Визави. Повести и рассказы

Магде дали роль Луизы де Лавальер.

Темницкий, памятуя о том, что деньги всегда кончаются неожиданно, справедливо рассудил, что «Францию» нужно снимать во Франции, и снимать – сразу. Собственно, снимать во Франции следовало бы всё, но бюджет! Темницкий решил сделать ставку не на натурные съемки, не на интерьеры, а на костюмы. Яша, сказал он, сделай нам, чтобы было красиво и дорого! Там все сплошь крупный план, Людовик, знаешь ли, XIV, кардиналы, графы… тут эдак надо, как, помнишь, у Гумилева?

«Или, бунт на борту обнаружив,Из-за пояса рвет пистолет,Так что сыпется золото с кружев,С розоватых брабантских манжет»

– дай нам эти манжеты, запонки, кюлоты, что они носили? Дай шик, баб затянем так, чтобы появилась талия, парички, мушки, вуалетки… а снять можно вон, в Изборске, дешево и правдоподобно!

Правда, актеры с неудовольствием приняли дословное перенесение исторического костюма на экран, – Яш, ты чего, хочешь, чтобы я в ЭТОМ еще и шпагой махал? Охренел? Ты попробуй сам! И штаны эти я не надену, что я -..? На хрен ты мне этот гульфик сюда приделал? В колготках не буду играть! И так далее. Актеры демонстрировали некие пробелы в истории зарубежного костюма, ибо с костюмом они были знакомы больше частью по фильмам. Но с актрисами было просто невыносимо. Никакие доводы о цветовой гамме в кадре, никакие ссылки на историческую правду их не убеждали. Я не буду в красном, кричала народная артистка, и стучала каблучками, меня красный убивает. Я могу только гри-де-перль! И кружева в тон, светлее топленого молока! Другая верещала, что её фигуру можно испортить, если затянуть лиф со сборочками под грудью, третьей было неудобно ходить со шлейфом! Четвертая считала, что у её соперницы платье «богаче», и вызывался в мастерские «спонсор», с ржавой цепью весом в корабельную, бычьим взглядом и лопатником, распухшим от банкнот, и твердил Яше, не, ну ты, че, дурилка, не врубаешься, что девочка хочет круче? А ты сделай, я тебя пока еще прошу! Потом просить будет некого, понял, да? И Яша, впрочем, находя все это забавным, переделывал эскизы, хлопотал на примерках, искренне восторгался или негодовал – но процесс шел. На конец осени был назначен Париж. На студии вращалось много всякого народа, и Яша с удивлением узнал, что он – фигура популярная, о нем ходят сплетни, а его брак с Магдой обсуждается до сих пор. Как ни странно, Яшина дочь никого не интересовала, а с Зиной никто его в киношных кругах не соединял – Зину вообще мало кто знал. Одновременно с началом работы над фильмом, Яша вдруг решил закончить ремонт, просто так – с тоски, и переехал в Новые Черемушки, к бабушке. Бабушка пребывала в каком-то одном и том же возрасте – не старела, только чуть-чуть как бы усохла, но двигаться начала еще быстрее! Периодически бабушка исчезала, то навестить подружку, то отвезти продукты на дачу к знакомой, то посидеть с чьим-то котиком. Как-то утром Яшу разбудил телефонный звонок, и бабушка, перекрикивая вокзальный шум, прокричала, что она не решалась сказать, но уж раз она на вокзале, чтобы Яшенька не волновался, она едет в Белоруссию, к Валерию Викторовичу с супругой, которые пригласили её побыть с правнучкой, и она у них, под Витебском, немножечко побудет! Ну, вот, – сказал сам себе Яша, – я правильно сделал, что не стал волноваться, перевернулся на другой бок, и уснул. В Белоруссии хороший климат.

