скачать книгу бесплатно
Кэндис убрала его руку и поправила чулки.
– Ты давно говоришь мне о том, что скоро прославишься. Питер, я правда готова ждать сколько угодно, но, когда мистер Кастелло предложил тебе настоящую работу, а ты отказался, знаешь как мне стало неприятно?
– Неприятно? – переспросил Питер, тупо уставившись на неё. – Это как понимать?
– Ты как будто не видишь, что я одна тащу всю нашу семью на себе… Моя работа сложная, иногда скучная, глупая – по твоим меркам, как я думаю, – но она приносит деньги, реальные настоящие деньги, которые можно потрогать! И на которые мы покупаем еду, на которые я могу заправить свой автомобиль, на которые ты посещаешь все эти выставки… Куда ты? – Уильямс встал с постели и Кэндис успела схватить его за руку. – Что ты собираешься делать?
– Мне надо проветриться, – холодно ответил ей Питер, дёрнув запястьем. Он кинул конверт на пол и отвернулся, бросив через плечо: – Я не хочу снова сорваться, Кэндис…
– Давай поговорим, Питер, ну пожалуйста! – крикнула ему в след Кэндис, торопливо собрав разлетевшиеся купюры. – Скажи мне, неужели я не права?!
Питер чувствовал себя ужасно. Он быстро переоделся: дёрганными движениями натянул на себя чёрную водолазку и твидовый пиджак, сунул в карман свёрток со сдачей, оставшейся после оплаты заказа в ресторане, и вышел на улицу.
Под холодным светом фонарей Уильямс принял решение – раз Кэндис так нужны эти чёртовы деньги, он попробует сыграть в «Роял Америстер».
***
В Канзас пришла весна. Сквозь облака всё чаще пробивалось осмелевшее солнце и даже в Марш-хиллз можно было наконец сбросить надоевший пуховик – погода всё чаще радовала теплом и реденькой травой на газонах соседних домов.
Вернувшись домой, Питер не стал говорить Кэндис, что в очередной раз он проиграл все деньги в казино. По крайней мере, сам художник себя проигравшим точно не считал. Целую ночь он бился как лев, но фортуна явно была не на его стороне – пару раз он был так близко к тому, чтобы отыграться, однако каждый раз терпел неудачу. Несмотря на то, что Пит вернулся из казино с изрядно поредевшей пачкой своего «гонорара», мужчина был уверен, что играл достойно: по крайней мере, он не сдался в первом же раунде, а это чего-то да стоило…
За пару месяцев Уильямсу удалось продать мистеру Кастелло ещё несколько картин. Каждый раз его не покидало странное чувство, что он будто бы пишет на заказ – пишет для того, чтобы выручить денег и показать Кэндис, что он способен зарабатывать на своём творчестве.
Разумеется, он и не думал каким-либо образом угождать вкусам мистера Кастелло, но всё чаще и чаще его посещала мысль, что его «благодетель» с каждым разом всё холоднее и холоднее относится к нему. Последние несколько раз Кастелло и вовсе ссылался на большую занятость, посылая за картинами представителя «Гилберта-Честертона»; обещанная оплата теперь приходила Питеру через несколько недель – всё так же чеком, без сопроводительных писем или впечатлений от холста.
Первоначальная стадия: наброски, общий план, предварительная разметка – всё это стало занимать намного больше времени в творчестве Питера Уильямса, чем раньше. Он тщательно обдумывал то, что собирается написать – и чем больше он размышлял, тем больше сомневался. Причина сомнений Питера была убийственно простой: если потратить время на серьёзное произведение, а Гай вдруг откажется его публиковать, Пит снова наступит на собственные грабли! Да, он снова может попытать счастье на других выставках, размером поменьше, вот только всё это он уже проходил. Мистер Кастелло был единственным человеком, который разглядел в его работах потенциал, и Уильямс отчаянно цеплялся за этого человека, как за последнюю возможность продолжить дело всей его жизни. Без помощи Гая все его начинания вернутся на прежнее место, а опять входить в круговорот «выставка-отказ-выставка» точно не имело смысла – Питер знал, к чему это приведёт…
Всё-таки, несмотря на некоторые ограничения в собственной работе, Питеру таки удалось довести до конца несколько хороших, на его взгляд, и достаточно самобытных картин. Он мастерски постарался совместить на холсте ту оригинальную мрачность и гнетущую атмосферу, которая нравилась в его творчестве мистеру Кастелло и некоторые принципиально новые для такого направления идеи, которые Уильямс давно хотел вложить в произведение – понравятся ли они Гаю или же нет. Как бы он не боялся того, что его патрону может не понравиться несколько иной подход к изображению волнующих их обоих вещей, Уильямс был художником – и был обязан творить так, как велит ему сердце.
