Сквозь завесу миров: Срывая Маски

– Понимаю, – искренне сказал Марк. – Как войти в спектакль в последнем акте. Но ничего, докладаешь потом. Все подробности. – Он попытался улыбнуться, но его тяготили и ее история, и ее грусть, и собственные мысли. Он не заметил, как они уже вышли к набережной. Широкая гладь Волхова темнела внизу, отражая редкие огни на другом берегу и тусклый свет фонарей на их стороне. И тут его взгляд упал на знакомую вывеску, подсвеченную тускло-зеленым неоновым светом: «Серебряный ИмбИрь». И на фигуру, только что вышедшую из дверей чайной.

***

Алексей ушел из «Подковы и Феникса» первым, почти срываясь. После напряженной сессии, после слов Семёнова о внимании к мелочам, его буквально распирало от неясного беспокойства. Тяжесть игры, видения Глубин, холодная оценка "мэра Ворошилова"– все смешалось в клубок, который душил его изнутри. Ему нужны были ответы. И единственное место, где он смутно надеялся их найти, была эта странная чайная.

«Серебряный ИмбИрь» встретил его знакомым, но теперь еще более тревожным сумраком и густым запахом специй – кардамона, гвоздики, и чего-то еще, горьковатого, как полынь. За стойкой вместо загадочной Эйларин стояла пожилая женщина с седыми косами, невозмутимо протиравшая медный чайник. Воздух был наполнен тихим гулом разговоров на непонятных языках.

– Эйларин? – спросил Алексей, стараясь скрыть нетерпение в голосе.

Женщина даже не подняла головы.

– Уехала. Далеко. Надолго. – Ответ был таким же, как и в прошлый раз, отчеканенным и безапелляционным.

– Но… она что-то оставила? Может, записку? Послание? – Алексей сделал шаг к стойке, чувствуя, как разочарование и тревога нарастают волной.

– Для вас? – Женщина наконец посмотрела на него. Ее глаза были темными и невыразительными, как у старой куклы. – Нет. Только старое слово: «Треснувшие горшки звонче целых, держат эхо звезд». – Она пожала узкими плечами. – Будете чай? «Мечту Самурая»? Или «Дыхание Дракона»? Обостряет зрение… к истине.

"Треснувшие горшки…"Слова эхом отозвались в нем. Он сам чувствовал себя таким треснувшим горшком после видений, после снов, после игры. Но "звонче целых"? Эхо звезд? Это казалось насмешкой. Алексей покачал головой. Горькие притчи и опасные чаи его не интересовали. Его интересовала сама Эйларин, ее знание, ее странная осведомленность о его «трещинах». Ее исчезновение казалось ему не случайным. Как и появление Семёнова с его жестокими, очевидно проверочными играми. Он заказал простой черный чай, сел за столик у окна и уставился на темную воду Волхова, отражающую огни города.

Мысли крутились, как бешеные волчки. Мастер Семёнов. Его военная выправка, его шрамы – настоящие. Его манера оценивать их действия за столом – не просто как игроков, а как… как офицер оценивает новобранцев на плацу. Тот же прищур, та же холодная аналитичность, то же ожидание: «А потянет ли? Выдержит ли?» Отец, полковник Береговой, точно так же смотрел на призывников в своей части. Отбор. Но отбор для чего? Для чего эти игры? Для чего этот странный мир «Судьбы Империи», который иногда просачивался в реальность жуткими видениями и снами? И где место Эйларин в этом? Она знала что-то. Или была частью чего-то большего? Или… предупреждением? Как это "эхо звезд"?

Он пил чай, не чувствуя вкуса. Чайная не дала ответов. Только усилила ощущение запутанной паутины, в которой он оказался. Эйларин – призрак. Семёнов – загадка, очевидно связанная с силами, гораздо большими, чем просто ведение игр. Игры – испытание. Грань между вымыслом и реальностью, и так пошатнувшаяся после Ольденбурга и видения Глубин, теперь казалась ему совсем зыбкой, как туман над рекой. Он был треснувшим горшком, и сквозь эти трещины заглядывало что-то чужое.

