Все сказки не нашего времени

– Бред!

– Не больший, чем тот мир, в котором вы сейчас живёте. Давайте сядем и поговорим. Меня зовут Сергей, а с остальными вы потом познакомитесь. Пойдемте, вот сюда. Кофе у нас есть, и бутерброды тоже. Прошу прощения за мистификацию с «маслицем», но это своего рода отборочный тест.

Что рассказал Сергей

Значит, так. Реалии сегодняшнего дня: полная изоляция от остального мира, карточная система для населения, промышленность и сельское хозяйство – по минимуму, образование и здравоохранение практически отсутствуют, общество атомизировано, власть абсолютная и неконтролируемая. Никакой перспективы, только постепенное самоуничтожение. На это, думаю, как раз и рассчитывали те, кто поставил Купол над Россией. Ручки марать не хотели, гуманисты. Видно, решили: сами сдохнут. И правильно, между прочим, решили, так оно и будет, если не вмешаться. Вот мы и вмешиваемся. Кто «мы»? Содружество свободных учёных. Свободных и от правительства, и от окружающего невежества.

Изнутри изолированную систему переделать невозможно – надо выйти за ее рамки. Мы выйдем единственно возможным путем – по шкале времени. Невозможно? Да что вы, Виктор! Такие работы начались, и весьма успешно, ещё во время второй мировой. И у американцев, и у нас. Строго засекречено, конечно. Кстати Купол – из тех же разработок, он не энергетический, он, скорее, временной. Мы уже сейчас можем попытаться его разрушить, но что это даст? Наши идиоты сразу же начнут кидать атомные бомбы – и тогда не только Россию сметут к черту, но и остальной мир основательно загадят. Нет, Купол трогать нельзя. Надо изменить реальность, чтобы Купола вообще не поставили, из-за ненадобности. Изменить задним числом. Потому что прыгать по временной шкале можно только в прошлое – оно уже существует, а будущего пока нет, прыгать некуда.

В принципе, мы можем сделать прыжок хоть сегодня – всё готово. Попадаем в нужную точку во времени – точку бифуркации, и начинаем действовать. Только никто не знает толком, как. Да, у нас помимо физиков, математиков и программистов есть историки, социологи, экономисты, политологи – но многие решения придется принимать вслепую, на основе интуитивного понимания протекающих процессов и их взаимосвязей. Каскады положительных и отрицательных обратных связей… С этим надо справляться на новом, непонятном пока уровне – иначе притянет старый аттрактор, и существующая реальность воспроизведет себя снова, с некими вариациями, но в основном воспроизведет. То, что Стругацкие называли «гомеостатическое мироздание». А это означает – цитирую: «Воевать против законов природы – глупо. А капитулировать против законов природы – стыдно. В конечном счете – тоже глупо. Законы природы надо изучать, а изучив, использовать. Вот единственно возможный подход». Что касается нашей проблемы, не имеет смысла просто сменить одну траекторию на другую из ветви, принадлежащей старому аттрактору – нужно перейти к новому аттрактору. Вот это наша основная задача. Этим вы и будете заниматься.

Почему именно вы? Очень просто: для смены аттрактора нам нужны особые люди, и вы – из таких особых. Конечно, не случайно. Мы навели справки. Вы были не просто учёным – нестандартным учёным вы были, плохо вписывались в рамки утвержденных программ, существующих мнений и подходов. Ориентировались исключительно на реально наблюдаемые явления, а если общепринятые мнения плохо им соответствовали, тем хуже для мнений. Вы предлагали свои интерпретации, но не держались за них. Короче, вы тип свободного исследователя с неутолимым любопытством и тягой к пограничным исследованиям. «Бифуркация, аттрактор» – для ваших коллег пустые слова, а для вас это базовые понятия, потому что на собственном физико-химическом опыте вы убедились, что именно так устроен мир, по таким законам он развивается. Вы – синергетик, причем не наученный, а милостью божьей. А что мозги размагнитились, это дело поправимое: жизнь заставит, и мы поможем. Тем более, что мозги ваши существенно помолодеют после прыжка.

Да ничего мы не знаем точно! Можем только предполагать, на основании теоретических разработок и пробных экспериментов. Да, в том числе и на людях. Нет, они не вернулись – связь потеряна. Единственно, что установлено: тот, кто родился позже точки прыжка, пропадает из камеры перехода. А тот, кто был уже тогда, он… как бы это сказать… оставляет свою оболочку. Мы предполагаем… нет, мы надеемся, что в этом случае происходит перенос информационного содержимого (можете назвать это душой) в уже существующую личность и их объединение. Да, это ваш случай; вы объединитесь со своим 20-летним аналогом. Что мы делаем с оболочками? Вначале поддерживали жизнедеятельность, потом перестали. Они никогда не возвращались.

