Все сказки не нашего времени

Он спал беспокойно и проснулся от тихого голоса Андрея сверху.

– Да. Виталий.

– Нет, в середине смены, но ребята всё равно вымотались. Можно прислать сегодня?

– Ну хорошо, жду завтра.

«Он имеет связь со Скаутом, – подумал Андрей. – Наверное, что-то вроде смартфона или, скорее, простой телефон. Мне бы тоже хотелось задать вербовщику парочку вопросов». Когда, судя по дыханию, Андрей заснул, Олег встал и заглянул на верхнюю койку. Андрей лежал лицом к стенке, подушка сдвинулась к самому краю, а её уголок был приподнят. Олег осторожно всунул в щель пальцы и «есть!» вытащил плоскую коробочку. Андрей не пошевелился. Олег прошёл в столовую и осмотрел находку.

Да, это был телефон. Очень простой: только кнопки со значками вызова и ответа. И еще одна большая красная кнопка без значка. Он нажал вызов.

– Привет, Олег. Ждал, что ты позвонишь.

– Почему?

– Потому что Виталий был твоим другом. Ведь так?

– Так. Но звоню не поэтому. Мой друг (он сглотнул – почему-то не мог назвать имени), он задал мне в последний вечер один вопрос, и я хочу переадресовать его вам.

– Задавай.

– Что мы здесь делаем? Ваша версия об освоении необитаемой планеты не прокатывает. Во-первых, планета не кажется необитаемой, а тогда – что мы здесь делаем? Во-вторых, не похоже, что мы прокладываем дорогу. Дороги ведут куда-то, а наша просека, похоже, никуда. Я спрашивал у Андрея карту. Но у него нет карты, и его это вообще не интересует. Похоже, человек нашёл себя здесь. Вы знаете, что он собирается на третий срок?

– Знаю. Андрей, действительно, прирождённый командир. Дай ему команду и задание потруднее, и он счастлив, без лишних вопросов. Ведь так?

– Так. Но Андрей – не я. У меня есть вопросы.

– Попробуй ответить на них сам.

– Это эксперимент? Но каковы его цели? Я не давал согласия быть подопытным животным!

– В какой-то степени эксперимент. Но только в какой-то. И вы не животные.

– Не увиливайте от ответа!

– Ответ ты должен найти сам. Если сможешь.

– Понимаю. Чистота эксперимента. Всего хорошего, экспериментатор!

– Подожди! Не злись. Это не эксперимент. Ты и сам скоро поймёшь – ты же умный, или я ошибаюсь?

Олег со злостью нажал отбой и вышел из столовой. Он сел на свою койку и посмотрел на спящих товарищей, на пустую койку напротив.

– Поговорил? Теперь спи, – неожиданно сказали сверху. – Отдай телефон и ложись. Завтра будет трудный день: узнаешь, как работать впятером полную смену.

Олег без возражений протянул Андрею телефон и залез под одеяло. Долго ворочался, но в конце концов заснул. Снился ему Виталий – друг читал свои стихи и утешал: «Не горюй партнёр, я жив. И ты тоже выйдешь на свободу (он хихикнул) с чистой совестью. Подумай о ночных огоньках, о ночных…» Голос постепенно слабел, и конец фразы разобрать было уже невозможно. Потом Олег провалился в глубокий сон, без сновидений.

Утром он проснулся до побудки, проснулся с почти готовым ответом. Так случалось с ним и раньше, когда он ещё занимался наукой: вечером просто загружаешь мозги проблемой и кучей информации к ней – а утром готов ответ или хотя бы виден путь к ответу. Так и сейчас. Ответ почти созрел, нужен лишь небольшой проверочный эксперимент. Но с экспериментом придётся подождать, пока он не обучит новичка, как Виталик обучал его. Тогда он сможет рискнуть – бригада справится денёк и впятером.

