скачать книгу бесплатно
«Я дарю это тебе только и чисто с пожеланием, чтобы твоя жизнь была в твоих руках, а невзгоды были только те, которые помогут пройти путь, а не заблудиться».
И – уронил свёрток мне на одеяло на коленях. И – буркнул:
«Твоё. Не надо – выкинь».
И я, ещё даже не разворачивая, ощутила, что да – моё. Не чьё-то, что взяла попользоваться. И даже не дедово. А – моё. Как ботинки, на которые заработала сама. И как мои волосы в кармане.
А он буркнул:
«Надумаешь всё же подписать внятные долговые и долечиться – возвращайся»
Поднялся и ушёл.
Я всё же глянула на спину… точней – снизу, когда он шёл по соседнему пролёту. И поймала на спине чёрной толстовки совершенно непонятное тогда слово – «АКРИ». И меня это сильно успокоило, потому что в моём глюке не могло быть непонятных мне слов. То есть я поняла, что, наверное, он всё-таки не совсем сказочный демон. А просто какой-то мастер чего-то. Ну, там… моя кривая карма вывела меня на единственного в городе эксперта по Японии. Может быть, разведчика, который вот недавно вернулся и лежит на холоде. Хотя, вряд ли. С таким лицом в разведку не берут.
А потом я – развернула.
И спокойствие снесло.
То есть всё и совсем.
Ну, потому что я поняла, что меня видят насквозь и до дна.
Наверное, в тот момент я была единственной девочкой в городе, если не в стране, кто понимал, что – в свёрточке. Там лежала, как вы уже поняли, та самая синяя когатана. И маленькая бумажка с её именем. Иероглифами. Которая свалилась на пол и там и осталась.
И это сейчас почти все в курсе, зачем японские леди носят кинжальчик в дереве, а зачем – когатана в ножнах катаны. И что их гибрид – это символ «хочешь – срезай доспехи, хочешь – выпусти дух из сонной артерии». Со всеми оттенками смыслов, какие доспехи, и кому – что. Ну и работать ими как стилетом и кистевой сечкой сухожилий тоже умеет каждая вояка через одну. Особенно медики, которые зовут это «боевой скальпель».
Это сейчас все знают, кто когда кому может дарить это изделие. И что самый грубый вариант, без оттенков – глава рода на совершеннолетие, вскрыться при потере чести или зарезать насильника и сделать лицо, что он не успел. Хотя есть много вариантов, и может быть опекун по священника включительно. И вторую в коллекцию иногда дарят на свадьбу. Чтобы сначала, перед собой, зарезать мужа, если он опозорился, но тупой слабак и не может сам.
И что запрятать клинок в дерево – это на отдых, дышать и слушать мир, и сокрыть его в засаду спокойного ожидания.
Но это – сейчас.
А тогда…
Я проверила. Наверное, это вообще было первое в России дарение когатаны ширасайя.
То есть мне, не расспрашивая, сказали, что признают меня японской леди. И вот это – «в засаде срезать доспехи или выпустить дух» я сразу поймала во всей полноте всех оттенков всех смыслов. Включая, что засадная маскировка – под заколку для волос, которые надо отрастить обратно… ну, вы поняли.
Ну и ещё. Последние полгода, как прикопала свой охотничий на опушке-обочине, я мечтала, чтобы у меня был нож. В том числе, чтобы я могла правильно вскрыться. А не как дура прыгать под грузовик, создавая проблемы водителю.
Я не вполне понимала, о каком мечтала. Пока не развернула свёрток.
Наверное, хватит объяснений, почему меня убило. Разметало. В полную пустоту.
И я сидела и тупила в небытии непонятно сколько. Пока не поняла, что засыпаю. И тренькнуло паникой, что засну. И меня снова – отнесут в кроватку.
Так что я – встала, глянула на выходную дверь и поклялась, что через семь дней – выйду и не вернусь. Или зарежусь как клятвопреступница. То есть решила, очень, очень жёстко, что или – так, или – так. Как бы ни было дальше и что бы со мной не случилось от пребывания в одной квартире с демоном.
