скачать книгу бесплатно
наглухо замкнутое на себе сознание Ляли, то именно вот этот бесстыдный пересказ того, как это
было у других, чего она так опасалась прежде. Но теперь, когда она была надёжно вакцинирована
от чужих душевных инфекций своей собственной – тем, что она ощутила вчера, лёжа под ним, –
чужие злоключения потеряли для неё всякую опасность. Лилька, войдя во вкус, продолжала
ораторствовать на любимую тему, и Ляля с некоторой оторопью поняла, что ей, наверное,
повезло, если сопоставлять её опыт с тем, что описывала Лилька, иллюстрируя свою лекцию
примерами многочисленных подруг. Ляля, наконец, откупилась от посягательств подруги на
подробности одной лаконичной фразой: «Если твои подруги-бедолаги не врут и их лишали
девственности вот так, как ты рассказываешь – какие-то любители-самоучки, слесари-
интеллигенты, – то тогда мой вчерашний Роман, судя по всему, виртуоз». Само слово «виртуоз»
погрузило Лильку в ещё большую ажитацию, но Ляля молчала, как цельный в своем
моралистском характере ковбой из бескрайней Монтаны, которого не расколоть на допросе с
пристрастием ни одному нечистому на руку шерифу.
Роман и на самом деле был виртуозом – и она осторожно, постепенно убедилась в этом,
опровергнув для себя это лукавое прилагательное «вчерашний». Нет, он постепенно стал для неё
и «сегодняшним» и «завтрашним», потому что она небрежно, будто походя, продолжала
назначать ему встречи раз в неделю, уже не притворяясь, что ей нужно что-то ещё, кроме этого…
Чтобы он аккуратно, без надменности и суесловия учил её в постели. Этот выбор мог показаться
странным, ибо в повседневной жизни и на вечеринках, куда она ради светского протокола
появлялась хватить очередную порцию масонско-альпинистских мудростей и тайком сравнить
себя с девушками в шерстяных юбках и джинсовых куртках на голое, без лифчика, тело, он
токовал как тетерев в брачную пору и потому мало отличался от остальных. Все эти вечеринки,
болтовня, все эти встречи-пересечения с аспирантами, эмэнэсами, горновосходителями,
стройотрядовцами, работниками НИИ и закрытых номерных «ящиков» являлись для него
природной средой обитания, экологической нишей для подотряда хищников-мужчин с
претензиями на интеллект. Но в сексе он раскрывался с другой стороны – как умелый скрипач,
который проделывает такие чудеса мастерства и берёт такие ноты, что можно было только
восхищаться… или учиться. И она, внутренне поражаясь тому, как судьба, смеясь, снова и снова
уготавливает ей роль ученицы, теперь вот и в самом интимном, в этом, послушно и с интересом
училась, стараясь не думать о том, что бы сказали родители, узнав о таких «уроках». А Роман,
подобно Пигмалиону и, похоже, чувствуя себя таковым, лепил из неё женщину. Он руководил ею
и одновременно давал свободу, чутко улавливал все движения и тактично корректировал: здесь
ты поняла меня, вошла в такт, а вот здесь – фальшь, перебор, не ту ноту взяла. И Лялька слушалась
и повиновалась. И старалась, как первая ученица.
До того, как это случилось, ей думалось, что секс – это какие-то акробатические
упражнения, сопровождающиеся приятными ласками. Ну а теперь, когда он нежно и в то же
время сильно и требовательно приникал губами к её соскам или ласкал там, или просто трогал в
таких местах, где к ней прежде не прикасался никто и никогда, Ляле казалось, что она взмывает
куда-то в поднебесье. Новые, какие-то взрослые ощущения волновали её и оставались в памяти
на весь день, на всю длинную неделю, вставали перед мысленным взором на лекциях и
семинарах, пугая яркостью видений и неуместностью. А главное, теперь у неё была тайна,
которую никому, кроме Лильки конечно, она не собиралась раскрывать. И ещё: она научилась
быть двуличной! Оказалось, что секс – это тот водопад, излучина двух полноводных рек, где
сливаются воедино два самых сильных потока жизни – искренность и лицедейство, реальность и
игра в неё.