Он с удовольствием потянулся, растягивая приятно ноющие мышцы. Удивительно! Никогда ещё Олег не чувствовал себя таим живым. По крайней мере, с тех пор как закрыли лабораторию. Его пробежки по парку – что это было как не судорожное сопротивление цепенеющему приближению смерти? Здесь он воскресил своё тело, и сделал это не в одиночку, а в команде, которая действовала как отдельное целеустремлённое тело. Здесь он нашёл друга – и потерял его, и эта потеря окончательно оживила душу и разбудила мозг. Теперь он почувствовал своё тело и осознал себя, и в результате увидел свою цель и готов был действовать. Интересно, последовательность «тело-чувства-разум-действие», она частная или общая? Надо будет проверить. Но это потом, когда он вернётся.

Новичок оказался хорош – через неделю он заработал в полную силу, и при этом лучше Олега. Можно было начинать задуманный эксперимент.

Дождавшись, когда все уснули, Олег осторожно поднялся с койки. Собственно, особой осторожности не требовалось: Олег теперь спал чутко и знал, что почти каждую ночь кто-то вставал и шёл в санитарный отсек отлить или в столовую, наоборот, попить. Разумеется, он не стал одеваться (чёрт его знает, насколько крепко спит Андрей!) и прошёл в столовую как был, в трусах и майке. Закрыв за собой дверь, он не стал прибавлять свет, а сразу же подошёл к выходу. Приложил ладонь – дверь открылась.

В первый раз Олег увидел ночной Лес. Там было даже светлее, чем в столовой, потому что деревья слабо фосфоресцировали, а в небе сияли две луны, заливая бледным светом и Лес, и просеку. Впервые Олег без неприязни смотрел на дело рук своих: серебристая река струилась перед ним там, где они прорубались днём, сжигая всё на своём пути. Олег прикрыл дверь столовой и застыл, вглядываясь в деревья, которые уже начали отращивать почки – но как-то нерешительно, словно принюхиваясь, словно ожидая ответного удара. Он стоял спокойно и почти не удивился, когда почки стали втягиваться обратно. Тогда Олег побежал по просеке, постепенно наращивая скорость – серебряные струйки пепла взвивались в воздух при каждом ударе его ног.

Он хотел вернуться на предыдущую базу, потому что не верил в предложенную ему версию прокладки дороги. Он не верил, что встретит там бригаду «оградителей», якобы следующую за их бригадой. Скорее всего, база окажется пустой или – вот на это Олег и надеялся – он встретит там Скаута или кого-то из его компании. Кого-то, кто сможет и захочет объяснить ему всё, в том числе и зачем погиб Виталик. Или не погиб? Он запрещал себе думать об этом, но… «предчувствиями полнятся сердца», и он ничего на мог с этим поделать.

Километра через три Олегу показалось, что просека становится уже, а еще через пару километров он убедился в этом. Лес залечивал нанесённую рану, и делал с быстротой, немыслимой для его земного собрата. Олег продолжал бежать вперёд гадая, что ему делать, если просека сомкнётся прежде, чем он достигнет базы. Так оно и случилось. Олег растерянно остановился перед сплошной стеной деревьев, когда до базы, по его расчётам, оставалось не больше километра. Он стоял, раздумывая, пробиваться ли через лес к старой базе или вернуться назад, и уже склонялся к первому варианту, когда вспомнил о ловушках-колодцах. Да, почки не реагировали на безоружного, но как насчет колодцев? Они стационарные или появляются только как элемент защиты? Если они снова открылись при восстановлении леса, то пройти этот километр он не сможет, потому что различить оттенки травы при таком освещении практически невозможно.

Олег уже решил рискнуть и двинулся к кромке леса, когда из-за деревьев замелькали, приближаясь, огоньки. Он резко остановился, выжидая. Огоньки тоже остановились, и из леса вышел человек.

Скаут подходит к Олегу, улыбается и спрашивает:

– Ну что, ты готов вернуться домой?

– Готов! – отвечает Олег и бьёт в подставленную ладонь.

