Чёртова Книга

Яра почувствовала, как щёки начинают гореть. Нужно было продолжать, но как? Слова путались. Она закинула в рот картошку и принялась тщательно пережёвывать, чтобы выиграть время.

– Ну, а вот то, что про него говорят… – замялась она, – якобы колдовством там всяким занимался… Ты что-нибудь об этом знаешь? Слышала?

Лицо бабушки мгновенно изменилось. Настороженность сменилась осуждением.

– А-а-а, так ты про это! – Она покачала головой, губы плотно сжались. – Уже успела наслушаться местных баек? Думаешь, дедушка Миры был злым колдуном? – Голос её стал жёстче. – И поэтому сегодня не с ребятами? За старыми сплетнями охотишься?

– Да нет, что ты! – Яра поспешно отмахнулась, чувствуя себя пойманной и глупой. – Мне просто… любопытно стало. Мира-то сама толком ничего про него не знает… – Она потупила взгляд, ненавидя эту беспомощность. Как объяснить бабушке истинную причину, не показавшись сумасшедшей? Рассказать про кипящую реку? Про заговор? Бабушка подумает, что внучка перечитала книжек и окончательно свихнулась.

– Не знаю я ничего про какое-то колдовство! – Валентина Прокопьевна отрезала резко. – Григорий был хорошим человеком. А то, что болтают злые языки – это на их совести! – Она ясно дала понять, что разговор на эту тему для неё закрыт. Встала и начала убирать со стола, громче обычного ставя тарелки.

Ярослава вздохнула, разочарованно ковыряя вилкой в почти пустой тарелке. Нет, ответов от бабушки можно не ждать. Значит, путь один – на шабаш. Но как незаметно выбраться из дома? Первоначальный план был прост: Яра уйдёт на ночёвку к Мире. Оттуда – легко выскользнуть. Мама Миры, Светлана Григорьевна, уставшая после работы, спала крепко и вряд ли услышала бы осторожные шаги. К тому же в их одноэтажном доме не было скрипучих лестниц, способных выдать девочек. Но теперь Яре, оставшейся без поддержки подруги, нужно было придумывать новый, рискованный план побега в одиночку. И эта необходимость ужасно раздражала и обескураживала. Гнев на Миру вспыхнул с новой силой. Вот так и полагайся на друзей! Сегодня «да», завтра «нет»! Обещала же!

Так, погружённая в тяжёлые думы, Яра промаялась весь остаток дня. Она перебирала вещи, бросала их, снова ходила по комнате, прислушивалась к каждому звуку в доме. Отчаяние накатывало волнами. Мысль о заговоре на сон возвращалась с навязчивым постоянством, пугая и одновременно предлагая единственный выход.

К вечеру она сдалась. Решение было горьким, но другого не было. Яра стала складывать в спортивную сумку самое необходимое для якобы ночёвки у Миры: пижаму, зубную щётку, фонарик, тёплую кофту. План был отчаянный: прийти к Мире с вещами, сказать, что уже отпросилась у бабушки. Под давлением обстоятельств, ведь выгонять её подруга на ночь глядя не станет, и, возможно, под взглядом Светланы Григорьевны Мира будет вынуждена пустить её. А там… там Яра выскользнет одна.

Внезапно в дверь комнаты раздался тихий, но отчётливый стук. Яра, которая так крепко погрузилась в свои невесёлые размышления и подсчёты шансов, вздрогнула всем телом от неожиданности. Сумочка выскользнула у неё из рук и с глухим стуком упала на пол, рассыпав часть содержимого. Девочка замерла, прислушиваясь. Она не слышала, чтобы кто-то заходил в дом, а бабушка, как правило, просто окликала её снизу, не утруждая себя подъёмом по лестнице.

– Войдите… – буркнула Яра недовольно, наклоняясь, чтобы собрать выпавшие вещи. Она уже сообразила: прийти к ней могли только двое – Мира или Демид. И поскольку с первой она утром поссорилась, скорее всего, за дверью стоит Дёма. А явиться он мог с единственной целью – в очередной раз попытаться отговорить её от задуманного, прочесть нотацию. Яра мысленно скривилась, готовясь к неприятному разговору.