С хмурым, потерянным лицом он вышел из чайной, захлопнув за собой дверь с звенящим колокольчиком-дракончиком. Холодный воздух ударил в лицо, но не прояснил мысли. Он стоял на ступеньках, глядя в ночь, чувствуя себя не слесарем-студентом Алексеем, а Михаилом Береговым, заброшенным на вражескую территорию без карты и приказа, с трещиной в душе, сквозь которую дул ледяной ветер неизвестности.

– Береговой! Эй, Леха!

Знакомый голос, громкий и чуть нарочито бодрый, ворвался в его раздумья, как пуля в тишину. Алексей вздрогнул и обернулся.

***

Алексей стоял на ступеньках «Серебряного ИмбИря», глядя в ночь, чувствуя себя не слесарем-студентом, а Михаилом Береговым, заброшенным на вражескую территорию без карты. Тяжесть неразгаданных тайн Эйларин и настороженность после игры с Семёновым давили на плечи.

– Береговой! Эй, Леха!

Знакомый голос Марка, нарочито бодрый, ворвался в его раздумья. Алексей вздрогнул и обернулся. Марк стоял в нескольких шагах, рядом с Катей. Он махал рукой, улыбаясь, но Алексей, знавший Марка как открытую книгу, когда тот не пытался казаться циником, уловил в его глазах тень усталости, чего-то… озабоченного.

– Подожди тут минутку, Котик, – бросил Марк Кате, уже шагая к Алексею. – Леха! Чего ты тут как призрак бродишь? Из чайной? – Марк кивнул на дверь «Серебряного ИмбИря», его взгляд скользнул по вывеске с любопытством. – Искал свою таинственную чайную фею? Опять мимо?

Алексей мрачно кивнул, скупо:

– Не нашёл. Опять. Как в прошлый раз. Только старые загадки. "Треснувшие горшки…"– буркнул он, невольно цитируя.

– И что? – Марк пристально посмотрел на него, опустив голос чуть ниже обычного шутливого тона. Его игривость на мгновение схлынула. – Сидел, чай пил, думал о вечном? Или… – Он сделал паузу, его взгляд стал чуть более внимательным, аналитическим, почти как у Семёнова за столом, но без холодности. – Или о нашем Мастере? О его… «оценках»? Честно, после Ольденбурга и того приема у "мэра"я сам чувствую себя как после реальной проверки, а не игры.

Алексей нахмурился, кивнув снова. Марк уловил его настроение, но по-прежнему говорил в рамках игры, не подозревая о глубине тревог Алексея.

– Ладно, не грусти, – Марк вдруг хлопнул его по плечу, снова надевая маску балагура, но Алексей заметил, как его глаза на миг метнулись в сторону темного переулка. – Знаешь, по дороге сюда со мной приключилась забавная… ну, почти забавная… история. Иду я, значит, с Катей, погруженный в ее рассказы про оборотней в ее игре… – Он усмехнулся, но звук был суховат. – И тут какой-то торопыга меня здорово толкает в плечо. Я оборачиваюсь, готовый вмазать, а этот тип… – Марк заколебал рукой в воздухе, изображая неопределенность. – …ну, показалось мне, будто у него из-под кепки торчат не уши, а этакие… острые, мохнатые кончики. Серые. И мелькнуло что-то пушистое из-под пальто, типа хвостика. – Марк фыркнул, поднося палец к виску и делая знак "чокнулся". – Наверное, переиграл сегодня. Глюк, блин, как после трех бессонных ночей перед экзаменом по термеху. Катя потом спросила, чего я так остолбенел, а я ей: "Да так, показалось, что оборотень пробежал". Она посмеялась. Ну и я. Чего зря напрягаться, правда?