Вот и всё, что я хотел сказать вам сейчас. Детали узнаете на инструктаже, если решитесь. На раздумья вам дается один день. Если надумаете – приходите сюда в воскресенье, в 12 часов. И помните: там вы нужны. Остальное решать вам. А сейчас – хотите экскурсию в лабораторию? Ребята отвезут и всё покажут. Вот и отлично, поезжайте с ними, к вечеру вернетесь. Заодно и познакомитесь с группой. Всего хорошего, Виктор Александрович. Надеюсь увидеться с вами послезавтра.

Суббота, 22 мая 2027 года

Увидел во сне дом своего детства и юности, папу и маму… Надо сходить на кладбище, попрощаться. В этой реальности, или вообще – без разницы. Хочу снова сказать им, что помню и люблю, и так будет всегда и везде. Не забыть оставить талоны соседке! Пусть старушка порадуется. Скажу, что уезжаю на лето в деревню, на подножный корм.

Воскресенье, 23 мая 2027 года

Опять снился дом и родители. Чёрт! Ну почему я так уверен, то вернусь в свой дом на Скорняжном, в свои 20 лет?! А ведь я уверен… Ну всё, поехали!

*****

Инструктаж

Здравствуйте, друзья! Меня зовут Лев, я главный координатор сегодняшнего прыжка. До вас были пробные прыжки, вы – первый массовый десант с конкретным заданием. Координаторы групп уже ввели вас в курс дела, повторяться не буду. Моя задача – дать вам дополнительную информацию, чтобы вы могли оценить все риски и смогли отказаться, если найдете их чрезмерными. Нам нужны только добровольцы, только энтузиасты, которые знают, на что идут и какую цену готовы заплатить. Честно говоря, мне цена кажется незначительной по сравнению с перспективой вырваться из-под Купола и, возможно, помочь выбраться всей стране. Но я должен оставаться «здесь и сейчас», вместе с нашим научно-исследовательским ядром, потому что ваша миссия может оказаться безрезультатной, если не хуже… Но не будем о грустном. У вас впереди замечательное приключение! Я вам завидую.

Теперь о рисках. Основной риск в том, что мы слишком многого не знаем – нет экспериментального подтверждения. Возможно, наши модели слишком упрощены, хотя грубым приближением они уже не являются. Мы знаем, что прыжок, в принципе, осуществим. Мы почти уверены, что можем настроить камеру с точностью до полугода, и что вся группа попадает в одну и ту же реальность с точностью до секунды. Мы почти уверены, что эта реальность является предшественницей нашей, из которой будет совершен прыжок. Дальше идут предположения. Вы уже поняли, что временем большой бифуркации, той, которая дает возможность сменить аттрактор (в просторечии – вырваться из заколдованного круга) является период так называемой «перестройки», точнее, с Чернобыльской аварии до семидесятилетия октябрьского переворота, то есть, с 26 мая 1986 года до осени 1987 года. Вас забросят на 5 лет раньше, в 1981, чтобы вы успели адаптироваться, разработать подходящие методы для определения момента большой бифуркации и подготовить необходимые структуры для осуществления самого перехода. С вашим интеллектом и разнообразием специальностей это всё решаемо, но проблема в том, что мы не знаем, как воздействует на человека сам прыжок.

Вы уже знаете – добровольцы не возвращаются, оболочки не в счёт. Предполагается, что прыжок по времени вперед запрещен по фундаментальным причинам. Предполагается, что люди, родившиеся позже времени прыжка, встраиваются в реальность как новые личности, а те, кто уже существовал тогда – они сливаются со своим аналогом. Насколько безболезненно происходит такое слияние (если оно вообще происходит), мы не знаем. Старшая подгруппа, то есть люди 1955-1960 годов рождения, испытает это на собственной шкуре. Мы надеемся, что вы станете молодыми людьми 20-25 лет, сохранив при этом память последующих 46 лет жизни и стремление выполнить свою миссию – хотя бы потому, что в том или другом будущем предстоит жить вам и вашим потомкам. Эта подгруппа, назовем их «укоренёнными» будет служить на первых порах опорой младшей подгруппе 1990-2005 годов рождения, «пришельцам», аналогов которых нет в прошлом. Мы на всё на это надеемся, но что будет на самом деле – узнаете после прыжка. Если вообще узнаете.

