скачать книгу бесплатно
Эрнест откинул её на диван в гостиной и вернулся к Даше.
– Из-за тебя мы вчера не могли уснуть! – сказал Эрнест. – Как же ты не понимаешь?! Почему ты такая эгоистичная тварь?!
В это время полицейский сказал, что им придётся ещё платить штраф.
– Господи! Ещё штраф платить? Вы издеваетесь все надо мной?
Он выгнал полицейского из дома. Жену оставил в гостиной, а дочь отправил мыться. Он убрал все лезвия и острые предметы. «Надеюсь, она не утонет в ванной» – подумал Эрнест и направился в её комнату. Он прибил окна дощечками. Успокоился, подышал, взял телефон и позвонил Барабенко. «Сейчас только он в здравом уме сможет поговорить с ней» – поймал себя на мысли Эрнест и нажал на кнопку вызова.
Даша ощущала острую, местами тупую боль в мышцах. Абстиненция охватывало всё тело. Она потирала грубой мочалкой голое, влажное тело. Грязь серыми ручейками смывалась в слив.
(ИЛИ ТРУПЫ?!)
Кровь запеклась на коже грубой корочкой. Она случайно задела мочалкой одну из них, и рана с саднящей болью раскрылась. Тёмно-бордовая струйка крови потекла по предплечью, застыла у запястья и скатилась к пальцам. Капнула с кончика указательного, и вода в душе окрасилась в тёмно-кровавый.
«Я попалась!» – сквозило в уме через множество прочих мыслей. Она направлялась в бакалейную лавку, чтобы там… купить верёвку. «Господи, какой позор попасться полиции. Ты провалила задание!».
Почему люди решаются на самоубийство? Она задавала этот вопрос, лёжа с лихорадкой в холодной сырой камере. В итоге Даша пришла к выводу, что главная причина суицида – безысходность. Жуткая безнадёга.
Однажды немецкие солдаты, которые пытали красных партизан, решили провести опыт. После одной из пыток они оставили в камере револьвер. Таким образом, у партизан возникала дилемма: либо застрелить однополчан и самого себя, либо напасть с револьвером на немцев. Партизан спрятал револьвер за пояс. Он размышлял, какой вариант будет лучше. Наутро пришёл немец и обнаружил не партизан, воинственных и отверженных, а их трупы. Они застрелились. В каждой черепушке зияла огромная дыра от пули. А на стене засохло розовое месиво – мозги. Итоги опыта таковы: ситуация была такой безысходной, безнадёжной, что партизаны выбрали наименьший путь сопротивления. Безысходность. Безнадёга.
Оказать ли сопротивление жизни, начав всё с чистого листа, либо умереть от безысходности?
Дашу сводила с ума хотя бы одна мысль о новой жизни, с чистого листа. Она ступила на путь самоубийства, значит, нельзя вернуться обратно на полпути, когда она проделала такой длинный путь. «Участь слабых пойти наименьшим путём сопротивления: спиться, пуститься во все тяжкие и совершить суицид» – говорили многие мудрые люди. Но какая жизнь у Даши? Безысходность, безнадёжность, обреченность на покрытую мраком жизнь. Этот тот тяжёлый случай, когда человеку просто нечего терять. Его жизнь пуста и бессмысленна. И нет спасения, лишь смерть…
Юра считал свой пульс. Он отметил, с какой бешеной скоростью билось сердце. Оно стучало и стучало, и Юра с отчётливостью слышал эхо в ушах. Замирающий громогласный стук пронизывал барабанные перепонки. Не свернуть ли с дороги и купить успокоительное? Спросить фармацевта о лекарствах против сердечно-сосудистых заболеваний?
(тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук!)
