banner banner banner
49 оттенков индигово-сиреневенького
49 оттенков индигово-сиреневенького
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

49 оттенков индигово-сиреневенького

скачать книгу бесплатно


Почти не подрагивая и не притормаживая от презрения к себе, сходила в комнату и закинула в сумку подачку из милостыни убогой уродине и типа документ, её оправдывающий.

Размялась. Потянулась. Поработала ногами в воздух, громко думая, что – ему в челюсть.

Полегчало. Если можно назвать «полегчало», когда – смена ярости на стыд, что не сдержалась.

Вернулась к книжке. Без душа. Злобно нагло воняя.

Книжка – бесила.

Ну, знаете, бывает, мелкие в первом классе наслушаются мата. И начинают обезьянничать за взрослыми. Вообще без понимания, что значат эти слова. Положено обижаться на «хрюкозябра» – значит, будем его орать, чтобы обижать.

Ну вот и тут… автор где-то услышал, как кто-то разок поржал на игру слов. И взялся пытаться поиграть чуть не в каждом предложении. Очень криво. Пытаться. Не понимая, как вообще это делается.

Так что я – сорвалась. Начала на обороте листов писать, как надо в каждом случае, где оно уместно. Ну, а когда листов стало не хватать – пошла к принтеру за бумагой.

У принтера – встала… ну, под его взглядом. Подумала, что наверное, не надо брать из принтера специальную с дырочками и прострочкой для разрывов. Ткнула пальцем в бумагу, показала «дай».

И, в ярости, почти было кинула взгляд ему в глаза.

Он – встал. Подошёл к моему месту. Взял исписанный лист. Прочитал… точней, проглядел за десяток секунд, исходник. Начал читать мои заметки.

А я – стояла в ожидании. И меня – бесило. От осознания, что я – делаю правильно. И от предчувствия, что он сейчас мой порыв осадит. Ну, там, бумаги не даст и велит укладываться на обратную сторону.

Он – прочитал, сверяясь с исходником.

Подумал. Десяток очень бесивших секунд.

Ну, было понятно, что изображает обдумывание, хотя – решил сразу.

А потом спросил, вслух:

«Ты, случаем, на печатной машинке – умеешь?»

Я – не сдержалась. Взметнула взгляд. И почти было собралась было уже заорать, что нехрен спрашивать, раз знаешь.

Наткнулась на взгляд. Спокойный. Вообще без признаков игры. Искренний. Мастерский. Демонический.

И на лицо под капюшоном. Идеальное. Даже – без морщинки.

Поняла, что почти проиграла в зеркальный лабиринт. И почти наглухо потеряла лицо.

Уронила со стыда.

Потупила пару секунд.

Резко, через силу, кивнула.

Он повернулся к компу. Поклацал-потыкал. Потом махнул рукой.

Я – подошла-села. На его место. В его кресло.

Он, игнорируя, будто это вообще нормально всё, ткнул в экран и сказал:

«Просто правь. И не забывай делать вот так».

Зажал шифт и клацнул F12.

Потом показал, как стирать текст. И как гонять курсор стрелочками. И как – отменять. Откатывать.

А потом – ушёл. Оставив меня тупить от бешенства на то, как он притворяется, что не понимает, каково мне от того, что он тащит меня в демоны. Зеркалить демона. Быть им. Пытаться криво, уродливо вести себя так, как ведёт себя существо с идеальным лицом. И не только лицом.

Руки – дрожали. С трудом сдерживала желание расхерачить клавиатуру.

Потом всё-таки как-то успокоилась. Отодвинула его кресло. Поставила свой стул. Села на свой стул, посмотрела на экран. Там было начало книжки.

И я с тяжким трудом начала вспоминать, как печатать.

Печатная машинка, одна на деревню, была в школе. Дед настоял, чтобы я на ней умела. Договорился, что меня разок пустят попробовать. Потом велел сделать доску с буквами, как клавиши. И тренировал диктанты. Месяц по часу – русский. Месяц по часу – английский. Со второй недели – вслепую.

Великое счастье, что на клавиатуре буквы были там же, где на доске. Ну, почти. Правда, у меня ушёл очень нервный час на то, чтобы поймать силу нажатия.

Но потом я ощутила в полной мере, насколько экономит бумагу и время текстовый редактор. Ну и насколько экран жжёт глаза – тоже. Даже через защитку.

Кто не застал, защитка – это навесное стекло на древний монитор, якобы ловившее часть излучения. Хотя на самом деле, в основном, гасившее контрастность. Штука редкая. Висела на немногочисленных профмониторах те два года, пока мониторы не поменяли на менее глазорезные. Помниться, последний раз видела защитку лет десять назад в деревеньке у администратора центра связи.

Пуф.

Всё ж таки нервно об этом всем рассказывать в массы.

Ладно.

