Сокол: Пылающий туман

– Никогда бы не подумал, что… – Сокол ругнулся и судорожно начал искать отмычки в сумке. – Ладно, плевать. Кто тебя поймал?

– Это был ч-человек! – дрожащим голоском отозвался худой оуви, уже найдя в себе смелость понаблюдать за действиями Сокола. – Но я не уверен… Он т-такой… т-такой страшный! Он в-выглядел как человек, но его с-способности… не м-могли быть ч-человеческими…

– О чём ты?

– Он об-бладал м-магией!

Сокол поперхнулся и с недоумением уставился на существо, смотревшее на него своими большими янтарными глазами.

– Магией?

– Д-да, о, я к-клянусь в-вам!

– И…

– Я з-знаю, вы не в-верите мне, но, пож-жалуйста, д-давайте отлож-жим все воп-просы на п-потом. Я боюсь, он в-вернётся… Я не хочу… Не х-хочу!

– Да, конечно, – задумчиво проговорил Сокол. – Дай мне немного времени.

Поставив подсвечник неподалёку от себя, Сокол отыскал отмычки и приложил острые металлические концы к замку на прутьях. Сначала он не поддавался, и паника с каждой неудачей стремительно возрастала. Ко всему прочему, сам оуви проявлял сильное беспокойство, из-за чего Сокол с трудом мог сосредоточиться на насущном. Но после пары грубых просьб заткнуться оуви умолк, и наёмник с горем пополам и благодаря какому-то чуду свыше открыл раздражающий замок, заставивший его изрядно понервничать.

– Спасибо вам, м-мой с-спаситель, с-спасибо, с-спасиб-бо!

Вышедший на свободу небольшой оуви, ростом где-то по пояс взрослому человеку, с радостным звуком прыгнул на ошарашенного Сокола и обхватил его за шею. Крылья существа за спиной на секунду с трепетом раскрылись, а потом сразу же сложились. Бывший узник уткнулся своим длинным клювом-носом в щёку человека и ещё сильнее обнял его, как можно ярче выражая свою бесценную благодарность.

– Ну же, прекрати, пернатое ты недоразумение! Не до этого!

– П-прошу меня п-простить, мой с-спаситель! Я… Я не х-хотел вам доставлять н-неудобства!

– Нам надо выбираться отсюда. Срочно. Если ты прав, у нас могут возникнуть серьёзные проблемы.

– А вдруг м-мы не успеем? А в-вдруг на н-нас нападут! Я с-совсем не умею д-драться!

– Давай будем надеяться на более благоприятный исход?

Существо кивнуло и протянуло свою руку Соколу. Тот, скептически оглядев его, обречённо выдохнул и крепко взял оуви, из-за чего тот заурчал, а его длинные опущенные уши, выражая удовольствие, поднялись.

– Наверху должна быть моя знакомая. Если она не нашла необходимый предмет, то мы помогаем ей и валим отсюда.

– Х-хорошо! Я сд-делаю всё, что б-будет в моих с-силах.

– Молодец. Такой настрой мне больше нравится.

Сокол потянул за собой оуви, и существо, не смея возражать, послушно последовало за своим спасителем по длинной лестнице.

Податливость оуви была известна всему Со́лфасу. Их покорность объяснялась врождённым страхом перед другими расами, обладавшими куда большей силой, чем бедные птицеподобные создания, умеющие лишь добывать себе насекомых из деревьев и выращивать зерно для пропитания. Из-за слабости оуви часто брали в рабство, и те с завидным смирением служили своим хозяевам.

Соколу не особо нравились существа, которые не умели сопротивляться. Как бы печальна не была участь, нужно всегда сражаться с обидчиками, а не исполнять их приказы.

Сокол считал: важно оставаться гордым до конца. Однако где были его возвышенные убеждения, когда он напивался в стельку в захудалой таверне? Точно не с ним.

Лестница, будучи не совсем прямой, резко заворачивала, и когда наёмник и оуви тоже завернули, то в глаза сразу ударил резкий свет.

– Мой с-спаситель, мы п-почти д-добрались!

– Я не уверен в этом. – Сокол, не предчувствуя ничего хорошего, насторожился. – Мне это не нравится.

– А вдруг это в-ваша подруга н-нас охраняет?

– Свет идёт не от свечки. Он будто… дневной!

– Я так д-давно не видел д-дневной свет! – воскликнул оуви. – Н-неужели я н-наконец-то увижу солнце?.. Я увижу с-солнце!

– Тише, замолчи! – шикнул Сокол, сбавляя шаг. – Это засада.

– О нет, он в-вернулся! О Сущ-щий, меня т-точно прокляли, я т-такой неудачн-ик. Я уж-жасный, плох-хой! Я так р-раска-аиваюсь!