Глава 20

Съемки еще не начались, а съемочная группа уже жила своей, напряженной не столько в творческом, сколько в личном плане – жизнью. Пусть «Виконт … " и повествовал о немолодых уже мушкетерах, но все равно дух авантюризма, и здоровое стремление молодых и талантливых людей к более тесному общению, побеждал. Все время возникали романы, создавались и распадались геометрические фигуры – то треугольники, а то и квадраты, то слышались чьи-то рыдания, то хохот, а то затевалась драка, в которую вовлекались все сочувствующие. Яша, считая себя сильно повзрослевшим, повидавшим жизнь, женатым, да и к тому же – отцом, посматривал на все это снисходительно. Обсуждал, конечно же, самые громкие истории, особенно, если дело касалось популярных актеров, и молоденьких актрис, но все равно, также, как и в театре у Темницкого – считал всё это мало относящимся к себе. Правда, в последнюю неделю он стал замечать, что при его появлении говорящие в курилке замолкают, а, как только он уходит, в спину ему летит смешок. Но и это не насторожило его. В тот день, который оказался поворотным для Яши, он задержался на складах киностудии «Мосфильм», где Темницкому было разрешено взять в аренду костюмы, и провозился до глубокой ночи. Запасники киностудии – это просто Клондайк, и Яша так увлекся, что забыл обо всем. Когда же, наконец, страдающая зав. костюмерными щелкнула за ним выключателем, Яша, рассеянно простившись, пошел между корпусами Мосфильма, удивляясь тому, что внутри Москвы существует целый маленький город, и жизнь в нем не менее напряженная, чем в большом, окружающем его. Ноги его сами привели в корпус, где была тонстудия, и он пошел, просто так, бесцельно, прислушиваясь к глухим звукам, стараясь угадать, что именно сейчас озвучивают там, в студии. Тут он и уловил знакомый голос, точнее, не голос, а такое, особое дыхание, подзвученное вздохом «ой, кайф какой…» Не знаю, кричит ли женщина «мама», когда рожает, на своем родном языке, как утверждали создатели сериала «Семнадцать мгновений весны», но вспомнить, что именно говорила твоя любовница, еще не ставшая женой, в тот момент, когда достигала апогея, Яша смог… Яша сделал пару шагов вперед, прислушался, и вернулся. Сомнений быть не могло – за дверью была Магда. Но была она вовсе не с ним, Яшей, а с кем-то другим, настойчивым, но молчаливым. Первой мыслью было – ворваться, убить соперника, потом Магду. Или нет – Магду оставить, а соперника отделать так, чтобы он не только чужую жену, а свою бы… Можно было бы войти, и сказать что-то исключительно ироничное. Или обронить, эдак цинично – пользуйся, мне она больше не нужна. Пока Яша размышлял, мимо него проносились взад-вперед по коридору и чужие, и уже знакомые по группе люди, которые хлопали Яшу по плечу, но не спрашивали, чего он торчит, как болван, у двери в студию. В конце концов дверь открылась ровно на треть, в коридор высунулся известный ловелас, красавчик Стасик Микуленко, который, увидев Яшу, сглотнул, и, пригладив волосы, сказал, – о, Яша, привет? А ты тут чего делаешь? Тебя жду, – так же глупо ответил Яша и рванул к себе дверь. Магда сидела на столе, заваленном какими-то бобинами с пленкой, папками со сценариями, заставленном кофейными чашечками и пустыми стаканами. Она соскользнула на пол, нашарила босой ногой туфельку, облизнула губы, – у тебя какой-то смешной вид. Ты что, следишь за мной? У тебя совесть есть, – вдруг заорал Яша, – ты что ведешь себя, как последняя блядь? Почему – последняя? – удивилась Магда, – Яша? Я – первая. Была, и буду. И харэ орать! Если ты не хочешь спать со своей женой, с ней будут спать другие. Тебе со мной и так – сказочно повезло! Кому ты нужен, Яша? Даже Зине своей не нужен! Амёба какая-то … – Магда, задрав юбку, подтянула полоску белых бикини и, показав Яше непристойный жест, который можно составить из пальцев одной руки, пошла по коридору.

