Визави. Повести и рассказы

– Да какая родня, – Зинина мама перетирала тарелки и ставила их горкой на несвежую скатерть, – Карасики они, а мы Шелудько, с Харьковщины, там речка Гнилица, Змиевский район…

– Кошмар какой, – простонал Яша, – просто Гоголь, «Вечера на хуторе близ Змиевки» … дайте аспирину-то!

– Мы из старообрядцев, вот как, – Валерия Викторовна протянула Яше стакан, – а я в Харьков отправилась, в автодорожный поступать. ХАДИ назывался. А у Карасика там дядька в деканате был, хороший такой дядька! С усами. Носатый, красавец, как Буденный. И надо было документы мои передать, в общежитие, и дядька и скажи Валере – найди Шелудько Вэ Вэ, и передай. Ну, а он думал, что это хлопчик, а я оказалась девушка, ну а так еще – он Валерий, а я Валерия, да еще обои Викторовичи, смеху было! Сам Валера аж в Высшем авиационно-инженерном училище тогда учился, умный был! Я и проучилась всего год, а потом с ним, в ГСВГ, в группе советских войск, в Германии была. У меня образование-то никакое, так, офицерская жена, ну, голос хороший, слух, вот, вроде как кружок вела, самодеятельный, в трудовую и написали, учительница музыки. Жена, вот моя профессия. Сыночка у нас там родился. А Зиночка уже тут, когда нас в Москву перевели, Валера преподавал, да, так все хорошо сложилось. А фамилия, да, я, главное, все думала, ну, сменила! Шило на мыло! Карасиха… смеялись, ой, всегда, а Зина, Зина! Маленькая была, все донимала, мама, а как ту фамилию сменить, дразнят же! Спишь, Яш?

Яша посапывал. Аспирин кипение ослабил, и Яша задремал. Валерия Викторовна перевела взгляд на сервант, где стояла фотография Валерия Викторовича, но без стопки и хлебной корки, чтобы не пугать Лилечку, и снова заплакала. Щелкнула кнопкой на пульте, и телевизор забубнил радостно, будто только того и ждал.

– «В Перу произошло свержение власти, президент Альберто Фухимори заявил о своей отставке. Временно власть захватили повстанцы, Мануэль Гарсиа Перес возглавит переходное правительство. Он известен как маоист из группы «Сендеро Луминосо», человек крайне левых взглядов, безжалостный борец с империализмом … " – Яша проснулся.

– Любите вы этот телевизор, – он потянулся и сел, – смотрели бы мультфильмы, кой черт вам эти новости сдались?

– … а с ним его супруга, Зина Логинофф, его товарищ по партии и революционной борьбе. Это именно она, Зина, разделила со своим мужем тяготы скитаний, ссылку, преследование властей…

– ЗИНА! – закричала Валерия Викторовна, хватая Яшу за рукав, – Яша! Зина! Смотри! Смотри!

На экране, на фоне какого-то здания с колоннами и бушующей толпы, вооруженной автоматами и лозунгами, стояла Зина. В берете, надвинутом на бровь. В черной майке, и с автоматом через плечо.

– Ни хрена себе … – только и сказал Яша.

– Вот, и Зина нашлась, – вдруг тихо сказала Валерия Викторовна, – а мы её искали! – и заплакала. Яша, который не выносил слёз и истерик, сморщился, щёлкнул пультом.

– Жива, радуйтесь, – Яша достал сигареты, – теперь ваша дочь – первая леди. Нет, помереть просто! Зина! Жена президента!

– А что это ты так пренебрежительно? – Валерия Викторовна высморкалась в большой мужской платок, – по-твоему, Зина не достойна?

– Достойна! Еще как! Кто, как не она? Кто бы спорил, – Яша встал, – надо Борису позвонить. А то как-то он же женат на ней?

– Ой, ну, скажешь! «Женат», – видимость одна! – Валерия Викторовна махнула рукой, не подозревая, впрочем, насколько она права по поводу брака дочери, – разведется. Сравнил, тоже! Это – президент, а не какой-то юрист!

– Вы правы, как всегда. – Яша уже был в коридоре, – без меня справитесь? Я на пару дней исчезну.

