Визави. Повести и рассказы

– Женщин вообще лучше не искать, – сказал седой, с темными глазами, – от них и так никакой жизни. Выпьете, Яков?

– Выпью, почему – нет? – Яша сел, скрестив ноги по-турецки. Сидеть было неудобно, и вся мизансцена была совершенно дурацкой.

– Яша, кстати, – Темницкий протянул руку к бутылке, – я не знал, что ты у нас модельер.

– Не у вас, – глупо сострил Яша, – да, и какой я – модельер?

– Вся Москва теперь знает, – сказала женщина, – Зина Валерьевна вам обеспечила зеленый свет. Это, знаете, заслужить надо! Чтобы сама…

– Ну-ну, – перебил её Темницкий, – обойдемся без громких имен! Яша, а почему вы скрывали, что вы знакомы с Зиночкой? Такими связями обычно хвастают?

– Да какие связи, – Яше казалось, что его разыгрывают, – мы с ней в школе учились. И все.

– Прекрасная протекция! – темноглазый пощелкал пальцами, – одно её слово, и вы даже Волкова переплюнете!

– Особенно шазюбль, – дама помахала в воздухе папироской, – исключительно. Париж будет на лопатках, я так думаю.

– А вот, и внешность у вашего Яши вполне, – заговорил второй мужчина, тот самый, с неопределенным, не женским, не мужским, голосом, – Тёмный, давай его на Леннона-то и возьмем? Почему нет? Он же не жадный? До денег?

– Яша-то? А заработать дадим, дадим … – Темницкий почесал грудь, – слушайте, Измайлов. Вот этот, – он показал на лысого, – продюсер у нас. Джон. Или Бен, это неважно. Мы тут кинишку снять задумали.

– Христос остановился в Бирюлево, – темноглазый засопел, – сногсшибательный сценарий.

– По рукам? – спросил Темницкий. – Прославитесь. Магда будет в восторге. Она любит такие цацки – слава, деньги…

Яша, который и сам находился внутри своей собственной пьесы абсурда, кивнул. Тут медленно распахнулась дверь в смежную комнату, и оттуда вышла Магда. В белой маечке на тоненьких бретельках.

Яша всегда поражался Магдиной невозмутимости. Она не испытывала смущения даже в таких ситуациях, попав в которые, любая женщина была бы испугана, растеряна, «потеряла бы лицо», как говорят китайцы. Вот, и сейчас, она вышла, сладко зевнула – так зевают коты, пригревшиеся на хозяйском одеяле, потянулась, подошла к окошку, уселась на подоконнике так, чтобы видеть и комнату, и двор, протянула руку – за стаканом. Яша вскочил, налил в стакан вина, поднес ей – на ладони. Магда улыбнулась, поцеловала Яшу сладкими от вина губами:

– Где ты шлялся, мой верный паж?

– Я же в больнице лежал! – Яша смотрел Магде в глаза, а руками сжимал её тонкие щиколотки, – Магда… я так скучал, там было так страшно, я был ужасно одинок. А ты обо мне вспоминала, правда? Ты хоть немного думала обо мне? Я теперь все! Я свободен! Хочешь, уедем? Завтра же?

– Яша, – Магда потрепала его за отросшую бородку, – почему ты так много говоришь? Какие-то вопросы? Скучала – не скучала? А, если нет? Что это изменит? Вспоминала? Странно… разве нужно напрягать мозг? Как будто мало есть в мире того, о чем можно думать? Я вот… я думаю, хорошо бы сняться у Поланского, да? Или стать любовницей Миттерана?

– Почему – Миттерана?

– Ха! – подал голос Темницкий, – Поланский его не смущает! Чем тебе президент Франции не угодил?

– Или плыть? Вот, на надувном матрасе. В Саргассовом море, да?

– Акулы съедят, – Темницкий налил себе еще, – Магда, слезай с подоконника, и мы с Беном тебя прославим!