А потом – побрела обратно. Тиская в кармане свою «Отмычку Граничащих Кромок Ночи». Которую – про идиотку – даже не проверила, как выходит и заточена ли. Потому что верила, что она полностью соответствует моим ожиданиям. Хотя она их превосходила, но это я узнала потом.
В общем, поднялась, вошла. Чуть не взвыла от аромата куриного супа. Подрагивая от необходимости сдерживать голод, разулась, вернула одеяло, прошла на кухню. Уже не очень удивилась тому, что суп – в пиале. Чуть удивилась, что кухня – огромная, и что он – не за обеденным, а за рабочим столом в углу. Радостно попялилась на совершенно незнакомый тогда девайс – компьютер с текстовым редактором на экране.
То есть компьютер довинтил последний винт в сборку уверенности, что – не глюк. Реал. Можно добежать до деда, взять винтовку и свалить насовсем в лес. Где меня хрен кто поймает, кроме деда и лесника дяди Димы.
И да, обращу: он сидел спиной к столу. То есть делал вид, что не смотрит, как меня трясёт от голода. И пока он отвернулся, мне можно жрать, а не кушать.
Но я всё-таки сдержалась и поела ложкой. Потом налила и выпила, не сильно удивившись, пуэр из чайника на свечке, стоявшего на столе. Пуэр был не такой, как дедов самодельный из девяносто пятого чая.
Поставила чашку. Закрыла глаза типа прислушаться, не хочу ли добавки. И собраться с духом обсудить задолженность.
И – уснула.
Проснулась в кровати. Чувствуя себя полной дурой. В первую очередь – от того, что понимала, что меня перенесли так, что не проснулась. И при этом мерещилось, что пока спала, он сидел рядом и смотрел. Как пёс на хозяйку, который тихонечко ждёт-не дождётся, пока она проснётся.
Эта строчка – она, если что, из вот этого момента. И начало идеи песенки «Подкроватия» – тоже. Про «с Подкроватией набитой очень злой и страшной свитой» – расскажу дальше.
Проснулась я от голода. Ну, тело поняло, что есть еда и надо жрать, пока дают. А ещё было противно, что пропотела.
Встала. Потупила на свежую футболку и трусы на спинке кровати. И на клейкер «слева ванной». Обычный ныне клейкер. А тогда – ещё один кусок нереальности. Я сначала затупила, что – слева ванной?
Переоделась, посмотрела на грязное с непонятками, куда его. Дошло про «слева ванной». Выпустила в клейкер шёпотом эмоции от собственной предсказуемости.
Справа от ванной в стене был шкаф с мылами, мочалками, шампунями, бритвой. Всё – нерусское. Кроме, наверное, полотенец.
Слева была горизонтальная дверка, как на почтовом ящике, а ниже – дверь с задвижкой. За дверью висел пластиковый мешок. Короче, обычный нишевой накопитель стирки.
Полминутки тупила у мешка, сражаясь с желанием понюхать. Вызванном мыслью, что мне вот сейчас надо кинуть… наше бельё обниматься в пакете. И что в пакете будет пахнуть – нами.
Ну, и тупила, изобретая и отбрасывая объяснения, зачем.
Хотя по сути – просто хотела, как любая лесная зверуха, узнать, как он пахнет. И в общем-то, всё. Без особого желания выяснить биохимическую совместимость и как часто он меняет носки с трусами.
Вот не скажу, сдержалась или нет.
Ладно… не сдержалась. Поняла, что зря, когда от запаха нахлобучило мозг так, что потянуло в ванную помыться. То есть – хер на приличия, – возлюбиться.
Стало стыдно. Сцепила зубы и пошла на кухню. Выперев на первое место голод.
На кухне было пусто. Только подсвет под шкафами горел намекающее в сторону холодильника.
И да, кстати. Про типовой деревня-хайтек вы сейчас в курсе. А мне тогда кухня из лиственных досок с бронзовой фурнитурой и коваными столешницами, куда вписаны плита, раковина и холодильник, показалась сказочной.
Но истинное, до перехвата дыхания от ужаса с восторгом, ощущение сказки грянуло, когда я открыла дверку холодильника.
Поясню.
Месяц до этого я жила не впроголодь. Впроголодь, когда я растягивала последние деньги, было два месяца как.
И я… сдерживалась, чтобы не копаться в помойках. Сдерживалась, чтобы не украсть хлеб в магазине. И даже не смотрела на магазины.
