скачать книгу бесплатно
на морозе салон, стюардесса из Внуковского авиаотряда с покрасневшим от холода носом,
леденцы «Взлётные»… Боже, да было ли это? Хорошо, что припасли фляжки с грузинским
вермутом за рубль семнадцать. Редкостная гадость. Но тогда они согрелись, и мысли о посадке с
отказавшими двигателями ушли из головы весьма кстати.
Назавтра на склонах, конечно, пришлось приятелям признаться, что горные лыжи – это не
для него. Отмазка вполне уважительная: Донбасс – это, исторически говоря, Дикая степь, и по ней
если кататься, то только на лошади. Этой лошадью, которую почему-то сразу все вообразили, как
живую, он их пронял, конечно, – на лошади верхом никто из них не ездил! Кроме него, как
явствовало из его уверенного тона. Проверить эту ложь никто не мог, и они от него отстали.
Спасибо и на том, что научили лыжные крепления застёгивать да показали, как делать повороты и
тормозить на коротких горных лыжах. Хорош он был тогда – неуклюжий, в этом чёртовом
шерстяном костюме, в той совдеповской куртке… Да ещё неумело скользил не вниз, а поперёк
склона, cтараясь не попадаться на глаза знакомым из МАИ.
Глава 2
«Стою на вершине…»
Новый, 1972-й год и окончание сессии две подружки отмечали в кафе «Крымское» на
«Парке культуры», которое завсегдатаи – сплошь мгимошники и инязовцы – именовали не иначе
как «Крым». В «Крым» сбегали с лекций, там готовились к экзаменам, обменивались
конспектами, списывали задания. В общем, там собирались все свои, за исключением редких
вкраплений цивильной публики.
Признаком «своих» были громкие, без оглядок на окружающих разговоры и здоровый
жеребячий смех без риска получить в ответ осуждающий взгляд кого-нибудь из персонажей
средних лет, которых невоздержанная на язык Лилька в присущей ей манере называла «26
бакинских импотентов», или их сверстниц, растерявших остатки сексуальности, но не утративших
желания осуждать её в молодых. Поскольку ребят там всегда оказывалось больше, чем девчонок,
Лилька постоянно устремлялась в «Крым», как стремится на свежевспаханный луг скворец в
поисках жирных отборных червяков. Вот и сейчас Лилька оценивающе осматривала
присутствующих, одновременно слушая подругу, которая оживлённо и с чувством облегчения
щебетала о своём. И немудрено – сессию сдала на пятёрки, зачёты стали формальностью. А самое
главное – в тот день с утра из «Кремлёвки» выписали, наконец, Жору.
Здорово он тогда их всех напугал – загремел с микроинфарктом, к счастью не очень
тяжёлым. У Ляли гулко, как-то потусторонне застучало в ушах, когда они вдвоём с матерью, обе в
белых халатах, стараясь ступать на цыпочках, вошли к нему в палату. Жора, обычно загорелый –
воплощение лозунга «солнце, воздух и вода» даже в гриппозной, обесцвеченной зимней Москве
– на этот раз выглядел каким-то иссиня-бордовым, а черты его лица стали резче – точь-в-точь как
на снимках сельских армян, которые Ляля видела на страницах журнала «Советский Союз». Отец
широко улыбнулся им навстречу, но Ляле почудилось, что где-то глубоко в его взгляде засели
искорки страха. И это испугало её больше, чем нездоровая бордовость его щёк. Ляля кинулась к
нему, пряча за суетливостью движений собственный страх, и, искусно интонируя армянский
акцент, шутливо восклицала:
– Послюшай, ара, видишь что бывает, когда коньяк пьёшь по-русски, по-шалтай-болтайски.
Панимаешь? Настоящий армянин коньяк закусывает, и обязательно персиком!
Жора смотрел на неё, как добрый незадачливый пёс, которого заботливая хозяйка в
последнюю минуту оттащила за тугой ошейник от края смертоносного обрыва, и Ляля вдруг
впервые почувствовала, как сильно и безотчётно она на самом деле любит отца. Всё время визита, пока Валентина подробно расспрашивала мужа о лекарствах, кардиограммах и результатах
анализов, Ляля смотрела на него будто с помощью какой-то новой, доселе не испытанной оптики
для души. Она впервые почувствовала себя в его присутствии взрослой женщиной, готовой к
ударам судьбы, а он ей представился просто мальчишкой, пусть и с лёгкой примесью седины на
висках. Наверное, Жора тоже что-то почувствовал, ощутил интуитивно, что тот инфаркт неспроста, что это какой-то сигнал свыше – пусть невнятный и не очень поддающийся расшифровке, но знак
судьбы. С присущим ему умом и проницательностью он понял: надо что-то поменять,
безразлично что, но поменять радикально. Повинуясь скорее житейскому инстинкту, чем
здравому смыслу, он пошёл на авантюрный, с точки зрения армянина, поступок – отпустил свою
взрослую дочь на Кавказ на зимние каникулы.
