее внимательнее. Изменения в знакомом лице заметит и самый ненаблюдательный человек. – Зин, ты чего-то не такая? И раздалась? Тебе не идет … – и тут Яша заткнулся.

– Ты развелся? – спросила его Зина.

– Да-а-а, – промямлил Яша.

– Развелся? – У Зины от волнения покраснели ушки, Яша знал эту её особенность, и часто нарочно доводил её, а потом дразнил, крича: «У Зинки ушки на макушке! Чуть утро осветило пушки! И леса синие верхушки! А Зинка тут, как тут!»

– Да, – повторил Яша, и добавил уверенно, – да, а что?

– Просто … – начала Зина, и тут, как в дурном сне или в плохом кино, ввалилась целая компания. Видно было, что все подшофе, и настроение у них самое прекрасное и даже праздничное, и Яша с ужасом вспомнил, что сегодня, оказывается, день рождения Магды, и он обещал всех её друзей отвести в ресторан – самый дорогой, какой скажешь, – шепнул он ей утром на ухо, – сегодня ты – Королева бала. Магдина театральная тусовка жаждала развлечений. Магда подошла к Яше, погладила пальчиком меловые линии на ткани, и растерла мел на Яшином лице. Она стояла спиной к Зине – между Зиной и Яшей.

– Так кто это у нас развелся? – Магда легко вскочила на стол и пошла, как манекенщица по подиуму, кривляясь, вихляя бедрами, рассылая воздушные поцелуи, застывая в самых соблазнительных позах. – Кто развелся? Яша? Ты развелся? А я не в курсе? Какая прелесть…

– Магда, – Яша чувствовал себя идиотом, – нам надо развестись!

– Надо? Разводись?! – Магда улеглась на стол, и стала болтать ногами. – Яша? Кто тебе мешает? Ты же знаешь, я приветствую свободные отношения, зачем мне эти штампы и кольца? Если нет ничего здесь, – она положила руку на Яшину грудь, – и здесь, – она положила вторую руку на ширинку, – чем штамп поможет, а? Зина? Чем?

Зина молчала. По ней было слишком заметно волнение, с которым она пыталась справиться. Магда развернулась к Зине:

– Я не держу тебя, Яша.

– Я буду тебе помогать, – Яша, не ожидавший такого поворота, обрадовано зачастил, – я тебе буду давать столько, сколько надо, мы обсудим, правда, Зина? Ой, нет, причем тут Зина? Магда, сколько нужно, я готов…

– Это Я тебе буду помогать, – Магда красиво зевнула, – Я! И то – если захочу.

– Мне не нужно, что ты! – Яша закурил, и тут же, заметив, как Зина закашлялась, погасил сигарету, – у меня все есть. Все, ты не подумай!

– Ничего у тебя нет, – Магда уже направлялась к двери, – все твое – мое. Бумажки надо читать. Когда подписываешь! Ты хороший, Яша. Но – не бизнесмен. Нет. Жаль, да? Кемаль? Ты где, турецкий поданный?

Из коридора, в котором столпились друзья Магды, ожидавшие развязки драмы, выкатился Кемаль. Теперь сумгаитский турок был в конфедератке, с каким-то странным гербом на околыше.

– Тсаритса! – сказал он на ломанном русском, – повелевай!

– Бумаги покажи, – бросила Магда небрежно, – и объясни этому джинсовому королю, с чем он останется после развода. Яша! Законы надо знать! Про нажитое совместное! Имущество! Так-то! И Татарскую свою, кстати, тоже! Отдашь!

– А вот это вы, мадам, – кто-то ввинчивался в толпу, – погорячились. Вам больше идет быть – прохладной…

Рассекая собравшихся, подобно Остапу Бендеру, со словами, – «Мадам, это вы потеряли талон на повидло?», «Пропустите эксперта, вы, мужчина», – в комнату втиснулся, наконец, Борис. Все были возбуждены, а он – спокоен. Разгладил свой смявшийся пиджак, поцеловал ошеломленную Зину в плечико, показал Яше сжатый кулак, что должно было означать – «держись, прорвемся», откашлялся и сказал:

– Драку заказывали? – и, Яше, в сторону, – там, где ты, старичок, всегда проблемы, от тебя один дискомфорт… как говорила Маргарита Пална. Магда, а там, где ты, всегда коррида, бой быков – тут, сознаюсь, равных тебе нет!