– Замолчи и возьми свечу.

Оуви, пугливо прищурившись, помотал головой.

– Я н-не могу, м-мой спаситель, не м-могу! Я б-боюсь…

– Да чтоб вас всех… Если я прав и там действительно западня, то ты не будешь совершать резких движений, понял меня? Иначе они сразу убьют тебя.

Оуви издал жалкий писк, и Сокол, фыркнув, крепко сжал ладонь существа и мысленно пообещал себе, что всё будет хорошо. Он, в конце концов, справится даже с драконом, если тот будет в той убогой комнате.

В этот раз он точно всех спасёт.

С каждым шагом, приближавшим его к выходу, свет становился ярче, пока в один момент он не начал слепить. Выбросив уже бесполезный подсвечник с потухшей свечой, Сокол в качестве опоры стал использовать стену. Он надеялся, что оуви додумался зажмуриться и сейчас не страдал из-за собственной глупости. Наёмнику и без того хватало проблем, чтобы ещё дополнительно заниматься ослепшей недоптицей.

Когда Сокол почувствовал под ногами ровную поверхность, он тут же открыл глаза, однако оценить обстановку у него не вышло: зрение размывалось. Ему требовалось время, чтобы сфокусироваться, и эту возможность ему не предоставили.

Сначала наёмник услышал крик, больше похожий на плаксивые мольбы не убивать. Оуви оттащили от него и, по всей видимости, вырубили, потому что писки резко прекратились. Потом Сокол ощутил сильную боль в голени и сразу же – в области живота. Он, согнувшись пополам, повалился на пол, и его моментально перехватили и небрежно куда-то понесли.

– Нет! Хватит! Хватит! Что ты творишь?!

– Учу твоего дружка простейшим манерам, моя дорогая. Воровать, между прочим, очень некультурно. Это также относится и к тебе.

– Ты монстр! Я освобожусь и перережу тебе глотку, ты слышишь меня?!

Сокол заметил впереди нечёткие фигуры. Он попытался выдавить хотя бы звук, но невыносимая пульсация в висках помутила рассудок, и вместо света пришла пугающая тьма.

***

В голове был гул. Сокол, желая дотронуться до горячего лба, вяло пошевелил руками, и неожиданная преграда в виде крепких верёвок свела на нет его усилия.

– …они страдают.

Сокол выдохнул воздух через нос и открыл глаза. Мигом прищурившись, он, окончательно придя в себя, смог понять, где находился.

Тот же дом. Те же комнаты.

Только в этот раз на диване сидел не он.

– Поразительно. Твой приятель уже очнулся. Какая прелесть.

– Не втягивай его! – взмолилась Медея. – Он не виноват!

– Ну ты что, – сказал мужчина в чёрном одеянии с беспокойством, бывшим определённо липовым. – Нечестно обделять вниманием гостей.

Слева от Сокола жался дрожащий оуви, выглядевший при свете ещё более плачевно: весь костлявый, с ободранными перьями и в крови. А справа наёмник заметил Медею с разодранной губой и красной опухшей щекой. Было страшно подумать, что её, прежде чем заломить, обо что-то ощутимо приложили.

– Не надо… пожалуйста…

– К тому же, – мужчина проигнорировал её, – твой знакомый привёл к нам моего старого друга. Как же мне не встречать всех с распростёртыми объятиями?

– Я не знаю, что ты задумал, но я выберусь и…

– Ты повторяешься. – Человек небрежно вскинул руку, и Медея тут же вскрикнула, когда её ударили в спину. – Если ты из рода Ли́днер и моя дочь, то это не значит, что я буду терпеть твои выходки.

Только сейчас до Сокола дошло, что вокруг них собрались жители Верфидо, которые ныне покорно стояли рядом и выполняли, вероятно, любые приказы мужчины, восседавшего на диване, как на троне.

От такой ассоциации стало мерзко во рту. Хотя, наверное, это всего лишь вкус собственной крови.

– Медея! – беспомощно позвал её Сокол.

– Прекрасно. Твой друг умеет разговаривать. Уже интересно. – Мужчина подался чуть вперёд. – Ну-с, о чём поведаешь? Не хочешь ли случайно рассказать, какого духа ты делал в моём доме и хозяйничал здесь? А ещё вот эта вещь. – Он неторопливо достал перо, хранившееся в сумке Сокола. – Откуда оно у тебя, грязное ты отродье? Ты вообще осознаёшь, что у тебя в руках? Это ты убил А́льбо?!

Сокол с презрением плюнул и испачкал кровью ковёр из шкуры необычного зверя.

– Я осознаю лишь, что сделаю из твоей безмозглой головы приманку для хищников, – с ненавистью процедил он. – Вот тогда это будет настоящая потеха.