– Может быть, мне прыгнуть? – Магда повернула щеколду, ригели замка выехали из гнезд и окно распахнулось. Магда свесила ноги наружу и осталась сидеть – так. Запрокинула голову, зажмурилась, потом вдруг сделала вид, что отпустила руки и готова прыгнуть – в страшную пустоту двора. Яша, мгновенно протрезвев, схватил ее за плечи, втянул в комнату, подхватил на руки и унес в смежную комнату.

– Хорошая девочка, – одобрительно сказал темноглазый, – но психическая. Намучаемся. Она на чем-то сидит?

– Да брось, – Темницкий запахнул халат, – она почти и не бухает. Играет так. В героиню. Роковые страсти. Она сейчас точно попадает – такая девочка-женщина, девочка-вамп, слегка не от мира сего, обиженный цивилизацией ребенок, жертва. Её хочется убить, и грубо – чтобы зритель рыдал. Но это еще на пару лет, и все, так что давай, рискнем сейчас.

– Много платить не сможем, – лысый нервничал, – а если сборов не будет?

– Надо, чтобы были, – женщина сползла с пуфика, встала на колени, поднялась, отряхнула юбку, – у вас что, табуреток нет?

Яша, бережно положив Магду на кровать, начал целовать её – от грубых шершавых пяток поднимаясь выше, теряя сознание от любви и желания. Магда смотрела в потолок, на котором свет от дворового фонаря чертил рваные полосы, и говорила, говорила… про театр, про гастроли, про то, что ей хочется завести кота, про какую-то Веру, которая обещала ей путевку в Пицунду, про неведомого Гаррика, у которого есть классные записи БГ, и к которому обязательно нужно заехать… Она говорила, а он не слышал её, он медленно двигался к цели. Тут Магда перевернулась на бок, Яша неловко оперся о кровать, и от самой стенки послышался голос:

– Старичок, ты что, задавить меня решил?

В такие-то минуты и вспыхивает свет, и мозаика, ждавшая одного фрагмента, вдруг оказывается сложенной идеально, и можно отойти на несколько шагов, прищуриться и понять весь замысел. Яша как будто ждал этого, чего-то не хватало до целостной картины, и Борин голос, особенно словечко это ненавистное, «старичок», и тон этот – равнодушно-дружелюбный – вывели Яшу из себя. Даже тихого очкарика можно превратить в Отелло, если работать в правильном направлении.

Яша и сам не смог бы объяснить, как он сбросил на пол Магду, как схватил Бориса за грудки, как прижал его коленом, лишив возможности сопротивляться и как бил его – не понимая, куда попадает, ощущая только противный солоноватый вкус на своих губах. Магда, оказавшись на полу, не стала ни кричать, ни визжать – в отличие от обычных женщин, она не полезла в драку со словами – «Яша, не трогай Борю, ты же его убьешь!» или так – «Боря, сделай же что-нибудь!» или «На помощь, помогите, убивают!» Магда встала, отряхнулась, нашарила в темноте джинсы, фыркнула «придурки» и вышла в большую комнату. Борис и Яша, путаясь в простынях, сковывавших движения, бестолково молотили друг друга и воздух, пока, наконец, не смогли встать на ноги. Полумрак рассеивался, да и глаза уже привыкли видеть в темноте, и Яша прижал Бориса к нише в стене, пытаясь одновременно ударить его ногой и закрыть свое лицо от ударов – даже в таком состоянии он понимал, что, потеряв очки, он станет абсолютно беспомощным. Борис, не ожидавший от вялого Яши такого приступа бешенства, боялся одного – как бы этот псих не убил его. Когда Боря уворачивался от очередного хука, открылась дверца холодильника. А дверца морозилки открылась сама собой. И рука Бориса – тоже сама собой – нащупала ледяную бутылку. Удар – и Яша осел на пол. Шатаясь, Боря щелкнул по клавише выключателя – в комнате все выключатели были внизу, еще по странной прихоти Яшиной мамы. Эй, старичок, – Боря говорил с трудом, губы были разбиты, и, похоже, что вылетел зуб, – ты живой?