– Жаль, Боречка, ты даже не пикадор, – Магда прикусила губу, – но появляешься, удивительно даже – в самый неподходящий момент!

– Мы, юристы, такие! – Борис приобнял Магду за талию, – так вот, девушка! Нельзя доверять туркам, нельзя!

– Да какой он турок, – зашипела Магда, – это ты его приволок, кстати!

– Какой – не какой, а потомок янычар… Ну, суть не в этом. Магда, дорогая, договора составлял я, а я тебя знаю так давно, что ты мне успела надоесть. Авторские права Яши – это святое. Ты имеешь право на проценты от продаж, совершенных до расторжения брака. Ну, а продавать мы еще ничего не начали, сама понимаешь. Та доля, которую Яшенька имеет в Зининой фирме, не может быть раздроблена, если у Яши возникнут с кем-либо имущественные споры. Комнаты в бывшей коммунальной квартире на улице Татарская тебе не принадлежат, так как они переданы Измайлову по договору дарения, а вот долю на комнату ты можешь оспорить. К тому же, согласно изменений в законодательстве о семье и браке … – и дальше началось перечисление параграфов, ссылок, комментариев, и Борис все это виртуозно излагал, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, отчего казалось, что он крутится вокруг своей оси, – так что, голуба, бери, что дают… а теперь ты, Кемаль! – но турок успел исчезнуть. – А! Вот! Магда? Апропо! Все, на что ты рассчитывала, ты могла получить, только выйдя замуж в гарем, к Кемалю. Подумай, подумай! Там хорошие девчонки, но у них скверный характер – сама понимаешь, гарем, дело тонкое …Бабы, тем более в этом профсоюзе, жутко завистливые!

– Козел ты, Боречка, – Магда пощелкала пальцами, – как бы тебе сказать?

– А никак, – Боря поднес к губам Магдину ручку, – запястья у тебя божественные, королева…

Толпа исчезла так же стремительно, как и собралась – Магда, которая не унывала никогда, ни при каких обстоятельствах, отправилась покорять вечернюю Москву. Зина, которую еле держали ноги, опустилась на стул.

– Яша, ты мне врал. Ты всегда врешь, Яша!

– Зин, ты пойми, я этому вообще значения не придавал, понимаешь? Какая она мне жена, Зина? Зин, ну, не плачь, ты что…

Борис тихо прикрыл за собой дверь, бросил поджидавшему его приятелю:

– Пусть сами разбираются, ненавижу эти семейные разборки. Ну, а мы? Нас ждут великие дела! В путь, в путь!!! Куда богема полетела?

– В «Националь», по-моему?

– Отлично. Значит, нам – туда, – и Борис, довольный собой, с легкостью открыв тяжелую железную дверь мастерских, скатился по лестнице, сделал пару пируэтов на мостовой, жестом подозвал дорогую машину, припаркованную у обочины, и сказал сам себе, – все идет по плану тогда, когда есть – план!

В «Национале», он, лавируя между столиками, подошел к Магдиной компании, выпил бокал за здоровье новорожденной, отозвал Магду в сторону, дал ей в руку плотный тяжелый конверт, чмокнул в щечку:

– Старушка, ты была необыкновенно убедительна! Жаль, я не видел начала! Сара Бернар рыдала бы от восторга. На, держи, заработала!

– Тут сколько? – Магда сунула конверт в джинсы.

– Много. Тебе хватит надолго. Кстати, Магда… насчет козла, ты конечно, перегнула. За это вычту!

– Ну, ладно, это я от зажима. Тебе Яшку-то не жалко? Он, конечно, мудак полный, но он талантливый?

– «Жалко», сама знаешь, где. А если, кого жалко – то Зину. Но она его любит, а я люблю – её, и хочу, чтобы она была счастлива. Если она полюбит крокодила, я куплю все зоопарки мира. Вот, так-то.

– А я, что, и правда, ничего бы не получила, если разведусь?

– Ну, только долю в комнате, и то мы бы Яшке отсудили. Этот кретин подписывать был готов все, не глядя, я договора менял буквально на лету, Зина все это предчувствовала, сама понимаешь. Ладно, гуляй! А, фамилию оставишь, или как?

– Да хрен его знает? А то будет две Измайловы, и еще третий. Нет Боречка, девичью возьму. Нашей мамочки. Или ты бери, моего папаши. Мигдаль Борис. А?