Алексей замер. Ледяная волна пробежала по его спине. Он смотрел на Марка, на его нарочито небрежную улыбку, на жест у виска. Марк видел. Марк, который всегда был оплотом циничного рационализма, который никому не рассказывал о своих снах или видениях, если они у него были, который держал свои переживания при себе… он видел то же самое. Или очень похожее. И списал это на "глюк". Но для Алексея это было не глюком. Это было подтверждением. Он не сходил с ума. Или сходили они оба, но в одном направлении.

Лицо Алексея стало каменным. Нахмуренные брови, сжатые губы, напряженный взгляд – вся его поза кричала о серьезности. Он больше не просто слушал шутку друга.

– Марк, – его голос был тихим, но твердым, перекрывая веселый тон Марка. – Ты… ты тоже видел. Это… это важно. Нам нужно поговорить. Об этом. Не здесь. Где-то… где потише.

Марк замолчал, его улыбка медленно сползла с лица. Он увидел реакцию Алексея. Не смех, не подтрунивание, а настоящую, глубокую тревогу. Он почувствовал, что его "шутка"попала в какую-то очень реальную, очень мрачную точку у друга.

– О чем поговорить? – Марк нарочито пожал плечами, пытаясь сохранить легкий тон, но в глазах уже мелькнуло беспокойство. – О моих глюках? Ну, Леха, если ты тоже начал видеть летающих слонов…

– Не о слонах, – резко перебил Алексей. Его взгляд был пристальным, почти гипнотизирующим. – Оборотней. Или о чем-то, что за них пытается сойти. Где мы можем поговорить без лишних ушей?

Марк задумался на секунду, потирая подбородок. Потом его лицо вдруг озарилось знакомой, чуть бесшабашной ухмылкой, но в ней теперь читался и азарт, и желание сбить напряжение.

– Хм… Без лишних ушей? Знаешь, мне тут на днях листовку сунули в руки. Забавные ребята. Религиозная группа какая-то, или философский кружок… хрен его знает. Собираются вечером послезавтра в старом особняке на окраине. И знаешь, что самое забавное? – Марк понизил голос до конспиративного шепота, подмигнув. – Там все должны быть в темных мантиях! С капюшонами! Представляешь? Полная анонимность. Типа, все равны под мантией, и лица не видно. Может, это наш вариант? Затеряться в толпе мантийщиков, найти уголок и… потрещать о своих тараканах? Будет хоть повод посмеяться над всей этой мистикой! Да и безопасно – кто там разберет, кто мы?

Алексей смотрел на Марка, пытаясь понять, серьезно он или издевается. Предложение звучало абсурдно: обсуждать видения оборотней на сборе религиозных мантийщиков? Но… в этой абсурдности была своя логика. Анонимность. Прикрытие. Возможность встретиться, не привлекая внимания. И это было *типично* для Марка обернуть серьезную, даже пугающую ситуацию в авантюру с оттенком иронии.

Сначала он хотел отказаться, счесть это глупой шуткой. Но взгляд Марка, несмотря на ухмылку, был серьезен. Он предлагал выход. Пусть странный, но выход.

– Мантии? – Алексей медленно проговорил, все еще не веря. – Ты серьезно? Это же… странно.

– А что у нас не странно в последнее время? – парировал Марк, разводя руками. – Зато весело и инкогнито. Как в детективе! Ну что, Береговой? Рискнем затеряться среди местных алхимиков или философов? Может, еще и чаю бесплатного попьем.

Алексей вздохнул. Вариантов не было. И в этом сумасшедшем предложении была своя притягательность. Возможность поговорить открыто, спрятавшись за мантией. Он кивнул, коротко и решительно.

– Ладно. Договорились. Где и когда? И… где взять мантию?

