Сквозь завесу миров: Срывая Маски

Синий луч «Искры», не просто свет, а сгусток очищающей воли, пронзил марево тьмы и багровых рун. Он впился точно в центр обсидианового сердца амулета Барона фон Штаркенберга.

Произошел не взрыв, а разрыв. Черно-зеленое пламя, словно вырвавшееся из самых недр ада, окутало Барона с головой. Он взревел – звук, полный нечеловеческой боли, бешенства и… ужаса. Его заклинание сорвалось на полуслове. Черные щиты вокруг культистов *погасли* мгновенно, как перегоревшие лампы. Багровые руны по всему залу вспыхнули ослепительно ярко на долю секунды – и погасли, оставив после себя лишь выжженные, дымящиеся шрамы на камне. Камень амулета раскололся с хрустом ломающихся костей, исторгая потоки липкой, дымящейся черной жижи, которая шипела, разъедая камень пола. Барон, объятый зеленоватым пламенем, которое, казалось, пожирало саму тьму, рухнул на колено, хватаясь за гниющую на глазах шею.

И в этот миг, когда защитные руны погасли, а пространство зала еще содрогалось от высвобожденной энергии, все увидели. Сквозь дым, сквозь искаженный воздух, сквозь самую ткань реальности проглянулось что-то. Не фон зала, не каменную стену. Нечто совершенно иное, чуждое, непостижимое. Бескрайнее пространство, лишенное привычных форм и света, заполненное пульсирующими, органическими структурами неземных цветов – ядовито-фиолетовыми, кислотно-зелеными, кроваво-черными. Гигантские тени, больше похожие на сгустки чистой абстракции боли и голода, чем на существа, шевелились там, в этой запредельной дали. И ощущение… Ощущение взгляда. Мириады немигающих, безумных глаз, уставившихся сквозь разрыв прямо на них. Это длилось долю секунды – щелчок затвора в сознании. Но этого было достаточно, чтобы леденящий ужас, нечеловеческий и всепоглощающий, впился в душу каждому, кто осмелился поднять глаза. Призыв был прерван в последний момент, но дверь приоткрылась. И Глубины глянули внутрь.

– Теперь! – рявкнул Марк, его голос хриплый, но полный яростной решимости. Выстрел его «Борхардта» грохнул почти в упор. Культист, оставшийся без щита, дернулся и рухнул, сраженный в сердце. Николай, не теряя доли секунды, добил своего противника, вонзив нож в основание черепа. Анна, собрав последние крохи сил, мысленно толкнула треснувший, но еще державшийся барьер перед собой – черную сферу, выпущенную оставшимся помощником Барона в Волкова. Сфера ударила в барьер – и отрикошетила обратно. Она врезалась в грудь помощника с мокрым хлюпающим звуком. Его тело не обуглилось – оно *свернулось*, ссохлось за секунду, превратившись в дымящийся комок черной, зловонной плоти.

Барон фон Штаркенберг, истекая черной жижей из-под обгоревшего воротника, поднял голову. Его лицо было наполовину обуглено, но один голубой глаз, полный чистой, безумной ненависти, нашел их. Он метнул на них этот взгляд, как отравленный клинок.

– Это… не конец… – прошипел он, голос был словно скрип ржавых петель, смешанный с шипением раскаленного металла в воде. – Глубины… помнят… вас… всех…

Он обернулся вихрем сгущающейся, вонючей тьмы – и растворился. Лорд Веймут, побледневший до мертвенной белизны, исчез в дверном проеме, как призрак, утянув за собой пару оставшихся в живых приспешников.