Глава 17

– Яш, ты ведь врешь, да? – Зина сидела около стола и втыкала булавки в поролоновую подушечку, – я не понимаю, Яш, чего ты хочешь? Чего? За тебя все время кто-то решает, а ты – сам?

– Зин, – Яша убрал руку с колена Зины, – а меня, вообще-то кто спрашивает? Сначала мама говорила – что мне делать, потом – бабушка, потом меня взяли, и перевезли со старой квартиры в Черемушки, отдали в школу! Меня спрашивали? Хочу ли я в школу? Мама вышла замуж и уехала, а она спросила меня? Яша?! – он заверещал тоненьким голоском, – сыночек? А тебе без мамочки будет скучно? Может быть, ты, Яшенька, хочешь уехать со мной? В Эйлат? В Ашкелон? Нет! Моим мнением не интересовались. И государство не интересовалось – хочу ли я в армию! И ты, Зина… ты спросила меня?

– О чем, Яша?

– Да все о том же! Хочу ли Я этого ребенка? Почему ты не пришла и не сказала – Яша, я беременна, ты как? Какие у тебя, Яша, планы? На будущее?

– Яша, – Зина смотрела на него во все глаза, – Яша, ну, как же? Это же наш, НАШ, ребенок? Как можно его – хотеть, или нет, когда он есть?

– Да нет его, – зло бросил Яша, – нет. Но он – будет. Потому что ТЫ этого хочешь. И я должен развестись с Магдой, хотя мне она вообще не мешает, мне по хрен, жена она мне, или нет. Но я выполняю твою, Зин, волю. И я понимаю, сейчас подключат мою мамашу, бабулю, твоих, и все будут кричать – ах, подлец, Яшка, мерзавец! А ты спроси меня – чего я хочу!

– И чего ты хочешь? – Зина воткнула крестом булавки на подушечку. – Донеси, а то я не в курсе.

– Я? – Яша достал сигарету, размял в пальцах, бросил. – Я хочу покоя. Я хочу тишины. Я хочу, чтобы вся квартира была моей, все комнаты. Я хочу жить так, как я хочу – если тебе угодно, в башне из слоновой кости! Хочу работать, рисовать, лепить, шить – не знаю. Писать, петь, танцевать – что угодно! Не зависеть ни от кого. Хочу ездить по миру, хочу увидеть все, о чем читал. А потом, ну… я бы вообще свалил отсюда. Я хочу слепить из кирпичиков свой мир. Свой! – Яша замолчал, понял, что слишком увлекся, развел руки в стороны. – А ты хочешь ребенка. А это крик, это – ну, пеленки, соски, коляски. Каши там, ну, что еще, все? Умильные лица, уси-пуси, да ты сама видела, во что превратились наши одноклассники. Я таким быть – не хочу. Потом, может быть. Но не сейчас.

– Ну, что же. – Зина поднялась и даже отвела в сторону руку, словно желая отвесить Яше пощечину, – я поняла. Спасибо. Да, Яш, Магда как раз твой вариант.

– А твой, я так понял, Боречка?

Зина сглотнула, открыла дверь, вышла из комнаты. Марина, которая подслушивала в коридоре, бросила:

– Мудак, он, Зин Валерьевна, правда?

– Как и все остальные, – Зина сняла с вешалки плащ, – переживем, в конце концов, мою бабушку тоже отчим вырастил.

– Борь, не знаю, – Зина никак не могла улечься поудобнее, ломило поясницу, телу было так неудобно, как будто каждый предмет причинял ему боль, – я не вижу смысла с ним разговаривать. Ну, что? Убеждать его? Заставить силком жениться на себе? Заставить полюбить ребенка? – Зина попыталась выпрямить спину и вдруг ойкнула. – Борь, мама, ой, мамочки…

В московский роддом №25 Зину привезли на «Скорой». Можно было бы и в частный, элитный, и в «Кремлёвку», с деньгами проблем не было, но Зина твердо сказала – на Фотиеву. Там, в общей палате на шесть коек, она и пролежала до родов. Зина попросила передвинуть кровать так, чтобы был виден спуск с горки – по этой тропочке спускались и те, чьи жены лежали на сохранении, и счастливые отцы. Под окнами постоянно кричали, мимо окна пролетали веревочки с привязанными на конце письмами, а вверх медленно тянулись пакеты с запрещенными передачками. Мужчины были разными. Счастливые, в основном. Пьяные – частенько. Приходили компании, родственники за стеклом – беззвучно кричали, прыгали, махали руками. Яша, которого так ждала Зина, не пришел. После Нового года прилетел Борис, и их с Зиной расписали в кабинете главного врача. Обручальное кольцо от Tiffany – платина, бриллианты и сапфир – никак не хотело влезать на распухший Зинин палец, и Борис, смешно сморщившись, поцеловал безымянный палец и сказал, – что палец – негодяй, вне всякого сомнения, и за это его брат, мизинец, будет носить кольцо, пока тот – не одумается. Борис был убедительно галантен, влюблен, покорил весь персонал больницы, и только пожилая врач-акушер, выпустив струю горького папиросного дыма в форточку, сказала молодой коллеге – он слишком хорош, чтобы быть настоящим мужиком…