Когда тётка по выходным звала попить чаю – с трудом сдерживалась, чтобы не сожрать все печеньки. Хотя они были, в общем-то, всей едой. Пара печенек два раза в неделю. И ещё случайное что-нибудь.
Спала по 12 в сутки. От голода. А остальные 12 – уезжала уже наугад, а не в центр. И ходила с плакатиком «Я не говорю, но всё понимаю. Ищу подработку без оформления. Учусь очень быстро». И тыкалась с ним везде. Во все магазины, парикмахерские, столовые.
Последние две недели, как гниль из почек в лёгкие пошла, давило понимание, что мне надо поесть и отлежаться. Иначе – всё. А в больницу – нельзя, потому что я – в розыске. Уже запретила себе официальное трудоустройство. И надо продолжать держаться.
Я уже даже начала соглашаться с мыслью, что честных приличных вариантов такому задрипаному чудищу, как я – не видать. Ну, пару раз, например, меня слали обратно в детдом. А один раз в шутку послали на трассу распугивать дальнобойщиков, желающих проститутку. Не в лицо. Просто друг другу сказали. Громко и при мне.
Хорошие люди тоже попадались. Но никто не понимал, почему я не хочу оформиться. А это был первый месяц Империи. И всем было очень страшно косячить.
Из одной столовки не совсем серьёзно послали в центр, куда ушла повар и вроде как набирают на стажировку с испытательным всех. И я – поехала. Больная и с соплями. И меня с порога послали лечиться. Это – как я оказалась на той остановке.
Собственно, последние две недели умереть-то было уже не страшно. Я с самого начала, как убила Сергея, догадывалась, что не выберусь. Мне просто было очень стыдно перед дедом, что он в меня вложился, а я – не смогла. Ни заговорить, ни всего остального, что он мне разрешил в крайнем случае. Ну «трижды подумай, нет ли вариантов. Если нет – можешь выследить и ограбить тварь. Только – убей наверняка, и не попадайся». Это так, немножко красок в его интервью про моё воспитание.
Не смогла я потому, что не верила. Точней, верила в свою невезучесть. То есть стоит мне дёрнуться – что-нибудь пойдёт не так. Свидетели. Милиция. Ну и … короче, не буду забегать.
От вида холодильника меня пришибло ощущением сказки.
Он был большой. И забитый. Полведра лапши. Полведра борща. Под стеклянными, бляйн, крышками. Чистыми, как в музее. Противень мяса с картошкой. Сковорода котлет. Варёная колбаса, два батона, один – початый. Копчёная – так же. Три, мать его, сыра. Жёлтый, белый и дырявый. Полка с помидорами, огурцами и болгарским перцем, который первый раз видела вообще. В отличие от бананов и апельсинов, которые видела на картинках. Три мёда, в котором я разбиралась. То есть точно узнала бортневый с пергой и прополисом, который надо из дупла выковыривать. Липец с первоцветами, который отбирают у пчёл ранним летом, вынуждая заново строить соты. И почти чёрный, наверное, донник с гречкой, который собирают сбросом ульев на поле.
Про яйца на дверке, баночки икры, соусов и квашеной капусты – молчу. Не молчу про четыре коробки апельсинового сока.
В морозилке, само собой, лежали небольшие штабеля говядины и красной рыбы.
Но – главное. Посредине всего этого стояла банка кефира. Литровая. Со стикером «выпей меня (смайлик). Микрофлора (многоточие)»
Я матюгнулась. Уже про себя. От непонимания, откуда он знает, что я знаю, что такое микрофлора. И что я знаю эту штуку из «Алисы в стране чудес». Очень адекватную ситуации и моему самоощущению. Вплоть до мелькания мысли, что у меня с этой банки что-то может внезапно вырасти.
Потом мозг вернуло к микрофлоре и я руганулась вслух, потому что вспомнила, что в организме зависит от состояния микрофлоры. А учитывая, что микрофлора – это зараза, один раз надолго, всё могло быть как в сказке. Только не быстро.
Ну, я, если помните интервью, собиралась на лесохозяйство в сельхозакадемию и много читала. Кое-что застревало в памяти.
