скачать книгу бесплатно
– Мне нужно поговорить с твоей дочерью.
Дарья Тверская, дочь Эрнеста Тверского, вышла на улицу.
Она чувствовала себя одинокой. Даша – единственная раковая клетка, одинокая и безнадёжная. Малюсенькая опухоль не может разрастись. А ведь какой огромной она могла бы стать! Никому не нужна онкология, поэтому этой клетке нужно оставаться одинокой и обособленной. Такова сущность Даши – раковой клетки в организме общества.
Злые люди, родители-хирурги точат скальпели, пытаясь срезать эту самую клетку скальпелем. Чик-чик! – и одним злом меньше.
Но она больше себя чувствовала деепричастным оборотом, чем раковой клеткой. Она, вечно обособляемая и одинокая внутри запятых.
Сегодняшней ночью она отключила телефон и легла спать. Даша начала сверлить потолок усталыми глазами. Она слышала, как храпит отец, как тикают мамины часы кухне. Она напрягла мозг, словно телепат, пытающийся сделать потолок прозрачным и увидеть звёзды. Взлететь на кровати и устремиться к ним. И какой трепет чувствовать даль этих звёзд. Какой трепет ощущать, что ты не один, что где-то за миллион световых лет есть кто-то, кто тебя поймёт. И тянешь руку к звёздам – к сияющим глазам самого Бога.
Она почувствовала, как моча проситься выйти из неё. Даша напрягала мозг, но потолок не исчезал. Не судьба…
Даша встала, направилась к ванной и вошла в туалет. «Раз уж все спят, то нечего закрывать дверь», – решила она и опустилась на унитаз. Холод пластикового стульчика обдал её бёдра. Она расслабилась, и тёплая моча струёй понеслась по мрамору. Она вытерлась бумагой, надела трусики и открыла двери.
У порога чья-то твёрдая рука схватила её за волосы и выдернула из туалета. Она с глухим криком врезалась в стену в коридоре. Из глаз покатились серебряные слёзы. Рука не отпускала.
– Папа! Пожалуйста, не надо. Я больше не буду…
Ногти впились в её голову сквозь поросль запутанных волос. Она почувствовала, как заструилась кровь. Даша открыла глаза и увидела не отца, а мать. Разъярённую мать с пылающим, жарким дыханием.
– Мама, прошу, не надо!..
– Ты не охренела?! Нет?! – Она ударила её руками, ногами по съёжившемуся в калач телу. – Мы так стараемся для тебя, из кожи вон лезем, а ты! Ты! Ты! тупая дура!
– Пожалуйста, мама…
– Тебе что уши вырвать?! – Мать схватила за пунцовые уши дочери, налитые кровью. – Я вырву их, поняла, сучка?!
– Помогите!
Она ударила кулаками по лицу дочери.
– Заткнись, слышишь?! Попробуй только кричать, а отец всё равно не услышит. Он спит мертвецким сном.
Даша вмиг предположила, что отец мог притвориться спящим.
– Сучка тупая! – Она сделала повторную оплеуху, и Даша сдержала крик, застрявший комом в горле.
Мать что-то говорила про Бога, сама захлёбывалась рыданиями, причитая: «Господи Боженька, я так боялась согрешить перед тобой… но как же мне ещё воспитывать дочь?.. Боже, прости меня грешную…».
Ещё два раза она ударила Дашу, понесла её за волосы и швырнула в комнату.
– Ты думаешь только о себе, эгоистичная тварь.
С этими словами мать захлопнула дверь.
Даша залезла под кровать, чтобы наутро мать её не и снова не избила. Она зарыдала. Закрыла ладонями глаза, видя сквозь потолок космос, усеянный сияющими звёздными очами.
Она обнаружила, что сидит в классе. Обнаружила и то, что её слёзы текут по щекам, когда она встала и отвечала на вопрос. Весь класс смотрел, как она стоит, молчит и плачет. Её руки судорожными движениями теребили подол юбки.
