скачать книгу бесплатно
него из рук спичечный коробок и швырнуть на пол в угол, а за ним и незажжённую свечку. Он, уже
не колеблясь и не отвлекаясь на условности, ринулся к ней. Оставалась последняя ремарка в
сцене: она, прежде, чем поддаться его страстным поцелуям, всё-таки успела шепнуть, что
совершенно неопытна и у неё никого не было. Правда, она забыла упомянуть, что ей ещё не
исполнилось восемнадцати…
Роман, похоже, пришёл в восторг от её признания – Ляля почувствовала это благодаря
своей женской интуиции, хотя внешне он сдерживал себя и как будто даже притормозил – по
крайней мере, его руки заскользили по её спине медленнее и осторожнее, чем до этого.
– Ты только не переживай, всё будет замечательно. – Голос, который он не стал понижать
до шёпота, звучал тихо, но явственно в абсолютной тишине квартиры, будто ручей в лесной чаще.
– Из нас двоих опыт у меня. Это как в горах на восхождении: важно не только что делать, а когда и
как.
Он аккуратно, стараясь не задевать ее спину пальцами, расстегивал лифчик на её спине,
будто открывая альпинистский карабин. Погружая её лицо в свою бороду и целуя в губы, в
перерывах уговаривал:
– Я знаю, как и что делать там… Тебе не будет больно, не бойся. Только слушайся меня.
Она послушно гнулась в его объятиях, невнимательно реагируя на ласки его рук и поцелуи,
стараясь не стесняться, когда он нежно и в то же время сильно и требовательно стал приникать к
её грудям губами, чуть покусывая соски и вгоняя всё её тело в какой-то вселенский озноб. При
этом она старалась не пропустить того мгновения, когда он войдёт в неё, боясь и ожидая
одновременно. Но он вовсе не торопился – он целовал её, спускаясь всё ниже и ниже, словно Том
Сойер, добросовестно красящий кисточкой забор, и шептал ей какие-то конфетные, чуть ли ни
детские нежности.
Он ласково раздвинул ей ноги в бедрах, и она инстинктивно напряглась, ожидая главного.
Но парень был слишком хитёр и искушён, он совсем не торопился и не нервничал, как нервничал
тогда тот восьмиклассник, с которым она просто целовалась по указанию бутылочки. Роман, снова
придвинув к ней лицо, на котором даже в полумраке старой комнаты пылал румянец, шептал ей
на ухо недосказанности, сопровождая этим несвязным словесным комментарием ласкательные
движения своих пальцев там, где она потихоньку начинала оплывать крупными капельками
прозрачной влаги, словно индийская свеча, которую они так и не удосужились зажечь.
Он незаметно убрал руку оттуда, и она снова напряглась в ожидании, но Роман, обнимая
её теперь обеими руками, тем же негромким голосом, который, однако, явственно разносился по
всей комнате, сказал:
– Я ожидаю тебя и никуда не тороплюсь. И ты тоже не спеши. Скажешь мне, когда ты
готова.
Она послушно мотнула головой, ощущая, как он аккуратно прислонился к ней там и стал
нежно тереться, соскальзывая из разреза губ вверх на ее лобок и дразня её контрастом твёрдой, пульсирующей в возбуждении плоти и мягких, податливых округлостей, которые тоже
прижимались к ней, норовя забраться в ложбинку её губ.
Он снова и снова проделывал с ней один и тот же трюк, чередуя эти твёрдые и мягкие
прикосновения, и она понимала, что он терпеливо ждёт её, но при этом тоже ощущает что-то
потустороннее, от чего идёт озноб по всему телу. И когда его податливые округлости, завершая
очередной цикл, прижались к ней снова, она, понимая, что делает ему приятное, раздвинула ноги
как можно шире, влекомая больше нестерпимым любопытством, чем желанием, ну, и
благодарностью к нему за его терпение, наконец решилась и шепнула ему:
– Да, я готова! Прямо сейчас!
И он, вознаграждая себя за долготерпение, в этот раз нырнул глубже, а потом медленно,
но без остановки заскользил по влажной тропинке для того, чтобы, уже не церемонясь и не
обращая внимания на её слабую преграду, прорвать её одним сильным рывком, который
отозвался гримасой боли на её лице, вторгнуться в неё глубоко и вонзаться снова и снова, пока
она, ошеломлённая, старалась не сомкнуть ноги и держать их так же широко, встречая его всякий
раз толчком бедер вперёд и навстречу. И эти распахнутые навстречу ему бедра почти сразу
сломили его, он с первобытным стоном вырвался из её плена, чтобы расплескать всё сверху по
ней – по её ногам, по смятой простыне и одеялу.