Борис, до того, как расписаться с Зиной, долго уговаривал её, но без нажима, чтобы не волновать, и убедил Зину лишь тем, что у ребенка должен быть отец, и Зина лицо «медийное», и к чему сплетни, которых можно избежать? Никто не помешает нам разойтись, Зина, – говорил он, – нам нет необходимости жить вместе, под одной крышей, хотя я бы искренне был этому рад. Зина вдруг поняла, что Борис становится для неё тем же, чем она была для Яши – и мамой, и нянькой, и стеной, и прибежищем … 1 марта, чуть раньше срока, Зина родила девочку. Когда ребёнка положили ей на грудь, она успела подумать только одно – как же она прекрасна! – и уснула. Страшная какая девка, – сказала, пеленая новорожденную, одна санитарка другой, – жуть, один нос, и длинная такая… Ага, – откликнулась та, – и смотри, молчит! Как будто губы сжала!

– Я назову её Лиля, – сказала Зина.

– Зина, не валяй дурака, – Зинина мама сидела на краю кровати, – что за дурацкая фантазия? Сейчас в моде Анастасии, Варвары. Дарьи, наконец!

– Нет, – Зина улыбалась тихо и гладила грудь, – Лилия. Лилечка. Лилия Борисовна Логинова. Только так, и не иначе! Мама! Ты знаешь, она такая! Она – такая. Вот – «ночная тишина», понимаешь?

– Да называй, как хочешь, – мама хотела расспросить про Борю, но все не решалась, – ты после выписки к нам, или к себе?

– Мам, не знаю. Но мне будет нужна твоя помощь, – и мама, расчувствовавшись, погладила Зину по щеке.

Яше сообщили, что у него родилась дочь, и он почувствовал странное облегчение, как будто в щель между ним и Зиной поставили детскую кроватку, и Зина, отвернувшись от него, занялась ребенком. Своим.

Глава 18

Вдруг в Яшиной жизни образовалась замечательная пустота, такая, какая бывает, если переставишь мебель, и обнаружится, что вполне хватит места для чего-то нового. Магда, все реже и реже ходившая на занятия в институт, решила, что её интересует история искусств, зачастила на какие-то лекции в Пушкинский музей, прочесывала магазины букинистов, увлеклась Паолой Волковой, сменила имидж – начала одеваться нарочито небрежно, отказалась от косметики, плела какие-то кожаные ремешки, и даже притащила домой разломанный мольберт – впрочем, до рисования дело так и не дошло, а на мольберте повисла соломенная шляпка с алыми маками и старое кухонное полотенце в живописных пятнах. Яша, незаметно для себя и безо всяких усилий выкупил все комнаты в коммуналке, расселив счастливых соседей в Печатники да в Бирюлево. Чаще всего он лежал на полу, на коврах, купленных им по дешёвке у какого-то разорившегося негоцианта из Узбекистана – ковры были скручены в рулоны и занимали полкомнаты. Яша лежал и думал – на кой, собственно, хрен, ему все это? Почему он не чувствует радости? У него есть деньги, к нему стоит очередь из самых известных актеров, певцов, политиков, он обласкан, принят в том обществе, которое сейчас принято называть «мажорами», к его услугам и продажные, и свободные женщины, а он – он ничего не ощущает, кроме скуки. Чувство к Зине, вспыхнувшее так внезапно, развлекло его ненадолго, и – прошло. Зина помещалась там же, где и все, под грифом «Семья» – мама, бабушка, отчим, сводный брат и – дочь. Иногда ему становилось любопытно – повторила ли дочь его черты, его характер, словно она была таким же, пластилиновым кирпичиком, вылепленным им от скуки? То он представлял её взрослой, даже делал наброски – смягчал свой автопортрет, придавая ему женские черты, удлиняя волосы, ресницы – получалась вполне себе привлекательная девица – но путь от пускающего слюни младенца в пеленках до совершеннолетней красотки – был очень длинным. Можно было пойти, пройтись около Зининого дома, подстеречь её, заглянуть в коляску, все-таки, любопытно, на кого же похожа его дочь? Но это требовало усилий, а потом – пришлось бы что-то говорить, принимать участие… И все оставалось на своих местах. Как-то Яша решил начать делать ремонт в выкупленных комнатах, стал срывать старые обои, развел немыслимую грязь, перепачкал полы побелкой, и – плюнул. Все осталось, как в мастерской – где-то кирпичная стенка, где-то кафель, где-то штукатурка. Так и гулял по опустевшим комнатам сквозняк, так и хлопали высокие двери, и шевелились брошенные на пол газеты. Магда, не участвуя ни в чем, была с Яшей прохладно нежна и предупредительна, как будто Яша был болен. Яша же удивлялся тому, что Зина совсем не ищет встречи с ним, и уже стал ощущать беспокойство. В мастерских Зина не появлялась, полушепотом говорили друг другу, что она, бросив дочь на родителей, улетела с Логиновым в Париж, и, когда вернется, неизвестно. При Яше все молчали, и на вопросы «А где Зин Валерьевна», пожимали плечами, или улыбались неискренне.