– Извини, Даша, но ты можешь ответить, – сказала учительница истории, молодая смуглая девушка. – Почему убили Павла l? И зачем совершили дворцовый переворот против него?
Она не отвечала.
Когда учительница произнесла «убили», Даша увидела картины прошлого: мать, схватившая её за волосы, дотошные крики и наркотическая вспышка на вечеринке. Она стояла как вкопанная в землю, застыла в ступоре и плакала. В это время учительница, смотревшая в книгу Василия Ключевского, перевела взгляд на девочку:
– О Боже, Дашп. Что с тобой?
Она не отвечала.
Учительница встала, отложила в сторону учебник. В классе начались многоголосое шушуканье и неуёмная тревога. Даша слышала любой шорох, шёпот каждого одноклассника. Между тем, слёзы капали и капали.
– Боже мой, что с тобой, Даша. Ответь! – Учительница схватилась за девочку, потрясла её легонько.
В классе увеличился шум, и учительница впервые за три года работы в школе закричалая:
– ТИШЕ!
Воцарилась гробовая тишина.
– Что случилась, Даш? – Она обняла её, и ей стало не по себе от мысли, что мать так её никогда не обнимет. – Хватит, успокойся, пожалуйста. – Учительница погладила её по волосам, поцеловала, и Даша не выдержала.
Она закричала, вырвалась из мягких, тёплых объятий и выбежала из кабинета.. В коридоре слышалось эхо её рыданий. Между тем, дверь скрипела, чуть приоткрытая.
Через двадцать минут прозвенел звонок, и все ученики собрали вещи и пошли искать Дашу.
Она сидела в туалете и рыдала. Прохожие люди, входя в сортир и видя рыдающую Дашу, либо уходили, испугавшись, либо спрашивали, что произошло. На второе Даша кричала им, чтобы те проваливали к чертям собачьим.
И вот, в туалет зашли семеро одноклассников.
– Ну, привет, плакса, – начала первая из них – мерзкая девочка по имени Настя. Она одевалась в короткую юбку и красила губы в кислотно-алый цвет. Настя всегда опаздывала в школу. Шумела на уроках, болтала с подругами и водилась со старшеклассниками. К ней прилип стереотип, что она – плохая, развратная девочка. Что, конечно, не всегда так. Она могла учиться на четвёрки-пятёрки, но из-за ветра в голове почти забила на учёбу.
– Останьте от меня, – прохныкала Даша, вытирая слёзы.
– Может, действительно дадим ей уединиться, – сказала Катя, староста класса.
– Ещё чего, – вставила Аня, закадычная подруга Насти. – Может, научим её хорошим манерам?
– Неплохо было бы, – сказала Настя.
Три девочки отошли от толпы, предвещая, что события повернуться не самым лучшим образом.. Осталось четыре самых отбитых дур из класса. Яна – правая рука Насти. Света – левая рука Насти. Карина и Женя – любительница мазохизма, причинявшие себе увечья и кайфовавшие от этого. Их объединяет пристрастие к унижениям и травле.
Настя плюнула в волосы Даши, размазала харчу и ударила по затылку. Она съёжилась, принимая плевки со всех сторон.
– Может, хватит? – вмешалась Катя, с которой Даша общалась в интернете.
– Тебе какое дело, Кать? Ты же сама мне на геометрии сказала, что послала Дашу куда подальше! – ответила Яна.
И Катя смолкла.
– Дашенька, вот, что мы для тебя уготовили. – И они вылили на голову Даши содержимое мусорного ведра. – Как тебе? Приятно купаться в говне?
Света вытащила пачку «Мальборо», выудила сигарету и зажгла её. Заплясали рыжие язычки пламени, повеяли сизые струйки дыма. Она вдавила горящую сигарету сначала в себе кожу, потом в предплечье Даши. Она закричала, извиваясь от боли, как гремучая змея на раскалённом песку. Девочки держали её за руки и ноги, уже успели спустить с неё колготки, готовя новую сигарету для Даши. Агнец для жертвоприношения. Сигарета шипела, вдавливаясь в вены и кожу, а под ней кипела кровь.