Сейчас вы разойдетесь по своим группам и получите последние инструкции от своих координаторов: что делать «укоренённым» и «пришельцам» непосредственно после прыжка. Потом часовой перерыв на получение «пришельцами» документов, денег и соответствующей одежды. Времени достаточно, чтобы окончательно решить, готовы ли вы к прыжку. Те, кто решит остаться, собирайтесь вон там. Сопровождающие выведут вас на поверхность. Если захотите, можете потом присоединиться к нашему научно-исследовательскому ядру. Правда, не могу гарантировать, что после прыжка эта реальность не изменится. Я ничего не могу гарантировать. Просто надо действовать. У нас уже нет времени.

*****

Раннее летнее утро. Комната перегорожена шкафом на две неравные половины; в меньшей на диване спит юноша. Солнечный луч добирается до его правого глаза, ползет дальше. Юноша приоткрывает глаз – на стене старые фамильные ходики и отрывной календарь. Он фиксирует: 6 часов, воскресенье 20 июля 1980 года. Он думает: «Надо же! Почти не промахнулись. Хорошо, что слияние произошло во сне. Интересно, это у всех «укоренённых» так? Скоро узнаю. Оказывается, ничего страшного: этот юноша всегда жил во мне-старике (он всегда это знал), теперь я-старик живет во мне-юноше. Немного странно, но привыкну – это ведь тоже я, только в других обстоятельствах. И с дополнительным опытом. Купол. Какая гадость!» Юноша легко и бесшумно (не разбудить родителей!) спрыгивает с дивана (как здорово быть в молодом, тренированном теле!). Одеться, застелить постель, ванная, кухня – и на улицу! Время до встречи (12 часов, правая колонна у входа в Парк Культуры, каждое воскресенье) ещё есть. Он идет по летней Москве своей молодости, наслаждаясь свежим утренним ветерком. «Не отдам ее упырям! И ещё – у меня обязательно будут дети и внуки. И я сделаю все, чтобы они не узнали ни смуты, ни революции, ни Купола!»

*****

Понедельник, 17 мая 2027 года

Ярко-зеленое весеннее утро. Мужчина в спортивном костюме выбегает из парка на детскую площадку перед старым, но любовно отреставрированным домом. Малыш лет пяти, завидев его, бежит навстречу.

– Дедушка! Я на леталку с Павликом, можно?

– Давай, Дениска, только не уходите с площадки никуда. Я скоро, только в магазин забегу.

– Дед! Мне мороженое, «Московское»!

– Хорошо. Павлику тоже?

– Нет, мама сказала, что он немножко простудился, и ему нельзя мороженого. А в Музей Времени мы пойдем?

– Это вы уже с папой договаривайтесь. У писателей режим свободный, а меня через час в лаборатории ждут.

– Ну-у-у, с тобой интереснее.

– Не могу, Денис. Всю эту неделю буду очень занят. А давай я тебе лучше на ночь сказку расскажу. Тоже о времени. Идет?

– Страшную?

– Очень страшную, но конец очень хороший. Надеюсь… Ну, беги к Павлику. И не уходите никуда!

Он снова вбегает в парк по другой дорожке, ведущей к магазину. Через лужайку, где в его первой реальности стоял склеп-убежище. Они никогда не пытались раскопать это место, и он не знает, лежит ли там, глубоко под землей, оболочка его старого тела. Зато он точно знает, что в той, первой реальности из аварийного дома за его спиной скоро выйдет пожилой обрюзгший человек с палочкой и по разбитому асфальтовому покрытию подойдет к тому месту, где изнутри слабо светится прошлогодняя щель.

Виктор Александрович, завлаб Института Времени, вообще многое знает в силу своей профессии и опыта. Многое, но далеко не все, конечно. Это его не тревожит: он профессионал и исследователь, а эмоции в науке противопоказаны. Но все же один вопрос неотвязно мучает его уже 47 лет: почему этот старик был так уверен, что «выпрыгнет» молодым в своем Скорняжном, откуда он знал, что вообще куда-то выпрыгнет?! «Я бы, наверное, не решился, – думает завлаб. – Я бы струсил. Правда, у меня не было Купола… И у меня нет аналога в Институте Времени в другой реальности. А может, все-таки есть?»

