скачать книгу бесплатно
Нехрен ей слышать, что мы думаем по-разному, кретин!
Ведь она слышала; точно слышала это. Мать всё ещё смотрела в окно, но весь её вид говорил, что она услышала даже больше, чем они сказали. Из её причёски выпала и неровно повисла вдоль лица прядь цвета жгучего золота.
– Не так уж дорого они стоили! – отрывисто бросил Артур. – Может себе позволить! Только глухой в этом городе не знает, сколько зарабатывает Володенька Ивлеев!
Посмотри сюда. Посмотри сюда, женщина.
Давай, скажи ещё раз, что тебе на нас насрать.
Мигом повернув к нему лицо в розовых пятнах, мать растерянно захлопала ресницами, изумлённо потрясла головой и нелепо округлила рот – будто слов у неё было в достатке, но ни одно из них она не считала правильным.
Позвони мозгоправше или Вовочке, спроси, что говорить. Мы подождём, твою мать.
– Какая разница, сколько они стоили, Артур? – наконец еле слышно проговорила Людмила. – Подарили – нужно беречь. Вы что, специально разбили эти колонки?.. За что вы ему мстите? Я понимаю вашу злость, понимаю вашу досаду! Я знаю, что вы бы предпочли, чтобы мы и дальше жили втроём, но… Артур! Артём!
Розовые пятна на лице матери стали ярче, а голос дрогнул.
Слова, которые разум счёл «правильными», явно давались ей с гигантским трудом.
– Не то чтобы специально, – угрюмо пробубнил Артём за его спиной, – но…
Обернувшись, Артур уставился на младшего брата с неподдельной яростью.
Артём осёкся, но в его серых глазах не было испуга; он смотрел в ответ с вызовом.
Недоумок, твою мать! Решили напирать, так надо идти до конца!
– Послушайте, – устало произнесла Людмила, подняв ладонь в жесте «теперь говорю я». – Я действительно от всей души сопереживаю вам. Я знаю, что вам сложно. Знаю, что перемены и нововведения – это всегда тяжело. Я знаю, что вы злитесь, обижаетесь и ревнуете. Вы имеете право. Артур… Артём… Я люблю вас, очень сильно. Ещё сильнее, чем раньше. Вы всегда будете для меня очень важными людьми. Но себя я тоже люблю. И хочу, чтобы моя жизнь приносила мне счастье. Я прошу вас: будьте мягче к Володе. Он очень старается наладить с вами хорошие отношения. Возможно, вам это незаметно, но мне, со стороны…
Она говорила, говорила и говорила – то затыкая вафельное полотенце за пояс, то размахивая им, как вымпелом. Она говорила, а пятна на её лице разрастались, толкали друг друга и переползали со лба на щёки; со скул на шею.
Сжав зубы, Артур смотрел на материнское лицо почти с ненавистью – до того много едкой злобы пилило душу пополам.
Она говорила и говорила, но ни разу не сказала: «Окей, этот Володя нам и правда не нужен. Мы будем жить, как раньше – втроём».
– Я тоже люблю тебя, ма, – негромко признал Артём, не выходя из-за спины брата.
Как просто завоевать обожание десятиклассника!
– Я не ревную! – выдавил Артур, скрестив руки на груди; зубы глухо заскрипели.
Много чести вам, эгоисты.
Смотреть ей в глаза не хотелось, и он уставился на оранжевую плитку, что горизонтальной лентой бежала по белому кафелю кухонных стен.
– Ваш отец за столько лет ни разу о вас не вспомнил, – сухо сказала мать; в её голубых глазах стояли слёзы. – Собрал по углам свои чёртовы стишки и усвистал на поиски себя. А для Володи вы как сыновья.
Да какие сыновья! Старше меня, урод, от силы лет на пятнадцать!
– Пойдём, Арчи, – повторил брат, беззлобно ударив кулаком ему по лопатке. – Реально сами виноваты. Поживём пока без колонок.