Дверь, открываясь, издала протяжный скрип. На пороге возникла фигура. Яра, подняв голову с охапкой вещей, недоумённо уставилась на гостью. Уж кого-кого, а Миру она точно не ожидала увидеть. Подруга стояла, одетая в джинсовые шорты и простую футболку. На лице её не было ни злости, ни упрёка – лишь какая-то странная решимость и усталость.

– Куда собралась? – спросила Мира первая, её взгляд скользнул по сумке Яры, затем по вещам на полу.

Яра встала, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Она не была готова к этому разговору. Не сейчас.

– Вообще-то… к тебе, – неопределённо пожала она плечами, избегая прямого взгляда. – Я подумала… – Она сделала глубокий вдох, собираясь с духом. – Может, ты согласишься хотя бы… прикрыть меня? Я не прошу идти со мной! – поспешно добавила она, видя, как Мира собирается что-то сказать. – Просто… мы могли бы сказать, что я иду к тебе на ночёвку. А ночью… я выйду одна. Ты даже не заметишь. Просто… не выгоняй меня, ладно? – Последние слова прозвучали почти как мольба.

Она робко подняла глаза на подругу… и увидела, что та улыбается. Не весело, а с какой-то обречённой теплотой и пониманием.

– А я пришла за тобой как раз, – просто сказала Мира. – Уже отпросила тебя у Валентины Прокопьевны. И у мамы тоже спросила. Она не против. Так что пойдём! – И, не дожидаясь ответа, развернулась и пошла вниз по лестнице, абсолютно уверенная, что Яра пойдёт следом.

Ошеломлённая, Яра стояла секунду, потом схватила сумку, наскоро запихнула в неё оставшиеся вещи и бросилась за Мирой. Перед выходом она всё же заглянула в гостиную.

– Ба, я… к Мире? На ночь? – переспросила она, хотя знала ответ.

– Конечно, иди, солнышко! – Бабушка оторвалась от экрана, улыбнулась. – Только не засиживайтесь допоздна!

Облегчённо выдохнув, Яра выбежала во двор, где её ждала Мира. Тень от старых яблонь уже удлинялась, предвещая скорые сумерки.

– Почему? – спросила Ярослава, догоняя подругу, когда они пошли по дорожке к дому Миры. Несмотря на идеальное разрешение ситуации, внутри у Яры клубилась непонятная тревога. Эта внезапная перемена настроя Миры казалась… неестественной. – Почему ты вдруг передумала?

Мира не замедлила шаг, но повернула голову, глядя Яре прямо в глаза. В её взгляде не было прежних сомнений, только твёрдая решимость.

– Я не передумала, – сказала она чётко. – Я всё так же считаю, что это опасно и глупо. Но если ты всё равно туда пойдёшь… – Она сделала паузу. – …то лучше идти вместе. Я не смогу сидеть дома, зная, что ты там одна. Ни заснуть, ни думать ни о чем другом не смогу. Поэтому пойду с тобой. Чтобы ты не натворила глупостей. И чтобы… чтобы мы обе вернулись домой целыми. Вот и всё.

Яра молча кивнула. Да, она бы поступила так же. Не смогла бы остаться в стороне, зная, что подруга в опасности. Хорошо хоть Демид в неведении. Он бы не пошел – он бы забаррикадировал их в доме. А с Мирой… с Мирой как-то спокойнее. Одна в ночной лес – это действительно жутко.

Она уже поставила ногу на нижнюю ступеньку крыльца дома Миры, как вдруг – снова! Громкое, резкое, издевательское карканье разорвало вечернюю тишину где-то совсем рядом, за спиной. Яра замерла, как вкопанная. Сердце ёкнуло. Она медленно обернулась, оглядывая верхушки деревьев в соседском саду, крышу сарая, провода. Ничего. Ни одной чёрной точки на фоне розовеющего неба. Только это эхо, зловещее и необъяснимое.