– Ну как тебе, Дашенька? Будешь ещё плакать на уроках? Плачь, плачь, – шептала Настя в преддверии стянуть у неё трусики, чтобы и под ними оставить огненные иероглифы.
И внезапно раздался испуганный крик:
– О Боже, что здесь происходит?! – Уборщица нагрянула в туалет с пустым ведром и тряпкой. А говорила же русская примета, что баба с пустым ведром предвещает беду.
– Сваливаем!
Они бросили сигарету, понеслись к выходу и сшибли с ног уборщицу.
А Даша, рыдая, осталась лежать в туалете.
Эрнест работал в историческом факультете преподавателем. Сейчас он сидел в кабинете директора, положив ногу на ногу и пристальным взглядом изучая начальника.
– Эрнест, я, конечно, понимаю тебя. То, что случилось с твоей дочерью… ужас… но…
– Никаких «но», Виктор Альбертович, – возразил Эрнест. – Это моя дочь, я должен разобраться.
– Ох уж ваши дочки. Никакого прока от них.
– Извините, – он наклонился к нему, едва сдержавшись от того, чтобы схватить Виктора Альбертовича за его вельветовую галстук-бабочку. – Вы не знаете и понятия не имеете, каково это быть отцом дочери. Я знаю, у вас нет дочки… Да и сам вы женоненавистник.
– Ох, мне не надо слушать вашу блажь, Эрнест Захарович. Да и как вы смеете мне возражать. Кто вас заменит на сессиях?
– Кто-нибудь да заменит!
Он вскочил со стула, и полы его бежевого пиджака развеялись в воздухе. Встал и Виктор Альбертович, седовласый мужчина с тучным весом. При каждом движении дрожали его дебелые складки. Он едва не опрокинул дубовой стол, где лежала кипа документов и книг.
– Вы знаете, что я могу вас уволить, Эрнест Захаро…
– И увольте!
С этими словами Тверской захлопнул дверь перед выпуклой физиономией директора. Виктор Альбертович услышал тяжёлые шаги в пустом коридоре. В его пухлых ладонях хрустнула ручка, и цепкая чернила кляксой измазала стол.
Он сел в такси.
Эрнест и не заметил, как через тринадцать минут оказался в кабинете директора школы в компании соцпедагога. Кабинет директора пестрил множеством наград: различных медалей и грамот в деревянных рамках. На широких полках лежали толстые книги. Сам директор школы – бородатый мужчины лет 40—50, но удивительно сохранивший былую молодость на 25—30 лет – стучал ручкой по столу, создавая невероятное напряжение в помещении. Эрнест оглянулся, посмотрел на соцпедогога. Кроткая, миниатюрная женщина лет 25—30 с короткими до плеч жиденькими волосами. Она отвела взгляд. Голова – сердцевидной формы с контурами круга, глаза – узкие (в крови преобладают азиатские черты), и аккуратный, ухоженный носик. Эрнест посмотрел на сидящих людей. По левую сторону – её дочь, вся опалая и красная от слёз. По правую сторону – девочка-эмо.
– Извините, вы в порядке? – спросил директор, кашлянув. Он почесал бороду и повторно спросил: – Извините, но с…
– Да-да, – ответил Эрнест. – Что случилось?
Его язык заплетался, путался в гортани, словно бы стягиваясь в узел. Речь выходила скороговоркой.
– Итак, – откашлялся директор. – Ваша дочь ни с того, ни сего начала плакать. Учительница пыталась успокоить её, но она убежала в туалет. Что ж, а следующие фрагменты этой истории нам расскажет Анастасия. Кхм, передаю слово ей. Прошу, – директор повернулся к девочке-эмо. Она теребила застёжку своей толстовки.
