Все сказки не нашего времени

– Вот ты и попался! – закричал я. – Этот рассказ я никому не показывал, он вообще только на компьютере. – Галлюцинация поганая!

– Сам ты галлюцинация, – с достоинством возразил призрак, и рассмеялся. – Ну хватит. Время контакта ограничено. Для начала посмотри на меня. Давай, посмотри! Только внимательно.

– Похож… Почти как в зеркале.

– В зеркале видишь другое лицо, зеркальное. Лицо ведь ассиметрично. Ну, сейчас времени для опытов с зеркалами нет, просто поверь: мы похожи до неприличия. Вроде как однояйцевые близнецы. Фактически так оно и есть. Наши реальности полностью совпадали до лета 1991 года, потом произошло ветвление. Ну, это как с деревом бывает. Смотри сюда, – и близнец показал на мой трёх-стволовый дуб. – Здесь упали рядом три жёлудя. Может больше, но выросли три, вот эти. Теперь представь один росток – это мы с тобой, одна личность, одна реальность. В какой-то момент от молодого деревца отошли две ветки. Это 1991 год, нам по 16 лет, и тут мы разошлись по разным реальностям. У тебя скоро случится путч, потом Ельцин, потом Путин, потом коронавирус… У меня… Ну, не буду тебя травмировать и загружать лишней информацией. Просто мне повезло: у нас Советский Союз удачно развалился, безболезненно. Сформировалась достойная элита, а потом крепкая федерация парламентского типа. Вы стагнировали – мы развивались, причём в добром согласии с остальными развитыми странами. Они не тратили на нас силы и нервы – и теперь мы вместе осваиваем Луну. Начали строить там общую базу. В скальном грунте, глубоко – это для защиты от космической радиации. Я по профессии строитель таких объектов, и меня готовили к лунной миссии многие годы, задолго до появления в моей жизни Рыжего. Мне скоро туда лететь, на два года. И теперь скажи, что мне делать?

– Ну, отдай кота на передержку, в добрые руки, как говориться.

– Не вышло.

– Не брали?

– Да брали! Он сам не соглашался! Ему нужен только я. Детская травма, видишь ли. Он совсем не трус – но доверяет только мне. Ему нужен именно я. И точка.

– Да… И что же тогда делать?

– Вот именно то, что мы сейчас и делаем. Слушай дальше. Когда я понял, что в своей реальности не найду человека для передержки, я вышел через знакомых на Институт Глобального Развития. В ИГРе не приветствуют любопытствующих, но моя задача показалась им интересной, тем более что подобные эксперименты уже проводились, только с дикими животными. В общем, нас с Рыжим включили в план. Если всё пройдет нормально, они проведут обратный перенос, когда я вернусь из командировки. Ровно через два года приходите с Рыжим точно на это место. Передашь его мне – если он, конечно, согласится. Не забудь: ровно через два года, на этом же месте!

– Не волнуйся, не забуду. «Погоди», – сказал я, пытаясь поймать ускользающую мысль. Да, вот она:

– Я так понял, что веточек-реальностей у нашего дерева сейчас много, может, бесконечно много. Наверное, было хотя бы несколько подходящих, куда ты мог бы передать своего кота. Тогда – почему ты выбрал именно меня?

– Потому что ты написал этот рассказ про кота. Довольно точно попал в резонанс с настоящим Рыжим, и тем самым сблизил наши веточки по заданному параметру. Только, извини, твоя концовка – форменная чушь. Котов в космос не берут. По крайней мере, пока. Но вообще выбор делаю не я, а оператор, основываясь на силе резонанса. То есть, выбор определил ты сам. Еще есть вопросы? Только давай быстрее: связь в любой момент может разорваться.

– А как насчёт самого кота? Вот он ляжет и скажет: «Не хочу тебя! Где мой настоящий хозяин? Пардон, где мой друг?» И объявит голодовку.

– За него не беспокойся. Мы с тобой, в сущности, один человек, а у Рыжего устойчивая психика. Дом у нас с тобой остался прежним, и мы оба из него не переезжали. Дом – это важно. А на всякие мелочи вроде изменения режима дня или питания он обращать внимания не будет. Главное, люби его, дружи с ним – и всё будет в порядке. Думаю, он даже не заметит разницы, – грустно сказал близнец и добавил:

– Только учти: Рыжий – свободный кот. Результат помоечного детства. На диване, как тряпочка, всё время лежать не будет. Ему выгул требуется. Летом отвезёшь на дачу. А сейчас…

– Будем вместе гулять в парке, – перебил я, и мрачно добавил, – на поводке.