– Ты чего? – Мира, уже стоявшая на крыльце, нахмурилась. Она внимательно наблюдала за Ярой, и её поведение явно вызывало вопросы.

– Да нет… Ничего, – Яра насильно выдавила улыбку, отрицательно покачав головой, стараясь скрыть внезапный озноб. – Пойдём скорее. Нам ещё поспать пару часов надо, если получится. – И она первой поспешно вошла в дом, стараясь не оглядываться на пустую улицу и не прислушиваться к звенящей в ушах тишине, которая наступила после того карканья. Ночь действительно предстояла тяжёлая.

Глава 9

Ночь опустилась на землю неестественно густой, почти осязаемой пеленой. Она была не просто тёмной, она была глухой. На небе, обычно усыпанном мириадами звёзд, не было видно ни единого проблеска, ни россыпи светил, ни бледного серпа луны – лишь абсолютная чернота, казалось, впитавшая в себя все краски мира.

Даже уличные фонари горели как-то уныло, беспомощно. Их тусклый, дрожащий свет едва отвоёвывал у тьмы метр-другой, не в силах рассеять густой мрак. Эти крошечные освещённые островки лишь подчёркивали непроглядность тьмы вокруг.

А в лесу, куда ступили девочки, и вовсе не было никаких источников света, кроме крохотных лучиков их карманных фонариков, подрагивающих в трясущихся руках. Их лучи скользили по корням и кочкам, выхватывая из черноты причудливые очертания, но не давая цельной картины. Приходилось двигаться черепашьим шагом, буквально нащупывая ногами знакомую тропинку, которая в этой кромешной мгле казалась зыбкой и ненадёжной.

Причудливые, искажённые силуэты вековых деревьев, окружавших девочек со всех сторон, казались невероятно жуткими в мерцающем свете фонариков. Каждый сук, каждая коряга, каждая тень, отброшенная могучим стволом, превращалась в кошмарный образ под напором живого воображения, которым обе девочки обладали в избытке. Оно услужливо дорисовывало притаившуюся за каждым стволом опасность, злобного монстра, готового выпрыгнуть из темноты. Эти мысленные картинки накатывали волнами ужаса, сжимая горло и заставляя сердце бешено колотиться о рёбра. Предчувствие неминуемой беды висело в воздухе гуще лесного запаха хвои и влажной земли.

– Может… Может, всё-таки вернёмся? – прошептала Мира в очередной раз, и этот шёпот прозвучал пугающе громко в гнетущей тишине. Её голос дрожал, выдавая полную потерю самообладания. – Пожалуйста, Яр…

Девочки пробирались по едва знакомой тропе, направляясь к охотничьей хижине, и Мира ныла и канючила практически с самого начала их пути, пытаясь уговорить подругу образумиться и отказаться от этой безумной затеи. Она была смертельно напугана, и с каждым шагом, уводящим их дальше от последних огоньков деревни, сковавший её ледяной страх сжимал горло всё туже. Нестерпимо хотелось развернуться и бежать без оглядки, со всех ног, туда, где горит свет в окне, где можно запереть дверь и чувствовать себя в безопасности. Останавливали её лишь упёртый, как гранит, настрой Яры и это дурацкое, мучительное чувство долга, не позволявшее бросить подругу одну в этом жутком лесу.

Яру же такое поведение Миры выводило из себя. Она уже вовсю жалела, что та пошла с ней, и теперь едва сдерживалась, чтобы не закричать от раздражения, не ввязаться в новую ссору. Конечно, и самой девочке было чертовски страшно – холодные мурашки бегали по спине, сердце колотилось где-то в горле. Но она же как-то держалась! Не ныла, не впадала в истерику! И вообще, они уже не малышки, чтобы бояться выдуманного бабайку. Да, в конце концов, они ведь почти ведьмы! Если у них работают заговоры, значит, настоящие способности есть! А это уже давало им, чёрт побери, полное право появиться на этом загадочном шабаше! И нечего тут трястись как осиновый лист!