Зал замер. Тишина, тяжелая и гнетущая, нарушаемая только прерывистыми стонами раненых, шипением угасающей темной магии на камне и тошнотворным смрадом горелой плоти, серы и чего-то еще, глубоко океанического и гниющего. Герцог стоял, как истукан, глядя на ад, разверзшийся в его тронном зале. Его свита рыдала или молилась, прижимаясь к стене. Имперские «инспектора», запачканные копотью, кровью (своей и чужой), с дымящимся оружием в руках, стояли среди руин дипломатического маскарада. Дипломатия умерла здесь, под сводами старого замка. Враг был ранен, изгнан, но не сломлен. Первая кровь Империи в этой игре теней была пролита. А холодный ветер с Балтики, врывавшийся через распахнутые двери, уже приносил запах новой, еще более страшной и непредсказуемой грозы. Игра только начиналась. Но этот раунд остался за ними.

***

На следующий день, в скромном кабинете главы городского совета Ольденбурга, пахло воском, пылью и страхом. Чиновники, пережившие кошмар приема, были бледны, но благодарны до истерики. Герцог, все еще дрожащий, прислал свою печать и разрешение на выдачу награды.

– Ваша… ваша служба империи… – заикался глава совета, толстый мужчина с трясущимися руками, – спасла жизни многим из нас… и предотвратила ужас… неописуемый ужас… – Он откашлялся, не решаясь смотреть им в глаза. – Герцогство… небогато… но… – Он кивнул клерку.

Тот вынес тяжелый железный сундучок. Внутри, на бархатной подушке, лежали не монеты, а слитки – четыре небольших, но тяжелых слитка червонного золота, каждый с вычеканенным гербом Ольденбурга – чайкой над волной.

– Пятьдесят тысяч имперских… в золоте… для каждого… – прошептал глава совета. – И вечная… ну, очень глубокая благодарность герцога и города.

Это была огромная сумма для захолустного герцогства. Молча взяли слитки – вес их в руках был весом спасенных жизней и открытых врат Ада.

Путь обратно на «Морском Дьяволёнке» был долгим и утомительным. Балтика штормила, соленые брызги хлестали в лицо, смешиваясь с усталостью и въевшимся запахом гари и серы. Когда наконец показались знакомые очертания Петроградских набережных, затянутые промозглым туманом, в груди у каждого залегло странное чувство – возвращение домой из другого, более жестокого измерения.

***

Они пришли не в кабинет мелкого чиновника, а в просторный, но мрачный кабинет самого мэра. Высокие окна с грязными стеклами едва пропускали серый свет. Стены были обшиты темным деревом, портреты прежних градоначальников смотрели на них сурово и безучастно. За массивным столом, похожим на гробницу, сидел мэр – Петр Игнатьевич Ворошилов. Человек с лицом, высеченным из гранита усталости и власти, с седыми баками и пронзительными, как шило, глазами. Его руки, покрытые старческими пятнами, лежали на столе рядом с докладом Семёнова.

– Агенты Береговой, Волков, Зимина, Лирэй, – его голос был сух, как пергамент, лишенный интонаций. Он не предложил сесть. – Доклад лейтенанта Семёнова получен и… изучен. Операция в Ольденбурге.

Он сделал паузу, его взгляд скользнул по их лицам, задержавшись на бледности Сергея (Анны), на еще не зажившей царапине на скуле Марка (Волкова), на усталости во взгляде Алексея (Михаила) и Николая (Лирэя). Взгляд был оценивающим, холодным, как невская вода в ноябре.

– Пресечена деятельность враждебных империи элементов. Сорван ритуал, классифицированный как… особо опасный. Сохранена лояльность местной администрации, пусть и ценой демонстрации силы и… издержек. – Он кивнул в сторону доклада, где, видимо, описывались «издержки» в виде сожженных заживо чиновников и разрушений в тронном зале. – Империя признает исполнение долга. И компенсирует понесенные расходы.

Мэр жестом приказал стоявшему у двери секретарю. Тот подошел к столу и разложил перед каждым из них по два предмета:

Тяжелый холщовый мешок: Звон монет внутри был красноречив. Двести тысяч имперских рублей. Награда.