Он сидит на той же скамейке. «Ничего себе, мощный какой сон приснился. Может, переквалифицироваться в писатели?» Олег открывает глаза и видит то же, что и перед тем, как уснул – свои ноги в заляпанных весенней грязью кроссовках. Обувку он узнаёт, но вот ноги… Когда это они были такими мускулистыми? Разве что в молодости, когда он играл в институтских командах с мячами всех видов: баскетбол, волейбол, футбол. В последующие годы, целиком погрузившись в науку, он поддерживал физическую форму, это так, но с единственной целью – сохранить крепость тела чтобы голова оставалась ясной, и чтобы возрастные болезни не мешали его работе. И вот он опять видит свои молодые ноги и – он напрягает бицепсы – молодые руки. Здорово! Он впервые с детства с восторгом вглядывается в ликующую весеннюю зелень и, наглядевшись, вслух выражает свою радость: «Такое время раз в году бывает – так чист и совершенен каждый лист». И осекается. Что за стихи? Он никогда раньше не увлекался поэзией. Правильно, это не его стихи, они вообще не отсюда…

Значит, не сон. Значит, эти три месяца он, действительно, провёл в составе бригады и каждый день работал, как бешеный. Правда, в основном мускулами и рефлексами. Но и головой тоже – он ведь понял в конце, что происходит. Тренировочный лагерь. Не для всех, конечно, а для тех, кто не смирился, кто сможет и захочет действовать, чтобы спасти себя, свою страну, свою планету. В таком вот порядке. Кто-то поставил его с ног на голову – и снова на ноги. Неважно – кто (с этим можно будет разобраться потом), главное – результат. Результат его устраивал.

Он смеётся, и так странно звучит этот смех в безлюдном парке, что уже направляющиеся к его скамейке полицейские меняют курс и проходят мимо. Он их почти не замечает, переглядываясь с белочкой, снующей вверх-вниз по берёзке напротив, очевидно, в ожидании угощения. Она выглядывает из молодой листвы то с одной стороны белого ствола, то с другой стороны, и это так забавно, что Олег не может сдержать смех. Отсмеявшись, он легко поднимается и быстрым шагом идёт по тропинке, выводящей из парка. Хватить бегать. Пора собирать команду.

Врач от бога

Я – зек. Был. Теперь я свободен и жив. Несомненно, жив, потому что вокруг тот же лес, те же бараки, те же рожи вертухаев, те же доходяги-заключенные. Вот они забрасывают мёрзлой землёй моё тело. Нет у меня теперь тела. Оно и к лучшему – уцепиться не за что, еще раз за жилы потянуть не получится, господа хорошие, рожи бандитские – что с той стороны, лубянской, что с этой, колымской.

Свободен! Как я и полагал, нет никакого ада и рая, но что есть вот это – я не знал. Хотя, может, это моя индивидуальная ячейка, и меня просто не приняли в те самые, другие ячейки. Ну и отлично! Там, наверное, перенаселение, как у нас в бараке, а тут я, наконец, один.

Так, теперь освоимся. Тела я не имею, а что имею? Слышу, вижу и – ого! – перемещаюсь. Занятно! Могу войти в дерево и протянуться по стволу снизу- вверх, до самых кончиков веток. Ощущение своеобразное: спокойствие, отрешённость, время течет медленно… Нет! Так и заснуть вечным сном недолго. Войду-ка я в человека, вон в того, моего бывшего напарника. Не вышло! Он дергается – а я отскакиваю. Ага! Разумы отталкиваются – защищают индивидуальность. Но может, это справедливо только для бодрствующих разумов? Надо проверить!