Взяла и усосала кефир. Всю банку. Потому как это был не совсем кефир, а йогурт, и организм орал «хочу-хочу». Для полноты привычных – немного не хватало книжки. Ну или даже журнала или газетки.
Щёлкнул замок, открылась дверь.
Через полминутки вошел он. С пачкой распечаток.
Посмотрел на пустую банку. На меня.
Я с каменным лицом пялилась в стол. В первую очередь – чтобы не булькнуть в его взгляд. Ну и пытаясь запрятать в глубины нор мозга, что занюхнула его стирку и всё остальное.
Он шагнул к рабочему столу, кинул распечатки в стелажик для бумаг. Взял верхнюю распечатку. Открыл ящик, достал бумагу-ручку. Подошёл, положил мне распечатку, листик и ручку.
На распечатке была стоимости препаратов, а так же услуг медсестры с почасовой оплатой и врача-реаниматолога с поминутной оплатой. С печатью и подписью.
Я во всём этом не разбиралась. Так что сразу посмотрела на «итого», которое было 96 руб. 40 коп. И на печать «медцентр МЧР 4».
Про отсутствие телевизора и прочее. Я тогда, через месяц от начала Империи, не знала, что такое МЧР.
Взяла ручку, бумажку. Подумала, что писать.
Он – продиктовал:
«Я, данные, взяла в долг у, оставь место впишу, по адресу такому-то, в долг сто рублей. Обязуюсь выплатить в течение пяти лет.
Сумма долга подлежит перерасчёту в связи с инфляцией по схеме перерасчёта Центробанка.
Косвенные затраты на возврат долга, как то поиск одолжившего, беру на себя.
Число, подпись».
Записала.
Он подошёл к столу, открыл нижний ящик. Реальность в очередной раз встряхнуло. Потому что в ящике была свалка денег. То есть сбоку валялись вскрытые и пара не вскрытых пачек сторублёвок и четвертаков, а посредине – куча разных купюр. Ну, такое бывает, когда сдачу из кармана вываливают не глядя. Он достал из пачки стольник. Положил на стол.
Я – зависла. От ощущения, что что-то не так. Ну, с одной стороны, всё было очень точно и красиво. И не страшно, в целом. Примерно месячная зарплата – на пять лет. А с другой стороны, что-то было странно.
Я поймала мысль. Ткнула пальцем в холодильник и в сторону кровати, нарисовала знак вопроса.
Он отмаячил в ответ, что когда-нибудь – он ко мне на 7 дней. С моим холодильником. Ну, или можно ещё бумажку с расчётами из гостиницы. На «гостиница» – запнулся. И показывал сложно, через «дом, куда ходят спать за деньги».
Я подумала-подумала, маякнула «я тут 7 дней деньги вопрос».
И меня накрыло стыдом, что я – ошиблась. Я – отказываю в ответном приглашении. Заявляя, что человек мне нетерпим. То есть я – слабачка, которая не может его вынести семь дней в гостях. Ну или мне стыдно за свой дом. Который будет через пять лет.
Так что я торопливо выставила «похерить», и промаячила «ты ко мне на семь дней».
Он хмыкнул, подвинул по столу стольник. Я – коснулась. Подвинула обратно. Он – взял ручку, Написал на листке с расчётами «оплачено», подпись.
Протянул мне расписку и листок с расчётами. Вынул из кармана три рубля шестьдесят копеек, отдал мне и понёс стольник обратно в ящик.
А меня подёргивало, что что-то не так. С одной стороны, всё – ровно. А с другой, что-то не так.
Мне сейчас с себя тогдашней не очень смешно. Меньше, чем вам. Если вы представили ту картину.
Он – вернулся с ещё парой листиков. С парой копий договора.
И мне от чтения снова встряхнуло реальность. Это ныне норма. А тогда я читала, и не понимала, как так можно – с подпиской.
Уже догадались?
Ну да, это был он. Договор о взаимном неразглашении третьим лицам личной информации полученной фактом совместного проживания.
Со всеми завитушками типа «предотвращение публикации» и «к третьим лицам не относятся, но их следует предупредить о данном договоре…»
Особенно я затупила на разделе «наказания». Где стояло просто «…считается воровством личных данных и карается смертью».