Небольшая коробочка из черного дерева: Внутри, на бархатной подкладке, лежал новый знак отличия – не медальон, а лаконичный золотой жетон. На одной стороне – двуглавый орел, на другой – скрещенные меч и ключ, обрамленные лавровым венком, и номер. Знак агента Особого Отдела при мэрии Петрограда. Знак доступа и полномочий.

– Ваши действия подтвердили вашу… полезность в делах, требующих специфических талантов и отсутствия излишних вопросов, – продолжил мэр. Его голос не выражал ни благодарности, ни одобрения. Это был констатация факта. – Этот знак откроет вам двери, которые остаются закрытыми для других. И предъявит требование, когда оно понадобится. Империя не забывает своих… инструментов. – Он подчеркнул последнее слово. – Отдыхайте. Приводите себя в порядок. Но будьте готовы. Город дышит тревогой, и ваши навыки… скоро снова понадобятся. Вы уволены.

Никаких рукопожатий. Никаких лишних слов. Секретарь открыл дверь, ясно давая понять, что аудиенция окончена. Они вышли из мрачного кабинета в не менее мрачный коридор мэрии, тяжесть золота в мешках смешиваясь с тяжестью нового статуса и недвусмысленного предупреждения. Они были не героями, а инструментами. И инструменты хранят наготове.

***

Мастер Семёнов поднял руку, его голос, еще секунду назад бывший голосом мэра Ворошилова, снова стал его собственным – чуть хрипловатым, но спокойным.

– И… на этом сессию завершаем, – он положил на карту Ольденбурга свою руку, словно накрывая ею весь вымышленный мир. Воздух в кофейне, пахнущий кофе и бергамотом, снова стал просто воздухом. Гул города за окном вернулся. – Вы вернулись в Петроград. Сдали отчет. Получили награду и… новый статус с предупреждением. До следующего задания.

Студенты словно вынырнули из глубины. Сергей (Анна Зимина) снял очки и протер переносицу, глубоко вздохнув:

– Фух… Будто правда из того каменного мешка вылез. Этот мэр… как воплощение системы. Холодный, безликий. И жетон… не награда, а ярлык "инструмента".

– Золото-то настоящее, – Николай (Лирэй «Струна») постучал пальцем по столу, изображая звон монет, но в глазах еще стояли тени катакомб и шипящей тьмы. – Но да, ощущение… будто нас не поблагодарили, а поставили на полку до следующего раза. Как расходный материал. И этот взгляд его… шило прямо в душу.

– А бой? – Алексей (Михаил Береговой) положил руку на лист персонажа. – Когда "Искра"пробивала щит Барона… я реально почувствовал эту ярость Михаила. Чистую, против всей этой скверны. Сильнее, чем когда-либо раньше. Это было… больше чем кидание кубиков.

Марк (Капитан Волков) молча вертел в пальцах воображаемый жетон. Его лицо было усталым, но собранным. Циничная маска дала трещину, показав усталость и осознание глубины погружения.

– Молодцы, – повторил мастер Семёнов, на этот раз своим голосом, с легкой, едва уловимой усталой улыбкой в уголках губ. Он поправил миниатюрный макет крейсера на полке. – Действовали смело. Вытащили союзников из пасти зверя. Сорвали ритуал, хоть и ценой. Но… – его взгляд стал острым, аналитическим. – Допустили просчет. Не смертельный, но важный.

Все насторожились, возвращаясь полностью в реальность кофейни.