– На поводке? Ну, попробуй, – улыбнулся близнец.

Я неуверенно посмотрел на кота и понял, что да – поводок не пройдёт.

– Ну ладно, там разберёмся. А как ты его мне переправишь? А если он не захочет переправляться?

– Рыжий сам к тебе не пойдёт, если не захочет. А что до перемещения – с этим проблем не будет. Рыжий ужасно интересуется зеркалами, но никак не может попасть на ту сторону. Думаю, сейчас у него получится.

– Да ну? А как?

– Сделаем ему коридор. Вытяни руку к границе капсулы, но не касайся. Да, правильно. Теперь по моему счёту будешь периодически надавливать ладонью. Легко, до сопротивления – и назад. Я буду делать то же, одновременно, в такт с тобой. Начали!

И он стал считать: «Раз, два три… Раз, два, три…». В моём коконе появилась вмятина, а в коконе близнеца – выпуклость. Когда рука уже по локоть входила в углубление, близнец скомандовал: «Хватит. Убери руку. Подождём».

Я вынул руку, но впадина сама продолжала углубляться, расти по направлению к противоположной скамейке. То же в зеркальном отражении происходило с капсулой близнеца. Наконец, оба рукава встретились – и слились. Рыжий заволновался в руках близнеца. Тот поставил кота на край золотистого коридора, а мне сказал: «Позови его».

– Рыжий, иди сюда, – позвал я, не узнавая собственного внезапно охрипшего голоса. Кот посмотрел мне прямо в глаза, и я буквально утонул в его круглых зелёных глазищах. Попытался оторвать взгляд – и не смог. Хотел закричать – не получилось. Нахлынула зелёная волна. Чернота. Очнулся уже в своей комнате, сидя перед включённым компом. Время 15:33. И когда, спрашивается, я успел так интенсивно прогуляться? Хоть день указан сегодняшний. И на том спасибо!

**************

Конец файла. Сохранить. 18:02. Человек потягивается и выключает ноутбук. Потом разворачивает сиденье к кровати и вздрагивает: на подушке уютным клубочком свернулся большой рыжий кот. Человек встаёт. Подходит к кровати, опасливо трогает кота пальцем. Тот, не просыпаясь, мурлычет и дёргает ухом. «Эй, посмотри на меня, Рыжий!» – говорит человек, и кот лениво поднимает голову, потягивается во всю длину, со вкусом зевает и, приоткрыв зелёные глаза, трётся мордочкой о подставленную ладонь. Потом снова засыпает, уже врастяжку. Человек ложится рядом, уткнувшись лбом в пушистый бок. «Ничего, Рыжий, два года мы с тобой продержимся, верно? А потом… Потом ты, может, заберёшь меня в твою реальность. Заберёшь?» «Мр-р-р», – неопределённо отвечает кот не просыпаясь.

Вскоре за окном темнеет, и комната начинает пульсировать попеременно желтым, зелёным и красным. «Раз, два, три… Раз, два, три… Раз, два, три…» Пульсация нарастает – потом постепенно затухает. Оператор облегчённо вздыхает: перенос успешно завершён. Реальности разделены. На экране нормальная комната в обычной многоэтажке. Нормальная картина: человек спит рядом со своим котом. В незашторенное окно сияет полная луна – идеальный белый круг. Нежный серебристый свет заливает комнату, и в нём теряются синие сполохи «Скорой», проехавшей под окнами.

– Перенос завершён, – вслух повторяет оператор.

– Да, небольшой сдвиг во времени, но в пределах погрешности, – соглашается напарник, вглядываясь в гаснущий экран. – А как ты думаешь, он всерьёз говорил?

– О чём это?

– Он хочет перейти к нам вместе с котом. Через два года. Напишем заявку на коллективный перенос?

– Уймись. Никто не знает, что там будет через два года, при такой-то турбулентности. Может, вообще никого переносить не потребуется.

– Так всё плохо?

– Очень неопределённо. Я ж говорю – высокая турбулентность.

– Зачем же мы туда кота отправили? Были ведь и другие варианты, поспокойней.

– Здесь резонанс по коту хороший, просто отличный. А этот человек теперь знает, что возможны разные пути развития. Он и сам может перейти на другую ветвь. Их реальность приближается к точке бифуркации, а выбор, как и всегда, делают люди. Ключевые люди в ключевой момент – ты ведь это знаешь, хотя бы из общего курса. Всё, что мы можем – это слегка подтолкнуть.