– Если хочешь – возвращайся! ОДНА! – не выдержала Яра, резко обернувшись к подруге. Её фонарик ослепил Миру. – Я пойду до конца! И вообще, не думала, что ты такая жуткая трусиха! – выпалила она, не скрывая досады. – Я же тебя силком не тащила, ты САМА захотела пойти! Так иди теперь молча, пожалуйста! Или убирайся!

Девочки уже прошли больше половины пути, поворачивать назад было бы не просто глупо – предательски по отношению к самой себе. Для Яры достичь цели было настолько важно, что она готова была игнорировать все тревожные звоночки, это липкое, холодное предчувствие беды, нависшее над ними, и даже откровенную панику подруги. Поэтому они продолжили идти, только теперь Мира шла, плотно прижавшись к Яре, и молчала, закусив губу до крови. Но её рыжеволосая голова то и дело нервно поворачивалась, глаза бегали по сторонам, ловя каждое движение теней. Всё её существо, каждый мускул выдавал парализующий страх, и это действовало Яре на нервы сильнее любого нытья.

Несмотря на все опасения, выбраться из дома Миры удалось на удивление легко. Светлана Григорьевна, измотанная работой, спала крепким сном в дальней комнате. Скрип двери и осторожные шаги по скрипучим половицам не разбудили её. Деревня встретила их гробовой тишиной. Было поздно, близилась полночь, а в такой час встретить кого-то на улице здесь было практически невозможно.

Жизнь деревенских жителей подчинялась солнцу. В пять утра нужно было выгонять коров и коз на пастбища, на огороде требовалось управиться до наступления полуденного зноя, чтобы не свалиться с тепловым ударом. Поэтому и спать ложились рано. Последних припозднившихся можно было встретить максимум до десяти вечера. Сейчас же стрелки часов перевалили за половину одиннадцатого, и девочки прошли по пустынным улицам Марковки, как тени, абсолютно незамеченными.

Единственное, что сразу же показалось им жутко странным и насторожило сильнее темноты – это абсолютная, гнетущая тишина, воцарившаяся в деревне. На улице не было слышно НИЧЕГО. Ни привычного шелеста листвы в кронах старых деревьев, ни отдалённого лая собак на цепи, ни приглушённого голоса телевизора из открытого на ночь окна. Даже вездесущее, назойливое кваканье лягушек – и то стихло. Эта мертвенная тишина давила на барабанные перепонки, внушая первобытный, необъяснимый ужас.

Но самым леденящим душу открытием стало то, что подруги не слышали даже своих собственных торопливых шагов по пыльной дороге! Они заметили это почти сразу, инстинктивно затаив дыхание, но обе сделали вид, что ничего не происходит, стараясь не зацикливаться на этом ужасающем факте, чтобы окончательно не сорваться в панику, но страх нарастал с каждым шагом.

Мира была готова развернуться и бежать обратно в дом сразу же, как только они щёлкнули калиткой и осознали, НАСКОЛЬКО неестественно и пугающе тихо вокруг. Но Яра, стиснув зубы и сжав фонарик до побеления костяшек, от своей цели отступать была не намерена. Поэтому она старалась изо всех сил игнорировать это неприятное, физически ощутимое давление тишины и гнала от себя пугающие мысли, сосредоточившись только на тропинке под ногами.

Когда до хижины, по их прикидкам, оставалось не более пятисот метров, тишина внезапно – буквально – лопнула. Подруги вздрогнули, как от удара, и замерли на месте, когда пространство вокруг них взорвалось оглушающим множеством звуков. Девочкам показалось, что кто-то гигантский рядом лопнул огромный воздушный шар, в котором до этого были заперты ВСЕ звуки мира. И вырвавшись на свободу разом, они оглушили, обрушились лавиной на непривыкшие уши. Если царившая прежде гробовая тишина пугала подруг до мурашек, то это внезапное, оглушительное возвращение звуков привело их в настоящий, животный ужас. Лес ожил! И не просто ожил – он завыл, заскрипел, зарычал, засмеялся!