Через три часа я поймала себя на том, что тащусь от того, что делаю. Но больше – не могу. Глаза больше не могут смотреть на экран. Очень неудобно плавать в вонючем поту. И – аж подташнивает, как хочется прилечь.

Закрыла глаза. Погрустила, что – слабачка. Грустно вздохнула, ушла через душ в кровать.

Засыпалось плохо. Перед глазами сверкал экран текста.

А в эмоциях бурлило и шипело. Бешенство на эту тварь, которая издевается. Бешенство и презрение к себе, что не выдерживаю его игру и срываюсь, как дура, которой не место в жизни.

Хлопнула дверь.

Злобно решила не вставать, сделав вид, что сплю.

Через пять минут в комнату всунулась его рука, щёлкнула пальцем, махнула призывно. В очередной раз взбесило, что – не пытается…

Встала, оделась, пошла на кухню.

На кухне на столе стоял чайник с травами и кружка. Он – клацал за компом.

Кинула в него мысль «табуретом тебе об голову». Села, налила. Выпила. Горькую смесь трав.

Налила вторую кружку. Подумала, решилась.

Подошла к нему, пялясь в свою кружку.

Дождалась внимания. Спросила, а что вообще с моими таблетками. Отмаякнула, что таблетки и уколы, вроде, надо через каждые четыре или шесть.

Он помедлил. Потом отмаякнул, что у меня печень уже не выдержала бы уколы и встала бы. Потому он дал одну таблетку на семь дней, которая дала мне удар, и дал горсть еды и кружек.

В кружке было уже отпито половина. Потому – не расплескалось. Когда рука начала подёргиваться в бешеном желании заколотить ему кружку в лицо кусочками.

Я – сдержалась… почти без рывков, почти плавно, поставила кружку. Сходила в комнату. Принесла бумажку с расчетами стоимости услуг. Спросила, где тут та одна таблетка.

Ну, он ткнул в «БИР 7 скобка кл скобка 40 руб». И произнёс:

«Бустер иммунитета и регенерации, семь суток».

А я – зависла, подрагивая. Понимая, что такое «кл».

То есть, что я сама, как дура, вытащила из него заявление, что он намыл мне попу, а потом засунул туда этот самый «БИР 7». Само собой, рассмотрев. И ему разве что вслух осталось мне это сказать, дабы окончательно.

Ну, я молча, из последних сил сдерживаясь, чтобы не упасть на пол и не разреветься от стыда, вернулась за стол. И изобразила, что пью чай. Почти не дрожа.

Он помедлил. Встал, вышел. Вернулся, уронив на угол стола, который был в кабинете, пачку прокладок.

Я полминуты пялилась, и тупила, что это вообще.

Как дошло – жахнуло осознанием. Ещё полминуты дрожала, еле сдерживая желание пойти в ванную, чтобы не пачкать кухню, и чиркнуть клинком по горлу.

Ну, объясню мальчикам. Это вообще не очень приятно, когда за собой не замечаешь, что бесишься в ПМС. Когда кто-то хоть как мягко обращает внимание, что надо пытаться держать себя в руках… ладно, на хер стыд. Когда кто-то отмечает, почти вслух, что у тебя вместо лица – источник ПМС. Что у тебя ежемесячный ОГМ. Описьдос Головного Мозга.

Ну а там… я вообще с этой голодовкой забыла, что у меня такое бывает. Ну, организм последние два месяца – встал в этом плане. И я вообще упустила из виду, что от нормальной еды – заработает. Даже очень ясный намёк «Съешь меня, микрофлора» пролетел мимо. И вопрос «что тебе купить?» – тоже мимо. Ну и когда бешенством начало накатывать – тоже не поняла. Начала кидаться, мысленно, в него кружками и табуретами. Ну и он – вот. Дал сдачи очень жёстко. Одним ударом. Положив на рабочий край стола пачку прокладок, которую я протупила заказать. Ну, прямо в лоб заявив, что я из-за ОГМ не выполняю толком работу, на которую подписалась и делаю нервы работодателю.

Наверное, чай был успокоительный.

Дохлебала. Взяла под контроль стыд. Ну, достаточно, чтобы уйти в спальню, а не в ванную.

Ушла – в спальню. Закрыла дверь, хоть так изобразив изоляцию. И, не имея сил сдерживаться, забилась под одеяло и разрыдалась в подушку. Тиская её зубами и затыкая краями уши, чтобы себя не слышать.

Выплакалась до грустной пустоты. Перевернула подуху сухим вверх и потеряла сознание.

Ночью, не просыпаясь, ходила писать. Второй раз было больно, но не до ора. Попялилась в унитаз убедиться, что – заработало. Но мозг был – как в подушке.

Утро сильно не задалось.