Позже, в коммунальной ванной, Яша стоял и плакал, прижимая к щеке холодное полотенце, пахнущее хлоркой и ржавчиной, и всё повторял, как заведенный, – у-у-у-у, дурак… у-у-у-у, дурак …у-у-у, дурак …По счастью, глаз был цел, удар бутылкой пришелся по скуле, крови было море, но все раздражение, весь страх и боль – вышли, и голова осталась чистой и ясной, и стало легко оттого, что он жив, и нужно жить дальше и силы на это есть. Оба они еще переживали драку, но уровень адреналина потихоньку падал, и появился голод, и напало дикое желание спать. Когда они вернулись в комнату, увидели только Магду, сидящую, скрестив ноги, на низком диване. Магда смотрела телевизор и ела вареное яйцо. Яйцо сидело на подставочке, Магда аккуратно запускала в него ложку, съедала, облизывала ложечку. Мальчики, – сказала она, – а что, нельзя было как-то нормально поговорить? Почему все время надо ТАК орать? У меня от вас голова болит, – Магда пододвинула к себе чашечку, – идите, сварите мне кофе. И переоденьтесь, вы же знаете, что я терпеть не могу грязных рубашек…

– Ну, что с ней делать? – спросил Борис Яшу, стоя у шкафа, в котором рубашки висели на плечиках, – убил бы, а жалко. Сука, а не баба.

– Абсолютная, – согласился Яша, – а в клеточку есть?

Глава 11

Август уже ощущался в воздухе – Москва, опаленная июлем, еще дышала тяжело, но ранние утренние часы были напоены особым блаженством. Все еще тянуло гарью от далекой Шатуры, но уже чуть-чуть, еле заметно, осень приближалась к городу. Начался сезон отпусков, общего движения – к югу, к югу, успеть захватить солнце, теплое море, фрукты – и «бархатный сезон», особо ценимый москвичами. Яша и Борис, выйдя из влажной еще после поливки подворотни на Татарскую, даже зажмурились – солнце полыхало в окнах верхних этажей, заставляло сиять крыши, просвечивало сквозь пыльную листву и зажигало радужные пятна в лужах.

– Ну и вид, у тебя, старичок, – Борис посмотрел на Яшу, – краше только в одно место…

– Твоя работа, – Яша попытался ухмыльнуться, но ойкнул от боли, – охренел? Бутылкой по голове?

– Тебе теперь, к твоей «семь-бэ» еще пункт добавят! Ты теперь списан начисто, – Борис похлопал себя по груди, – ладно, сам виноват. Ну-ну, хорошо-хорошо! Я виноват! Но, старичок, согласись? Ты врываешься в мою комнату, и начинаешь меня бить! Меня, мирно спавшего субъекта?!

– Какая «твоя» комната? – Яша вытащил из Бориного кармана пачку сигарет, – не понял? Стоп? Это ты там живешь?

– Я – не живу. Прописан. Живу в другом месте, – Борис посмотрел на окна кухни, выходящие на Татарскую, – так, родственный обмен, маленький гешефт. В перспективе? Когда этот гребаный социализм сдохнет, думаю занять весь дом. Ну, или – хотя бы! Этаж.

– Хрена себе, – Яша с наслаждением затянулся, – а Магда?

– Что – Магда? Магда… гда-гда-гда… Кто я Гертруде? Точнее, кто мне – Офелия? Короче, сейчас едем в Склиф, тебе щеку зашьют, потом в Сандуны, а потом будем думать, как нам жить дальше.

Необычайная легкость в Яшиной голове не позволила ему совместить в одно Бориса, Магду, Темницкого – Яше казалось, что все идет так, как надо, и глупо задумываться над непонятным, а нужно просто радоваться жизни. Оставались два мучительных для Яши вопроса, и он задал их в такси, пока они тащились по Большому Каменному:

– Борь, у тебя что-то с Магдой было?

– Старичок. Если ты захочешь составить список тех, у кого с ней БЫЛО – я тебе помогу. Почти всех знаю. Если не в лицо, то по слухам. Да и она сама треплет об этом на каждом углу. Я же никогда не трахаю деловых партнерш. А уж, если деловая партнерша моя … – Борис кашлянул, запнулся. – Просто поверь на слово. Не веришь, – Борис протянул руку к ручке, – открой дверь и вали на хрен. И про Магду – всё. И, к тому же, я люблю млекопитающих, а к хладнокровным, как Магда – я дышу ровно. Всё?