Юра вытащил платок и вытер наступивший пот на лбу. На ткани платка осталось тёмное, едкое пятно. В один миг Юре показалось, что клякса – сгусток бордовой крови. Вот, на ткани, пропитанном солями и металлами, пятно чернеет и становиться бордовым. Пятно – сгустившаяся кровь с завитыми концами. Юра выкинул платок, и тот по мановению холодного ветра полетел на тротуар. Сидящий на ступеньках нищий, просящий милостыню, откинул бумажный стаканчик с пятью звонкими рублями и взял платок. Он отсморкнулся туда, и платок превратился в тёмно-зелёный влажный ком. Нищий откинул испорченную ткань. Когда он остановил взгляд на платке в преддверии высморкаться, цвет пятна оставался тёмным, но не бордовым.
Юрий нашёл нужный подъезд. На втором этаже он выдохся, почувствовал, как кровь застывает в венах. Этот кровяной протест лимфоцитов и гемоглобина выражался пульсирующей и колкой болью в ногах. Тромбоз. Следовало соблюдать рекомендации врача о ходьбе и занятия спорта. На третьем этаже червлённая надпись с цифрой «3» внезапно вспыхнула насыщенно-багровым цветом. Сияние кровавых оттенков сложилось в калейдоскоп причудливых огней. Кровь на платке. Учащённое сердцебиение. Алая надпись, вспыхнувшая Жар-Птицей. Это видение длилось менее пяти секунд. Когда Юра поднимался на четвёртый этаж, сияние показалось ему сном. Видел ли он вообще причудливое зрелище? Или это иллюзия его лихорадочного разума?
– Это уже не так важно, главное я поднялся благополучно на че… четвертый этаж, – пробормотал он и позвонил в дверь.
– Ага, Юрий, – за порогом появилось измождённое лицо Эрнеста.
Теперь он стал ещё сильнее походить на Майкла Фассбендера. Усталость так подходит к лицу Эрнеста. «По крайней мере, состарившись, он не только не потеряет красоту, но и увеличит её. Олд-мэн в разгаре сил» – и на удивление, когда Юре чудилась всякая хрень, связанная с кровью, он не нашёл в нагрянувшей мысли что-то неуместное. Отнюдь, когда ты сходишь с ума, подобные замечания сохраняют рассудок.
– И я вас рад тоже… – сказал Юра.
– У вас лицо…
– И у вас…
– Не важно, входите, – ответил Эрнест и пустил Юру в дом.
Обстановка в доме угнетала. Семейный очаг угасал. Настенные часы остановились, и Юра мог благодарить Бога за это. Он бы не вынес въедливого, монотонного тиканья. Когда Юра спал один в доме, будучи ребёнком, так ему надоедало. И пугало. Ему чудилось, что за этим однообразным тиканьем скрывается монстр. Что это он издаёт клацанье мелких, но острых зубиков. К компании страха и ночной паранойи присоединялась и бессонница.
– Может, чая перед сеансом… не знаю, перед каким сеансом… Ну, короче… Перед тем, как вы с ней встретитесь?
– Э, не надо. Я б… хотел встретиться с вашей женой. Где оно… то есть, она? – последние две фразы слетели с губ на автомате. Возможно, угнетённая обстановка дома заставила его спросить о жене Эрнеста.
Дом начинает пугать, когда его лишают человека, на фанатизме ухаживающего за ним. Если впустить в холостяцкую хату неистовую хозяйку, то прежний антураж мужицкой независимости и минимализма исчезнет. Дом начнёт пугать людей, которые помнили его холостяцкой берлогой. Также и с этой квартирой.
Юра зашёл в гостиную. На диванчике сидела, скрестив ноги, жена. Она читала книгу. На щеке была красная отметина от ладони. Кровь будто застыла в этом месте и циркулировала с особым упорством. Внезапно Юрий стал замечать только красный цвет. Красный цвет: то на ковре, то на вазе, то на телевизоре, то на подушке, то там за окном, то в глазах жены Эрнеста. Её глаза, устремлённые на газетные страницы книги, налились багровым оттенком. Стоп, а разве у неё не карие глаза? Почему они вмиг стали кровавыми?
(КРОВЬ ЮРА КРОВЬ КРОВЬ ЗА КРОВЬЮ КРОВЬ КРОВЬ КРОВЬ КРОВЬ ХАХАХХА)
Он ощутил подкативший в глотке металлической привкус…
(крови?)