Во-первых, мозг так и остался в подушке. То есть всё было тупое. Отстранённое. Не трогающее. Чувствовала себя тупой зверушкой, а не человеком. Но ничего не могла с этим сделать.

Во-вторых… хер на стыд, проснулась от того, что набухли титьки. Сладко ноют, а я держусь ладошками, чтобы не порвались. И – тупо, как зверушка, уже почти… не кончаю. А – разложилась отдаться. Как течная сучка, которую так проняло, что даже скулить и дёргаться не может. И противно быть такой. Но ничего поделать не могу, ибо во сне началось и пропитало весь мозг. И поднять и выдернуть его из этого как-то смогла. Но стекает – медленно.

В-третьих, ощутив и вскочив, с пронзительным стыдом и ужасом обнаружила, что матрас – в крови. Не говоря уже о простыни и трусах. Ибо протупила с прокладками.

Но. Тело-то – забыло как дышать от стыда. А вот мозг – ни из подушки вылезти, ни ускорить отжим пропитавшего. От чего ещё хреновей стало, что мозг – не мой как бы.

Ну и само собой, на стуле у кровати лежало свежее бельё, простынь, чёрный мусорный пакет. И прайс химчистки с обведённым пунктом про матрасы. На пять рублей.

Раздышалась матом шёпотом.

Затупила, что – сначала, что потом. Тупила, пока не дошло, что задача не решается без выхода в коридор в этих трусах.

Вышла. Мимолётно охренела от вида нового матраса в пакете, стоявшего в коридоре.

Поняла, наконец, практическим путём, почему раковина в туалете – низкая, и что за странный кран из лейки душа на двух шарнирах.

И да. Это ныне культурный код не видит ничего особенного, чтобы в одной микрованне мыть попу и руки. А мне там придавило чувством… Ну, не знаю как назвать пакет эмоций от руки-жопа. Омерзение в клею восторга?

Тупо позлилась, пока запихала грязный матрас в пакет. Ну, всё остальное сделала тупя, на автомате. А матрас потребовал мозга. А его не было. И промучилась полчаса. Даже всплакнула, что я – тупая, неуклюжая и у меня даже такое простое – не получается. Три раза перевязывала, понимая, что недостаточно плотно скрутила. Бесилась от непонимания, злит ли меня, что он – не помогает, или я ему благодарна, что дал всё – самой. Бесилась на себя, что во мне – килограмм сорок с чем-то на сто шестьдесят полтора сантиметра. И тупо не хватает массы. Бесилась от незнания, обязательно ли запихивать в пакет или можно просто обвязать.

В общем, когда я выволокла в коридор матрас в пакете, и рухнула на кровать, мне было тупо и пусто. Уже ничего не хотелось.

Через минуток пятнадцать в коридоре шелестнул пакет, в двери показалась рука с большим пальцем. Подбесило от трепыхнувшего чувства радости. А рука поманила «выходи».

Полежала минутку. Через нимагу пошла в душ и завтракать. С непрерывным тупым нытьём болящего тела.

Омлет, сковорода. Чай с травками. Без книжки.

Не смогла себя заставить. Оправдалась, что за компьютером – он, а я не закончила редактуру.

После завтрака он ткнул пальцем в мусорное под раковиной. Потом – выманил в прихожую, и ткнул в чёрный «пилот» на вешалке и достал из шкафа шапку, зимний бело-сероцифровой перевёртыш с дырочками.

И ушёл, оставив меня тупить, тиская спецназовскую шапочку и понимая, что он – точно где-то там. Капитан разведки как минимум. И дед с ним, наверное, справится. А я – точно нет. Даже табуреткой со спины внезапно, наверно, не получится.

Минутку тихо тупо поплакала от своей никчёмности. Вытерлась, не думая, шапкой. Натянула на голову и пошла собирать по квартире мусор. Аж два места. Свой пакетик и ведро из-под раковины. В туалете, внезапно, мусорки не было. Но это внезапно было уже день назад.

Оделась, обулась. Вышла.

Встала в паре шагов у подъёзда. Поставила ведро. Вдохнула уличный воздух.

И – поняла. Что технически, могу вот сейчас просто уйти. Или вернуть ведро, забрать сумку и уйти. А деньги за куртку с шапкой вернуть в течение пяти лет.

А в этой одежде, наверное, можно придти в издательство и не будут тыкать пальцем.

Короче, меня накрыло охренительным, пронзительным чувством возможности выбора. Выбора не между плохо и плохо. А – пожить ещё тут, или уйти жить там. Ну, типа выбора не между съесть сейчас или оставить на потом. А между борщом и лапшой.

Я тихонько расплакалась. От счастья. И от грусти, что докатилась до того, что счастлива от – такого.

И от этого плача – свалилась с мозга подушка. Просто стало тихонько, ровненько хорошо и просто похер, что дальше.

И я тихонько, чтобы не развеять, пошла искать мусорку.