– Детали узнаю, – Марк снова широко улыбнулся, но теперь в его глазах читалось облегчение и готовность к новому, пусть и странному, этапу. – Листовку найду. Мантии… ну, черная простыня с дыркой для головы сойдет, я думаю. Или в театральном спасемся. Главное – дух анонимности! – Он повернулся к Кате, крикнув: – Иду, Котик! Леха просто в своем мире летает, как всегда! – Затем снова шепотом Алексею: – Завтра после пар все расскажу. Будь готов к приключению среди мантийщиков.

Марк пошел к Кате, оставив Алексея на ступеньках. Алексей смотрел ему вслед. Шутка об оборотне… Теперь они оба знали, что это была не шутка. И их путь к ответам начинался с темных мантий и сборища чудаков на окраине города. Странно? Да. Но не более странно, чем все, что происходило вокруг. Он повернулся и зашагал в сторону общежития, чувствуя, как тревога смешивается с острым, почти болезненным любопытством. Они с Марком только что сделали первый шаг к признанию друг другу, что мир треснул. И теперь им предстояло вместе заглянуть в этот странный мир.

Глава 8

Воздух в общежитии был густым от запаха подгоревшей картошки с соседней кухни и старой пыли. Алексей шагнул в комнату, чувствуя, как напряжение последних часов – игра, чайная, странная встреча с Марком и его "глюком"– начало медленно спадать, уступая место усталости. И тут его взгляд упал на Елену.

Она сидела на его койке, свернувшись калачиком, как рыжий котенок, в мягком свитере с капюшоном. В руках у нее был увесистый фолиант по ботанике, но она не читала. Она смотрела в окно, где последние лучи заката окрашивали стекло в багрянец, а ее лицо было задумчивым, почти отрешенным. Увидев его, она мгновенно оживилась. Книга полетела на подушку, а на лице расцвела такая теплая, искренняя улыбка, что у Алексея на миг перехватило дыхание.

– Леш! – Она вскочила, подбежала и обняла его, прижавшись щекой к груди. Запах ванили, земли и чего-то зеленого, свежего, всегда витавший вокруг нее, обволакивал его. – Я уже начала думать, что ты решил ночевать в «Подкове и Фениксе» или закопался в цеху с каким-нибудь вечным двигателем. Как прошел твой день, инженер? Победил драконов или хотя бы сложную схему?

Ее голос был легким, игривым, но Алексей, знавший каждую ее интонацию, уловил подспудное внимание. Она держала его чуть дольше обычного, и ее пальцы слегка сжали его спину – нежный, но вопрошающий жест.

– Драконы сегодня были особенно упрямы, – ответил он, пытаясь вложить в голос легкость, которой не было внутри. Он машинально погладил ее по спине, чувствуя под тонкой тканью свитера знакомые лопатки. – А схема… да какая-то головоломная. Кажется, я нашел слабое звено, но это еще проверить надо. А у тебя? Цветочки не взбунтовались?

Его попытка перевести разговор сработала. Глаза Елены загорелись тем самым огоньком, который появлялся, когда речь заходила о ее зеленых подопечных.

– Ох, Леш, не взбунтовались – они объявили революцию! – Она схватила его за руку и потащила к койке, усаживая рядом. – Представляешь, в оранжерею сегодня привезли партию этих новых «ночных орхидей», что из экспедиции с Урала привезли? Тех самых, с синими прожилками, что должны светиться в темноте? Так вот! Они не просто не светятся! Они… капризничают! Утром бутоны закрыты туже замка, а к полудню – бац! – распускаются так, будто хотят проглотить солнце целиком! И запах… – Она закатила глаза, изображая блаженство. – Нежный, как у ландыша, но с такой терпкой, почти древесной ноткой! Наш старик-биолог, Кузьмич, чуть не плачет от восторга и одновременно рвет на себе седые кудри – не понимает, что с ними делать! Говорит, такого в учебниках не описано! А одна, самая наглая, – Елена понизила голос до шепота, делая таинственные глаза, – так и норовит обвить стебелек вокруг пальца, когда проходишь мимо. Как живая! Я назвала ее Клеопатрой. Уверена, она меня узнает!