В атмосфере тихой мастерской, он вставал перед белоснежным, после окончания первой стадии холстом – и полностью отключал разум. Холодная голова сделала своё дело, теперь наставал черёд поработать его воображению, в котором хранилась цельная перспектива изображения, отчаянно желающая выбраться в материальный мир.
Установив на специальный штатив палитру, Питер брал в руки кисть и погружался в особое место, откуда он черпал свои сюжеты. Оно было подобно мутному озеру, на поверхности которого клубился лёгкий туман. Скалистые горы окружали это место высокой стеной – тут не было ни ветра, ни посторонних запахов. Полная тишина и спокойствие.
Присмотревшись, посторонний человек различил бы в серой дымке лишь озорные блики на воде от лучей солнца; причудливую игру отражений или мерно набегающие волны, время от времени накатывающие на береговую линию. Однако, Уильямс знал, что это всё предназначено для отвода глаз: настоящий секрет хранился глубоко на дне. Ему не особенно нравилось то, что он должен будет сделать сейчас, но иного выхода у него не было.
С самого детства он понимал, что только так может сотворить то, что другим – неподвластно.
В реальной жизни или в фантасмагорическом видении-трансе Уильямс делал глубокий вдох, закрывал глаза, – и прыгал прямо в мутные воды этого таинственного водоёма. Он не знал, сколько обычно длится бесконечное падение – ни в реальном мире, ни в трансе, однако рано или поздно оно заканчивалось, и он оказывался в каком-либо из своих детских воспоминаний. Почему именно детских, он не знал, да и не думал никогда об этом. Питер просто отрешённо смотрел на то, что происходило с ним в таком далёком прошлом. И в этот раз он увидел маленького себя в разодранной рубашке кремового цвета и своего отца, в расстёгнутой полицейской форме и помятых брюках…
***
– И что ты сделал на этот раз?! – разъярённо прорычал Мэтью Уильямс.
В «видениях» Питера отец был всегда недоволен им. Он развалился в продавленном кресле из парчи с узором в виде цветочного букета на правом подлокотнике, отпивал пива из бутылки «Анкор Эйл» и кричал во всю глотку:
– Бетти, какого чёрта?! Разве я просил тёплое пиво?!
Потом Мэтью обращал свой взгляд на дрожащего сына и кривил губы.
– Вы с матерью одного поля ягодки, даже простейшие указания вам не по уму… Я же просил тебя вести себя НОРМАЛЬНО в твоей ГРЁБАНОЙ школе, и что ты устроил? – он вдруг пнул сына ногой в бедро и гаркнул, брызнув слюной: – ЧТО ТЫ УСТРОИЛ?! Какого дьявола ты молчишь, сопляк?! Отвечай, что ты натворил?!
– Папа, я говорил Кевину не обзываться, а он меня не слушал…
– Он обзывался, да? – задумчиво переспросил Мэтью: – А как именно он тебя называл?
– Ну… – Питер захлюпал носом и вытер сопли рукавом, не заметив, как от этого действия поморщился его отец. – Он назвал меня грязнулей, бедняком…
– И что ты сделал? – спросил мужчина, пристально посмотрев на мальчика.
– Пап, можно я не буду рассказывать… – тихо попросил Питер, опустив взгляд.
– Нет уж, если мне звонят на работу в моё обеденное время и орут на меня из-за того, что у моего сына проблемы с поведением, я хочу знать, что именно ты сделал… – процедил Мэтью. – И я никуда не отпущу тебя, пока ты не расскажешь мне всё, сопляк.
– Я попытался ударить его, а он… – Питер замолчал, захлопав мокрыми глазами и подумал, что ему очень хочется в туалет.
– Что. Он. Сделал? – скрипучим голосом спросил мужчина. – Отвечай, Питер.