чего-то желчного.
А жена не обращала никого внимания на него. Она перелистывала страницы книги, и их бумажный шелест врезался в уши Юры. Этот нескончаемый шорох вклинился, застрял и раскрылся цветочным тюльпаном. Юра мигом вышел из гостиной. Дыхание стало тяжёлым. Страх перед тиканьем часиков сменился шелестом страниц, стал этакой заменой и дополнением застывших стрелок.
– Ну, что? – Эрнест ждал на кухне с чашкой чая.
В таком психоделическом хаосе жил Эрнест. Средь нескончаемого потока безумия и помешательства, он сидел в позе лотоса, медитируя. Юра вытер лоб. Пот на ладони заблестел в свете лампы и почернел в кровь. Никогда с ним такого не случалось, чтобы череда событий, вызванных одной девочкой, сводило его с ума.
– Она в ванной. Я проверял, когда вы стояли в гостиной и таращились на мою жену.
– Я не таращился, ей-богу.
– А мне кажется, что таращились. Что с вами, Юрий? Где ваша красноречивость, которую вы показывали на семинаре? Где цитирование афоризмов Шекспира?
– В уме нечутком не место шуткам, – единственное, что смог вспомнить Юрий.
Оба рассмеялись, но смех утих, и в доме воцарилась тишина. Последние десять минут казались сумасбродным столпотворением, где главный герой в буквальном смысле видит кровавые видения, а второй просит зачитать Шекспира; в итоге оба хихикают, надирая животики. Шутки кончились
Юра чувствовал нарастающую тревогу. Он пытался отсрочить встречу с Дашей, то разговаривая с Эрнестом, то уставаясь на белую скатерть стола. Тянул время, посматривая на часы, но замечая, что они остановились. Юра не сталкивался с подобным угнетающим чувством. Он всегда тянулся скорее встретиться с ребёнком и решить его злободневную проблему. Жаждал помочь ему. Но не в случае с Дашей. Почему? Он не мог найти ответа.
Юра перевёл дыхание. Время не резиновое, и он не может вечно стоять с Эрнестом. Юра вытер пот со лба. Он повернулся к коридору:
– Я пойду.
– Да-да, идите.
Даша услышала стук в дверь. Вода бежала по телу, грязь смылась, но осталась в душе.
Учёные-радисты рассказали, что журчание воды в ванной может спроецировать мелодию звонка. Из этого сделали вывод: упругие волны звука настолько неопределённы, что могут показаться человеку музыкой. Звук – обманщик. Ум – обманщик. Вернее ум обманчивее, чем звук, потому что из-за ложного восприятия мы видим одно, а различаем другое. Смотришь на особое преломление света, а кажется, что видишь призрака. Конечно, можно обмануть и сам ум, но как?..
Для Даши обмануть ум – это сделать жизнь осмысленной. Начать с чистого листа.
Стук продолжался. Стук? Вдруг это журчание воды о мрамор ванны издаёт нечто похожее на стук? Даже невкусный пудинг закрытыми глазами можно превратить в кухонный шедевр. Интересный факт: вкус блюд улучшается, когда ешь его с закрытыми глазами. Она закрыла глаза, откусила палец. Зубы вонзились в плоть – в увлажнённую, сморщенную кожицу. Кровь брызнула в зубы. С закрытыми глазами кровь напоминает варёное яйцо, причём неплохого вкуса.
Обманывать ум? Или ум обманывает тебя? Тебя обманывают, или ты обманываешь людей?
(обмани их. Обмани этих тупиц, или в итоге ум обманут тебя, и ты не сможешь причинить боль другим. БОЛЬ. ГЛАВНОЕ – ЭТО ПРИЧИНИТЬ БОЛЬ. НЕ ВАЖЕН РЕЗУЛЬТАТ. ВАЖЕН ПРОЦЕСС ИХ СТРАДАНИЙ. Ты же любишь видеть, как страдают твои близкие, а?!)