Уханье невидимой совы, треск сучка под чьей-то невидимой лапой, назойливое стрекотание невидимых кузнечиков в траве – всё это было знакомо, хоть и непривычно громко. Но поверх обычных, прорезались другие звуки: леденящие душу завывания, похожие на плач раненого зверя, переходящий в угрожающий рык. Где-то совсем рядом пробежало что-то крупное, и зазвенел девичий, переливчатый, но неестественно холодный смех. Старая сосна скрипнула, будто под тяжестью невидимого тела. Под самыми ногами девочек с фырканьем протопал, не обращая на них внимания, колючий ёж. А над головой – снова оно! – громкое, хриплое, тревожное карканье и гулкие хлопки тяжелых крыльев, уходящих в темноту.

Девочки вскрикнули, инстинктивно схватились за руки, прижались друг к другу спинами и принялись лихорадочно оглядываться, вскидывая фонарики. Лес оставался таким же непроглядно тёмным, как и в момент их входа. Только теперь он бушевал, жил своей дикой, невидимой жизнью. Всё вокруг шевелилось, гудело, скрипело, шелестело, рычало, выло и даже – что было самым пугающим – смеялось и плакало человеческими, но искажёнными голосами! Воздух наполнился странными запахами – влажной земли, прелых листьев, дыма и чего-то ещё… сладковато-приторного, как увядшие цветы.

Подруги в ужасе переглянулись. В свете фонариков их лица были мертвенно-бледными, глаза – огромными от страха. Мира отчаянно замотала головой, её губы беззвучно шевелились, и она даже попыталась сдвинуться с места, пятясь назад и пытаясь утянуть за собой оцепеневшую Яру. Слёзы текли по её щекам, оставляя блестящие дорожки, а в глазах читалась чистая паника. Она была на грани истерики.

– У нас нет выбора! – прошептала Яра, её голос был хриплым от напряжения. – Мы уже здесь! Бежать поздно! – И словно в подтверждение её слов, впереди, среди деревьев, один за другим вспыхнули огни. Не фонарики, а настоящие костры! Яркие, жадные языки пламени взметнулись вверх, осветив стволы деревьев, заиграли на листве, отбросили длинные, пляшущие тени. Они трещали сухими ветками, шипели, разгоняя тьму и отнимая у девочек последнюю иллюзию возможности скрыться.

Тени вокруг костров задвигались. Множество теней – высоких, низких, бесформенных, стремительных. Света хватало, чтобы увидеть движение, но не разглядеть – что или кто движется. Со стороны хижины, где полыхал самый большой костёр, донёсся громкий, многоголосый хохот, дикий и радостный.

– Петрушка иль полынь?! – неожиданно прямо над ухом у Яры, будто из воздуха, прозвучал высокий, звонкий, как колокольчик, девчоночий голос. В нём не было угрозы, только лёгкое, игривое любопытство.

Едва не одеревенев от ужаса, девочки медленно, как в кошмарном сне, повернули головы на звук. Рядом с ними, в метре от тропы, стояла невероятно красивая молодая девушка. Она возникла бесшумно, словно выросла из самой темноты. Босая, одетая лишь в тонкую, почти прозрачную светлую сорочку ниже колен, которая колыхалась в неощутимом ветерке. Её худые, острые плечи были оголены, а по спине крупными, тяжёлыми волнами рассыпались длинные, густые волосы невероятного, ядовито-изумрудного цвета, отливавшие в свете фонариков металлическим блеском.

