скачать книгу бесплатно
– Вас тут не стояло! – хохотнул Дюха, оттирая мелкого, курчавого и лупоглазого Изю. – Точка – и ша!
– Дай посмотреть! – бесцеремонно вклинилась Рита.
Мальчишки шарахнулись под напором ее бюста, как тюлени от ледокола. Женька угодливо вручил автомат девушке, и Сулима благосклонно кивнула, принимая подношение.
– А чё это? – затрепыхался Изя.
– «Отвали, моя черешня!» – небрежно выразилась Рита, взвешивая АК-74 в руках.
Чтобы сосредоточиться, мне занадобились ручка и листочек.
«Берем окись иттрия, углекислый барий, окись меди, что там еще… – возвращался я памятью в «святые девяностые». – Тщательно размалываем шихту, прессуем – и весь день отжигаем при девятистах градусах с хвостиком, плавно поднимая нагрев, градусов по сто в час. Снова все перемалываем, порошок под пресс, чтобы уплотнить керамику, и отжигаем «таблетки», поддувая кислород. Только остужать надо медленно-медленно, так что весь процесс затянется надолго. Придется ночью дежурить, за термометром следить, за подачей о-два… И будет нам счастье!»
Раздраженно скомкав листок, я чуть не запулил его в угол, но вовремя тормознул замах. Какое счастье, дурака кусок? Где ты его видишь? В текстурированной бляшке сверхпроводника?
Я медленно выдохнул. Всё, хватит гордыню тешить! Сегодня же поговорю с Инной. Прямо на перемене!
Словно потворствуя моему желанию, грянул звонок, отзываясь гулким эхо. «Детки в клетке» разом всполошились, загомонили, готовясь вырваться на краткую волю.
– А стрелять когда? – крикнул Сосна, дёргая молнию на пухлой папке.
– У вас сборы двадцатого. Вот тогда и постреляете, – Макароныч сгреб автоматы и сунул их в сейф. – Вольно! Разойтись!
Одноклассники повалили вон, галдя и перекрикивая друг друга, устраивая в дверях веселый затор, а я оглянулся на Инну. Девушка флегматично собирала портфель, обиженно надув губки. На белой лямке фартука, словно ранка, краснел комсомольский значок, а между бровей залегла печальная складочка.
Бросив взгляд в спину выходившему военруку, я встал – холодок струйкою стёк по хребту.
– Инна, я ни в чем не виноват перед тобой, – заговорил с чувством, подбираясь ближе. – Наташа – просто моя знакомая! Зимой я ей серьезно помог и с той поры мы не виделись. А тут вдруг встретились! Ну, обрадовалась девушка, ну, бросилась целовать… И что с того? Я никогда тебя не обманывал, ты же знаешь, и люблю одну тебя… Я…
Инна стояла тихая, будто потухшая, и вдруг с силой швырнула портфель на парту.
– Не знаю! – тонко выкрикнула она. – Не верю! И не люблю!
Я метнулся на перехват, обнял, прижал к себе.
– Ну, что ты такое говоришь! – забормотал, торопясь высказаться. – Инна!
– Пусти! – девушка яростно вырывалась. – Пусти сейчас же!
Высвободив руку, она влепила мне пощечину.
– Ненавижу! – исказились ее вздрагивающие губы. – Ненавижу тебя!
– Да постой же… – я с силой обхватил извивавшуюся Дворскую. – Ну, послушай же ты меня!
– Пусти, сказала!
Сдавшись, я молча отступил. Девушка схватила портфель и выбежала из класса.
А меня скрутило такое отчаянье, что я не справился с собой – горючие слезы так и брызнули. Безобразно скривив лицо, упрятал его в ладони, и плечи мои жалко затряслись. Я шипел, ругался шепотом, но ёдкая влага по-прежнему жгла мои глаза. Все кончено!