На следующее утро Яша был в районном ЗАГСе к открытию. Изучив образцы, висящие на стендах, он смог написать заявление о разводе с первого раза. Регистраторша, принимая заявление, скривила алые крашеные губы, – а чего разводишься? Молодой же? У меня жена – блядь, – сказал Яша. Радоваться надо, – регистраторша достала толстую книгу, – значит, правильно женился. Лучше пирог всем вместе есть, чем говно в одиночку. Имущественные претензии есть? У меня нет, – отрезал Яша. Ну, если она блядь, – протянула тетка, – у нее точно будут.

Совершив едва ли не самый первый в жизни решительный поступок самостоятельно, Яша ощутил себя героем. О таком событии просто необходимо было рассказать, но кому? Бабушка все еще была в Белоруссии с Карасиками и Лилечкой, Боря отрывался на каком-то фестивале в Мадриде, Зина, по всей видимости, готовила государственный переворот, а многочисленные Яшины друзья и так были в курсе того, что Яша подал заявление на развод. Принимались ставки, один к десяти, что развода все-таки не будет, и Яша или забудет, или проспит, или просто – испугается. Яша, который на следующий день сам стал сомневаться в том, что он все сделал правильно, позвонил маме, в Ашкелон.

– Мам, – Яша придал голосу небрежную светскость, – хочу тебе сообщить приятную новость!

– Яша, умоляю, только не говори, что вы решились на переезд? – слышно было, что мама затянулась сигаретой, – сейчас такая дороговизна! И климат, Яша, я просто изнываю за этот климат! Надо ехать в Америку! Сразу! Минуя Израиль, чтобы время не тратить!

– Да нет, мам, – Яша вдруг понял, что соскучился по матери и даже поскреб мембрану ногтем, как детстве, – мам, мы с Магдой… короче, я развелся с Магдой! – Яша несколько ускорил событие, потому как иначе все это выглядело бы как намерение.

– Развелся? – мама охнула, – Яша! Ты идиот?!

– Почему это? – пришел черед удивляться Яше, – мам, ты же не одобряла Магду?

– Так не я с ней сплю, – парировала мама, – Магда хорошая девочка, она красавица, она просто шикарная, она секси! Она не замылена бытом, как эти ваши совковые коровы! Она прекрасно одета, она вся такая… она, как надо! Что тебе эта Зина? Пресноводная рыба, твоя Карасик, и папаша гэбешник! Женись снова!

– Мам … – Яша не ожидал от матери такой реакции, – ты же знаешь, у Магды детей не будет?

– И на зачем тебе эти дети, Яша? У меня вас двое, и что? Кроме бессонных ночей! Я вечно напряжена! И к тому же у тебя есть дочь, куда еще? Вы молоды, мир у ваших ног, с Магдой весело, она остроумна, ах, Яша! Ты был и есть идиот, со своими кирпичиками из пластилина. Ты расстроил маму, Яша…

Сразу вылететь в Париж не удалось, а Изборск был свободен. В Изборске было решено снять смерть Портоса, взрыв порохового склада и беготню мушкетеров по стенам крепости, которую можно было потом вставить куда угодно. Магда была занята в съемках, монастырь кармелиток решено было поместить в одну из изборских башен. Была ранняя осень, из бойниц крепости открывался вид чудесный, хотя и не очень французский, днем солнце пригревало сильнее, и съемочная группа, расположившаяся биваком у соседней деревни, размещалась на коврах, взятых из реквизита, грелась, пила кислое вино, ела яблоки, ворованные из сада, и мечтала о славе.