– Всё. – Яша не поверил, но согласился. – Хорошо, а Зинка-то откуда выплыла? Она вообще не из нашей тусовки, что это за история с фестивалем? Почему ты? И причем тут ты?

– Яша, – машина резко свернула налево, – ты, пока наслаждался в дурке, отстал от жизни. Теперь, по пунктам обвинения. Твоя, как ты изволишь выражаться, «Зинка» – теперь Зинаида. Она любовница такого человека, который в этом «эсэсэсэре» может многое. Не всё, но – многое. Если он добьется своего – заметь! Он добьётся – не она! Она выйдет за него замуж, но сейчас время больших! перемен, и кто знает? Нужен ли он – ей?

– Горбачев, что ли? – Яша взмахнул руками и опять сморщился от боли.

– Нет, ну, не до такой степени! Горбачев верный семьянин. Но есть и другие. В государстве много рычагов, веревочек, колесиков. Не заморачивайся. Зина – это очень высоко. Умница, вот, кого бы я … – Борис покачал головой и сделал весьма недвусмысленный жест, – её – бы, да… но – нет! Нереально. И – зачем? А фестиваль? Зина сделала гениально – ей, самой на сегодня известной модельерше! создал костюм никому не известный Яша Измайлов. Это её царский подарок тебе, просто мантия с плеча. Она тебя, дурачок, подняла и подсадила к себе, на трон.

– Меня? Зачем?

– А вот это ты у неё спроси. Всё, приехали. – Они вышли из такси и направились в ворота Склифа.

День вдруг состоялся. Всё удавалось легко, как будто кто-то, наверху, решил, что хватит уже с Яши неприятностей. Щеку зашили под наркозом, хирург в восхищении оглядел Яшу, – шовчик! Чудо! Залюбуешься! Гематомка спадет, вообще будет незаметно. Но, предупреждаю, будешь загорать, побелеет. Яша ждал в холле, пока Борис переговорит с врачом, и думал, как же так, что у Бориса везде связи, «блат», добрые знакомые, и все ему чем-то обязаны, и проблемы он решает походя, по щелчку пальцев! Борис был ненамного старше Яши, но казалось, вся Москва лежит у его ног. Дальше были Сандуны, по первому классу, но без излишеств, потом – обед в Национале, где Яшу поразило то, что им с Борисом приносили еду на подогретых тарелках – он специально потрогал тарелку пальцем. Ели что-то умопомрачительно вкусное, и официант не только не хамил, а, напротив, складывался подобострастно и выполнял желания Бориса до их появления. Борис предложил на вечер, на выбор, несколько театров, и Яша выбрал Ленком, где давали «Тиля». Яша буквально «выпил» спектакль одним глотком, недоумевая, как это случилось, что он не видел этого до сегодняшнего вечера, и спектакль оказался лучше романа Шарля де Костера, а в Чурикову он влюбился немедля, найдя в ней неожиданное сходство с Зиной. Борис в антракте исчезал, Яша бродил по фойе, разглядывая актерские лица в фотогалерее, и вглядывался с надеждой в мельтешение у двери с надписью «служебный вход». Вот бы увидеть кого-то из знаменитых? К слову сказать, театр, в котором служил Яша, пока еще не имел в труппе даже заслуженных, хотя молодые актеры набирали популярность. После спектакля он тоже кричал «браво»! и все никак не хотел уходить. Борис казался несколько обеспокоенным, оглядывался по сторонам, и все звонил и звонил кому-то из телефонной будки на углу Дегтярного и Чехова.

– Старичок, – Боря сунул Яше деньги, – возьми тачку, езжай домой. Без обид – у меня дела. Завтра позвоню, гуд?

– Да гуд, чего не гуд? – Яша развернулся и пошел к станции метро. – Но, скажи, разве Зинка – скорая помощь?