Яша вышел на улицу, и с облегчением вздохнул. Все последние дни с их печальными событиями утомили его, а появление Зины в качестве Первой леди почему-то развеселило. Яша шел по скользкому тротуару, вспоминал «Королей и капусту» О`Генри, и думал, что во всей этой смешной истории совсем нет места для него. Вечером, сидя в пустой квартире на Татарской, изнывая от тоски и одиночества, он позвонил в Париж Борису, чтобы сообщить сногсшибательную новость о Зине, но Борис достаточно прохладно ответил, что он в курсе, и до Парижа новости из Перу долетают значительно быстрее, чем до Москвы. «Прилетай, старичок, – Борис прикрыл трубку рукой, и Яша выждал какое-то время, – прилетай. Если Зина теперь имеет официальный статус, она рано или поздно, окажется в Европе. Если её Хуана… Мануэля, – поправил его Яша. – Не вижу разницы. Если её мужа не грохнут какие-нибудь пеоны, или, как их там? Луминосовцы?» Вылет долго согласовывали, наконец, решили, что Борис прилетит в Москву за Валерией Викторовной и за Лилей, и они полетят все вместе. Яшей вдруг овладела лихорадочная тяга к деятельности, и он даже засветился на нескольких тусовках, принял участие в показе мод, потолкался за кулисами театра, отыскал Темницкого, вполне себе успокоившегося после кризиса, и даже дал согласие продолжить работу над сериалом. Темницкий, дабы отснятое не пропало, смонтировал фильм, выкинув из «Виконта» лишних персонажей, заменив французские имена на русские, переозвучил, и вышла милая любовная история с патриотическим подтекстом – на времена правления Петра I. Нашли запойного, но все еще популярного поэта песенника, молодых ребят, лабающих джаз-рок, записали шикарный саундтрек с малоизвестным исполнителем, и «Виконт», переименованный в «Россия, вперед!» прошел с потрясающим успехом. А, что, – подумал как-то очередным похмельным утром Яша, – в России жить становится все лучше и лучше?

– Да нет, надо ехать, – вечером того же дня думал Яша, – все одна и та же хрень, все старые лица, трёп какой-то бессмысленный. Куда ни пойдешь – одно и то же, кто сколько бабла срубил, кто кого кинул, кто свалил, куда свалил. А где же искусство? Где те разговоры до утра, что были раньше? В девяностые? В самом начале! Где андеграунд? Где рок? Где вообще, всё? Драйв, полёт, надежды? Любовь – где? Сытые, тупые… нет, нет, надо ехать. Вдохну там свежего воздуха, – Яша ворочался на своем диванчике, перевезенном на Татарскую из Черемушек из того же чувства, из-за которого таскают за собой по жизни игрушечного мишку, – Магду увижу. Вдруг простит? Да нет, такое не прощают. Ну, и хрен с ней. Не простит, не надо. В Лувр схожу.