В душе разверзался космически-черный провал, лишая надежд, утягивая мечты за горизонт событий…
– Ну, вот зачем? – прорывалось навзрыд. – Зачем?
Я стоял, горбясь и шмыгая носом, ладонями возя по щекам. Прилив амока схлынул, оставляя по себе тоскливое безразличие и опустошенность. Все кончено… Пусть.
Спасибо Насте – положила в кармашек пиджака выглаженный носовой платок. Мягкая ткань впитала горючую мокроту, отирая зудящую кожу. «Умылся бы, спаситель СССР!» – подумал с изрядной порцией желчи.
Выцепив сумку, я поплелся в туалет.
Вечер того же дня
Первомайск, улица Революции
Дворовые качели монотонно, уныло скрипели и ржаво взвизгивали, мотаясь под весом голенастой девчонки. Остывающий воздух ворошил ее пушистые волосы, а распущенный алый бант полоскался вымпелом то за худенькой спинкой, то перед довольным личиком.
– Ин-на-а! – доплыл мамин зов. – Домо-ой!
– Еще пять мину-уточек!
– Домой, поздно уже!
– Иду-у…
С силой притянув стальные ворота гаража изнутри, я нервно махнул рукой, срывая злость на выключателе, заляпанном краской. Да будет свет.
Резкая вспышка из тесной каморки, которую дядя Вова называл «комнатой отдыха», раскаталась желтой ковровой дорожкой, загоняя мрак в темные углы.
В гаражном боксе было тепло и даже уютно – гудел огонь в самодельной «буржуйке», изгоняя застоявшуюся волглость. Красный накал жарил в печные щели и отражался мятущимися бликами на пыльных экранах сломанных, полуразобранных телевизоров, что прогибали полки стеллажа напротив.
Еще б «Москвич» стоял на смотровой яме для полного антуражу, но не получалось у семьи Гариных «накопить и машину купить», как взывала реклама в сберкассе. То-олько тысчонку подсоберем – дачу надо строить. Опять начинаем откладывать. Стойко держимся полгода – и тут новый соблазн. «А не махнуть ли нам в Крым?»
Конечно, махнуть! Коктебель, Ялта, Севастополь! Число полученных впечатлений обратно пропорционально сумме сделанных накоплений…
– Ничего, будет и на нашей улице праздник… – прокряхтел я, водружая на верстак механический реликт – пишмашинку 34-го года выпуска.
«Ундервуд Универсал» обошелся без сложного ремонта. Так только – винтики подкрутил, пружинки заменил, отчистил буквенные колодки, подтянул, смазал и – вуаля. Главное, бумаги не коснуться, не наследить. Лист я вставлял в хирургических перчатках, а вот колотить по клавишам удобнее «голыми» пальцами.
Самиздатовцы, что перепечатывают брехливые эпохалки Солженицына, уверены: отпечатки литер всех пишущих машинок хранятся в КГБ. Вот и писаются от страха, заслышав неурочный звонок в дверь. Зря мокнут – все шрифты не учтешь, да и кто мешает их перебить? Что я и сделал, кстати, а то мало ли…
Разогнав тяжкие мысли, роившиеся в голове, будто мушня над вареньем, присел на табуретку в позу пианиста – и заерзал: а дверь?..
«Конспи`гация, конспи`гация и конспи`гация! – как завещал великий Ленин…»
Выглянув из «комнаты отдыха», я убедился зримо – мощный засов задвинут, враг не пройдет. О, окно же еще! На улице смеркается, а у меня тут яркая лампа-соточка…
«Господи, как же ты мне надоел…» – подумал утомленно.
Я плотнее прикрыл ставни, вводя режим полного затемнения, и вернулся на табурет, умял седалищем неровно вырезанный кусок истрепанного поролона.
– Чучело… – буркнул, адресуясь к себе, и заправил чистый лист полупрозрачной папиросной бумаги. Подметное письмо! Все, как в книжках про «попаданцев».