– Просчет? – нахмурился Сергей. – Мы же нашли склад, спасли людей, пришли на прием хоть как-то готовыми…

– Пришли готовыми к силовому решению, – поправил Семёнов. Он взял двадцатигранный кубик, ловко перекатывая его в пальцах. – Но не к *расследованию* всех нитей до кульминации. Вы шли по следу силы – склад, шествия, явные угрозы. – Он ткнул пальцем в карту Ольденбурга, в точку у маяка. – Но пропустили корни. Почему именно маяк? Как глубоко связь катакомб под замком с морем? Кто этот старик-смотритель часовни, который знал, что Анна что-то ищет? Вы не докопались до архива герцогства, не проверили старые морские записи до того, как враг загнал вас в угол. Полезли в логово, зная о звере, но не зная всех его лазеек и запасных клыков. – Его взгляд стал серьезным, наставляющим. – Иногда ключ ко всему лежит не под ногами, а под самым неприметным, запыленным камнем. Самый маленький камушек, перевернутый вовремя, может обрушить скалу на врага или указать путь к спасению. В следующий раз… будьте внимательнее ко всему. К каждому камню. К каждому случайному слову. К каждой забытой книге в самом дальнем углу.

Наступила тишина. Упрек был справедлив и отрезвлял. Они увлеклись силовым подходом, едва не заплатив за это высшую цену в ловушке ритуала.

И тут Марк неожиданно поднял голову. Он посмотрел прямо на Семёнова, затем перевел взгляд на друзей.

– Моя вина, как капитана, – сказал он четко, без обычной бравады. – Я повел всех напролом, не убедившись, что разведал все тропы. Должен был настоять на более тщательной разведке до бала. Мы выжили и выполнили задачу только потому, что все рванули вытаскивать друг друга из дерьма. Береговой со своей «Искрой», Анна со щитом, Лирэй с ножом в нужный момент… Без этой… слаженности… – Он не договорил, но всем было ясно: они бы остались там навсегда, частью кошмара. – Ошибку вижу. Проанализирую. Больше не повторится.

Семёнов смотрел на Марка несколько секунд. Затем его строгие черты смягчились. Он медленно, одобрительно кивнул.

– Вот это и есть самый ценный итог, капитан Волков. Признать промах, не сломав хребта гордыни. Осмыслить его. И знать, что рядом те, кто подставит плечо. Это крепче любой стали. И ценнее любого золота. Запомните это. – Он отложил кубик с глухим стуком. – На сегодня хватит. Вы заслужили отдых. До следующего раза, когда город снова позовет.

Студенты начали неспешно собираться, ощущая приятную мышечную усталость и странную пустоту после такого глубокого погружения. Адреналин схлынул, оставив послевкусие победы, пусть и небезупречной, и мрачной тенью от увиденных Глубин. В игре. Только в игре.

***

Марк вышел из «Подковы и Феникса» последним. Прохладный вечерний воздух Великого Новгорода ударил в лицо, смывая остатки дыма и запаха серы, которые, казалось, засели в ноздрях после игры. Он глубоко вдохнул, ощущая знакомый городской смог – выхлопы редких машин, уголь из труб, запах выпечки из соседней булочной. Реальность. Твердая, понятная брусчатка под ногами. Он потрогал карман шинели – там лежал *воображаемый* вес слитка из Ольденбурга и векселя, материальные призраки виртуального подвига. Абсурд, но приятный.

«Катя ждет», – мелькнуло в голове. Они договорились встретиться у фонтана на Ярославовом Дворище. Марк зашагал быстрее, стараясь отогнать навязчивые образы – багровые руны, шипящую тьму, тот запредельный взгляд Глубин. «Глюки, – строго сказал он себе. – Напугал сам себя, как первокурсник на экзамене по термеху. Переиграли. Слишком глубоко нырнули в этот раз».

У фонтана, освещенного неяркими фонарями, стояла Катя. Та самая Катя из медико-химического факультета, что пригласила их в клуб «настолок» в самом начале. Она была в легком пальто, руки засунуты в карманы, рыжие волосы, как всегда, немного растрепаны ветром. Увидев его, она улыбнулась – тепло, по-настоящему, и помахала.

– Марк! Ну наконец-то! – Она сделала шаг навстречу. – Как игра? Опять спасли мир? Я видела, вышли бледные, как привидения. Совсем ушли в роль?