– И ты решил, что кот – то самое малое воздействие, которое обеспечит удачную бифуркацию в той реальности? Но почему?!

– Потому что хороший кот – положительный фактор. Это все знают!

Напарники смеются и встают из-за пульта. Конец эксперимента. Они выходят из комнаты. Мёртвый экран на стене – как чёрный квадрат, в котором только тьма. Тьма возможностей.

Хохолок

Вечером, когда я прогуливался по пляжу, незнакомый парнишка с ирокезом окликнул меня и помахал рукой. Странно: всех наших парней-серферов я знаю, можно сказать, с пелёнок. А этот, новенький, видите ли, знает меня. Я помахал всей честной компании и под их радостный гомон и ржанье направился к дому. За ужином жена спросила, что случилось? Да я и сам не знал, пока не пошёл чистить зубы перед сном и не взглянул в зеркало. У парнишки было моё лицо. Нет, не совсем такое, как сейчас, а как семнадцать лет назад, когда пятнадцатилетним подростком я оказался на этом пляже, причём с точно таким ирокезом. Всех цветов радуги.

Тут-то до меня и дошло: они нарушили запрет! Что же с ними сделали? Если по закону, то обоих уничтожили. А этот поганец еще лыбится и ручкой махает! У меня просто кулаки чесались врезать ему в ухо, но надо было ждать до утра. Сейчас он наверняка пошёл ночевать в парк или к одному из приятелей. Я и сам так делал в первое своё лето здесь, пока меня не взяли на постоянное жительство в семью Джонни. И я невольно перенёсся в те золотые деньки и весёлые ночи… Но тут Джен поинтересовалась, почему я застрял в ванной, и ждать ли ей меня или просто заснуть. «Заснуть», – посоветовал я и устроился на кушетке в гостиной зная, что всё равно не смогу спать. Воспоминания нахлынули, как океанские волны, и я отдался им…

На моей родной планете океана не было, по крайней мере такого – с полосами песчаных пляжей и длинными тёплыми волнами, которые иногда так закручиваются! В общем, так, как надо для нормального серфинга. Наши моря были спокойными и холодными, с каменистыми берегами, солнце – красноватого оттенка, и небо тоже красноватое, а не чисто-синее, как здесь. Времена года почти не различались. Унылая планета. По сравнению с Землёй, конечно. Только ведь я этого не знал и по молодости вовсю наслаждался окружающим миром, не подозревая о его недостатках. И семью свою принимал такой, как есть. Кстати, вот в этом отношении у нас было гораздо красочнее, чем на Земле! Мой Синий папа. Моя Жёлтая мама…

Как-то я пытался объяснить Джен устройство семьи на моей родной планете, но она только смеялась и советовала мне заняться писанием фантастических рассказов. Она так и не поверила, что я инопланетянин. Но я и не настаивал. Да и как я мог доказать свое внеземное происхождение, если наверху в своих кроватках посапывают двое детишек – плод нашей горячей любви и доказательство полной биологической совместимости.

Так вот, о моей первой семье. Никаких бабушек и дедушек! Семья состоит из шести взрослых, примерно одного возраста, и одного ребёнка. Семь-Я. Взрослые – три женщины (красная, оранжевая, жёлтая) и трое мужчин (зелёный, синий, фиолетовый). Разумеется, это не цвет всего человеческого тела – только волосяного хохолка, который идёт, как у здешних панков, узкой полоской от лба до затылка. Ребёнок всегда один. В 17 лет он уходит из родительской семьи и создаёт свою собственную, с пятью разноцветными партнёрами. А его бывшая семья сразу же рожает следующего. Семь-Я.

Да, именно семья! Все шестеро совокупляются случайным образом. На Земле сказали бы «свальный грех», а там у нас – «свободное перемешивание генной информации». Да, совсем я заземлился: никого, кроме Джен, мне не надо. Возможно, потому что мои родители были такими. Ненормальными. Синий Па и Жёлтая Ма любили друг друга, как я сейчас понимаю. А там у нас слово «любовь» отсутствовало вовсе. Привязанность – да, обязательно. Она скрепляет семью. Но любовь? Такого не держим, простите. Вот из-за любви они и влипли. Из-за меня и того нахального мальчишки на пляже. Моего брата.