Она говорила быстро, эмоционально, размахивая руками, рисуя в воздухе образы строптивых орхидей. Алексей смотрел на нее, слушая этот поток жизни, и чувствовал, как ледяной ком тревоги в груди понемногу тает. Она была его якорем, его солнцем в этом странном, тревожном мире. И он видел, как внимательно ее глаза скользят по его лицу, когда она делает паузу, чтобы перевести дух. Она видела его усталость, его озабоченность – он был уверен. Но не давила. Не спрашивала в лоб. Вместо этого она окутывала его этим теплом, этими смешными историями, давая ему время и возможность самому прийти в себя.

– Клеопатра, говоришь? – Алексей усмехнулся, наконец расслабляясь. – Смотри, как бы она не потребовала трон из мха и папоротника. Или не начала вербовать остальных в свою армию. С такими-то амбициями!

– О, она уже начала! – Елена рассмеялась, ее смех звенел в маленькой комнате. – Сегодня утром заметила, как ее соседка, скромная белая «Снежинка», начала тянуть лист к ее горшку! Скоро у нас в оранжерее будет королевство! А я – верная садовница при дворе Клеопатры Синеглазой! – Она вдруг зевнула, широко и по-кошачьи. – Ой, извини. Целый день на ногах, спасала мир от невежества и орхидейных мятежей. А ты устал, я вижу. Давай чаю сделаем и спать? Завтра опять в бой – ты со своими чертежами и кубиками, я – с моими бунтарями-цветами.

Они заварили крепкий чай, сидели плечом к плечу, болтая о ерунде – о том, как Марк сегодня чуть не уронил реактив в лаборатории, о новой смешной шапке у Кати, о том, что в столовой опять давали «загадочное мясо». Алексей чувствовал благодарность. Она не лезла в его мысли, не требовала объяснений его задумчивости. Она просто была рядом, своим теплом и легкой болтовней отгоняя тени. Когда чашки опустели, а глаза начали слипаться, они легли. Елена свернулась калачиком рядом, положив голову ему на плечо, ее дыхание быстро стало ровным и глубоким. Алексей лежал, глядя в потолок, слушая ее дыхание и далекий гул города. Мысли о трещинах в реальности, о видениях Марка, о странном собрании "мантийщиков"все еще крутились в голове, но теперь они казались отдаленными, приглушенными ее присутствием. Он обнял ее, притянул ближе, вдыхая знакомый запах ванили и зелени, и понемногу погрузился в беспокойный, но все же сон.

***

Утро встретило Алексея серым, промозглым светом и назойливым звоном будильника. Елена уже ворчала себе под нос, собираясь на раннюю смену в оранжерею, суетясь между койкой и столом в поисках какого-то конспекта. Алексей умылся ледяной водой, пытаясь прогнать остатки сна и навязчивые мысли, и вышел на улицу. Город был окутан холодной дымкой, превращающей знакомые очертания в размытые пятна.

Трамвай подъехал, дребезжа и позванивая на стыках рельсов. Внутри было набито битком – студенты, рабочие, сонные лица с утренними газетами. Алексей протиснулся к окну, втиснувшись между пожилой женщиной с авоськой и высоким мужчиной в потертой кожанке. Тяжелый запах влажной одежды, махорки и дешевой колбасы висел в воздухе.

Он уставился в мутное трамвайное стекло, разглядывая мелькающие в дымке силуэты домов. Мысли снова вернулись к вчерашнему: Эйларин, Семёнов, Марк и его "оборотень"… И тут он заметил ее.

В отражении стекла, чуть позади и слева. Девушка. Стоит, держась за поручень, полуобернувшись к окну. Темные, чуть вьющиеся волосы, собранные в небрежный хвост. Резкие, красивые черты лица. И на шее, чуть приоткрытой воротником темного пальто, видна татуировка – сложный, темно-синий узор, напоминающий морозные кристаллы или сплетение ветвей в виде змеи. Та самая девушка из ресторана, с которой они столкнулись взглядами в тот странный вечер.