Роман, будучи галантным любовником, конечно, повторил всё на бис, перед этим нежно и
тщательно смыв с неё в старом, хлещущем во все стороны душе следы своей нетерпеливой
страсти и даже специально поменяв простыню. В этот раз он мог позволить себе долго держаться, когда они слились в единое целое, и старательно доводил её до оргазма, который она, возможно, и испытала, по его настойчивой просьбе закрыв глаза и всё более похотливо вслушиваясь в тихие, с хрипотцой модуляции голоса, которым он описывал, не до конца называя вещи своими
именами, что именно он делает с ней и каким образом. Этот словесный комментарий почему-то
возбудил её чуть ли не больше, чем его умелые движения, и она, стыдясь сама себя и не в силах
замолчать, тихонько зарычала-застонала и впала в какой-то кататонический ступор на несколько
секунд.
Остальное не запомнилось вовсе. Она с опустошённой головой, под впечатлением от
пережитого, но не в силах вспомнить ничего в деталях, да и не стараясь особенно, выбралась из
его квартиры и на автопилоте, бессознательно добралась домой. Дома Ляля так же машинально,
как ехала в метро, отправилась в ванную под душ – не расхлябанный, как у него, а бьющий
аккуратной водной лейкой в одном направлении из гэдээровского смесителя на гибкой
змеевидной трубке, аккуратной и упорядоченной, как её жизнь до сегодняшнего дня. Она
прошлёпала мокрыми ногами по пути из душа, чтобы снять трубку телефона, который мелодично
трезвонил в прихожей, – ей вдруг показалось, что это звонит Роман, забывший сказать ей ещё что-
то важное, что они сегодня пропустили там, в его постели, но вовремя вспомнила, что у него нет и
не может быть её номера телефона. Из трубки выпрыгивал синкопирующий, как у Пресли,
Лилькин голос, словесные перепады которого сводились к одному вопросу: «Ну что? Новости
есть?» И Ляля, перекормленная ощущениями, бесцветным голосом сказала: «Есть. Хорошие. С
подробностями и фоторепортажем. Но только в завтрашних газетах. Сейчас устала – не могу. И
родители вот-вот нагрянут». Лилька издала торжествующий вопль Пятницы, увидевшего
Робинзона, и наконец-то отключилась.
А Ляля, в домашнем халате и с дежурным учебником в руках, приготовилась встречать
родителей, не в силах отделаться от загадочной и совсем неуместной фразы из китайской
даосской притчи тысячелетней давности, которую слышала на последнем сборище умников-
альпинистов от аспиранта-китаиста и которая вне всякого контекста снова и снова лезла ей в
голову: «Проникновение в триграмм позволю себе считать делом, достойным чертей и духов».
Лилька едва дотерпела до следующего дня и после занятий, загнав Лялю в парк на лавочку
под всё ещё греющие лучи солнца, устроила ей форменный допрос в стилистике
бескомпромиссного шерифа из американских фильмов: «Как? Да что? Да сколько раз? Да какой
он у него? Да что ещё он делал?» Но Ляля, переполненная ощущениями и ещё не отошедшая от
пережитого, отвечала односложно и больше по возможности отнекивалась, чем в конце концов
вызвала взрыв шутливого негодования у подруги.
– Слушай, с тобой не соскучишься! – воскликнула Лилька с напускным отчаянием. – То ты
изображаешь из себя тургеневскую девушку, всю такую Асю в белом – ни одного поцелуя без
любви и вся такая хрень! Впрочем, всё лучше, чем эта дура из «Комсомольской правды» Елена
Лосото – такой себе Павка Корчагин в юбке. А оказывается, что ты не Ася и не Лосото, а Незнайка
из Солнечного города. Читала? Тот, которому приказали не рассуждать, а отвечать: «Да, господин, нет, господин». Понятно? А он в ответ: «Да, господин, нет, господин». А ему: «Ты что, дурак?» А он
в ответ: «Да, господин, нет, господин». Так и ты.
Но Ляля, несмотря на словесные атаки подруги, только улыбалась внутренней потаённой
улыбкой, вся оставаясь во власти того, что произошло с ней вчера, чем, кстати, безумно
раздражала Лильку, как раздражает любого человека эмоциональное отсутствие собеседника,
участвующего в разговоре лишь так, ради проформы.
И Лилька-шериф, за неимением самых свежих улик о таинствах плотской любви,
бросилась в лихорадочный пересказ старых, позаимствованных то ли от других своих подружек,
то ли из собственного богатого опыта деталей, сопровождаемый изрядной долей дидактики в
духе «вот ведь как бывает!» Если и был волшебный ключик, которым можно было отворить