Борис прилетел в конце марта, началась бесконечная возня с бумагами и справками, визиты в высокие инстанции. Борис выглядел сильно уставшим, Яша даже подумал, что он болен, но на разговор не решался. Наконец, назначен был день, куплены билеты, Валерия Викторовна собиралась хлопотливо, паковала ненужные вещи, все время паниковала, плакала, звонила подругам, и измучила всех, и себя, в первую очередь. Борис предусмотрительно снял номер в «Балчуге», и, хотя и кривил рот и жаловался на сервис, был доволен, что Яша, живущий неподалеку, проводил с ним все вечера. Они бродили по Замоскворечью в тепловатых апрельских сумерках, когда с крыш уже не капало, но асфальт был влажен и во дворах подыхали серые снеговые кучи, заглядывали в окна первых этажей и грустили, что старая Москва из доверчивой и дружелюбной, абсолютно открытой, немного неряшливой превращается в чопорную, закрытую и элитарную. Они вспоминали, что подъезды в дни их молодости не были заперты, и так было славно сидеть на широком холодном подоконнике, дергать шпингалет на полуистлевшей раме, чтобы открыть окно и выбросить в него окурок. Они вспоминали, как хлопала парадная дверь, и как ей отвечал лифт, и как хлопала его дверца, и как слышно было, что ключ поворачивается в замке… Эти запахи, звуки, та мелодия города, которую теперь уже не услышать – все оказалось в прошлом, как и их – как ни крути, молодость. Они даже купили портвейна в ночном магазинчике и насмешили продавщицу, спрашивая сырок «Дружба», и отказались от пластиковых стаканчиков, сказав девушке, что они будут пить «из горла». Ни в какой подъезд они не смогли проникнуть, всюду были или сложные кодовые замки, или консьержки, и они пили на набережной, глядя на плывущие грязные ноздреватые льдины, и говорили о том, что вот, в Париже! в Париже! всё непременно наладится, как будто там не запирают двери подъездов и продают плавленые сырки. Яша оставил Жене Темницкому ключи от квартиры на Татарской, с одной просьбой – хоть изредка платить за квартиру, сгрёб все барахло в комнату-мастерскую, запер её, и поехал ночевать в Черёмушки. Попрощался с бабушкой, которая не преминула сказать, что он, Яшка, последний подлец и бросает её, беспомощную старуху, и зачем она тратила столько сил, чтобы вырастить такого эгоиста, и лучше бы уж она уехала к беспутной Яшкиной матери в Израиль, где хотя бы тепло и дешевые фрукты. Езжай, Яша, езжай, – она подтолкнула его к двери, – не надо оставаться здесь. Здесь всегда будет как-то не так. Уж поверь мне! Усатая тень опять ляжет на всех, и на нас – особенно! Яша вдруг расстроился, начал оправдываться, что он ненадолго, и скоро вернется, но бабушка вытолкала и его, и звякнула цепочка с сухим звуком взведенного курка.

Валерию Викторовну Яша нашел в полном раздрае. Между упакованных чемоданов и сумок валялись детские вещи, посуда, какие-то тряпки, коробки. Лилечка спала в своей комнате, а Валерия Викторовна полулежала на диване с полотенцем на лбу.

– Яша, – простонала она, – Яша! Звони Боре. Мы никуда не поедем.

– Вы что, шутите? – Яша перешагнул через розового зайчика, – мы завтра летим. Ложитесь, отдохните, завтра утром все будет хорошо.

– Нет же, Яша, – Валерия Викторовна застонала, – никуда, никуда не полечу! Кто будет ходить на могилку к Валере, кто? А как я из Франции съезжу в Харьков, как?

– Самолеты до Харькова пока никто не отменил, – Яша поднял розового зайца, – ложитесь. Выпейте чего-нибудь, тоже мне причина! Харьков!

Ночью никто не спал. Проснулась Лилечка, и, ощущая волнение бабушки, заплакала, заныла, раскапризничалась, у неё даже поднялась температура и, хотя Яша и уверял, что страшного ничего нет, и непременно нужно лететь, утром, Валерия Викторовна, отекшая, хмурая, поминутно хватавшаяся за сердце, уже говорила по телефону, – ой, нет, Ната, нет! Куда? Нет! Чужие люди! Пропади она заграница! Пропадом! Нет, да, нет, нет…

Яша курил в форточку, злился, но понимал, что Валерия Викторовна права, и лететь с ребенком, у которого в любую минуту может начаться истерика и жар, невозможно.

– Кстати, а где ваш старший? – Яша аккуратно загасил окурок в чешской пепельнице цветного стекла, – что-то я упустил? Где он? Почему на похороны не приехал? Вы как-то замяли, а мне спросить было неудобно?

– Тарас не живет с нами, – Валерия Викторовна собрала губы в скорбную скобку, – он… он предатель Родины! – вдруг выкрикнула она. – Мы с отцом его вычеркнули навсегда! И Зине я запретила с ним общаться!

– О, как! Ясно, – Яша почему-то обрадовался. – Если предатель, значит, или Израиль, или США. Ну, как говорится, «был бы я хоть там, хоть где, но не в лапах ка ге бе». Хороший выбор. Имя только подгуляло. Тарасик Карасик. Сдохнуть.

– Ничего смешного, мой дед был Тарас. Красивое имя. Ты на себя посмотри!