– Эй, кто там подсматривает? – орёт он на бегу, запрокинув голову в небо.

Он не ждёт ответа и лишь слегка улыбается раскату грома: конечно, это просто гроза. Первая весенняя гроза 2027 года. Может быть, роследняя гроза в этой реальности.

Вечер во Флоренции

Туристы – странный народ. Вот я, к примеру. Страшно люблю путешествовать, поэтому раньше, когда был в исходном состоянии, каждое лето улетал за рубеж хоть на несколько дней, насколько позволяли финансы. Весь остальной год я предвкушал свой летний бросок: читал путеводители, рыскал по интернету, выбирал маршруты. В некоторые города меня тянуло вернуться, но большинство оставалось одноразовым восхитительным воспоминанием…

Я с наслаждением перебирал города Земли, как сейчас перебираю чётки из тяжёлого маслянистого оливкового дерева, и меня почему-то совсем не занимало тогда почему я так мало знаю свой собственный город. Да ничего я в нём и не знал, кроме мест своего детства и юности и тех достопримечательностей, куда водили наш класс для «культурного развития». Наверное потому, что тех далёких времён я возненавидел коллективные экскурсии, да и достопримечательности тоже. Но всё изменилось, когда поднялся «железный занавес» и я открыл свой личный туристической сезон. Теперь я сам мог выбирать куда ходить и что смотреть. Своими глазами увидеть те страны, с которыми был «знаком» с детства: от Греции, родины богов и героев, до Америки, страны золотоискателей и индейцев.

Тем летом меня неудержимо потянуло во Флоренцию. Надо сказать, что в предыдущем году я уже побывал здесь, проездом из Рима. Пары часов между поездами мне хватило, чтобы попасть в плен этого невероятного города. А ведь я просто прогулялся по улицам – благо вокзал Санта-Мария Новелла «въезжал» прямо в город, в его исторический центр. Тогда я успел пройти только от церкви (той самой Санта-Мария Новелла) через радостно-величественную Соборную площадь и площадь Синьории со средневековым замком до знаменитого моста Понте де Веккио – и обратно. Этого оказалось достаточно: я поклялся сюда вернуться. Не забыть клятву было легко: в московских снах я вновь бродил по Флоренции и просыпался с улыбкой на губах и тянущей тоской в сердце.

Чтобы не стоять в очередях, которых достаточно навидался во время той предварительной прогулки, я заранее заказал билеты в Капеллу Медичи, галерею Академии и галерею Уффици. Все сеансы на утренние часы, чтобы меньше народу, и на свежую голову. Я специально ограничился одним музеем в день: меня слегка насторожила непонятная и возрастающая с каждым днём тяга вернуться. Тем более, что в сети я наткнулся на упоминание о странной особенности этого города. Оказывается, Флоренция считается самым опасным для туристов городом в смысле сохранения психического здоровья – на неё приходится аномально высокое число гостей, госпитализированных с острым психическим расстройством.

В первое своё утро во Флоренции я отправился в Капеллу Медичи. Там всё и началось.

Двухголовая Капелла – большой купол и поменьше – состоит из Капеллы Принцев и Новой Сакристии. Эта последняя создана Микеланджело, и нацеливался я именно на неё. Однако попасть туда можно было только пройдя мимо Капеллы Принцев. Не заглянуть в неё по пути к Микеланджело казалось глупым: ведь я читал в сети множество восторженных отзывов. Да, это оказалась невероятно роскошная гигантская шкатулка, попав в которую неосторожный турист рисковал завязнуть надолго, как муха в блюдечке с мёдом. Восхищённые глаза требовали смотреть ещё и ещё – на пол и стены, изукрашенные каменными узорами, на высоченный потолок с возносящимися фигурами на фресках.

Обойдя «шкатулку» в третий раз, я почувствовал себя достаточно опустошённым, чтобы без затаённого страха (а вдруг все эти восторги фанатов Микеланджело окажутся пустышкой?) перейти в Сакристию. Контраст был разительным: разноцветная роскошь – и предельная простота. Только белое и чёрное. Четыре обнаженные фигуры возлежали попарно на двух саркофагах: Ночь и День, Утро и Вечер. Мрамор был как живая плоть, каждая фигура вызывала… Не могу подобрать слова, да и слов не требовалось – это был какой-то другой уровень общения, мне ещё незнакомый. Я просто переходил от фигуры к фигуре и впитывал исходящее от каждой послание, даже не пытаясь расшифровать его.