Ну да, я исследователь. Получил высшее врачебное образование и уже заканчивал ординатуру по психиатрии. К тому времени мне стало ясно, что профессию я выбрал опасную. Всем ординаторам была известна страшилка про Бехтерева, который неосторожно, в кругу коллег, попенявших за опоздание на конференцию, упомянул диагноз Сталина. Имени, конечно, не называл – но все и так поняли, в том числе сучок-стукачок. Прожил Бехтерев после этого один день. Хватило, чтобы после конференции сходить с молодой женой на «Лебединое озеро» в Большом, откушать там в буфете мороженого – а потом ночь помучаться профузным поносом, который успешно «долечили» вызванные утром врачи Лечсанупра. С другой стороны, думал я, это было давно, задолго до войны, а сейчас-то послевоенное время. Страна восстанавливается, нужны врачи, в том числе и психиатры. Я хотел лечить свой народ и знал, что могу это делать хорошо, да и учителя хвалили. Наверное, зря хвалили: кто-то настучал, что ординатор такой-то увлекается психоанализом… За буржуазную лженауку я огрёб по полной, причем шпионом оказался двойным: японским (интересно, почему?) и немецким (это хотя бы понятно – за австрияка Фрейда). Спасибо, не расстреляли. И в лагере тоже не сразу убили: как врач, я вскоре оказался в больничке, подлечивал сотоварищей по мере скудных лагерных возможностей, и психиатрический опыт, конечно, накапливался – хотя я уже и не верил, что смогу им воспользоваться в нормальных условиях. Потом провинился – задерживал зэков на койках сверх норматива. Перевели на лесоповал, и вскоре я, изнеженный интеллигент, умер.

Первый опыт контакта со спящим сознанием. После отбоя влетаю в крайний барак и лечу дальше вдоль рядов нар, вглядываясь в лица. Почти все знакомые – так или иначе, попадали в больничку. Вот Сергей. Лежал у меня долго: обморожение, цинга, пеллагра. Еле выкарабкался. Хороший человек; инженер, дома оставил жену с двумя дочками 5 и 7 лет. Сейчас им, конечно, больше. Спит беспокойно, постанывает. Вхожу… Ну, конечно, дочки. Чёрные люди в чёрном дверном проёме отрывают детские ручонки от матери – она тянет их к себе, в комнату, и рыдает, потому что не может удержать. Вот в черноте пропала младшенькая, старшая кричит и тянет руки ко мне, к отцу… Стоп! Разделяю сознания – и снова сливаю. Я/Сергей появляюсь из проёма двери, держа на руках младшую дочку. Легко отбираю старшую у чекиста – он превращается в манекен, я сталкиваю его вниз. Грохот, будто разбились бутылки. Я/Сергей с дочерьми на руках вхожу в комнату, иду к жене, и мы долго стоим, обнявшись, пока все не успокаиваются. «Всё будет хорошо», – говорю я, – «Только не бойся. Береги детей. Я скоро вернусь». Летний луг. Дети, смеясь, бегают за бабочками, я/Сергей с женой идём по тропинке и говорим, говорим… Тут я оставляю сознание Сергея, вылетаю в барак. Теперь он спит спокойно, даже лицо порозовело. Интересно, поможет ли этот опыт ему контролировать свои сны в дальнейшем? Посмотрю завтра. Надо будет – повторю.

Вообще-то, такой контакт выматывает, и на второй опыт я решаюсь только через сутки. Днём отоспался в молодой сосне: она засасывает не очень сильно и через несколько часов сама отпускает. После отбоя полетел к Сергею – спит спокойно, даже улыбается; не стал я к нему «входить». Решил сделать заход с другой стороны – в сон к вертухаю. Тому самому, что сегодня забил ногами обессилевшего зека. Даже интересно: неужели совесть совсем не мучает? Вхожу в вертухаев сон… Коридор, двери по бокам. Я в форме, сапоги поскрипывают, кобура на месте, ремень затянут. Иду целенаправленно, открываю дверь в конце коридора. Огромный вытянутый зал, длинный стол с рядами пустых стульев. «Где все?» – кричу я срывающимся голосом. Тишина. Оборачиваюсь к двери, чтобы выйти. Двери нет. За спиной – смешок. Оборачиваюсь. За столом сидит товарищ Сталин. Подхожу строевым шагом, отдаю честь: «По вашему приказу прибыл, товарищ главнокомандующий! Жду дальнейших указаний!» Улыбается по-доброму: «Садись, сынок. Указаний больше не будет. Мы со всеми справились. Ни одного врага народа не осталось! Теперь отдыхать будем». «Значит, я свободен? Могу отбыть домой, к семье?» «Отбыть, конечно, можешь. А семьи у тебя нет. Я же сказал – ни одного врага не осталось». Тут вертухаева психика не выдерживает, и он с воплем просыпается. Я, естественно, вылетаю из его сознания и имею удовольствие наблюдать продолжение со стороны. Ругается матерно, прямо из бутылки пьёт водку… Стало противно, полетел дальше.