Весной Яша сильно простыл на съемках клипа – он сделал костюмы для популярного певца и поехал в Архангельское, где массовка мерзла в костюмах дель арте, изображая карнавальное шествие. На следующий день он слег с высокой температурой, и Магда ухаживала за ним, играя в добрую сиделку. Ей самой понравилось заливать кипятком какие-то сомнительные травяные сборы, растирать Яшу мерзко пахнущей мазью и класть ему на лоб влажные полотенца, с которых вода стекала по Яшиной шее, а подушка становилась мокрой и пахла курятником. Яша то падал в сон, то просыпался, и мир все дрожал, не желая принимать привычные очертания, и тяжесть наваливалась на его грудь, но в один из вечеров он проснулся, ощущая себя совершенно здоровым, и услышал низкий Магдин голос:

– Ой, ну… я не знаю… Борька? В смысле? Подарил? Лен! Я тебя умоляю! – и она расхохоталась, очевидно, вместе с этой, невидимой Яше Леной, – это не Борька ему эти комнаты подарил, у Борьки тогда вообще не было ни-че-го! Это дура эта Зиночка купила, но ей, ты ж понимаешь кто денег дал? А у Зиночки связи …Было неловко! Ну да, ну да… а этот дурак думает, что ему Боречка подарил! Да Борька удавится скорее…

Как это часто и бывает, тот, кого это касается, узнает новости последним. Яша узнал о том, что Зина стала Бориной женой, от Магды. Через месяц. Магда варила себе кофе, приплясывая от нетерпения, потому что опаздывала, и, когда кофе убежал, схватила тряпку – вытереть, и тряпка, разумеется, стала тлеть, и в результате Магда ошпарила коленку и плакала, как ребенок, пока Яша дул на ожог.

– Нет, вот, ты подумай, – Магда нежно посмотрела на Яшу, – зачем она за него вышла? А? Неужели он ей тоже будет дуть – на коленку?

– Кто? – переспросил Яша, пытаясь найти в хаосе что-то, похожее на швабру. – Темницкий?

– Причем тут Темницкий? – Магда опять поставила джезву на огонь, – Боречка!

– Кому Боря будет дуть на коленку? – Яша искренне изумился.

– Яш, ты вообще – в теме? Как-то это у тебя ребенок от Зины, а не у меня? Ты ей, что? Ты не звонил?

– Зачем? Поздравить?

– Яша? – Магда уставилась на мужа и кофе опять убежал, – Зиночка твоя вышла замуж за Боречку – на секундочку! Ты чего? Ты хочешь сказать, ты не знал?

– Какая глупость, – Яша смотрел на стену, с которой были сорваны старые кухонные шкафчики, и думал о том, что все это надо закрыть гипсокартоном, потому как на стенах наверняка, под штукатуркой – дранка, – как это БОРЯ может жениться на ЗИНЕ? По-моему, у него другие преферансы в жизни. Ты что-то путаешь. Или ты о каком-то другом – Борисе?