– Он позвал друзей, и они меня избили, – промямлил Пит, испуганно покосившись на отца. – Пап, я пытался им дать отпор, но их было трое, они были старше…
– Ну, конечно, ты пытался… – злобно ухмыльнувшись, ответил Мэтью. – А знаешь, что тебе надо было попытаться сделать на самом деле?
Питер шмыгнул носом и ответил то, что ожидал услышать Мэтью:
– Я не должен был позорить тебя…
В этой сцене из его детства Питеру уже было одиннадцать лет, и он начал понимать, что примерно следует говорить в таких случаях, чтобы не спровоцировать очередную вспышку гнева своего отца.
– А ты начал понимать, чего я от тебя хочу, в отличии от твоей тупой мамаши, – довольно осклабился Уильямс-старший. Присосавшись к бутылке, он шумно глотал пиво, а потом вытер рот и спросил: – Знаешь, чего ты не учёл? В чём твоя ошибка? – Пит молчал, понурив взгляд, потом вспомнил, что отец терпеть не может, когда он так делает, и сказал, что не знает. Перегнувшись через подлокотник, Мэтью достал из-за кресла новую бутылку и сказал: – Смотри, вот это – уважаемые люди, – он показал на бутылку, потом щёлкнул ногтём по железной крышечке, – А это вот – ты. Врубаешь метафору?
Он зубами открыл пиво и выплюнул крышку под ноги сыну.
Пит быстро закивал головой, хотя ничего не понял из этой загадочной «метафоры» – он и слова-то такого не знал… Мальчик кивал только потому, что прекрасно усвоил за свою жизнь главное – отец на дух не переносит тупиц и тормозов.
– Ни хера ты не понимаешь, Питер, – зло рассмеялся Мэтью и отрыгнул, облизав губы. – Только башкой мотаешь, хотя она у тебя пустая, как и у твоей мамаши. Ничего с этим не поделаешь…
– Мэтью, хватит издеваться над ним… – усталым голосом протянула его мать, выйдя из кухни в грязном фартуке.
– А ты вообще не суй свой нос в мужские дела, – грозно ответил он и снова повернул к Питеру своё красное от алкоголя лицо. – Тебя обзывают бедным только потому, что твоя мать не догадалась в своё время закончить нормальный колледж, а теперь пишет всякую чушь для тупых бездельников и их тупых отпрысков… Сказки, серьёзно, Бетти? – он махнул в её сторону опустевшей бутылкой. – Скажи, тебе действительно нечем заняться?
– Мы должны что-нибудь сделать для Питера, Мэтью. Его там унижают… – тихо сказала она. – Ты же работаешь в полицейском управлении Бакленда.
– И правильно делают, моя дорогая, – ответил он, почесав нос. – Правильно делают, что унижают. Так он поймёт, что бывает в жизни с теми, у кого не хватило ума получить хорошую профессию…
– При чём тут это? Отец того мальчика – самодовольный осёл, который заработал деньги на бутлегерстве, толкая самогон таким, как ты. Это вообще нормально, что он позволяет своему сыну унижать мальчиков из семей с маленьким достатком?!
– Что он делал? – вкрадчиво переспросил Мэтью: – Повтори-ка, Бетти?
– Послушай, давай не будем при ребёнке… – Бетти попятилась обратно на кухню, выставив руки перед собой.
– Нет уж, ты сказала… – он перевернул бутылку и схватился рукой за горлышко. – Ты сказала, что он продавал самогон таким как я, верно?
– Мэтью… – прошептала Бетти Уильямс, с нескрываемым ужасом глядя на своего мужа.
– СУКА ВОНЮЧАЯ!!! – взревел он, и со всей дури кинул в неё бутылку; та попала в стену, разорвавшись на кучу мелких осколков стекла.
Питер зажмурился и почувствовал, что штаны намокли от страха.
– Я работаю! – оскалившись, выкрикнул Мэтью, пуча налитые кровью глаза. – Я ловлю всяких отморозков и пьянь! Я целыми днями торчу в управлении, толком не ем, не пью – пытаюсь выбить для вас, сукиных детей, лишнюю копеечку, и что я получаю в своём доме?! Оскорбления! Ты только и способна сочинять идиотские сказки для тупорылых детей…
Под Питером образовалась лужица мочи.