Ого! Тут у вас, значит, красный уголок. Свежие газеты по стене развешаны. Ну-ка, посмотрим, что творится «на просторах Родины чудесной». Отмечаю, что «Правда» не совсем свежая, от 13 января 1953 года, а сейчас уже конец февраля. Статья «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей». Читаю абзац, отчёркнутый красным:

«Следствием установлено, что участники террористической группы, используя свое положение врачей и злоупотребляя доверием больных, преднамеренно, злодейски подрывали их здоровье, ставили им неправильные диагнозы, а затем губили больных неправильным лечением … … Жертвами этой банды человекообразных зверей пали товарищи А.А. Жданов и А.С. Щербаков. Преступники признались … … Большинство участников террористической группы – Вовси, Б. Коган, Фельдман, Гринштейн, Этингер и другие – были куплены американской разведкой. Они были завербованы филиалом американской разведки – международной еврейской буржуазно-националистической организации «Джойнт» … …».

Ах вы, упыри, теперь и до врачей добрались, до людей, которые вас же и лечат! Впрочем, что это я… Добрался главный параноик – товарищ Сталин. Как врач, я должен бы ему посочувствовать: состояние ухудшается. Да только этот параноик обладает неограниченной властью и намерен выкосить целое поле блестящих специалистов, моих коллег! Потому что следствие находит всё новых фигурантов (это я вычитал из других, более свежих газет, разложенных на столах), причём уже не только евреев, но и русских; сейчас уже десятки арестованных врачей под пытками признались во «вредительстве». Большой процесс готовят! «Не выйдет, гады!» – беззвучно ору я и чувствую, что мой шарик сознания вот-вот разорвется. Так, спокойно. Хотите врача-вредителя? Вот он я! Теперь я кое-что могу по этой части. Только надо поставить предварительный опыт.

Снова влетаю в комнату отдыха охраны. Мой вертухай крепко спит, даже слюнку пускает. На этот раз отожествляться нельзя – войдя в сон, сразу же разделяю сознания и остаюсь наблюдателем. Антураж тот же: огромный зал, а за длинным столом сидят шерочка с машерочкой: вертухай и товарищ Сталин, мирно беседуют. О врагах народа, наверное. Сейчас я вам их обеспечу! Прикасаюсь к Сталину, обволакиваю его и начинаю формовать. На память воспроизвожу внешность того самого зэка, забитого вертухайными ногами. Лицо удалось, зэковская одёжка прирастает сама. Вертухай сначала сидит смирно, потом начинает орать. Погоди, дружок, я еще не закончил. Прикасаюсь к его разуму, вскрываю (действительно, «кипит наш разум возмущённый») и экстрагирую самый чёрный клубочек. Кидаю на стол – клубок разматывается, превращаясь в людей. Точнее, в убитых зэков. Ого, сколько их: хорошо ты поработал, сталинский сокол. Ну, друзья, рассаживайтесь – стол длинный, всем места хватит. Побеседуйте с начальником по душам… Под визг вертухая вылетаю наружу. Он вертится на койке, пытаясь проснуться. Не выходит. А пить меньше надо! Совершенно измотанный, я влетаю в свою сосну и отключаюсь.