– Зинаида Валерьевна, – Борис поправил пуговку на Яшиной рубашке, – и есть скорая, и помощь. Если ты до сих пор это не понял.

Ехать на Татарскую смысла не было, как не было никакой гарантии того, что Яша опять не застанет ту же компанию в большой комнате, а незнакомого мужчину – в Магдиной постели. Яше хотелось лечь в свою кровать, натянуть на голову одеяло и проспать – столько, сколько захочется. Вечер был так хорош, что от метро Яша шел пешком, удивляясь, что при всей несхожести Замоскворечья и Черемушек, быт везде схож, только запах сильно отличается. Пахло недавно политой землей, гниющим мусором из баков, да еще прилетело парфюмерное облачко с фабрики «Новая заря».

Нижний замок Яша открыл, а верхний оказался не заперт – неудивительно, Яша и сам не помнил, в каком он состоянии выбежал из дома сутки назад. В тесной прихожей Яша сел на старую табуретку – это был такой ящичек, в котором, под сидением, хранились щетки и гуталин, и откинулся к стене. Теперь ему стало ясно, что он смертельно устал. Не снимая ботинок, он прошел в комнату, распахнул балконную дверь, постоял, глядя на спящие Черемушки, понял, что хочет курить, а есть дома сигареты, или нет – не помнит. Подошел к торшеру, намереваясь дернуть за цепочку, и услышал голос:

– Прошу тебя, не зажигай свет.

– Где ты? – в ту же секунду Яша понял, что больше всего на свете хотел увидеть её. Именно её, и именно сейчас. – Не уходи никуда. Стой там, где стоишь. Не двигайся, стой…

Она стояла там, где он оставил её, уходя. Между шкафом и письменным столом было пространство, достаточное для того, чтобы просто встать, и стоять. Яша подошел и обнял её, и поцеловал в висок – он забыл, что она маленького роста, а без каблуков – совсем кроха.

– У тебя челка, – сказал он, осторожно сдвигая челку со лба, – ты разве не помнишь, что я не люблю – челку?

– Хочешь, я ее отрежу?

– Нет, пускай будет, – Яша говорил медленно, боясь спугнуть то очевидное желание, которое возникло сразу же, ответом – на её голос, – я не хочу ничего менять. Я хочу тебя такой, какая ты – есть.

Она встала на цыпочки, чтобы обнять его за шею, а он подхватил её под мышки, как раньше, играя, только теперь в этом жесте обнаружился совсем иной смысл.

– Поставь Генсбура?

– Je t’aime?

– Moi non plus, я не люблю тебя, не люблю, я тоже не люблю тебя, я ненавижу тебя, – она говорила, и плакала, плакала и говорила, а он все не понимал, что делать дальше, и боялся, что это все растает и пропадет, пока он донесет ее до кровати, а она своей, уже зрелой женской интуицией как бы передавала ему – сейчас, сейчас, здесь, и сейчас, все так хрупко, все так ненадежно, сейчас! И бедный письменный стол, на который бабушка прикнопливала голубую бумагу, со скрипом выполнил роль дивана. Было не просто хорошо, было прекрасно, и Яша успел перетащить её на кровать, содрать грязное белье, а она, обнаженная, голубоватая в свете уличных фонарей, смеялась, и стаскивала с кровати на пол одеяла и подушки, и уже Генсбур говорил, а Джейн Биркин дышала так, что оставалось только подстроиться под её дыхание… Они пили Шампанское, которое выстрелило в потолок, потому что нагрелось, и оба были липкие, и это было почему-то дико смешно, а Яша не мог понять, почему она все время трогает себя за спину, пока она не сказала – что мне там мешает, посмотри? И в утреннем свете, робко заполнявшем комнату, Яша увидел кусочек пластилина на её лопатке – это растаял случайно оказавшийся на полу пластилиновый Яшин кирпичик.