Алексей замер. Он не поворачивался, боясь выдать себя, но его глаза впились в ее отражение. Она не смотрела прямо на него. Ее взгляд был направлен куда-то вниз, на пол трамвая. Но… слишком часто. Слишком нарочито. Он видел, как зрачки в ее отражении скользят вверх, мельком фиксируясь на его спине или затылке в стекле, и тут же отводятся в сторону. Раз. Два. Три раза за пару минут. Это не было случайностью. Это было наблюдением. Тщательным, осторожным, но наблюдением.

Внутри все сжалось. Паранойя, которую он пытался отогнать, вцепилась в горло когтями. За мной следят? Мысль пронеслась, холодная и четкая. Она? Из ресторана? Связана с Эйларин? С Семёновым? С тем, что видел Марк? Он вспомнил ее тогдашний взгляд – не испуганный, а оценивающий, пронзительный. Как тогда.

Трамвай с визгом тормозов подкатил к остановке у Академии. Алексей резко развернулся, намеренно грубо протискиваясь к выходу, стараясь в толпе мельком увидеть ее лицо напрямую, а не в отражении. Но девушка уже ловко нырнула в поток выходящих пассажиров впереди него. Он вышел на тротуар, оглядываясь. Она шла быстро, не оглядываясь, в сторону, противоположную воротам Академии – туда, где начинались узкие улочки старого города, ведущие к рынку и набережной. Через мгновение ее темное пальто растворилось в утренней толпе и серой дымке.

Алексей стоял у ворот, чувствуя, как холодный пот стекает по спине под одеждой. Странность ситуации била в глаза: зачем ей выходить здесь, если она шла не в Академию? Просто совпадение маршрута? Или… она следила до самого места? Чтобы убедиться, куда он идет?

– Ты чего замер, Береговой? Место потерял? – хриплый голос сторожа дяди Миши вывел его из оцепенения.

– Да нет, дядя Миша, – Алексей поспешно сунул пропуск в окошко проходной, стараясь убрать напряжение с лица. – Просто задумался. Формулы в голове крутятся.

– Формулы! – фыркнул сторож. – Тебе бы меньше в облаках витать, больше за станком стоять! Проходи, проходи, не задерживай народ!

Алексей шагнул на территорию Академии. Знакомые корпуса из красного кирпича, запах машинного масла и металлической стружки, доносящийся из открытых дверей мастерских, крики студентов – все это было таким обычным, таким прочным. Но ощущение тревожного наблюдения не отпускало. Оно сидело затылком, холодным пятном между лопаток. Паранойя, – пытался убедить себя Алексей, направляясь к своему корпусу. Слишком много странного за последнее время. Переутомился. Надо взять себя в руки.

***

Но взять себя в руки оказалось сложнее, чем он думал. На лекциях по теории механизмов и деталям машин цифры и формулы плыли перед глазами. Он ловил себя на том, что вместо расчета передаточного отношения зубчатой передачи мысленно разбирает вчерашнюю встречу с Марком, пытаясь понять, был ли тот "оборотень"реальным или плодом их обоюдного напряжения. Или высматривает в коридорах Академии темные волосы и синюю татуировку на шее.

– Береговой! Алексей Береговой!

Голос профессора Крутовского, суховатый и резкий, как напильник по металлу, прорезал гул в аудитории. Алексей вздрогнул, оторвав взгляд от окна, за которым копошились студенты у токарного цеха.

– К доске! – Крутовский, худощавый мужчина с вечно недовольным выражением лица и очками в стальной оправе, пристально смотрел на него. – Раз уж ты предпочел созерцать красоты нашей промзоны изучению кинематики плоских механизмов, проиллюстрируй нам твои глубокие размышления. Задача номер три, на странице двести один, из практикума.