– Нет, я о брате, о ком же, – Магда махнула рукой, и джезва опрокинулась, – я сегодня какой-то Епиходов-вот-ваш-кий. Не успеваю. Брат, брат, Яш, проснись?!

– Боря – твой брат?

– Приехали. Лондон столица Китая. Яша, мы сводные, по матери. Борька старший, от Логинова, я от Мигдаля. Мама наша так вышла замуж неудачно. Яш! Ну? Сначала за одного, потом за другого. Борьку его бабушка воспитывала. Маман его папочки. Меня папа, совсем немного. Потом и мама. Все, я ушла.

В дверях она обернулась:

– Боря теперь не только мой, но и твой родственник. Смешно, скажи?

Яша подошел к стене, колупнул её ногтем. Отвалился пласт штукатурки, а под штукатуркой оказалась дранка, прибитая крохотными гвоздочками с ржавыми шляпками. Вот это финт, – думал Яша, – тут, наверное, какая-то афера? Зачем Борьке на ней жениться? А ей выходить за него? Уехать? Так сейчас и так можно – уехать? Или вид на жительство? Зачем же Зина выкупила эти комнаты? Тут же Борька был прописан? Мог бы их и так подарить? Младшей сестре… совместить все воедино было трудно. Но уже становилось понятно многое – в частности, это едва уловимое сходство Бориса и Магды. Надо выпить, – Яша хлопнул дверью черного хода и, скатившись по ступенькам, отправился в ближайший магазин.

Раз в жизни напиваются все, даже трезвенники, попробуйте, потрясите любого мужика, непременно расскажет, как он как-то раз, с Серегой нажрался так… или с Мишкой… или с Эдиком. Но он вряд ли расскажет о том, как он напился – один. Один-одинешенек. Как он пил, сначала в каком-то дешевом кабаке, где не было водки, а были только дорогие коктейли с соломинками-зонтиками, как его раздражали целующиеся парочки, как заболела у него голова при первых же ритмических ударах по барабанным перепонкам, как он долго курил, почему-то в туалете, начиная новую сигарету раньше, чем старая превратится в окурок. Как ругался с барменом, что тот разбавляет – он же видел, видел! Как дал в морду какому-то чмошнику, который сделал ему замечание, как вывели его на улицу и толкнули в спину, а он удержался. Как он пил из горлышка водку в телефонной будке. Как он шел дальше и дальше, а улицы становились пустынными, и его все время выносило на какие-то пустыри, которых в центре быть не может, и как он споткнулся о какую-то арматуру, торчавшую из кучи хлама, и полетел вперед, и ободрал щеку до крови и разбил губу, а потом опять сидел, курил, среди ржавых бочек и битого стекла, и смотрел на тлеющий костер, и ему страшно хотелось пить, и саднил содранный локоть, и ныла скула. Как подошли к нему двое, бомжеватого вида, а он доверчиво распахнул «лопатник» и вложил в грязную ладонь одного из них тысячную, а тот ушел, и не вернулся, и они с другим, беззубым, с сиплым треснувшим голосом, пошли его искать, и нашли у ночного магазина, и стали его бить, потому, что тот был пьян и не принес им бутылку. Как взвыли сирены милицейского патруля, а они втроем побежали в одну сторону, и петляли в каких-то мрачных подворотнях, и вдруг те двое пропали, а он, грязный, со спекшейся на щеке кровью, вылетел прямо навстречу милицейскому УАЗику, и его били менты, а он все смеялся, выплевывая кровь, и кричал им, – вы что, козлы, вы что… Как он очнулся уже в тлеющем свете наступающего утра и шел по трамвайным путям, чтобы выйти наверняка – к людям, и, нашарив мелочь в кармане, купил минералку в ларьке, и пил ее жадно, и смывал кровь с лица, а продавщица, пожалев его, дала ему денег на такси, зная, что он никогда ей их – не вернет. Так и Яша – точно так же, сжег эту ночь, желая как-то облегчить душу, вызвать в самом себе чувство вины – перед кем, да перед кем угодно – новорожденной девочкой, Зиной, Магдой, матерью, бабушкой? Ему хотелось умереть, чтобы родиться вновь – прежним, счастливым, без этих разборок со своими женщинами, без этой мелкой, но – славы, без этих больших денег – там, в коммуналке, за шкафом, и чтобы отец сидел за столом, а мать, подперев щеку, смотрела на него, а бабушка мыла в тазу посуду, думая о том, что не такую партию она бы желала для дочери.