Он заснул совершенно счастливым, стискивая её, обнимая руками и ногами, забывая про боль в разбитой скуле, вдыхая такой родной и такой незнакомый её запах, понимая, что все теперь встало на свои места, и он все повторял, – je t’aime je t’aime, je viens, люблю, люблю тебя…

Проснувшись днем, он не нашел её рядом. Не было даже записки, ничего. Только легкий запах духов и темная клякса от шампанского на белой штукатурке потолка.

Её не было в квартире. Яша даже успел подумать, что все это ему приснилось, но нет – она была, и благодарно ёкнуло сердце – была! Раз была, значит, вернется, – Яша сграбастал в охапку простыни и одеяла, валявшиеся на полу, – знаем мы, куда ходят Королевы… эта пластинка, «Алиса в стране чудес», была ими равно – любима, растаскана на цитаты, и только Яша и Зина знали тайный смысл этих фраз. «Герцогиня, зачем вы перчите воздух?» – спрашивал Зину Яша. «А как иначе перец попадет в суп?» – отвечала она ему. Их странное, почти монашеское сосуществование ДО этой ночи было таким – Яша считал Зину, Зинку – своим парнем, был готов пить с ней пиво, настрачивать заплатки на джинсы, шататься по Москве, а Зина, соглашаясь с ним, считала все это – прелюдией. К большой любви и браку. К ребенку, коляске, погремушкам. К будущему их – «вместе, навсегда, покуда смерть не разлучит». Теперь Зина вернулась, – думал Яша, – она простила его, и оказалось, что секс с ней даже лучше, чем с Магдой, вот бы сравнить – сейчас? Поехать к Магде? А вдруг Зина вернется? Или кофейку выпить? В дверь позвонили, и Яша, наскоро пригладив перед зеркалом волосы и еще раз ужаснувшись своему виду, открыл дверь, готовый обнять Зину и повторить сегодняшнюю ночь на бис. На пороге стоял Борис.

– Старичок, – Борис был свеж, вид имел отдохнувший и деловой одновременно, – что старые раны? Не тревожат? Как спал? С кем пил? – Борис повел носом, как гончая, – тебя можно поздравить?

– С чем? – глупо спросил Яша, стараясь прикрыть собой вход в комнату, – ты о чем?

– «Элипс», от Жак Фат, – Борис отодвинул Яшу и вошел в комнату, – вряд ли насчитаешь много женщин в Москве, которые не просто это могут себе позволить, а будут знать – на хрена им такие дорогие духи. Собственно, я за тобой. Их Величество прислали. Велено доставить.

– Магда? – ахнул Яша.

– Бери выше, старичок. Зинаида Валерьевна. Красная наша Шанель. Едем!

Внутри театральных мастерских столичного театра разместилась мастерская «Зина Зингер». Несколько комнат – примерочная, пошивочный цех, кабинетик самой Зины, склад и что-то, вроде подиума, в крошечном зальчике с высокими потолками. Борис тут был, как у себя дома – здоровался, отпускал шуточки, по дороге подписал несколько бумажек, с кем-то раскланялся, кому-то сунул в кармашек деньги, и, наконец, втолкнул Яшу в Зинин кабинетик. Стены, обитые гобеленом, стол, заваленный бумагами, манекен – и Зина. Строгая, собранная, деловитая.

– Яша, очень приятно, – она протянула ему руку, как будто и не было этой ночи, Генсбура, шампанского – ничего не было, – вот, Борис рекомендовал мне вас, и, кстати! напомнил нам о вашей джинсовой коллекции, – она сделала приглашающий жест, – а вот, знакомьтесь! Господин Бен… нет-нет, простите, господин Кемаль Османоглу, – в глубоком кресле сидел тот самый, темноглазый, – давайте обсудим детали?

Совершенно ошеломленный Яша сел на крутящийся табурет, зажал руки между колен и приготовился слушать.