Марк ускорил шаг, уже готовый ответить своей привычной бравадой, циничной шуткой про золото и трупы. Он сосредоточился на ее лице – знакомом, милом, человеческом.

И в этот момент кто-то грубо толкнул его сзади в плечо, заставив пошатнуться и чуть не выронить портфель. Марк резко обернулся, готовый рявкнуть, но слова застряли в горле.

Толкнувший его мужчина, спешащий куда-то в темноту в длинном потрепанном пальто и кепке, на миг обернулся – и Марк увидел. Вместо обычных ушей из-под сдвинутой кепки торчали острые, покрытые серой шерстью волчьи уши. А из-под полы пальто на мгновение мелькнул пушистый, серый хвост, который тут же скрылся.

Марк замер, ледяной укол страха пронзил его. Он явственно видел это! Звериные очертания на фоне обычной городской толчеи!

– Эй, осторожнее! – крикнула Катя, подхватив Марка под руку и оттаскивая его от потока людей. Ее голос, звонкий и обеспокоенный, ворвался в его сознание, как луч света. – Марк? Ты как? Совсем отыгрался? Похоже, тебе нужен крепкий чай или что-то покрепче. Кто этот грубиян?

Марк тряхнул головой, как бы стряхивая наваждение, и снова взглянул на спину удаляющегося прохожего. Кепка сидела нормально, из-под пальто ничего не торчало. Обычный мужик, спешащий по своим делам. Никаких ушей. Никакого хвоста.

«И правда, переиграл. Устал. Надо выспаться», – пронеслось в голове. Галлюцинация. Яркая, отвратительная, но галлюцинация.

Он натянул свою привычную маску заводилы, широко улыбнулся Кате и обнял ее за плечи.

– Все отлично, Котик! Мир спасен, казна полна! – Он засмеялся, но смех звучал чуть натянуто. – Какой-то торопыга. Не бери в голову. Куда в этот раз зовет нас ветер приключений? Или просто прогуляемся, пока я не начал рассказывать про драконов и демонов?

Катя рассмеялась, ее смех был звонким и чистым, как всегда.

– Демонов и торопыг оставь для улицы, капитан! Пойдем к «Смирнову», пирожков с вишней возьмем и погуляем по набережной. Без монстров и спешащих оборотней, а?

Они пошли, смешиваясь с вечерней толпой. Марк держал ее за руку, стараясь сосредоточиться на ее тепле, на знакомых огнях города, на шуме трамвая вдали. Но где-то глубоко, на самом дне сознания, холодной змейкой извивалось воспоминание о том мимолетном видении, о звериных очертаниях на спине обычного прохожего. И о словах мастера: «Иногда истина… лежит под самым неочевидным камнем». Он отогнал мысли. Это был просто глюк. Отличный глюк после отличной игры. Не более того. Вечер был слишком хорош, чтобы портить его выдумками.

Глава 7

Они шли по вечернему Великому Новгороду, оставляя за спиной яркие огни центральных улиц и погружаясь в более тихие, тенистые переулки, ведущие к набережной. Брусчатка под ногами была неровной, лужи от недавнего дождя отражали тусклый свет редких фонарей, похожих на затухающие угли. Марк чувствовал тепло Катиной руки в своей, пытаясь сосредоточиться на нем, на ее голосе, на знакомом ритме шагов. Но слова мастера Семёнова – «иногда истина лежит под самым неочевидным камнем» – и мимолетный, жуткий образ волчьих ушей и хвоста у того прохожего, будто крючьями, цеплялись за сознание, мешая полностью вернуться в «здесь и сейчас».

Катя, казалось, не замечала его напряженной задумчивости. Она говорила легко, увлеченно, жестикулируя свободной рукой. Ее рассказ о ее собственной ролевой группе лился потоком, окрашенный теплотой и азартом.