Под утро я всё-таки задремал. И зря: приснился кошмар. Будто меня тащат к пылающей печи, по пути отрывают голову, а тело и швыряют в печь. Потом моя голова оказывается на потолке и видит оттуда, как к печи тащат Синего Па и Жёлтую Ма. Я ору сверху: «Не надо!!!» – и просыпаюсь на кушетке. Весь скрюченный, шея затекла. А чего я хотел? Кушетка в гостиной не предназначена для ночного отдыха. На самом деле всё было не так страшно. Всё вообще было не так. Вот что я рассказал бы Джен, если б она захотела выслушать до конца этот, по её словам, «бред».

*****

Конечно, я не помню первые 2-3 года своей жизни. Маленький мальчик, с жёлтым хохолком, «в материнский цвет», как там у нас говорили. Цвет Жёлтой Ма, которая меня зачала и выносила. Так мне объяснил Синий Па чуть позже, когда я уже хорошо говорил и стал активно выделять их – Жёлтую Ма и Синего Па – среди остальных родителей.

– Так нельзя. Так не положено, – увещевал он меня. – Ребёнок должен одинаково любить всех шестерых родителей. Мы все способствовали твоему рождению, все одинаково заботимся о тебе. Для каждого из нас ты – сын. Почему же ты обижаешь остальных, предпочитая всем Жёлтую Ма и меня? Если они сильно обидятся, сынок, то Семье будет плохо! Значит, и тебе тоже. Пожалуйста, не выделяй нас двоих. По крайней мере, так открыто…

Постепенно я привык скрывать свои чувства, и все были довольны, хотя некоторые сомнения у семьи оставались, и они особенно усилились, когда мне исполнилось 6 лет – скоро надо было идти в школу. Семья, конечно, не хотела, чтобы все узнали, какой «неправильный» ребёнок у них растёт. У нас там с этим строго. «Неправильность» бросает тень на всю семью и грозит её расформированием. А они все шестеро, повторяю, были очень привязаны друг к другу. Да и я был привязан ко всем, но любил (хотя тогда даже не знал этого слова!) только Жёлтую Ма и Синего Па. На людях пришлось контролировать себя ещё жёстче. Впрочем, я был способным – научился быстро и без всяких «комплексов», как это вы здесь называете.

Так продолжалось лет до 14, когда там у нас (как и здесь) у детей наступает переходный возраст. Девочка превращается в маленькую женщину, а мальчик – в мужчину. Гормональный скачок отражается, в том числе, и в цвете хохолка. До пубертата все дети – и мальчики, и девочки – носят «мамин» хохолок, но у мальчиков в процессе перестройки он начинает прорастать «папиным» цветом. И тогда можно определить биологического отца мальчика: зелёного, синего или фиолетового. Отец девочки, разумеется, так и остается тайной.

У меня в жёлтом хохолке стали пробиваться синие волоски (я и не сомневался!) и шевелюра постепенно приобретала неряшливую пегую окраску. Школьные приятели стали подначивать, а девочки противно хихикали. Меня это нервировало, и я, подобно некоторым своим сверстникам, решил вообще ко всем чертям сбрить хохолок, чтобы сразу вырос правильный, синий. Нет, не потому что разлюбил свою Жёлтую Ма. Просто в самом акте сбривания хохолка проявлялась некая подростковая лихость: взрослым это не нравилось (всё должно идти своим чередом!), и бунтари из подростков (а даже на нашей «правильной» холодной планете их хватало) демонстрировали голым черепом свою мужественность и самостоятельность. Впрочем, без особых последствий. В семье их ругали, но на период отрастания «взрослого» хохолка прятали от посторонних глаз.

У меня как раз начинались каникулы в школе, и мы отправились на нашу летнюю дачу, к морю. Место уединённое. Семейные дачи отстоят далеко друг от друга, так что там я мог завершить свой переход без демонстрации общественности своих «отклонений». Там-то всё и началось. Хохолок стал отрастать – но не синий, а разноцветный! Причём разноцветные волоски не перемешивались случайным образом, а образовывали поперечные полосы – от красной до фиолетовой. Страшно вспомнить, какой переполох поднялся! А мне новый хохолок, скорее, нравился, и я радостно заявил однажды вечером на Семейном совете:

– Это потому, что я к вам всем совершенно одинаково хорошо отношусь. Вы все будете со мной, всегда! Правда, здорово?

– Идиот, – впервые в жизни обругал меня Синий Па. – Знаешь, как называют людей с таким хохолком? Мутант. Знаешь, что с такими делают? Уничтожают, чтобы не портили чистоту расы. А нас в лучшем случае расформируют. Иди спать. Поговорим утром.