Следующее утро. Вертухаи еще злее обычного, если это только возможно. «Моего» вертухая нет. Лечу в больничку. Здесь он, родимый! За отдельной ширмочкой. Полностью обездвижен, но глазки открыты и мычит что-то неразборчиво, слюнка стекает. Обширный инсульт, что и требовалось доказать. Капельница. Лекарства правильные на тумбочке (и откуда только взялись?) Ну что ж, может, и выживет; может, даже и восстановится – а вот вертухаем ему больше не быть. Сны не позволят.

Теперь – в путь. Надо успеть до начала процесса (а лучше бы и раньше: меньше врачей успеют схватить и замучить). Вопрос в том, какую скорость я могу развить, как скоро смогу добраться до Москвы? Оказалось, достаточно скоро – солнце встаёт два раза, и к вечеру 28 февраля я уже в родном городе. Лечу прямо в Кремль. Влетаю в зал заседаний – они все тут, но без Сталина: председательствует Берия. Все, видно, устали – вот этот уже клюёт носом. Осторожно касаюсь его сознания. Новый опыт – переходное состояние между сном и бодрствованием как источник реальной информации без отторжения «гостя». Оказывается, Сталин теперь большую часть времени проводит на «ближней» Кунцевской даче – поэтому его и нет здесь. Смотрю, как туда добраться и как оно там внутри. Ого! Ничего себе дачка! Невольно вспоминаю наш милый «скворечник» в Одинцово; папа чинит забор, мама колдует на грядках. Довоенные годы, родители еще живы…

Лечу в Кунцево. Внешняя охрана, территория, внутренняя охрана, прихожая, Большой зал, Малая столовая. Вот он, мой пациент. Лежит на диване, читает газетку перед отходом ко сну. Только вот что-то нервно читает – весь покраснел, а потом как зашипит сквозь усы: «Вредители! Закончу с врачами, сразу вами займусь». Отбрасывает газету на пол. Подлетаю, смотрю название: «Грубые искажения» (отчёркнуто красным), читаю саму заметку – донос об «идеологических ошибках» в одном из томов Большой советской энциклопедии. Да, этот на врачах не остановится. Облетаю дом; кроме охраны, никого, а охране вход к Хозяину без вызова запрещен (это я узнал из сознания моего задремавшего информатора в Кремле). Возвращаюсь к пациенту, который, наконец, засыпает. Ну, вперёд! Только не забыть сразу же отсоединить сознание! Еще паранойи мне, с моими новыми способностями, не хватало…

Попадаю в огромный зал (и что у них за любовь к огромным закрытым помещениям!) Вдоль зала вытянут стол; на столе – яства, за столом – вождь и особо доверенные соратники. В огромные окна просматривается вся территория вокруг. Зал стоит на плоском каменном уступе. Сзади вздымается каменная стена каких-то неправдоподобно перпендикулярных гор (идеальная защита спины), а спереди и с боков – обрыв. Заглядываю в обрыв – там кишат змееголовые чудовища. Но охрана – что за замечательная охрана! – не дремлет: чуть только змеиная голова высовывается из-за кромки обрыва – сразу выстрелом разбивается в прах. Правда, иногда сам охранник начинает отращивать змеиную головку. Но и тут его товарищи начеку: немедленно сбрасывают превращающегося в пропасть.

Ну, совершенно больной человек. Чего уж удивительного, что вся страна в психозе. Лечить страну – не моё дело, а вот человеку помочь надо. Как говорил великий Фрейд, надо открыть ему его подсознание. Конечно, я тут слегка передёргиваю: Фрейд говорил еще об осторожности, постепенности, специальных психоаналитических техниках, и чтобы ни в коем случае не торопиться – пациент должен «созреть» чтобы вынести контакт со своим подсознанием. Некогда! Завтра этот пациент выкосит всех «врачей-вредителей», а потом и за энциклопедистов примется. Нужна экстренная терапия!