– Едете?

– НЕТ! – и Валерия Викторовна прошла в комнату Лилечки и демонстративно закрыла дверь за собой.

– Какать хочете, – бормотнул Яша, взял в тесной передней свою сумку, похлопал себя по карманам, проверяя паспорт и деньги, и отвесил в пустоту комнаты земной поклон, – ауфидерзейн, Родина-мать!

В аэропорту было многолюдно, суматошно и весело. Радовались как улетающие, так и прилетевшие, повсюду так пахло дорогой заграничной жизнью, как раньше пахло только в валютных магазинах «Берёзка». Борис, в элегантном пальто, шляпе, выглядел, как преуспевающий адвокат. Подхватив Яшу под локоть, повел его в зал вылета, но, вдруг резко остановившись, спросил:

– Стоп? А где тёща с младенцем? Ты что, оставил её расплачиваться за такси?

– Борь, – Яша покрутил пуговицу на пальто Бориса, – тут такая фигня…

– Что? Что? Документы у меня, что? Ключи? Газ забыла выключить? Что? До вылета полчаса?

– Она не поедет. У неё вроде панической атаки. И Лилька разнюнилась, у неё температура.

– И ты считаешь ЭТО – причиной? Я потратил кучу времени, я подключил всех, я истратил сумасшедшие просто деньги, и ты мне говоришь, что всё это – зря? Детские и бабские капризы! Езжай к ним, не знаю, думай! Думай, Яша! Попробуем переменить рейс! Как это всё некстати, если бы ты знал! – Борис выпростал запястье, взглянул на часы, – Яша! В темпе!

На Яшу же вдруг напало что-то, схожее с обмороком. Закружилась голова, тошнота подступила к горлу, он покрылся потом, начал задыхаться.

– Да что с тобой? – зло бросил Борис, – ведёшь себя, как истеричка!

– Да пошёл ты … – Яша качнулся, но не упал, развернулся к стойке спиной и побрёл к выходу.

– Стоять! – вдруг заорал Борис, – я кому сказал? Стоять!

– Это ты мне? – Яша обернулся. – Уверен?

– Стоять! – Борис схватил Яшу за плечо и развернул к себе, – стоять, стоять, и слушать! – у Бориса дергался глаз, – сейчас ты поедешь в Черемушки, заберешь Валерию Викторовну и Лилю. Я жду тебя здесь. Я прошу тебя, – она старался говорить спокойно и отчетливо, – не трать время понапрасну. В темпе!

– Да не поеду я в Черёмушки, – Яша вывернулся и потёр плечо, – и, знаешь … – он помедлил. – Я на хрен – никуда не поеду. Вообще не поеду. Ни в какую Францию.

– Вот, даже как? – Борис тяжело дышал, – не поедешь?

– Не поеду. Мне надоело все!

– Да? – Борис изобразил на лице изумление. Они говорили так громко, что вокруг них уже стала собираться толпа. – А ты мне, значит, не надоел? Ты – мне? Я тебя тащу на себе, ты не заметил? Я решаю все твои проблемы! Я! Я вытаскиваю тебя хрен знает, из каких ситуаций, я трачу на тебя деньги и время, я удочеряю твоего ребенка! Я вообще давно живу твоей жизнью! Ты моей сестре сломал всё, ты Зине всё сломал! Что ты вообще можешь? Сволочь неблагодарная! Я «спасибо» от тебя не слышал никогда!

– Я – сволочь? А какого хрена ты лезешь в мою жизнь? Я тебя просил? Просил? Скажи! – Яша уперся ладонью в подбородок Бориса, с того слетела шляпа, и Борис, не раздумывая, пнул Яшу в живот. Тот взвыл, они покатились по полу, тут же появились милиционер, какой-то дежурный в форме, забегали тетки, засвистели свистки, перекрывая «Flight announcement», голоса слились в один гул, и все закружилось. Яшу оттащили от Бориса, повели в отделение милиции. Борис, приняв от милиционера шляпу, поблагодарил его по-французски, добавив на ломаном русском, – «не карашо», и с достоинством прошел к стойке контроля.