Да ты без всего сможешь пожить! Весь в отца, сука, сраные миротворцы!
Злость в горле до того распухла и заострилась, будто он подавился косточкой сливы – и не откашлял её с тех пор.
– Вы хоть раз задумались, почему Володя вообще должен вас спонсировать? – тихо спросила Людмила; это звучало как претензия, но в её голосе не было злости.
Она будто любопытствовала: а что же происходит под черепами у этих чертей?
За спиной послышались шаги брата. Артём снова сбежалс поля боя ополоснулся её проникновенными речами и сбавил обороты на самом старте.
Словно устав от всего на свете, Людмила обречённо махнула рукой и швырнула полотенце на стол – рядом с вазой, из которой торчал букет бирюзовых хризантем.
Порожняком Ивлеев сюда не ходил.
– Не считай, пожалуйста, его деньги, Артур. И не говори о них так пренебрежительно. Он с утра до ночи горбатится в суде. Это не лёгкий хлеб. Он имеет право не тратить на вас ни копейки, но тратит много.
Теперь Людмила говорила еле слышно; её мог бы заглушить, казалось, даже пылесос у соседей. Желваки на её скулах подрагивали, а речь была медленной и плавной – будто она очень выбирала слова; выбирала придирчиво и въедливо.
Тщательнее, чем выбирает их на работе, переводя научные тексты.
Мозгоправша явно не шла ей на пользу.
Раньше мать была сильной; непримиримой и яростной амазонкой!
Её глаза горели гневным огнём женщины с железным характером; она всё могла! Всех строила по росту!
А теперь она только и делает, что слабовольно «понимает наши чувства»!
– Вы со своим Володей никого вокруг не замечаете! – выплюнул он, раздув ноздри. – Для вас никого и ничего больше не существует!
– Так бывает, когда люди находят друг друга, – с лёгкой улыбкой сказала мать.
И эта её улыбка подняла в груди волну дикой злобы.
Мне срать на рассказы о вашей «любви»! Ещё расскажи, как вы трахаетесь!
– ДА ЗА ТОБОЙ ТОЛПЫ ДО СИХ ПОР НОСЯТСЯ! – взревел Артур. – И ты не могла в этой толпе выбрать кого-то похуже меня получше?!
Мать снова растерянно захлопала длинными ресницами, беспомощно распахнув глаза.
– Это не твоё дело, Артур, – наконец твёрдо проговорила она, взяв себя в сложенные на груди руки. – Ты сейчас перешёл грань. Я не буду с тобой это обсуждать.
Артур скрипнул зубами и вызывающе уставился в голубые глаза.
Она не врала.
На дне её глаз горели те же слова, что звучали снаружи. «Ты перешёл грань».
Она выбрала его. Она всегда его выбирала.
Сегодня он снова принесёт пакет еды и бутылку вина; будет за ужином трещать об адвокатских буднях, спрашивать о делах «наших ребят» и обнимать её за плечи.
Какого чёрта ему надо в этом доме?! Какого?!
Он таскается сюда с начала октября! А уже март!
Неужели она ему ещё не надоела?!
Слов больше не нашлось. Развернувшись, Артур молча зашагал к прихожей.
Есть ли вообще на земле мать хуже, чем моя?
– Не настраивай Артёма против нас! – слезливо крикнула она. – Пожалуйста, Артур!
Рванув на себя входную дверь, он сбежал по ступенькам и вылетел из подъезда; по лицу хлестнул ветер промозглого марта.
Скорее из этого гадюшника. Из этого – в другой.
* * *
Трудно понять человеческую душу,
но душу собственную
понять ещё трудней[12 - Антон Чехов]
Зеркало было так заляпано брызгами, что казалось, его отражение переболело оспой.
Опустив глаза, Артур резко повернул ручку крана, и кран… выстрелил ледяной струёй по его джинсам. Запоздало отскочив от умывальника, он на миг оторопел, машинально оглянулся и рывком отмотал полметра от рулона бумажных полотенец.