Боль вспыхнула в откушенном пальце. Саднящий укол пронзили сплетение нервов. Она нашла в ней удовольствие. С одной стороны, когда тебе причиняют много боли, ты привыкаешь. Если ты привыкаешь, то акт причинения оного становится… манией? Привычкой? Жизненной потребностью?
Она приникла к краю ванны и посмотрела на дёргающуюся дверную ручку.
Юра открыл дверь. По пути к ванной он находил красные пятна на полу. А когда Юра зашёл в ванную, то и здесь красного цвета хватало. В глаза врезались алые зубы, раскрытые в полуулыбке. Палец. Окровавленный палец, окрасивший воду в рубиновый цвет.
– Чёрт!
Его не впечатлило ни обнажённость Даши, ни её малахольное лицо. Нет, это остаётся на втором плане, подобно тому, как главный актёр затмевает второстепенные роли. Человек, по сути, вычленяет из информации только те вещи, которые ему приятно знать.
Появился Эрнест. Его рука опустилась на плечо Юрия, и он вздрогнул, чуть не врезав затылком в подбородок Эрнеста.
– Выходи, Даша, к тебе пришёл человек, который вправит тебе мозги на место.
Юрий отошёл от ванны, сел в спальной на кровать.
– Как вы сохраняете такое спокойствие?
– Спокойствие? – улыбнулся Эрнест. – Что вы? Это не спокойствие, это опустошение. Меня опустошили, Юрий. Выпили жизненную энергию, как из бокала. Чёртовы вампиры. И этот вампир – моя дочь.
Юрий взял себя в руки. Кровь, тиканье, шелест ушло на второй план. Он активировал новую программу, пока прежняя в составе прозаических беспокойств работала в фоновом режиме. Юра, который боялся, курил в сторонке, а Юра-соцпедагог взял тело под контроль.
– Итак, можете рассказать… причину всей этой клоунады?
Эрнест подивился: от робкого Барабенко осталось ни следа. Новый дух вселился в него, вытеснив растерянного Юрия.
– Наркотики. Судя по всему, она не может без них жить. Мы не разрешаем ей их употреблять, за что она нас ненавидит.
– Но как я понимаю, это не основополагающая причина?
– Я не знаю, в чём проблема. Мне кажется, что она выдумала все проблемы и прикрывается ими. Также над ней издевались в школе.
– А, собственно, из-за чего? – поинтересовался Юрий.
– Я не знаю. Она почему-то ни с того ни сего начала плакать.
Эрнест отвёл глаза от пристального взгляда Юрия. Он похолодел.
Между тем, Юра сверлил взглядом Эрнеста. В голове боролись две мысли, перевешивающиеся на чаше весов. И какую же из них ему сказать? В итоге он произнёс:
– Такая перемена в настроении и эмоциональная аномалия наблюдается в тех случаях, когда с ребёнком произошла травма. Например, избиение, непринятие в обществе. Ребёнка кто-то отвергнул. Если судить с точки зрения Даши, то всё это в совокупности выбивает её из социума. Например, заключённые, просидевшие много лет в тюрьме, выходя на волю, понимают, как сильно изменился мир. Всё не такое, как было во времена его молодости, перед тем, как он совершил преступление. Тюрьма – это отдельный мир, неподчиняющийся нашему. Она живёт своей жизнью, отдельной вселенной. Представьте, человека, который попал в будущее и не имеет шанса возвратиться в настоящее. Какой шок для него это будет? Также с Дашей. Она понимает, что выстроенный ею барьер зашёл с ним слишком далеко.
– Господи, я не понимаю, о чём вы! – сказал Эрнест, с активностью жестикулируя руками.
– Я говорю, что она думает, мол, общество не примет её.
– Короче, она понимает безысходность своего положения?
– Так бывает со всеми нарциссами и эгоистами, питающиеся энергией кого-либо. В вашем случае – это вы. Она насытилась вами, а когда вы приняли меры не кормить её своей энергией, то есть, практически лишив её духовной пищи, она… – Юрий провёл пальцем у горла. —…Ну, вы поняли. Каково было бы писателю, которого лишили воображения и умения излагать мысли? Каково было бы извращённому бандиту, лишившегося стимула насиловать, грабить и причинять боль? Вы читали «Заводной Апельсин»?