«Виконта» снимали с ленцой – это было еще то, благословенное время, когда можно было то расслабляться, то наверстывать упущенное, и, если над группой что и довлело, то это одно – желание как можно скорее показать сериал публике. Местное население, и примкнувшие к ним туристы с восторгом наблюдали за съемками, подбадривали актеров криками, и выпивали за здоровье народных, заслуженных и просто – любимых! Дуэль снимали около Словенских ключей, и, пока актеры неумело, но яростно махали шпагами, группа пила воду из водопадиков, подставляя сложенные ковшиком ладони. Отчего-то все изрядно промокли, и всей толпой отправились греться в плохонькое кафе, в котором можно было выпить водки и закусить. Кафе гордо именовалось «Трувор», и на стенах своих, искусственно подкопченных, имело щиты работы местного чеканщика, какие-то подозрительные вериги, всякую хозяйственную утварь и ржавую от времени скобянку. Расселись, сдвинув столы, застучали алюминиевыми ложками, – жрать давай, псы-рыцари пришли! Появилась водка, дешевое вино, нашлась даже картошечка, огурчики и тушенка, и начался пир. За столиком в углу, под косо вбитым в щель между бревнами светцом для лучины сидела группка молодых людей, одетых очень просто и дорого. Иностранцы, – сразу определил Яша на глаз и шепнул своему соседу за столом, – ого, на них шмоток на сотни баксов, фирмА! Америкосы, – спросил сосед, незаметно скосив глаз на сидящих. Да нет, одеты стильно, – Яша успел рассмотреть все, – европейцы, точно. Французы. Или итальянцы? Смуглые, жестикулируют. Не немцы, факт. Съемочная группа согрелась довольно быстро, градус был восстановлен, между собой все всё давно выяснили, и поэтому внимание переключилось на сидящих в углу. Давай к нам, мужики, – махнул рукой оператор и сбил со стола бутылку. Пока поднимали бутылку, пока заказывали новую, сидящие, обозначив благодарность за приглашение, помахали в ответ. Официант! – рявкнул Микуленко, – шампанскага-га-га! Вон тем, гвардейцам кардинала! За счет заведения! Боюсь, они такое пить не станут, – официантка прислонилась к Микуленко грудью, – они такой шмурдяк не пьют! Дай им другой, – миролюбиво согласился Стас, – где у вас там подвалы с вином? Выкатывай бочки! – Стас держался ровно, хотя и был порядочно пьян. – Господа! – он подошел к столику, – прошу к столу! Или к шалашу! От нашего, так ск-ть, шалаша, вашему так ск-ть… велкам! Мерси-мерси, – закивали все четверо, – авек плэзир! Французы! – Стасик обрадовался так, будто нашел золотой соверен, – ребята! Живые гасконцы! Вив ля Франс! Мужики! Мы ж про вас кино снимаем! Дальше началось типично русское веселье. То есть, братание и пьянство. Пели «Марсельезу», «Очи черные» и «Jai l’ame slave» и на словах – «Je bois de la vodka» чокались. Но не стаканами, нет! бутылками! Трое из французов оказались молодыми людьми, а четвертая, коротко стриженая – девушкой. Девушку звали Оливия, а ребят – Бруно, Паскаль и Люка. Бруно смотрел на Магду ровно две минуты, после чего подошел к ней, опустился на одно колено, взял её руку и поцеловал. Будьи моя жьена, – сказал он. Вообще-то она замужем, – закричал с противоположного конца стола Яша. Д`аккор, – кивнула Магда, – жё сви либр! Как это ты свободна, – возмутился Стасик, – а я? Яшку мы вообще никогда и не спрашивали! Грозила завязаться драка, но все были в таком прекрасном расположении духа, а французы были такие славные, и к тому же стих дождь, шедший весь вечер, и все высыпали на улицу, и пошли назад, к замку, который был освещен только смоляными факелами – теоретически планировали снимать ночью…