В аудитории захихикали. Алексей тяжело поднялся и пошел к доске. В голове – каша. Он мельком глянул на задачу, висевшую на проекторе: расчет кривошипно-ползунного механизма, определение скоростей и ускорений… Стандартная задача, но сейчас формулы казались китайской грамотой. Он взял мел, чувствуя на себе десятки глаз – насмешливых, сочувственных, равнодушных.

Паранойя, – снова пронеслось в голове. Сосредоточься, Береговой. Ты же знаешь это. Он закрыл глаза на долю секунды, отгоняя тени и татуированные шеи. Вспомнил отцовские уроки в гараже, сборку и разборку механизмов, ощущение металла в руках, его логику. Формулы ожили в памяти, выстроились в цепочку причин и следствий, как шестерни в редукторе. Он начал писать. Мел скрипел по доске, выводя символы, схемы, расчеты. Быстро, уверенно, почти на автомате. Он не просто решал – он видел этот механизм, чувствовал его работу.

Когда он закончил и отступил от доски, в аудитории повисла тишина. Профессор Крутовский смотрел на решение, потом на Алексея, потом снова на доску. Его тонкие губы плотно сжались.

– Хм, – он произнес наконец. – Небрежно оформлено. Линии кривые, индексы кое-где съехали… – Он сделал паузу, снял очки, протер их платком. – Но… технически безупречно. Формулы верные, расчеты точные. – Он посмотрел на аудиторию. – Видите, господа? Даже когда Береговой витает где-то в стратосфере, в его голове сидит инженер, который знает свое дело. А некоторые из вас, – он бросил уничтожающий взгляд на пару студентов, пытавшихся списать, – даже при полной концентрации не могут отличить кривошип от шатуна. Запомните это. Талант – это хорошо. Но знание основ – это необходимость. Береговой, садись. И постарайся в следующий раз присутствовать не только телом, но и… инженерной душой. Пять баллов.

Алексей сел, чувствуя, как жар приливает к лицу. Не столько от похвалы, сколько от осознания, что профессор был прав. Он *знал* это. Глубоко, на уровне инстинкта. Его мир механизмов был ясен, предсказуем, логичен. В отличие от мира за стенами Академии, который все больше напоминал сложный, треснувший механизм с непонятной логикой и скрытыми угрозами. Но здесь, у доски, он был в своей стихии. Это знание было островком стабильности.

***

Последняя пара закончилась. Алексей выходил из корпуса, на ходу застегивая шинель, пытаясь отогнать остатки утренней тревоги. Солнце, пробившееся сквозь тучи, слепило. И тут он увидел Марка. Тот стоял у чугунной ограды, прислонившись к фонарному столбу, и с явным интересом разглядывал группу первокурсниц, проходивших мимо. Но когда Алексей подошел ближе, он заметил, что взгляд Марка не столько заинтересован, сколько рассеян. И на его лице – легкая тень того же напряжения, что и у Алексея.

– Эй, слесарь! – Марк оттолкнулся от столба, изображая бодрость. – Как успехи в высшей механике? Не разобрал по винтикам лекционный зал?

– Пока держится, – хмыкнул Алексей, подходя. – А у тебя? Ничего интересного не видел?

Марк мгновенно насторожился. Его глаза метнулись по сторонам, проверяя, нет ли рядом лишних ушей. Он сделал шаг ближе, опустив голос.

– Видел, – прошептал он, и в его голосе не было и тени шутки. – Не рыбу. Опять. Когда на трамвае ехал, вдоль набережной. У самого берега, у опоры моста… Что-то большое, темное. Плеснуло хвостом. Или… ластой. С перепонками. Больше человеческой руки. И цвет… не рыбий. Тускло-серый, как грязный лед. Мелькнуло и скрылось. – Он сглотнул. – Может, бревно? Может, тень? Но… – Он пожал плечами, и в этом жесте была беспомощность. – Завтра. Вечером. Восемь часов. Там все обсудим. Готовь свою темную простыню, рыцарь анонимности. – Он попытался ухмыльнуться, но получилось кривовато.