Зрелищно свирепеть и понтово ругаться было ни к чему: туалет клуба мог в кои-то веки похвастаться безлюдностью, и он имел право на миг снять эти маски.
Маску жестокого пофигиста. Маску туповатого циника.
Он только что – забив на табличку «No smoking» – покурил прямо в кабинке; а курить хотелось опять. Брови были сдвинуты ещё с утра, и лоб давно превратился в камень. Эти брови словно были засовом, что мало-мальски сдерживал злость.
Засовом двери, что вела на пыльный Чердак.
Круглое окно под потолком этого Чердака едва ли пропускало свет. В воздухе витала и оседала на пол рыхлая пыль. Стены Чердака были покрыты фотографиями, лица на которых выцвели или полностью стёрлись.
Но Хозяин Чердака знал: на каждом здешнем фото – его враг.
Самым частым гостем на Чердаке было лицо матери. Некоторые её фото были до того старыми, что их углы обтрепались и облетели на скрипучий пол бумажной пылью. Некоторые же были совсем новыми.
Какие-то гадости она делала давно, а какие-то – недавно.
Мелькал на Чердаке, конечно, и отец. Жалкий нищий неудачник, что положил жизнь на творческий путь провинциального поэта – а потом предсказуемо спился.
С началом октября на этих стенах появился и Володя Ивлеев.
Заточённые на Чердаке эмоции часто хныкали, умоляя понять их; впустить в затхлое помещение солнечный свет.
Но Хозяин выбирал темноту.
…Швырнув бумажные комки в урну, Варламов сильнее сжал зубы, и злоба смирно заползла в дальний угол Чердака. Бумажные полотенца помогли не лучше, чем припарка мёртвому; ноги под мокрыми джинсами мгновенно замёрзли.
Вот оно – то, чего не хватало. Сейчас ещё сидеть там, как обоссаному.
Шагнув к двери, он распахнул её, поморщился от басов техно, что неслись с верхнего этажа, сделал шаг наружу… ХРРСС! Тело резко дёрнулось назад. Петля для ремня зацепилась за ручку двери и… с мясом вырвалась из пояса джинсов.
Именно сегодня, сука! Именно сейчас!
– ТВОЮ МАТЬ! – проревел Артур.
Он молчал слишком долго, и рык получился сдавленным и тухлым.
Неуклюже повозившись с чересчур заметной дырой, Артур выдернул из мокрых джинсов мятую футболку и раздосадованно похлопал по ней, пытаясь разгладить.
Придётся просить ещё и на новые джинсы.
Злобно зыркнув на ручку двери, Артур наконец вывалился в коридор и привычно дёрнул головой. До чего мешала шее эта мерзкая цепочка, на которой болтался – по настоянию матери – мелкий медный крест. Когда шея потела – всякий раз, как он безбожно злился, – цепочка превращалась в нитку наждачки.
И стирала кожу до кровавых ран.
Басы из зала рвали перепонки всё отчаяннее, и сердце ритмично вторило их гулу.
Протиснувшись сквозь толпу прокуренных девиц, Артур одолел первую ступеньку наверх, поднял голову и замер. Потолок над лестницей был выложен кривыми зеркалами, и его лицо в их стёклах казалось дроблёной на запчасти клоунской маской.
Почему на Чердаке нет ни одного фото Петренко, Елисеенко и Улановой?
Ведь они его враги; враги, определённо.
* * *
Когда Свят отменил пари, Артур ни капли не поверил в его «я нихрена не делал». Всё было ясно как белый день. Царевич проиграл, но не хотел отдавать деньги.
А кто бы хотел?
Требовать с него бабло и ставить ему ультиматумы было опасно.
Это сын зава кафедрой; это петух, что несёт в ладонях золотые яйца.
С ним лучше было дружить.
Но то, что случилось под конец февраля, не лезло уже ни в какие ворота.
Оказалось, что Елисей не только выиграл, но и решил… простить убогому проигрыш?