Поправив лист, я стянул перчатки и защелкал клавишами, посматривая, не кончается ли строка – это тебе не ворд-процессор, переноса не будет, лишь механизм звякнет жалобно, и все – вышел за поля.
Надо успеть дотемна выдать «аналитическую справку» по арабо-израильскому конфликту. Хочется еще и Африканский Рог зацепить, но тогда у меня не письмо получится, а бандероль.
Дергая рычаг интервала и вовремя перебрасывая каретку, я печатал:
«Уважаемый Юрий Владимирович!
Извините за рубленый телеграфный стиль – экономлю место.
Мне одному известны губительные последствия советской внешней политики. Мы продолжим нести потери – репутационные, финансовые и человеческие – если не перестроимся. Нам, СССР, выгоден курс на деконфликтацию с Западом – он принесет значительные «мирные» дивиденды (например, существенно сократит расходы на оборону). Для зачина скажу, какой линии должна бы придерживаться КПСС на Ближнем Востоке.
Необязательно «дружить» с Тель-Авивом, но будет полезно занять хотя бы нейтральную позицию в арабо-израильских разборках – официально. А неофициально – разваливать ФАТХ и Организацию освобождения Палестины, не гнушаясь ликвидациями; всячески способствовать присоединению к Израилю Западного берега реки Иордан, Иерусалима и Сектора Газа; развивать мультикультурность в общей среде евреев и арабов. Это все должно стать долговременной программой замирения. Но есть и актуальная задача – тайно поддерживать партию труда «Авода» и ее лидеров – Голду Меир, Ицхака Рабина, Шимона Переса. Цель – не допустить прихода к власти в 1977 году блока «Ликуд» и «ястреба» Менахема Бегина, который покончит с социалистической ориентацией Израиля, пусть и слабовыраженной…»
Я размял пальцы. Ох, уж этот мне Ближний Восток! Истоптанный перешеек между полудикой Африкой и разноликой Азией, безрадостная пустыня, выжженная солнцем, за которую упрямо цеплялись древние народы, чьи имена стерлись прежде Ветхого завета. Люди гибли за эту землю обетованную с начала времен – под безжалостным накатом фараоновых колесниц, от заржавевших на крови римских клинков или убийственных пулеметных очередей. Здесь лакомо шелестят нефтедоллары и туго-натуго завязываются мудреные узлы противоречий, распутать которые не в силах ни один смертный. А я все-таки попробую…
«…Юрий Владимирович, предлагаю установить двухстороннюю связь, – набрал я под конец. – Получаю от вас шифровку по радио с вопросами – и отсылаю письмо с ответами. Ну, или делаю закладку. Одноразовый шифроблокнот, раздерганный на странички, прилагается. Буду на приеме по субботам, ровно в три часа дня…»
Я снова натянул перчатки, умял листочки письма и вложил их в конверт с хвастливыми буквами «АВИА». Двадцать против одного, что чекисты ухватятся за вариант «Спрашивайте – отвечаем». Подсуетятся – и денька через три я приму сообщение «номерной радиостанции» из Москвы-матушки. Как Штирлиц.
– Чтоб ты еще придумал, – забрюзжал я в манере старого, сварливого деда. – Тоже мне, нелегал из будущего выискался…
Открыв лязгнувшую печную дверку, раздраженно пошурудил кочергой, мешая тлеющие угли. Дымный амбрэ сгоревшего антрацита нахлынул, перебивая земляной запах картошки – я еще на каникулах поднял корнеплоды из погреба и пересыпал в ящики. Пусть «картопля» постоит в тепле, ростки выпустит. На Дальнем Востоке мы этот «второй хлеб» в мае сажали, а на Украине самое время – конец апреля. Скоро на дачу…
Выключив свет в «комнате отдыха», осторожно сдвинул засов. Солнце закатилось, и кисейный сумрак уравнял сияние с тенью, бессовестно утаивая краски. Лишь последний свет зари цеплялся за одинокую тучку в вышине, заставляя ее стыдливо алеть да наливаться нежным румянцем. Луч бледнел, пока не угас, и хмара тут же поскучнела, подурнела, распухая в серую кучёвку.