Постепенно втягиваясь в игру, в это шпионское двуличное существование, она откровенно
играла с Романом, изображая страсть. Подставляя под град поцелуев лицо, она внутренне
подсмеивалась над ним: «Прямо-таки Love-maсhine, а не человек». Впрочем, он сам её этому
научил, наверное, ведь все его ласки были хорошо поставлены, отрежиссированы и уж точно
многократно отрепетированы с другими – в этом она не сомневалась! Она пыталась представить
себе, как ведут себя с ним те другие, с янтарными бусами из Прибалтики на шее и шерстяными
свитерами, под которыми плескались их тощие, без лифчика, груди? Снимали они эти бусы перед
этим? Или нет? И как, интересно, он начинал прелюдии с ними? Так же, как и с ней? С конфетных
словесных сладостей, неизменно произносившихся с лёгкой хрипотцой в голосе,
перемежающихся просьбами-наставлениями – что, куда, как быстро? И его ласки и поцелуи во все
эрогенные точки, о существовании которых Ляля, к стыду своему, узнала именно от него, Романа…
А у тех, других – эрогенные точки где? Сильнее или слабее, чем у неё? И соитие – как это выглядит
не с ней, а с другой женщиной? Её подмывало спросить об этом, инстинкт первой ученицы толкал
поднять руку и задать вопрос – но, конечно, это было немыслимо! Да, он был много опытнее её,
как книгочей, через руки которого прошла целая библиотека. А она только-только научилась
читать эту книгу, с книжным же именем «Роман» (ещё одна усмешка судьбы!). Она ещё в
восхищении шевелила губами, произнося строчки и всё ещё поражаясь тому, как из маленьких
буковок складываются слова и фразы. Но внутренний женский гонор шептал ей, что есть и другие
книги, и их тоже предстоит прочесть! С каждой неделей этих сексуальных свиданий в ней росла
уверенность: она уже взрослая, опытная женщина, знающая многое «о них», этих непонятных
существах, этих инопланетянах, так выразительно окидывающих её нескромными взглядами на
улицах и в метро. И она тоже стала смотреть на них другими глазами.
А тут ещё Лилька, неугомонная в поиске идеального самца, приставала к ней с вопросами
в стиле анкетирования: ну, а этот как? в твоём вкусе или нет? а почему нет? а ты-то, дурочка, что –
думала, что они все одинаковы? а для тебя что самое важное?
В довершение ко всему Лилька навязала ей ежедневную игру – просмотр украдкой
гипотетических кандидатов на улице и в метро по дороге домой из института на предмет
интуитивного определения: а каков он в постели? И они, как две норовистые козы, вдруг согласно
начинали отрицательно мотать головами из стороны в сторону в знак полного отторжения
кандидата, или столь же нелепо утвердительно кивали головами, вызывая вопросительные взоры
других пассажиров. Впрочем, сплошь и рядом они расходились во мнениях, чаще всего Ляля,
штудировавшая реалии американской жизни по журналу «Тайм», который ей исправно поставлял
Жора из спецхрана, объявляла что-то типа «коллегия присяжных не пришла к согласию» – ей
претили многие кандидаты, на которых Лилька готова была без колебаний броситься. И Лилька, в
притворном раздражении восклицала:
– Ну, раз нет консенсуса, обвиняемый считается невиновным, то бишь, несмотря на свою
кажущуюся преступную неказистость, весьма и весьма… Ничего ты в мужиках не понимаешь,
росомаха! Это же кусок секса!
***
Всю жизнь приходится делать не то, что хочется, а то, что нужно. Прямо-таки как в той,
давней уже остроте из КВНа: «Чем надои отличаются от удоев? Тем, что в них есть слово “надо”»!
Боже, сколько он за свою жизнь переделал дел по принципу «Не хочется, а надо!» А, с другой
стороны, если подумать, в этом всегда оказывался какой-то потаённый смысл.
А тогда, в 1972-м, это что было? Тоже ведь божий промысел! Ведь не хотел он ехать в
Чегет – тем более что на лыжах стоял, может, второй раз в жизни. В Донбассе снег не норма, а
погодная аномалия. А гор и подавно нет. В общем, ехать и позориться совсем не хотелось. Да и
экипировки не было. Пришлось покупать за последние деньги этот жуткий совковый спортивный
костюм из шерсти, на котором красовалась надпись «Спартак», что ли? Да, именно «Спартак». И
ещё та бежевая польская куртка – совсем не в тон. «Как я одевался тогда… Как вспомню, так
вздрогну!»
И ехать совсем не хотелось, но почему-то было ощущение – «надо». Да и какой смысл
сидеть в Москве в пустой общаге? А в Изотовке три недели после сессии тоже делать нечего. И он
полетел с приятелями на ИЛ-18 – том самом, четырёхмоторном, который теперь только в хронике
увидишь. Кстати, очень надёжный самолёт. И как планер, и по моторной группе. В случае отказа
мог на двух двигателях долететь. Правда, думать о таких вариантах не хотелось. Полувыстывший