Чего только не придет в голову тому, кто устал, продрог, выпил, согрелся и – перегрелся, вне всякого сомнения! Такого человека, как говорят в народе – «тянет на подвиг». Вот, и Яшу потянуло. Наверное, побудительной причиной была ревность – Яше вдруг захотелось показать французам, на что способен русский каскадер. Ничего в этом дурного не было, за исключением того, что Яша не был каскадером и был близорук. Пока все пили шампанское на галерее крепостной стены, Яша пробрался в самую высокую башню, в «Луковку», выхватил факел, и, балансируя на самой верхотуре, вознамерился пройти по окружности башни. Крыши на башне не было, камни осыпались под Яшиными ногами, а он, выкрикивая первое, что пришло в голову – «пора – пора – порадуемся на своем веку!» начал обходить башню по окружности. С той стороны, где башня была видна изнутри самой крепости, высота её была не так головокружительна, а вот там, где башня бойницами выходила на запад, к лесу, обрыв был такой, что и трезвый разбился бы, глянув вниз! Яша шёл медленно, и пел, а группа, застыв от ужаса, и протрезвев мгновенно, смотрела на него. Вдруг крупный камень скатился вниз, и Яша невольно проследил, куда тот упал. Тут же у Яши закружилась голова, он потерял равновесие и уронил факел. Факел полетел вниз, в глубину обрыва, вслед за осыпающимися камнями, и теперь был виден крохотной догорающей точкой. Яша потерял равновесие, зашатался, оступился. Потеряв опору, он упал, но успел ухватиться за камни. Так он и висел, цепляясь за крошащуюся каменную кладку, болтал в воздухе ногами и понимал, что еще немного – и он сорвется, и упадет, и разобьется насмерть. Паскаль хлопнул по плечу Бруно, Бруно свистнул Люка, и все трое помчались к «Луковке». Откуда у французов оказалось альпинистское снаряжение в рюкзаках, в тот момент никто не задумался. Действовали они молниеносно. Люка взлетел на самый верх башни, Бруно начал подниматься по башне со стороны крепостного рва, а Паскаль, расстелив палатку, скомандовал ребятам из группы растянуть полотнище под башней. По счастью, светало, хоть и медленно. Все, кто стоял в этот час во дворе крепости, молча следили за спасением Яши. Только Магда отвернулась, встала спиной к происходящему и курила сигареты – одну, за одной.

Яша успел потерять очки, и судорога свела его пальцы, и он уже простился с жизнью, когда Люка обхватил его поясницу спасательным ремнем, пристегнул к карабину канат, и, с помощью Бруно, стал бережно поднимать Яшу вверх. Бруно страховал Яшу снизу, хотя сама башня была негладкой, и было куда поставить ногу – но ноги Яшу не слушались. Бруно с Люка осторожно подняли Яшу на верх стены, но он не мог идти, и его так же, на страховке, спустили вниз, во двор. Когда Яшу наконец-то опустили на палатку, подбежала Магда и начала хлестать его по щекам, – сволочь, гад, назло, назло мне! Ненавижу тебя! Ненавижу!

На следующий день не сняли ни кадра. Все переживали случившееся, а разгневанный Темницкий, приехавший из Пскова, отправил Яшу в Москву. Яша был так потрясен, что пару недель провалялся дома, все еще не веря тому, что он – жив. Магда приехала его навестить, привезла ему яблок и мёда, и, сидя в ногах Яшиной кровати, сказала:

– Яшка! Вот, хорошо, что ты полез на башню! И Бруно тебя спас. Сначала мне даже жалко было, что не рухнул в эту пропасть и не сломал себе шею, – Магда вздохнула, совершенно счастливая. – Я влюбилась. Я влюбилась так, как бывает только в сказке! Я выхожу замуж за Бруно! Я буду мадам Дебланж! Он биолог! Сейчас создают национальный заповедник, представляешь? Сомма-бэй! А Бруно занимается тюленями! Яшка! Я буду с ним! Мы будем жить на маяке!

– Охренеть, – честно сказал Яша, не проявляя никакого интереса, – и что ты там будешь делать?

– Я? Я буду изучать древесных лягушек, – на полном серьезе ответила ему Магда.

– Какая гадость, – честно сказал Яша и приподнялся на локтях, – Магдя? Ты всурьез? – «Магдя» Яша говорил ей редко, это было словечко-пароль, такое признание в любви, когда невозможно сказать об этом при всех. Магда сразу же отбила подачу:

– Яшкензончик Измайлович! Конечно! Боже ты мой! Да я никогда еще не была ТАК серьезна!