– «Изнемогла… – пробормотал я, следя за гульнувшим облачком. – Из жара страсти вернулась вновь во хлад и явь…»
Вечерняя свежесть одолела теплоту, и я поднял воротник куртки – озяб после прогретого гаража. Никого вокруг, даже голосов не слыхать, только за окнами пересветы – люди пищеварили, любились или смотрели хоккей по телику, как там чехи шведов лупцуют.[6 - Как раз шла трансляция матча с чемпионата мира по хоккею между сборными Швеции и ЧССР.]
Заперев дверь, я не спеша пошагал к ресторану «Южный Буг», что угловатой массой глыбился впереди. Из фигурных форточек приглушенно доносилась разухабистая музыка – народ гулял на свои трудовые.
Узким проходом-щелью, где держалась знобкая сырца, я выбрался на улицу Шевченко – будто шагнул с околицы сонной деревушки в центр не спящего мегаполиса. Здесь горели узорные чугунные фонари, чередуясь с ветвистыми каштанами. Пульс вечернего города частил – от вокзала долетали гулкие зовы диспетчера; желтея окнами, отходил скорый поезд, а к остановке на углу подкатывал канареечного окраса «ЛиАЗ», утробно взрыкивая мотором и некультурно пшикая тормозами.
На улице – людно и суетно. Еще час, от силы, и она опустеет, лишь последние автобусы будут проворно сновать, нетерпеливо впуская в гулкое нутро запоздавших пассажиров. А пока первомайцы суматошно отоваривались или спешили домой. Лишь влюбленные парочки никуда не торопились – брели сами по себе, наслаждаясь погожим вечером и друг другом.
Я нахохлился и пошагал к площади Ленина. Ближайший почтовый ящик – между книжным и кинотеатром им. Луначарского – пропустил, уж больно оживленное место. Поберегусь.
Ближе к площади света убавилось, и я, как бы между делом бросил письмо в синий ящик, висевший у дверей магазина «Ткани».
Сразу захотелось прибавить шагу, уйти поскорее, скрыться, но я осадил себя – не надо выбиваться из общего размеренного ритма.
И потащился дальше, почти физически ощущая, как сверлят спину недобрые взгляды. Тускло взблескивая фиолетовым, целятся объективы «Аякса-12» или «Цинии», запечатлевая странного юнца, подходящего под описание объекта «Миха»… Ой, да ну их всех!
Послание здорово отвлекло меня, заняло важным делом, а теперь, вместо отдыха и покоя, вернулись переживания.
Я вдруг ощутил гнетущее одиночество. Словно вернулся в полузабытое, почти нереальное будущее, где тихо старился. Где развелся с любимой женщиной, похоронил отца, а между мной и матерью, между мною и сестрой наросла мертвая зона отчуждения.
За месяцы, проведенные здесь и сейчас, в «светлом прошлом», я привык к старому новому бытию. Мне было приятно выполнять «работу над ошибками» – исправлять огрехи, сделанные в «бывшей жизни» и не допускать очередных житейских помарок.
И все же вернуться в семьдесят пятый насовсем не получалось. Я по-прежнему ощущал себя «гостем из будущего», этаким добрым оборотнем, который лишь притворяется своим – сыном, братом, одноклассником. А вот когда полюбил Инну, мое двоившееся «Я» как бы слилось, прошедшее время стало для меня настоящим. Но не навсегда…
Поморщившись, я поймал себя на том, что стою у ворот «военного двора». Отсюда виднелся лишь краешек окна пятой квартиры – там горел свет, нагоняя розовые тени. Наташа была дома.