Меня как холодной водой окатило. Уничтожают… Мутант… Не помню, как добрался до своей постели, где и лежал в каком-то полубреду, пока ко мне в комнату не пробралась тихонько моя Жёлтая Ма.

– Не бойся, сынок. Мы тебя не выдадим. Просто придётся расстаться, Навсегда. (Тут она заплакала). Но ты будешь жить! Только не здесь…

Молодость эластична. Я мгновенно воспрял духом и потребовал объяснений.

– Завтра, – сказала она. – Завтра мы тебе всё объясним. А теперь спи спокойно.

Что я и сделал немедленно. Переволновался же!

На утреннем Совете председательствовал Фиолетовый Па, как самый строгий и «правильный» член Семьи, отвечающий за её чистоту и нравственность.

– Мы не хотим расставаться, – начал он. – Мы идеально подходим друг другу, а то, что получился мутант (прости, сынок!), так время от времени такое случается. И нашего мальчика мы не хотим отдавать на уничтожение.

Все согласно закивали головами, а Желтая Ма снова заплакала. Я пока ничего не понимал, но слушал в оба уха и не высовывался.

– Значит, придётся нарушить закон, – неожиданно продолжил наш законопослушный предводитель. – Все взрослые знают, что делать. Синий, ты отведешь нашего сына этой же ночью. Синий и Желтая, вам запрещено вступать в половой контакт друг с другом, дабы не повторилась мутация. Мне очень жаль, но это необходимо для сохранения Семьи.

– Постойте, – подал голос я. – А что будет со мной? Куда меня отведут? Что будет дальше?

– Тебе всё объяснит твой Синий Па, сынок, – ласково ответил Фиолетовый. – Ничего страшного с тобой не случится. И с нами тоже. Это единственный выход. Этот день мы проведём все вместе, как обычно, а потом ты начнёшь свою отдельную жизнь. Так всегда бывает – ребёнок уходит из родительской Семьи. Просто с тобой это случилось на два года раньше, и жизнь у тебя будет другая. Но ты ведь всегда был другой, мой мальчик, мы все понимали это.

Днём мы устроили пикник в лесу, вернувшись домой – разошлись отдыхать по своим комнатам, а к ужину все опять собрались вместе. В последний раз. Поужинали, и все шестеро пожелали мне удачи, а я им – поскорее создать полную семью: родить совершенно нормального ребёнка и растить его всем на радость. Потом Синий Па взял мена за руку, и мы вместе отправились на пирс, где стояла наша прогулочная лодка. Уже смеркалось, и в нашем доме на высоком берегу зажигались огни. В жёлтых окнах обозначились пять чёрных силуэтов. Я помахал им и отвернулся к морской глади, куда уже выруливал Синий Па. Мотор заурчал, и мы понеслись прочь…

– Мы едем к моему школьному другу, – заговорил отец. – У тебя были друзья в школе?

– Нет, – признался я, – только приятели. Друзья… Это ведь не совсем правильно, так? Это значит, что ты отдаёшь явное предпочтение кому-то. Другие ребята могут обидеться.

– Да, я сам учил тебя когда-то именно так, когда объяснял правила поведения в семье. Ты хорошо усвоил мои уроки.

Я кивнул. Мы помолчали, а потом он взорвался:

– Всё это чушь собачья! У меня есть друг, и есть моя Желтая. И ты получился мутантом не просто так.

– Я тоже так думаю, па. Но всё равно я рад, что у меня есть ты и Жёлтая Ма. Жаль только, что у меня нет друга. Расскажи мне о своём. Ты отдашь меня ему? Вроде как подаришь?

– Не язви, сынок. Не ему, а тебе. Я подарю тебе целую планету. Новый мир.

В общем, школьный друг Синего Па стал гениальным физиком. Работал в секретной правительственной лаборатории. И там они открыли пространственные туннели в другие миры, пригодные для жизни, и научились перебрасывать туда вначале предметы, а потом и живых людей. В рамках программы по экстренной эвакуации населения («или лучшей его части», – язвительно заметил Па) при чрезвычайных обстоятельствах. Так я очутился на Земле. Разумеется, «зайцем», как здесь говорят. Мутанты в программе не значились.