Начинаю работать с задним планом. Чудовища пожирают охрану, и все вместе падают в пропасть. Перекидываю широкую дорогу через пролом – прямо ко входу в зал. Вдали появляется толпа, приближается. Уже можно разглядеть отдельных людей: кто с дыркой в черепе, кто истощён как скелет, кто безногим обрубком катит на дощечке с подшипниками. Ох, как завертелся. Нет, ты смотри, гад! Вот они – твои легионы преданных, замученных, распятых. А за ними – их дети, жёны, мужья, родители… Ты их не знаешь? Ну, так познакомься! Сейчас они войдут к тебе. А вот визжать не надо: ты же мужчина, горец, генералиссимус, в конце концов. Нет, в эту дверку пока нельзя. Сеанс еще не закончен. Ладно, друзья, разбирайтесь с ним сами, да не отпускайте, пока всё не выясните, а я полетел, еще несколько пациентов к завтрашнему дню подготовить надо, чтобы с этим, главным пациентом не сорвалось.

Работал в основном с Берией: из соратников он самый жёсткий и умный. Не допустит всеобщего падения в пропасть. Так оно и получилось. Он задержал остальных, насколько смог, и в Кремле, и на Кунцевской даче («Он же спит!» – определил главный соратник, едва взглянув на вождя), и врачей вызвали только на следующее утро, когда стало ясно даже слепому, что Хозяин что-то «заспался». Всё! Терапевтическое окно для лечения инсульта закрылось полностью. Теперь – только смерть; она пришла 5 марта. И тут Берия не подвёл: сразу же стал сворачивать «дело врачей». Уже к 3 апреля все «врачи-вредители» были освобождены, реабилитированы и восстановлены в должности, а 4 апреля народу официально было сообщено об «ошибке». Всё свалили на следователя Рюмина, разрабатывающего «дело врачей» (хотя к тому времени он уже давно был отстранен – Хозяин был недоволен его низкой производительностью); Рюмин был немедленно арестован и спустя год расстрелян. Теперь уже Хрущёвым «с группой товарищей», которые уже успели расстрелять Берию: змеиные головки продолжали пожирать друг друга и после ухода главного. Но это меня не слишком огорчает: кто же заставлял вас быть «лучшими учениками?» Я спасал действительно лучших – настоящую элиту своей страны. Позже мне удалось заглянуть в закрытые документы: если бы тиран-параноик не умер, то показательный суд над врачами состоялся бы в середине марта, после чего их предполагалось повесить на центральных площадях крупных городов. Для поддержания народа в тонусе… Я успел! Как же вовремя я умер…

В последнее время начинаю ощущать, что в своей ячейке я не один. Похоже, коллеги собираются принять меня в своё сообщество. Ну, а пока я продолжаю в одиночку делать то, что должен: помогаю больным людям столкнуться со своим безумием. В лечебных целях, конечно. Ну, а если кто не выдерживает – тут уж не моя вина. Лечу доступными мне средствами. Поймите: я не могу не лечить, ведь бывших врачей не бывает. А я хороший врач. Как говорили мои учителя – врач от бога.

Чистый кошмар

Роберт и Стю разбирали вещи своего недавно умершего родственника – дальнего кузена, как они его для себя называли. Дальнего не только по цепочке родства, но и по отношениям, точнее, по почти полному отсутствию оных. И всё-таки Роберту он нравился: чудак его интриговал – и своей необычностью, и своей писаниной, которую Роберт иногда почитывал, и не без удовольствия. Стю пошёл за компанию, а вот жена Роба категорически отказалась присоединиться, состроив презрительную гримасу: «И что вы думаете там отыскать, у этого психа? Лучше вызовите команду уборщиков, а потом ремонтников. Скорее начнём сдавать квартиру – скорее получим деньги». Но Роберт не согласился: деньги деньгами, но надо же оказать усопшему хоть минимальное уважение. Видит Бог, семья полностью отказывала ему в этом при жизни.