– Магда, ну, какого хера тебе нужны эти жабы?

– Это – не жабы! Это – древесная лягушка. – Магда даже обиделась, – зеленая квакша. А жабы тоже есть, жаба наттерджек, камышовая! С желтенькой полосочкой на спинке … – Магда, говоря о жабе, просто засияла.

– Жаба с полосочкой? Жаба?! Ты рехнулась! – Яша сел на кровати, – ты свихнулась! Ты, что, идиотка? Ты? Ты – актриса! У тебя сколько фильмов уже? Спектаклей? Ты в своем уме? На хрен тебе этот лягушатник со своими жабами? Ты там сдохнешь! Там же солончаки! Это тебе что, Ницца? Ты хоть башкой своей подумай!

– Я подумала. – Магда опять засияла. – Я люблю его. Понимаешь?

– Там смотреть не на что! Какой-то шибздик, Гурвинек!

– Этот, как ты выразился, шибздик, тебе жизнь спас. Он сильный. Умный. У него есть цель в жизни. А насчет лягушек… Яша, вот, Бруно – он занят реальным, нужным делом! Кому на хер нужны твои тряпки? Мода прошла – выкинули и забыли! А он спасает золотую нерпу!

– А кому нужны твои тюлени?

– Они всем нужны! – Магда разозлилась, вскочила, потом опустилась на четвереньки, потом села, обняв руками колени, – ты вот, можешь создать тюленя? Нет! Не можешь! Никто не может! Тюлень – это мир. Это Бог создал мир, а мы его должны беречь. Я только с Бруно поняла, как надо жить! Мы неправильно жили. Да, у меня были любовники, ну что, я же никому не делала зла? Я не воровала, не убивала! И ты был моим любовником, и вы все – все! получали, что хотели! Мне было не жалко, берите, пользуйтесь! Но вы же сами меня не уважали, ты меня замучил ревностью!

– Да как ты могла мне изменять? – теперь уже заорал Яша.

– А чем ТЫ лучше других? Такое же дерьмо!

– О, о, о! А это тюлень, значит, лучше всех нас?

– Лучше! Ему ничего от меня не надо было, только бы я была рядом! Он себя отдал и предложил мне разделить то, чему он служит.

– Охренеть, охренеть, – повторял Яша, – Магда-гринписовка! Завтра ты будешь ложиться под поезда, везущие ядерные отходы? Приковывать себя цепями к реликтовым деревьям? Хватит, это блажь для богатых! У нас в России достаточно просто дерево посадить! И кошку покормить! Не выёживайся, Магда. И, это? Давай, не будем разводиться, а? – Яша попытался расцепить ее руки. Магда только крепче прижала к себе колени.

– Нет уж. Развод, значит, развод. Глупо было с этой свадьбой. Лучше б ты на Зине женился. Она только тебя любит.

– А ты? Ты не любишь? – Яша обхватил Магду за шею, – не любишь? Ну, давай, на прощание, а? Еще разок? Иди ко мне, повторим забытое? Я тебя хочу!

– А я – нет, – Магда сбросила Яшину руку, – тебе только одно надо было. И ничего больше. Ну да, Магда же такая… да я и была такой, какой вы хотели меня видеть! И только Бруно…

– Достала ты меня со своим Бруно! – Яша повалил Магду на постель, и вдруг что-то буквально щелкнуло, как будто распались дужки, державшие замок, и что-то страшное, звериное, чудовищное, чему и сам Яша не смог дать названия, буквально затопило его. Он не соображал, что делал, точнее – соображал, ужасался, но остановиться не мог. Магда кричала, но кто бы ее услышал в семикомнатной квартире, где давно уже не было других жильцов, кроме Яши? Когда весь этот кошмар кончился, Яша встал, пошатнулся, и стал искать очки. Без очков он видел только белый силуэт, но он слышал, как она плачет, как пытается сказать что-то, но не может, и заикается, и он боялся даже представить себе – что он сделал с нею…

– С-с-с-во-о-о-о-лочь, – наконец смогла выговорить она, – чтт-т-о-ббы т-ты сдд-ох…

Яша не видел, как она оделась и ушла. Он услышал только хлопок, и тут же нашарил очки, лежавшие на полу. Одно стекло было раздавлено, а второе цело, и он, подбежав к окну, разглядел, как Магда вышла из подъезда, и, встав на колени у огромной лужи, долго мыла в ней руки, и, зачерпнув воды, умыла этой грязной водой лицо.