Ещё до своего выхода из больницы Жора раздобыл через МИД две путёвки на
горнолыжную базу в Чегете, о чём и не замедлил торжествующе сообщить Ляле по телефону. Это
прозвучало так неожиданно… Она была сбита с толку:
– Поехать вдвоём с мамой на лыжах кататься? А ты как? Оставить тебя здесь одного? Нет,
не пойдёт.
Жора на другом конце телефона жизнерадостно выдал своё любимое «отнюдь нет», и
Ляля окончательно убедилась в том, что у него дела пошли на поправку.
– Нет, Лорис-Беликова, дитя солнечной Армении! Предлагаю тебе поехать с твоей
подружкой – как её, Лилей. Созвонись с ней к вечеру – мне нужно путёвки выкупить в профкоме
до конца недели. Заодно и лыжный костюм свой опробуешь – тот, австрийский, красный. А то мой
подарок уже два года в шкафу без дела валяется.
И вот они сидят в кафешке вдвоём, Лиля и Ляля, предвкушая отъезд на Кавказ, и
провожают уходящий год полусладким шампанским и пломбиром с арахисом. После каждого
глотка Ляля слегка морщится (она пьёт только брют), а Лильке – в самый раз. На неё вдруг
нападает безотчётное веселье, и она, давясь от приступов смеха и разбрызгивая шампанское на
ворот водолазки, рассказывает Ляле, как на днях мучилась над составлением индивидуального
комплексного плана по учебной и общественной работе.
– Представляешь, пристал этот комсорг группы: все давно отстрелялись, одна ты, видите
ли, не сдала. У него кличка – Элвис, а знаешь почему? Делает себе такой кок с пробором и
псевдобаки, как у короля рок-н-ролла. Я ему на ватмане написала каллиграфическим почерком:
«Обязуюсь проштудировать три источника и три составные части молодёжного движения на
Западе – секс, наркотики и рок-н-ролл». И вторым пунктом: «Обязуюсь совратить Элвиса в
приемлемое для него время». Видела бы ты, как он покраснел! Даже испариной покрылся!
Лиля опять закатилась смехом, так что на них стали оглядываться сидящие за соседними
столиками молодые люди.
– А что, неплохая идея, кстати, – задумчиво сказала Ляля. – Насчёт плана на будущее, тем
более комплексного, не уверена: будущее всегда теряется в тумане. А вот подвести итоги года
можно. Достижения года: окончание школы, поступление в институт и потеря девственности.
Фильмы года: «12 стульев», а из западных – «Декамерон», на закрытом просмотре видела. Книга
года, пожалуй, «Никогда не люби незнакомца» Гарольда Роббинса – я в подлиннике прочла.
Дурацкий перевод названия, правда? «Never Love a Stranger» звучит куда лучше.
– Слушай, а чем у тебя роман с Романом закончился? – спросила Лиля, нарочито играя
словами, – вы после этого что, не встречались?
– Встречались несколько недель регулярно. А потом как-то нет, знаешь… Что-то в нём не
то… Хотела бы я знать, сколько у него баб было. Десятки, пожалуй… Но дело не в этом. Помнишь
сюжет Возрождения «Леда и лебедь»? Во всех картинных галереях мира есть варианты. По-
моему, даже у Микеланджело. В постели он нежный, как Лебедь; и ласки у него как у лебедя – уж
не знаю, что тут символ чего – лебединая шея крепкая и гибкая, как… – дальше сама можешь
представить; а я для него – Леда. Для него, кажется, любая… – тут Ляля запнулась, не решаясь
произнести слово, – Леда. С ним здорово, когда он тебя… – она опять запнулась, – когда он это с
тобой делает. А потом – что-то не то. Сама не знаю почему. Я тут случайно школьную программу
по литературе вспоминала и подумала: представляешь, если бы Чацкого и Молчалина соединить
в одного человека? Вот как раз Роман бы и получился. И ещё, знаешь, лучше бы он молчал.
Слишком много слов – он мне даже Пушкина цитировал как-то после этого, что-то вроде:
Она покоится в объятиях Зевеса;
Меж ними юная любовь, –
И пала таинства прелестного завеса.