– Ой, поглядите-ка на него… – с отвращением в голосе протянул Мэтью, недовольно принюхавшись: – Глазам своим не могу поверить… Значит, пользуясь случаем, ты напустил в штаны?! Бетти, – заорал он, – можешь собой гордиться! Ты вырастила ссыкуна!
Питер так и стоял в промокших школьных брюках, не смея пошевелиться. Ткань прилипла к его ляжкам, медленно впитывая мочу. Это был совсем не первый раз, когда он при отце писал в штаны, однако сегодня мальчик чувствовал себя особенно подавленным – он бы отдал всё, что угодно, лишь бы оказаться в этот момент в любом другом месте, кроме этого дома…
– Господи Боже, – простонал Уильямс-старший, – ну почему ты пошёл в свою мать… Такой же больной на голову! Мягкотелое ничтожество, – он помахал здоровенной рукой у него перед лицом, – ты вообще понимаешь, что я с тобой разговариваю?
В комнату зашла Бетти и принялась подтирать за Питером. Особенно большое пятно натекло прямо под ботинками Мэтью, и она вопросительно посмотрела на него.
– Что? Мне подвинуться? – лукаво ухмыльнулся он и высоко поднял ноги. – Ну, давай.
Она осторожно подлезла и принялась водить тряпкой по полу. В тот самый момент, когда Бетти залезла под ноги отца, Пит заметил, как тот злобно облизал губы и…
– Нет, папочка! – выкрикнул Пит.
Бетти подняла голову и Мэтью пнул её в лицо тяжёлым полицейским сапогом. Дёрнувшись, она отлетела к сыну. Рана начала кровоточить: несколько маленьких капель вскоре превратились в ручей, хлынувший из порванной брови на заляпанный фартук.
– Малыш… – она повернула своё обезображенное лицо, протягивая к нему руки с грязными от домашней работы ногтями.
Питер уже дрожал всем телом – и боялся пошевелиться. Согнувшись, Бетти закрыла лицо руками, и горько зарыдала.
– Будешь знать, – прорычал Мэтью, обращаясь к жене, – как меня оскорблять, тупая сука… – Он обратил свой помутневший взгляд на сына и теперь Питеру стало по-настоящему страшно. – Это были цветочки, мой дорогой Питер-сосунок, а ягодки – начнутся сейчас…
Он привстал из кресла, а Питер заметил, что дверь в гостиную тихонько открылась.
– Что? Куда ты пялишься, тварь?! – взревел Мэтью.
Мальчик не мигая смотрел на худощавого человека, который медленно вынырнул из темноты и поднёс указательный палец ко рту – этим мужчиной оказался дядя Билл. Он был одет в простую майку камуфляжного цвета, а на его плече была синими чернилами выведена татуировка: «В Ад и Обратно», снизу была подпись – «69-72».
Когда дядя вплотную приблизился к Мэтью, тот легко учуял терпкий запах табака, исходящий от человека у него за спиной – сам он не курил, а вот Билл никак не мог бросить вредную привычку со времён службы во Вьетнаме.
– Какого чёрта ты туда пялишься… – Уильямс-старший вальяжно обернулся, и получил хлёсткий шлепок по затылку такой силы, что свалился с кресла.
– Какого чёрта?! – спародировал его мужчина, и склонился над Мэтью, взяв его за шиворот. – Какого чёрта ты тут вытворяешь, козлина?!
Мэтью отшвырнул Билла ногой, и поднялся. На шатающихся ногах он подошёл к быстро вставшему с пола мужчине, и попытался ударить его ботинком в пах.
– Не выйдет, – ловко увернувшись, выдохнул Билл. Он зарядил ещё один шлепок Мэтью, но метил уже в глаза. Ослепив его, он снова отскочил.
Пит отошёл на несколько шагов и закрыл глаза руками, а его отец заревел, как загнанный в угол зверь, и кинулся в атаку, в бессильной ярости размахивая руками перед собой. Дядя Билл вздохнул, дал Уильямсу-старшему замахнуться и поднырнул под его кулак, быстро ударив снизу.
Мэтью лязгнул челюстью и с грохотом упал на деревянный пол.