Остаток дня Яша просидел дома. Он заходил в комнату, в которой в последнее время жила Магда, открывал створки её гардероба, зарывался лицом в её платья – и так и стоял – неподвижно. Открывал банки, в которых она хранила свою «мелочёвку», перебирал дешевые колечки, крестики, амулетики, какие-то монетки, крохотную фарфоровую галошу, муранские сережки, вырезанного из дерева медвежонка, серебряные колокольчики, стеклянную рыбку… Магда складывала все в банки из-под датского печенья, по какой-то своей прихоти не желая выбрасывать никакой мелочи. Каждый случайный, казалось бы, предмет говорил о Магде больше, чем она сама. Мои бебехи, говорила она притворно пренебрежительно, но Яша знал, что для нее эти банки почему-то значат больше, чем та ювелирка, которую он ей иногда дарил. К тряпкам Магда была равнодушна – в том плане, что она выглядела сногсшибательно во всем. Что бы на ней не было надето – только на нее и обращали внимание. За шмотками не вернется, говорил сам с собой Яша, но эти её банки? Магда любила все, во что можно что-то сложить, Яша даже звал её «хорьком» – она обожала бювары, шкатулки, коробки и коробочки, портсигары, коробочки для перьев, даже готовальни. Сейчас все это было брошено, и Яша дотрагивался до её вещей, словно стараясь вымолить у Магды прощение…

Борис прилетел к концу недели, вызвал Яшу телефонным звонком и говорил с ним в казенном помещении районного суда. Они сидели на простых стульях, у окна, и их разделял какой-то пыльный фикус.

– Конечно, я должен был бы набить тебе морду, – Борис был в костюме, при галстуке и вид имел самый неприятно-официальный, – но я не сторонник насилия. Мне проще было бы нанять кого-то, кто бы прострелил тебе голову, у вас, в России, это сейчас легко. Но ты отец… хотя, какой ты отец? Ребенок вырастет без тебя, тут я приложу все свои силы.

– Я виноват, – Яша сидел, сжав руки коленями, – Борь, лучше бы ты меня убил. Мне самому жить не хочется. Понимаешь, когда она сказала, что этот лягушатник…

– Можешь мне не объяснять, что такое страсть, ревность, страх потерять любимого человека! Я только потому и не предпринимаю никаких попыток посадить тебя, потому что мне знакомо такое состояние. А не безумен кто ж… но Магда моя сестра.

– Боря, я хочу попросить у неё прощения … – Яша увидел, как Борис дёрнулся, и заговорил быстрее, – нет, нет, не увидеть, нет! Я ей напишу. Она меня не простит. Если бы ты знал, как мне хреново…

– Теперь ничего не имеет значения. Пока она молода, с ней всегда будет происходить такое, – Борис раскрыл замки дипломата, – она так создана. Она не может быть другой. Если хотят владеть ею, будут хотеть и убить её, со словами «так не доставайся же ты никому». Кармен хренова. Я сам от нее устал. Боюсь, она и этого Бруно доведет до французского цугундера…

– Да нет, они тюленей буду спасать, – Яша хмыкнул, – но я люблю её.

– Ты любишь то, что не дается тебе в руки, – Борис вытащил листки, – Яша. Сейчас вас разведут, и вы оба свободны. У Магды нет к тебе претензий, но, я полагаю, ты будешь настоящим мужиком и сам передашь ей какие-то деньги. На корм тюленям, хотя бы.