– Нет, но смотрел фильм Кубрика, – ответил Эрнест.
– Не важно, главное вы суть поняли.
– А в чём проблема Даши, ведь она же может продолжить жить.
Юрий кивнул:
– В этом-то и дело. Каждый человек, переживший травму, обязан продолжить жизнь. Она пережила акт насилия два раза.
– Подождите, во второй раз я понимаю… Это издевательство в туалете, а первый-то какой, я понять не могу?
– Постарайтесь вспомнить, что было до момента отправления Даши в школу. Что произошло?
Эрнест начал рыться в картотеке памяти, бороздить по мысленным дебрям. Он застукал дочь с флаконом наркотиков. Они шипели на кончике языка. Даша откинула голову, ощущая кислотность таблетки, в глазах почернело.
Он слышал треск флакона, упавшего с четвёртого этажа на землю. С этим стеклянным треском выстроилась разверстая пропасть. Недавно они провели время в океанариуме. Все втроём. Сейчас же, стоя у окна и слушая треск флакона, он ощутил эллипсизм – печальное чувство, возникающее из-за осознания того, что больше не увидишь того или иного радостного события. Треск стихал и стихал, и стихал (для остальных людей он давно стих, лишь Эрнест продолжал слушать эхо осколков), и когда воцарилась гробовая тишина, он вонзил пальцы в мякоть ладоней. Остались кровавые полумесяцы. Эрнест смотрел в сгущающуюся тьму. Тьму густую, цепкую и вязкую, словно нефть. Она явилась таким образом, каким впрыскивается яд в кровь. Светлый осколок разбитого флакона, тонущий в нефтяной тьме. Он не находил слов для описаний этих чувств – angst и эллипсизм. And not more.
Утром он заметил, что кто-то не смыл за собой воду в унитазе. Конечно, эта деталь не стоило его внимания, но она не давала ему покоя. Света? Ага, вряд ли педантичная домохозяйка не спустила бы воду в унитазе. Она упрекала мужа, что его моча попадала мелкими каплями на стульчак. Поэтому тот каждый раз вытирал стульчак клочком туалетной бумаги. Он вытирал мочу с мыслями об упрёках жены или её шуточек на этот счёт. Иногда она шутила, что его прицел сбивается… но чаще жаловалась.
У двоих подозреваемых – алиби. Хм-м, кто же тогда, инспектор Тверской? Даша? М-да, похоже на неё. Мать сотни раз говорила, что ей нужна помощь от дочери. Она сотни раз упоминала грязную гарнитуру, унитаз, пол и стол в крошках. «Я сама не могу за всем уследить. Здесь работает только одна хозяйка, девушки нет! А мне твоя помощь как-никогда нужна» – говорила она Даше. Эрнест же сидел за столом, попивая чашку горячего кофе и скрыв лицо за газетой. Дело матери – приучать девочек к трудолюбию и чистоплотности.
Эрнест всегда хотел сына. Он ходил бы с ним на рыбалку, учил бы плавать, водить машину и воспитывал по мужским правилам. Сын, с которым можно посмотреть вместе футбольный матч или поиграть хоккей зимой.
Мать… Даша не спустила воду…
Мать?
Он ни к чему не пришёл. Но отметил, что стоит поговорить с матерью… О чём? Что ОНА делала до того инцидента в школе.
Травма…
Мать?
(?мать? травма?)
(!ДАША!).
— Извините, ничего не помню, – сказал Эрнест. У него заболела голова. В мыслях гудело:
(ТРАВМА МАТЬ ТРАВМА МАТЬ ТРАВМА МАТЬ)
– Ладно, не буду мучать вас допросами. Я пойду?
(!ДА-А-А-А-А-АША-А!)
– Да-да, конечно. Она, наверное, уже там.