– …а нашего Мастера, Сергея Викторовича, мы между собой зовем «Алмазником», – смеялась Катя, ее глаза блестели в полумраке. – Представляешь? Он не просто ведет игру, он ее… «вытачивает». Как ювелир бриллиант. Каждая деталь мира у него – ограненный факт. Каждая интрига – сложнейший пасьянс, где нужно просчитывать ходы на пять вперед. Он не терпит хаоса или действий «на авось». Помню одну кампанию, «Тени Имперского Двора»… – Она замолчала на мгновение, погрузившись в воспоминания. – Мы играли за дворянских шпионов при дворе безумного императора. Каждое утро начиналось не с броска кубика на встречу с врагом, а с анализа сводок, расшифровки перехваченных писем, изучения геральдики на платьях придворных дам, чтобы понять, кто с кем в союзе. Сергей Викторович раздавал нам настоящие, состаренные пергаменты с зашифрованными посланиями, карты с невидимыми чернилами… Мы неделю реального времени потратили только на то, чтобы вычислить одного предателя в Тайном Совете, анализируя мельчайшие несоответствия в его показаниях и перемещениях! Это было… головокружительно. Как сложнейшая партия в шахматы, где фигуры – живые люди, а ставка – жизнь твоего персонажа и целого королевства. Ювелирная работа, Марк! Каждое наше действие, каждый диалог, даже интонация – все было продумано, взвешено, как на аптекарских весах. Мы чувствовали себя не игроками, а… стратегами высочайшего уровня, оперирующими в мире тончайших нюансов.

Марк слушал, и в его душе поднималось странное чувство – смесь восхищения и… тревоги. Эта «ювелирность» Катиной группы, эта безупречная продуманность, контрастировала с жестоким хаосом, в который часто погружал их тот же самый Семёнов. У него, видимо, была бездна граней: для их группы – хаос и экшен, для Катиной – кропотливый анализ. Игра Катиного мастера звучала как изысканный концерт, их игра у него же – как камертон, настроенный на частоту древнего ужаса.

– Звучит… впечатляюще, – нашел наконец слова Марк, стараясь вложить в них искренность. – У вас там настоящий академический подход к приключениям. У нас же Семёнов… – он усмехнулся, вспоминая недавний бой в Ольденбурге, – чаще как в кузнице: горячо, громко, и молотком по наковальне. Любит проверять на прочность в прямом смысле. Совсем другая грань его мастерства.

Катя кивнула, ее выражение лица стало серьезнее.

– Да, у вас свой стиль. Более… непосредственный. Энергичный. Семёнов как будто разный с разными группами. Но знаешь, – она слегка сжала его руку, – и в нашей ювелирной точности была ахиллесова пята. Мы слишком поверили в свою безупречность. Заигрались в аналитиков, забыв, что мир Мастера может быть не только сложным, но и безжалостным. Последняя кампания… «Увядающие Луга».

Она замолчала, и Марк почувствовал, как ее пальцы слегка дрогнули в его руке. Даже в скупом свете фонаря он увидел, как тень легла на ее лицо.

– Это была готическая история, – продолжила Катя тише. – Деревня на границе леса, где люди начали исчезать. Местные шептались о проклятии, о древнем звере. Мы приехали – группа ученых и охотников за нечистью. Семёнов создал атмосферу… леденящую. Туман, который не рассеивался, шепот ветра в камышах, звучащий как чужие голоса, запах гнили и диких трав. Мы действовали, как всегда: тщательно. Опрашивали жителей, составляли карту исчезновений, исследовали почву и воду на аномалии, изучали местные легенды. Нашли старую церковь с фресками, изображавшими оборотней. Но… – она вздохнула, и в этом вздохе слышалось горечь. – Но мы ошиблись. Роково. Недооценили саму суть угрозы. Думали, логика и анализ спасут от всего.

Она остановилась, будто собираясь с мыслями, глядя куда-то в темноту переулка.