Эрнест последовал примеру директора и повернулся тоже к ней. Девочка-эмо съёжилась от колких взглядов взрослых, сверливших её физиономию. Ссутулившись, сгорбившись, она промямлила с неуверенностью: «Я… я…». Неловкость. Смущение, возникающее, когда взрослый вызывает у подростка чувство ответственности.
(не надо убегать от ответственности настя мы знаем что тебе неловко так что прекрати кто поливал дашу говном из мусорного ведра плевал в харю и жёг сигаретой за это можешь ответить почему почему)
– Девочка, вытащи язык из задницы, – сказал Эрнест.
Несмотря на грубость, директор и соцпедагог не обратили на фразу никакого внимания.
Настя смотрела на пол, изучая свои тряпичные кеды. «Что будет, если об этом узнает отец? Или мама… Он же меня изобьёт до смерти» – размышляла Настя. «Раньше об этом нужно было думать», – ответила совесть. – «В преддверии зайти в туалет нужно было думать об этом». А ногти продолжали кромсать толстовку.
– Настя!
– Я… я… – Она с трудом подняла голову. Её глаза наполнились слезами – серебряными бусами. Бусы покатились из глаз, задев иссиня-чёрную, нефтяную тушь. Слияние природы и творения рук человека – слёз и чернил.
– Кончай комедию, – не выдержал Эрнест.
– Извините, но так нельзя… – начала соцпедагог.
– Что ты сделала с моей дочерью?! – Он вскочил, схватил за узкие, опалые плечи Насти и начал трясти. Слёзы, серебряные бусы, сильнее смешались с чёрной тушью и побежали тёмными речками по щекам. И будь те настоящими бусами, как из той сказки, где красавица плакала жемчугами, они бы со звоном покатились по полу. Весь пол заполнился бы жемчужными бусами.
Директор оттолкнул Эрнеста, и тот врезался об стену.
– Это девочка что-то сделала с моей дочерью! – прокричал Эрнест, с трудом сдерживая эмоции. – Даша, – Он просмотрел на дочь, молчавшую на протяжении всего спектакля. – Что происходит?
Трагикомедия переходила то ли к кульминации, то ли к развязке. Даша не читала пьес, чтобы разбираться в композиции трагедий. Но ситуация накаливалась, и если она примет участие, не внесёт в лепту в это панибратство, то всё кончится печально.
– Она начала поливать меня мусором, пыталась сделать мне больно сигаретой! – и Даша не выдержала и тоже заплакала.
– Извини… извини.
– «Извини» сказала, и всё, что ли? – разъярился Эрнест. – А представьте, что бы случилось с моей дочерью, если бы они вообще её убили. А я знаю, что это тварь может это сделать. Вы посмотрите, что она сделала!
– Тише! – начал директор.
– Может, мне в суд подать на неё и её родителей? Где это видано, чтобы дети так жестоко обращались со сверстниками. Озверели совсем!
– Нет, никакого суда. Всё останется за пределы этих стен, моего кабинета, – сказал директор.
– Ах вот как! Вы пытайтесь по-тихому загладить дело, чтобы это не отразилась на репутации школы.
– Чего вы добьетесь судом, Эрнест? Разве что испортите себе репутацию – золотой фонд современного взрослого человека. Без этого никуда. Вы думаете, я буду ходить с запятнанной репутацией – с грязным пятном на рубашке перед людьми…
– Вы думаете, – гнул своё Эрнест, – что будете оставаться чистым и пушистым, хотя уже по уши в грязи. Эту грязь вы разводите, с этими ублюдками, – Эрнест посмотрел на эмо-девочку, продолжавшую рыдать.
– Прекратите вдвоём, – вмешался соцпедагог. – Забудьте о репутации, Юрьевич, – Она обратилась к директору, – так вопросы не решаются. Смотрите, как вы напугали детей.
Они посмотрели на двух девочек.