На голове у неё красовался изысканный венок, искусно сплетённый из молодой, сочной листвы и незнакомых девочкам, странных, бархатистых цветов глубокого фиолетового оттенка. Лицо её было утончённым, почти хрупким, с высокими скулами и маленьким ртом. Она смотрела на перепуганных девчонок своими огромными, круглыми, ярко-зелёными, как молодая трава, глазами, и на её губах играла обворожительная, загадочная улыбка. От неё веяло холодом и запахом речной воды и тины.

Мира судорожно вздохнула. Сердце не просто колотилось – оно замерло, пропуская удары, словно пытаясь остановиться. Она поняла, кто перед ними. Знания из множества прочитанных книг слились в ужасающее понимание: Навка. Русалка. Дух утопленницы. Красивая, манящая и смертельно опасная. Дыхание перехватило, тело окаменело. Мира не могла пошевелиться, не могла отвести взгляд от этих гипнотических зелёных глаз. Девочка оцепенела, потеряв дар речи и движения, не в силах даже моргнуть. Казалось, воздух вокруг стал ледяным и вязким.

– Полынь! – выкрикнула Яра, действуя на чистом инстинкте. Она рванулась в сторону, к краю тропы, где густо росла знакомая трава с резными листьями. Одним быстрым движением девочка отбросила фонарик и, ухватившись двумя руками за резко пахнущий стебель, вырвала куст, не заботясь о корнях, вместе с тяжёлым комом земли.

– Держи! – крикнула она Мире, но та стояла как истукан. Яра сама принялась яростно размахивать добытой полынью над головой, описывая широкие круги перед собой и по сторонам. Влажные комья земли с корней разлетались во все стороны, пахнуло сыростью и горькой травой.

Очаровательная улыбка мгновенно схлынула с лица зеленовласой девушки, словно её смыло. Она резко отпрянула, как от удара, её прекрасные глаза сузились, наполнившись внезапной злобой и нескрываемой брезгливой неприязнью. Она зашипела, глядя на крутящийся в воздухе куст полыни. Яра изо всех сил дёрнула оцепеневшую подругу за руку и дико, не своим голосом, крикнула:

– Бежим!!!

И они рванули с места. Уже не думая о тропе, не глядя под ноги, не оглядываясь по сторонам. Девочки неслись сквозь чащу, подгоняемые слепым животным страхом, сбивая ноги о корни, цепляясь одеждой за колючие ветки. Они бежали не КУДА-ТО, а ОТСЮДА. А вокруг них, будто эхо их безумного бега, множился и нарастал тот самый многоголосый, звонкий, девичий смех. Он висел в воздухе, обволакивал, преследовал. Он был почти осязаем. Этот смех ледяными мурашками пробирался за шиворот, щекотал затылок, забирался в уши навязчивым гулом и, казалось, даже сжимал лёгкие, выжимая из них воздух, отчего бежать становилось всё труднее, ноги заплетались, в груди кололо.

–– Тпрууууу! – раздалось вдруг прямо под ногами, такое громкое и неожиданное, что девочки споткнулись, едва не грохнувшись наземь, и резко замерли.

Прямо перед ними, посреди тропы, сидело… нечто. Ростом не выше колена Яры. Бесформенное, корявое, словно вылепленное из глины, мха и корней старых пней. Оно не имело чётких очертаний, сливаясь с лесной тропой. Но в этой бесформенной массе горели два круглых уголька – глаза, полные злобного любопытства. А под ними зиял широкий рот, утыканный мелкими, острыми, как иголки, зубами. Рот был растянут в хищной, довольной ухмылке. От существа пахло сыростью, прелой листвой и старым лесом.

– Ты… кто? Что?.. – едва слышно, на выдохе, прошептала Яра. Девочка была настолько поражена видом этой нелепой и страшной помеси, что на мгновение забыла, где они находятся и от кого только что убегали. Разум отказывался воспринимать эту реальность.

Мира же, у которой инстинкт самосохранения, к счастью, не отключился полностью, узнавать, кто или что перед ними, совершенно не желала. Она начала медленно, крадучись, пятиться назад, осторожно оглядываясь по сторонам и пытаясь утянуть за собой заворожённую Яру. Одной встречи с зеленоволосой девой ей хватило с лихвой, чтобы понять – знакомиться здесь ни с кем больше не стоит!