Завершив круг, я вновь подошёл к Вечеру. Меня удивила разница между головой статуи и её телом. Разница в обработке поверхности. Великолепное, свободно раскинувшееся тело выглядело совершенно человеческим – с переливающимися друг в друга мускулами под безупречно гладкой кожей. Но вот голова… Я знал, что это автопортрет, только немного исправленный – Микеланджело выпрямил свой нос, перебитый еще когда он был подростком, обучавшимся искусству ваяния в садах Медичи. Но почему тогда он не отполировал голову так же, как и тело? Кстати, голова Дня выглядела ещё более «незаконченной» – грубые контуры и лишь намёк на взгляд, требовательный и грозный. В то же время головы двух женских фигур – Ночи и Утра – были отделаны столь же безупречно, как и тела. Почему именно мужчины – Вечер и День – остались «незаконченными»?

Стремясь понять послание скульптора, я приблизился к Вечеру насколько позволяло ограждение, и попытался поймать его взгляд. Удивительно, но первоначально лишь намеченные глаза становились всё более определёнными и живыми, и скоро мы уже смотрели прямо друг на друга. Слегка испугавшись, я попытался отвести взгляд – и не смог. Тут я уже испугался по-настоящему, а потом испуг перешёл в панику, когда стены (я их видел боковым зрением) растворились и вернулись изменёнными. Я оказался в «шкатулке», наподобие той, откуда пришёл, только поменьше. Неторопливо растворилась и она, а потом две «декорации» стали сменять друг друга с возрастающей скоростью. Я почувствовал, что теряю сознание, и только тогда сумел разорвать зрительную связь с Вечером.

Ко мне уже спешил смотритель, до того незаметно сидящий на стуле у противоположной закрытой двери. Я смущённо пробормотал: «Thank you, I’m OK!» и вышел в ту же дверь, откуда пришёл – единственный открытый вход и одновременно выход. «Не хватало только чтобы меня взяли в Сакристии, вроде того спятившего туриста, которого повязали на Понто де Веккио» – повторял я про себя, почти бегом выбираясь из Капеллы.

На улице мне сразу полегчало. Хотя было жарко, я даже озяб немного в своей насквозь промокшей от пота летней рубашке. Но лёгкая ткань быстро просохла, да и окружающее вошло в обычные рамки: узкие средневековые улочки, заполненные туристами, переходили в уютные перекрёстки и площади, украшенные дворцами, церквями и изваяниями. Вскоре я перешёл на обычный шаг и огляделся. Я оказался на площади Синьории напротив Палаццо Веккио, где и провёл следующий час, сидя в кафе. После второго бокала вина и третьей чашки кофе я совершенно успокоился. «Избыток зрительных впечатлений», – поставил я диагноз и прописал себе послеобеденную прогулку по садам Боболи.

Позже, когда я бродил по аллеям великолепного парка, неприятное чувство, что меня каким-то образом поймали в ловушку, отравляло прогулку и мешало безмятежно наслаждаться изысканной красотой ландшафта. Я припоминал, что в прежних своих странствиях никогда не испытывал ничего похожего на сегодняшний утренний срыв. Раньше, когда мозг уставал от многочасового созерцания произведений искусства или красот архитектуры – он просто переставал воспринимать новое, и я понимал, что на сегодня хватит. Откуда такая стремительная и ненормальная вовлечённость? Слово «ненормальная» мне не понравилось, и я до одури выгуливал себя по парку, а после его закрытия – по темнеющим улицам Флоренции. Вернувшись в отель, я принял душ, повалился в постель и мгновенно заснул.

Обычно я не запоминаю своих снов – они улетучиваются через несколько минут после пробуждения. Этот сон был иным. Я бы и хотел его забыть, но не мог. Я открыл глаза в огромном зале – это была церковь, украшенная великолепными фресками. Одну я узнал сразу, по репродукциям. Мазаччо, «Собирание подати», церковь дель Кармине. Группа художников сидя на стульях копировала фреску. Картина обычная для Флоренции. Но вот что было необычно – то, как они одеты. Не джинсы и футболки, а длинные свободные рубахи и … боже мой, колготки, лосины? Я вспомнил полузабытое слово «рейтузы». Я подошел поближе и обнаружил вторую странность: молодые художники, почти мальчики, переговаривались по-итальянски, но я всё понимал, хотя совсем не знал языка!