– Оборотни в той игре… под руководством Семёнова… они не были монстрами из сказок, что воют на луну и кидаются на людей в чистом поле. Они были хищниками. Умными. И..совершенными в своей мимикрии. Они не превращались в волков под луной. Они жили среди людей. В облике соседа, трактирщика, даже священника. И отличить их… – Катя покачала головой, голос стал жестким. – Артефакты на обнаружение нечисти? Бесполезны. Их природа была слишком… вшита в саму ткань того мира. Защитные барьеры? Они их просто обходили или ждали, когда ослабнут. Огневая мощь? Обычное оружие их шкуру не брало. Нужны были серебро, освященные клинки, сложные ритуалы… на подготовку которых у нас просто не было времени. Мы полагались на разум, а они – на инстинкт и абсолютную, звериную жестокость. Семёнов не дал нам шанса на исправление ошибки.

Она снова замолчала, и Марку показалось, что по ее спине пробежал холодок. Ее слова «оборотни в облике человека совсем от них не отличались» звучали зловещим эхом его собственных сомнений и того мимолетного видения.

– Началось с мелочи, – прошептала Катя. – Пропал один из наших – тихий аптекарь, который пошел за травами. Мы думали – заблудился, утонул в болоте. Потом нашли его тело… вернее, то, что от него осталось. И поняли. Но было поздно. Они напали ночью. Не на окраине. В самой деревне. В доме старосты, где мы остановились. – Ее голос дрогнул. – Это был не бой. Это была бойня. Половина группы погибла в первые же минуты, застигнутая врасплох в человеческом обличье врагов. Семёнов… совсем не жалел нас. Кубики падали как проклятые. Никаких поблажек. Только холодная, беспощадная логика мира, который мы недооценили. Выжили чудом. Убежали, бросив все. Игра закончилась тотальным провалом. – Она горько усмехнулась. – Такой вот «ювелирный» финал от нашего «Алмазника» Жестокий урок.

Марк молчал. История Кати, рассказанная с такой болью и точностью, била прямо в цель его собственных тревог. Недооценка врага, его скрытность, бесполезность обычных средств… Слишком знакомо. Слишком похоже на то, что они сами пережили у Семёнова, и на то, о чем он предупреждал их за столом. «Осматривайтесь внимательнее ко всему. К каждому камню». Камень… или человек в толпе? И этот же мастер способен вести игру так, что "ювелирная точность"оборачивается кровавой бойней.

Он сжал ее руку чуть сильнее, пытаясь передать поддержку.

– Кошмар, – выдохнул он. – Но… ты же жива. Выжившие есть? Значит, не все потеряно. Значит, урок усвоен. Семёнов, видимо, мастер на все руки: и в хаосе, и в аналитике, и в преподавании жестоких уроков.

Катя кивнула, стараясь взять себя в руки.

– Да, урок… дорогой ценой. Теперь я понимаю, что ювелирная точность – это хорошо, но нельзя забывать и о кованой стали под рукой. Надо быть готовым ко всему. К самому худшему. – Она вытерла незаметно ладонью уголок глаза и попыталась улыбнуться. – Кстати, о будущем… Мы же следующую игру играем с вами в один день. В субботу. И я… я на нее опоздаю. Прийти смогу только под конец, ближе к ночи. Дела семейные, неотложные.

Марк почувствовал легкое разочарование. Играть без Кати, без ее аналитического ума и теплого присутствия…

– Жаль. Будем скучать по нашему гению тактики, – пошутил он, стараясь разрядить обстановку.

Но Катя не засмеялась. Ее лицо стало печальным.

– Ребята сказали, что попробуют справиться без меня. Начнут… – Она махнула рукой. – А мне от этого даже грустно стало. Будто пропущу что-то важное. Начало – это всегда самое интригующее, когда еще все возможно, и страшно, и неизвестно. Войти в игру на финальном аккорде… это не то. Особенно у такого Мастера, как Семёнов. Все может перевернуться в первую же минуту.