– Так леший! – с явным издевательством хохотнуло нечто. – Не видели, что ли, никогда?! – отозвалось существо своим скрипучим, словно ржавые петли, голосом и разразилось мерзким, дребезжащим хохотом, от которого по коже побежали мурашки. Его смех был похож на скрежет сухих веток по камню.

Девочки смотрели на него, не в силах пошевелиться. Им, в отличие от этого странного, самодовольного пня, назвавшегося лешим, было совсем не смешно. Его горящие глазки-бусинки и оскал мелких зубов не сулили ничего хорошего. Они поняли, что просто так убежать уже не удастся. Перед ними – оживший кошмар из сказки, леший, и выглядел он отнюдь не дружелюбным сказочным дедом. Позади – явно раздражённые полынью настоящие навки, которые, судя по их смеху, с удовольствием защекочут до смерти или просто сожрут. А вокруг, в сгущающейся темноте, судя по шевелению теней, шорохам и странным огонькам, кишели и другие твари, чей род и намерения были совершенно неизвестны. Бежать было некуда.

– А вы сами, девочки, кто такие? – послышалось вдруг откуда-то сбоку, справа. Голос был мужским, низким, слегка гнусавым, но в нём слышалась какая-то притворная вежливость.

Из-за толстого ствола старой берёзы показалась высокая тень. Она отделилась от дерева и стала приближаться. Шаги были тяжёлыми, странно прицокивающими. И вот уже рядом с лешим, загораживая собой тропу, перед перепуганными подругами стоял незнакомый мужчина лет тридцати. На вид – вполне обычный, даже одетый по-современному: тёмные брюки, клетчатая рубашка навыпуск. Если бы не два ужасающих отличия: вместо носа на его лице красовался настоящий, розовый, блестящий свиной пятак, а из-под свободных штанин виднелись покрытые короткой, курчавой шерстью ноги, заканчивающиеся самыми настоящими раздвоенными копытами. От него пахло гарью и чем-то затхлым. Он легко перешагнул лешего и встал рядом, рассматривая девочек с нескрываемым интересом.

– Чёрт! – непроизвольно, испуганно выдохнула Мира, отшатнувшись. И тут же в ужасе зажала себе рот ладонью, будто пытаясь затолкать обратно вырвавшееся слово. Глаза её стали ещё шире.

– Он самый, милочка! – широко, до ушей, заулыбался мужчина, обнажив ряд мелких, острых зубов. Улыбка у него вышла не менее жуткая, чем у лешего. – Рад знакомству.

Неожиданно он громко хрюкнул, заставив девочек вздрогнуть. Пятак дёрнулся, втягивая воздух, голова странно покачивалась из стороны в сторону, будто он ловил запах. И вдруг его глаза – тёмные, блестящие, как мокрый уголь – расширились. Он восторженно взвизгнул, притопнув копытом о землю:

– Ведьмы! Чую! Так вы ведьмы! Новенькие!

Его визгливый крик громкой, раскатистой волной прокатился по лесу, множась и отражаясь от стволов, отзываясь со всех сторон разноголосым, жутковатым эхом:

– Ведьмы-ы-ы!

– Ведьмочки пришли!

– Новые ведьмы! Го-о-ости!

Девочки слышали эти повторяющиеся, полные какого-то жадного любопытства возгласы отовсюду – из-за деревьев, из кустов, сверху. Леший рядом с чёртом замер, его жуткие маленькие глазки немигающе уставились на подруг, а страшная улыбка исчезла, сменившись выражением тупого изумления. Неожиданно он дико подпрыгнул на месте, взвизгнул так же пронзительно, как чёрт, и пустился по тропе вперёд, прямо к огромному костру, который полыхал возле хижины и уже хорошо виднелся отсюда сквозь деревья, отбрасывая гигантские, пляшущие тени.