Пит едва успевал следить за движениями своего дяди сквозь пальцы, настолько быстрым он был – не даром на его запястье корявыми буквами было набито слово «НОКАУТ», как напоминание о «достижениях» на военной службе, и пара боксёрских перчаток, потерявших свой изначальный красный цвет.
– Билли, хватит, прошу тебя… – промямлила Бетти, обхватив голову руками, и раскачиваясь из стороны в сторону.
– Не встревай, Бетти, – ответил Билл и косо взглянул на Мэтью.
Отец Питера снова поднялся на ноги и встал в боксёрскую стойку. Они стояли друг напротив друга: отец Питера, громадный человек весом больше двухсот фунтов с пудовыми кулаками, который сломал в своей жизни больше носов, чем любой боксёр, и дядя Питера – парень, который в школьной лиге едва ли весил полторы сотни. Билл был худощав, лысоват, однако имел длинные руки и цепкие пальцы. Было у него кое-что ещё, чего он сам откровенно страшился: безумный опыт самой ужасной войны за последнее десятилетие.
– Ты что себе позволяешь, сучёнок? – прошипел Мэтью. – Замахнулся на старшего брата?!
– Не забывай, что ты в моём доме, и тебе следует… – Билл не успел закончить фразу, как на него кинулся Уильямс-старший и смертельным ударом заехал ему прямо между глаз…
Мэтью моргнул и понял, что он ЗАЕХАЛ БЫ, если бы Билл в последний момент каким-то волшебным образом не оказался у него за спиной – мужчина понял это, снова учуяв запах табака. В ту же секунду его голова оказалась зажата в «наковальне»: так в армии называли этот приём. Он попытался оторвать подбородок от плеча Билла, но стало только хуже – Мэтью почувствовал, что задыхается, и захрипел.
Пит увидел дьявольский блеск в глазах дядюшки Билла и каким-то образом понял, что если его сейчас не остановить, он следующим движением свернёт отцу голову, как нерадивому петуху.
– Билл, я прошу тебя, – закричала Бетти, – ПРЕКРАТИ!!! ПРЕКРАТИ!!! ПРЕКРАТИ!!!
Билл вышел из оцепенения, и отпустил посиневшего Мэтью – тот повалился на пол, тупо начав хватать ртом воздух. К нему подползла Бетти и погладила его по голове, запустив пальцы в склоченные волосы.
– Что ты натворил?! – закричала она в слезах на Билла. – Он же ничего тебе не сделал!
Дядя Билл посмотрел на неё долгим взглядом.
– Бетти, он чуть не прибил вас, а ты его защищаешь?
Не дожидаясь её ответа, он подошёл к Питеру. Билл наклонился к нему, осторожно взял его за плечи – и погладил по голове.
– Ты как, пацан, нормально? Он тебя… бил?
– Нет, – прошептал Питер, и, подумав добавил: – Не успел…
Билл кисло усмехнулся и протянул Питеру руку.
– Пойдём, я тебе покажу кое-что, а твои предки пока уберутся тут. Чтобы через пять минут этой свиньи тут не было, иначе я закончу то, что начал, – угрожающим тоном произнёс он сквозь зубы, обращаясь к женщине. Бетти кивнула и попыталась поднять своего мужа…
– Разве нам не надо помочь ей? – прошептал Пит.
– Ничего, я думаю она привыкла к такому, – лаконично ответил Билл, но тут же спохватился: – Извини, Питер, мне не стоило так говорить…
Пит молча взял его за руку, и они вышли из комнаты, направивишись к лестнице на крышу.
Они сели на удобный деревянный скат, и Билл достал самокрутку. Пока он чиркал спичкой, мальчик смотрел на небо – этой ночью оно было абсолютно чистым от облаков, и звёзды причудливо горели в ярких созвездиях. Некоторые Питер знал из школьной программы, однако больше его привлекали пульсирующие одинокие звёзды.
Он представлял себе, как в будущем человек сможет долететь до них – и они уже не будут такими одинокими; человек расскажет звезде о своём доме, о людях, а звезда, наверняка, тоже будет рада поделиться с ним событиями своей жизни. Питер подумал, что даже не представляет, насколько долгим может оказаться рассказ такой вот одинокой звезды, которая могла видеть зарождение целых вселенных – и их смерть.