Самый маленький из копировальщиков сидел сбоку, и всё пытался отодвинуться от своего соседа – это был молодой, прекрасно сложенный щёголь, который, казалось, не столько занимался рисованием, сколько желал пообщаться с приятелем. Тот отвечал всё более раздражённо и резко.

– Да, ты рисуешь лучше меня – так не мешай мне поучиться.

– Ты совсем загордился, Микеланджело, попав во дворец! Раньше ты льнул ко мне, я был центр твоей вселенной…

– Ты никогда не был центром моей вселенной, – изумился младший.

– Был! А теперь твой центр Лоренцо Великолепный. Такой большой человек. А ведь раньше это я был для тебя большим человеком, хотя бы признай это, предатель!

– Чем больше человек, тем больше вони! – не удержался Микеланджело.

Я знал, что будет дальше, но не мог сдвинуться с места. Тем временем молодой щёголь резко вскочил (его стул отлетел в сторону), притянул к себе тщедушное тело обидчика и ударил его кулаком в лицо, прямо в глаза. Тот рухнул на пол. Потекла кровь и что-то белое из разбитого черепа.

– Это неправильно! – закричал я. – Торриджани разбил ему нос, только нос!!!

Никто меня не услышал. К упавшему кинулись его товарищи и старик-учитель («Бертольдо» – подумал я). Старик наклонился к телу, а потом яростно крикнул в лицо остолбеневшему Торриджани: «Что ты наделал!» Тот круто развернулся и выскочил из дверей церкви.

Потрясённый, как в тумане, я наблюдал начавшуюся суматоху: выбегали и вбегали люди. Наконец Микеланджело подняли и унесли. Церковь опустела. Остался только Бертольдо. Он неожиданно повернулся ко мне и приблизился.

– Вот так умер мой лучший ученик, мой пропуск в бессмертие. Не будет Пиеты и Давида, Моисея и Вечера – ничего не будет.

– Чушь, – возразил я, – всё это будет. Я точно знаю.

– Да? Тогда поговорим завтра, – ответил Бертольдо. И растворился, вместе с церковью.

«Чушь!» – повторил я, проснувшись следующим утром, моим вторым утром во Флоренции. «Сейчас позавтракаю и пойду к Давиду!»

Раннее утро было чудесным: радостная синева безоблачного неба, лёгкий ветерок и полупустые улицы, которые только готовились к наплыву туристов. Я чувствовал себя великолепно. Если вчера Флоренция и нанесла мне рану – она же её и залечила. Я наслаждался прогулкой и был уверен, что ничего плохого и странного сегодня со мной уже не случиться. А вчерашний морок и сон – это была просто акклиматизация. Очень уж необычный город. Совершенно новый для меня опыт. Да, крыша слегка поехала, но теперь прочно встала на место.

Я вышел на соборную площадь – поприветствовал сияющую громаду Собора с его устремлённым к небу кружевным порталом, обогнул дворец Риккардо-Медичи и по via Cavour вышел прямо к церкви Сан-Марко. Во времена Микеланджело это был монастырь, и именно здесь угнездился Савонарола, монах-проповедник, разрушитель Флоренции. Тот самый, который сжигал на кострах предметы роскоши и греховные произведения искусства – а на его вкус почти всё жизнерадостное искусство флорентийцев было греховным. Он сумел заразить жителей своей злобой и нетерпимостью. Лоренцо Великолепный умер, Микеланджело бежал и вернулся лишь через много лет. Вернулся, чтобы создать Давида – символ возрождённой Флоренции. Я шёл к Давиду, который хранился теперь в Академии, в специально построенной для него ротонде. Я шёл к Давиду!

Немного не доходя до Сан-Марко, я свернул направо и вскоре уже входил в фойе галереи Академии. Обменяв свой ваучер на билет, я вступил в коридор-галерею, уставленную по бокам мраморными статуями по пути к венчающей галерею ротонде Давида.

Давида не было. Не было и самой ротонды – коридор оканчивался обычным залом, вернее, перпендикулярным коридором, увешанным картинами с классическими сюжетами: снятие с креста, вознесение, и так далее. Всё же сон меня подготовил – сознания я не потерял, только сердце ухнуло вниз, потом вернулось на место, колотясь сильно и быстро. Чтобы успокоиться, я уселся на лавочку в коридоре с картинами и тупо уставился на группу у подножия креста, живописно демонстрирующую свою скорбь. «А раньше вы где были?» – злобно прошипел я им и занялся собственными проблемами.