Я влюбился в Землю с первого взгляда! Друг моего отца выбрал для меня замечательную планету, да ещё забросил в одно из лучших её мест: на океанском побережье с мягким климатом и цивилизованным населением. Я очнулся ночью в парке, где и провёл, прячась от людей, первые несколько дней, пока не изучил местный язык. А потом вышел к компании парней на пляже, сказав им, что родители погибли в автокатастрофе, а от тётки я удрал. Мне было так легко с ними! А от серфинга я просто обалдел. В общем, влился в коллектив. И у меня появились настоящие друзья.

А что касается моего хохолка – они были от него в восторге, и скоро среди нашей молодежи пошла повальная мода на «ирокезы» (так они его называли) разных расцветок и конфигураций. Что касается моего собственного, то под действием местных условий он, к моей досаде, начал разрушаться: боковые части головы стали зарастать волосами какого-то непонятного коричневого цвета, в котором постепенно затерялся мой роскошный ирокез. Я превращался в землянина и постепенно забывал о своей первой родине и первой семье… Пока не встретил на пляже того парнишку с моим лицом семнадцатилетней давности и шестицветным хохолком.

*****

Утром я оставил свой магазин на помощника и поспешил на пляж. Меня уже ждали. Брат посмотрел на меня без улыбки и спросил:

– Вспомнил?

– Что с родителями?

– С какими? – уточнил он с лёгкой издёвкой.

– Синий Па и Жёлтая Ма. Что с ними сделали? Они живы?

– Правильно, вспомнил. Живы, не волнуйся. Машина есть?

– Конечно.

– Тогда поехали!

– Куда?

– К ним, мог бы догадаться. Нас вместе закинули. Недели три назад. Теперь здесь, на Земле, много наших – помогли с документами и жильём. Как только Па и Ма пришли в себя и освоились, они сразу погнали меня за тобой. Добирался сюда попутками. Но в общем недалеко, миль пятьдесят. Поехали!

И мы поехали. По пути он рассказал свою историю, очень похожую на мою. За исключением того факта, что Синий Па и Жёлтая Ма теперь стали преступниками уже в глазах собственной семьи. С того самого момента, когда в желтом хохолке взрослеющего братишки появились первые синие волоски. Он ничего не знал о предшествующей истории – ему сказали только, что был сын, но утонул, купаясь в море. Однако брат чувствовал возрастающую напряженность в семье и сам стал нервничать. В результате в знак протеста он сбрил свой хохолок – и получил тот же результат. Второй мутант в семье – катастрофа, которую скрыть уже невозможно. Даже если попытаться повторить вариант с фиктивным утопленником, взаимное доверие внутри Семьи уже непоправимо нарушено. И тогда Фиолетовый Па предложил уйти всем троим нарушителям, чтобы сохранить жизнь и возможность создать новую семью четверым оставшимся.

– Наверное, попробуют разыграть вариант с тройным утоплением, – сказал брат. – Скажем, я тонул, а двое родителей пытались меня спасти и тоже погибли.

– Бог им в помощь и удачного семейного переформатирования, – равнодушно заметил я. – Далеко еще?

– Да уже почти приехали. Вон за той рощицей поворот прямо к нашему дому.

За поворотом оказался стандартный коттедж в посёлке загородного типа. «Хорошо устроились», – подумал я, вспомнив свои первые одинокие дни в прибрежном парке, когда я мог надеяться только на самого себя. А брат уже вылез из машины бежал к коттеджу, что-то радостно крича. Я не понял, что – от волнения заложило уши. На крыльцо вышли мужчина и женщина. Вначале я их не узнал, из-за париков. Потом что-то сильно толкнулось в самое сердце.

– Привет! – хрипловато сказал я. – Ну что, поедем смотреть внуков?

Синий Па улыбнулся, а Жёлтая Ма, конечно, разрыдалась. Я обнял обоих и неожиданно для себя заплакал. А в сторонке стоял мой младший братишка с разноцветным ирокезом и улыбался во весь рот. Улыбался сияющей, солнечной улыбкой нашей Жёлтой Ма. Потом мы все вместе пошли домой.

О НЕ-ЛЮДЯХ

Высокие технологии

Зевс был не в духе.

– До чего измельчал народец, – с отвращением пророкотал он и бросил вниз пару молний. Не прицельных, просто чтобы немного развеяться.

– Расшевелить их надо, – тут же подскочил Гермес. – Можно, папа?

– Сиди тут. Знаю я, как ты расшевеливаешь. Потом последствий не оберёшься. Ещё шандарахнут по Олимпу бешеным атомом – тут нам и конец. Вам-то уж точно, а я на Марс переправлюсь или, скажем, на Венеру. – Он сладострастно ухмыльнулся. – Погрею старые кости.