Зина переменилась совершенно. Ничего от прежней девочки не осталось, разве что чуть вздернутая верхняя губа, и открытый взгляд? Зина, вечная пофигистка, всегда и всюду опаздывающая, невнимательная Зина, рассеянная Зина, Зина, «считающая ворон», смешливая, некрасивая девочка – эта Зина сейчас говорила четко и убедительно, небрежно бросала на стол рисунки, фотографии, образцы материй, и говорила по делу! Понимал ли турок её тонкую иронию, или он переводил рубли в лиры, Яша так и не понял. Равно как и то, почему продюсер Бен оказался королем турецкой моды Кемалем, и куда делись тот, с неопределенным голосом и непонятная тетка. Турок кивал головой, щелкал бусинами четок и сладко улыбался.

– Ну, вот, я вижу, мы поняли друг друга, – Зина, вдруг ставшая похожей на Джейн Биркин, защелкнула дипломат, полный картонками с образцами пуговиц, – а вот, наш повелитель денима, Яша Измайлов.

– Измаил? – сочно спросил турок, – есть карашо! Джинсы! – он схватил Яшу за рукав куртки и потер ткань тем же жестом, каким считают деньги, – джинсы! Тамам! Кач? Не кадар кач?

– Он спрашивает, сколько ты хочешь, – Борис сидел на невесть откуда взявшемся канапе, обтянутым голубеньким репсом, – денег, сколько?

– За что? – изумился Яша, – я ничего не продаю?!

– Он хочет купить твою джинсовую коллекцию, – пояснила Зина, – её цеховики из Гудаута продают, с ними он договорился, но идея-то твоя. Также мы думаем о перспективном сотрудничестве, у господина Кемаля своя фабрика в Стамбуле.

– Блуджин! – важно сказал турок, – ярын!

– Пароход Светлов, – бормотнул Яша, – цигель-цигель, ай лю-лю…

– Кофе? – спросил потасканный юноша, втиснувшийся в кабинетик.

– По-турецки, – ответила Зина, – всем.

Когда турка спровадили, Зина повела Яшу – показывать мастерские. Она знакомила его с «девочками» – сосредоточенными женщинами без возраста, подставлявшими под иголку машинки ткань, с закройщицами – стильными молодыми женщинами, одетыми просто и дорого, с модельерами, манекенщицами и манекенщиками, с визажистами и прочим, необходимым для того, чтобы мода рождалась именно здесь, творческим людом. Яша норовил дотронуться до Зины, чтобы убедиться, что она живая и настоящая, и что все вчерашнее не привиделось ему во сне. Он даже шепнул ей на ухо – ты похожа на Биркин, на что Зина вежливо отрезала, – это Биркин под меня косит. – И сдула челку. Яша хотел спросить, долго ли они еще тут будут, но все никак не выпадал подходящий момент. Наконец, когда Зина ответила на все звонки, подписала кучу бумаг и села деревянный кофр, он подсел к ней и шепнул на ухо, – Зин? Заканчивай, пойдем домой, я соскучился… Зина, не поворачивая головы, отодвинула его, и сказала – я никогда не сплю с деловыми партнерами, Яша. Да? – деланно изумился он, – а как же – вчера? Вчера ты партнером не был, – Зина покрутила тяжелое серебряное кольцо, – кстати, мы бы хотели запустить и линию вечерних платьев, «Красно-Белое», «Red and White», поляки будут отшивать. А вот и лицо нашей коллекции, зацени? – и она развернула перед Яшей плакат. На фоне зубчатых стен призывно и нежно улыбалась… Магда.

– И джинсу она твою отрекламирует, кстати, – Зина махнула рукой в угол комнаты, где высились пачки ярких листовок, – супер профи художника взяли по рекламе, поработаешь с ним. Слегка шизанутый, но фанат, и чуйка хорошая. А Магда это да, то, что доктор прописал. Тоже, кстати, с придурью девочка, но фотогеничная, америкосам и туркам понравилось. Международное личико – никакое. Рисуй, что хочешь, – Зина следила за реакцией Яши, и он это заметил. – Как тебе?

– Да мне-то что? – Яша понял, что Зина не забыла и не простила ему Магду. Видимо, в выборе Магды лицом компании и была ее, тонкая месть. – Зин, я ведь не закройщик и не модельер, я облажаюсь. Одно дело сострокать жилетку на продажу, но фабричные партии? Уволь, а?