«Можно зайти в гости, девушка только обрадуется… – воровато шмыгнула юркая мыслишка. – Мне даже уговаривать ее не придется, Наташка сама начнет ко мне приставать…»
Я вздохнул.
«Если ты сейчас пройдешь к «военному дому», все так и будет, – подумал кисло. – Что, хочется? Тянет, да? Вот только после ты уже никак не оправдаешься ни перед Инкой, ни перед собой…»
Раздраженно передернув плечами, я направил стопы домой.
Среда 16 апреля 1975 года, день
Узбекская ССР, Наманганская область
Громадный «Ил-76» летел почти пустой – в гулкой грузовой кабине поскрипывал рессорами маленький «УАЗ-469», прозванный «бобиком», чистенький и ухоженный, как будто только с конвейера, а на жестких диванчиках, тянувшихся вдоль бортов, дремали два пассажира – она и Ершов.
Марина вытянула стройные ноги, «зачехленные» безразмерными пятнистыми шароварами, и откинулась на подрагивавшую стенку. Смежила веки, но глаза не хотели закрываться. Девушка вздохнула.
Когда в Первомайск заявился генерал-лейтенант Иванов, «главноначальствующий» в Управлении «С» ПГУ,[7 - Управление «С» Первого главного управления КГБ занималось нелегальной разведкой. Однако полномочия генерал-лейтенанта Б.С.Иванова были куда шире – он занимал должность 1-го заместителя начальника ПГУ.] она насторожилась. Если этот волчара возьмется за поиски Миши, то надо быть начеку – у Бориса Семеныча может получиться. Но едва Марина изготовилась отвечать на действие противодействием, как ее вывели из игры!
«Срочно вылетаете в Узбекистан, товарищ Исаева, – серьезным тоном сказал Борис Семенович. – Вы и товарищ Ершов. В Ташкенте вас будут ждать еще двое – Умар Юсупов и Рустам Рахимов, люди проверенные. Вы – командир спецгруппы. Действовать под видом геологов, и действовать жестко, Марина Теодоровна, как на фронте! Ершов малость партизанил в Йемене, вы – в Колумбии и Никарагуа, так что вспоминайте навыки. Надо брать «языка» – берите! Ликвидировать – ликвидируйте! Вам разрешены все прямые действия…»
Марина кивала невозмутимо, а душу разрывало надвое. Хотелось, очень хотелось снова выйти «на тропу войны», зачистить отечественную мразь! Но и тревога за Мишу не покидала – как он тут один, без «Роситы»? Переживай за него теперь…
Правда, и вся первомайская группа распалась, не она одна покинула милый городишко на Южном Буге. В старой усадьбе на улице Мичурина остались лишь трое – Славин, Верченко да Вальцев, играющий Миху для завзятых театралов из Лэнгли.
Немного успокаивало, что Иванов убыл в тот же день, оставив за себя Синицына. Игорь Елисеевич силен, но Миша сильнее…
– Не спишь?
– А? – Марина вырвалась из своих размышлений и опустила взгляд. Встрепанный Ершов сидел напротив, протирая глаза.
– Не спишь, говорю?
– Выспалась, в общем-то, – сухо ответила «Росита». – Долго еще?
Зевая, Гриша посмотрел на часы.
– Подлета-аем… Знаешь, до меня только сейчас дошло, почему именно нас перебросили на «хлопковое дело»… – он протяжно зевнул, да с хряском, отчего смутился и забормотал: – Информация наверняка от Михи, а круг посвященных не должен расширяться…
– Похоже, в общем-то, – кивнула Исаева, делая вид, что ничего не заметила. – А тебя не смущает, что нам выдали «лицензию на убийство»?
– Ничуть, – серьезно ответил Ершов. – Ты ушла когда, я насел на Елисеича. Мно-ого забавного узнал! В солнечном Узбекистане такое творится, что стыдно звать его советским!