На лице мужчины на секунду отразилась ярость, но он быстро нацепил на себя псевдо-дружелюбную маску.

– Да уж, по-хорошему никак. Как с вами утомительно, герои-недоучки.

Человек щёлкнул пальцами, и новые, до невозможности тошнотворные ощущения пронзили Сокола насквозь. Он, стараясь не издать ни звука, прикусил губу. Ему не хотелось, чтобы кто-то упивался его страданиями.

– Отец, пожалуйста… – прошептала Медея.

– Я столько раз тебя прощал, а ты? Ты ни разу не послушала меня, – тоскливо произнёс он. – Увы, за всё надо платить, моя дорогая. Ты разве не помнишь мои уроки? Хотя о чём это я! По сравнению со своей сестрой ты всегда была безрассудной девчонкой. – Мужчина цокнул языком. – Убейте этого человека. И того бесхребетного оуви тоже. Не думаю, что от него теперь будет польза.

– Нет! Нет, пожалуйста! Я виновата! Я! Так накажи меня, а не их. Я буду вести себя так, как ты пожелаешь!

– Но, но, но. – Мужчина улыбнулся. – За всё. Надо. Платить. Твоя плата в этот раз: две жизни, которые так милосердно отдадут наши гости. Любуйся шоу, моя дорогая!

Один человек, стоя позади, крепко схватил Сокола за шею, а второй, сбоку, замахнулся топором и нацелился на макушку.

– Не очень люблю решать дело путём пускания крови, но что поделать. Давай!

– Нет! – закричала Медея, изо всех сил вырываясь из пут. – Нет! Нет! Сокол!

Наёмник, резко наклонившись вперёд, поволок за собой человека, державшего его, и лезвие, с противным звуком вошедшее в нежную плоть, беспощадно разорвало ткани.

Он с трудом выдохнул, когда упал на пол и ощутил тяжесть на своей спине. Попытавшись скинуть тело, Сокол перевернулся и с ужасом лицезрел, как мужчина безжизненно, с приподнятым плечом, пялился на него и на своего товарища, из чьей шеи торчал его топор, предназначенный для пленника.

Сокол нервно отполз от трупа и постарался выпутаться из верёвок именно тем методом, которым его когда-то обучил Орёл. К его радости, у него почти это получилось.

– Да уж, дело приобретает куда более серьёзный поворот событий, – прокомментировал отец Медеи и встал с места. – Убейте его. Живо.

– Нет, не надо! Прекрати это! Прошу тебя!

Находившиеся в помещении люди разом набросились на Сокола. В их руках не наблюдалось никаких опасных предметов, и всё же они брали числом. Противники могли повалить его и разодрать ногтями и зубами.

Сокол, чуть не лишившись всех пальцев, наконец-то освободился. Он достал из специальной подкладки в обуви маленький кинжал и перерезал глотку первому нападавшему, а следом – второму. Он сделал несколько быстрых перекатов, поднялся и вонзил лезвие в грудь очередному несчастному, решившему из-за отсутствия собственного мышления идти на таран.

Наёмника, успешно отбивавшегося от врагов, схапал мускулистый мужчина, появившийся буквально из ниоткуда, и Соколу пришлось приложить все силы, чтобы вырваться и убить его. Он не успел отскочить, как его сразу поймали две подкравшиеся сзади женщины: за ноги и за руки. Теперь к ним присоединились другие люди, и кинжал, ставший недавно его заветным спасением, полетел в сторону.

– Сокол!

– Вот так и подыхают безрассудные остолопы. – Мужчина трагически вздохнул и грубо взял Медею за запястье. – Ничего не поделать. Идиоты умирают первыми.

– Это ты идиот! Ненавижу тебя, ненавижу! Ты не можешь так поступить!

– Ты не только глупая, а ещё и слепая. Жаль.

Мужчина залепил девушке пощёчину, и та, ненадолго успокоившись, закричала ещё сильнее. Она не стеснялась проклинать своего отца и желать ему всевозможных мучений.

– Медея…

Сокол попытался до неё дотянуться, но она была так далеко!

Новая вспышка боли пронеслась по всему телу. Люди, давно потеряв человечность, давили на него, дёргали, кусали. Они пытались выколоть ему глаза, вырвать язык, волосы. Они хотели вкусить его плоть, стереть с лица земли. Убить.

Сокол, не намереваясь сдаваться, брыкался, только толпа наседала на него, и каждое его усилие оказывалось всё бессмысленнее и бессмысленнее.

Было горько осознавать, что он подвёл и Медею, и спасённого оуви. Сокол называл себя неудачником, слишком ничтожным и жалким для этого несправедливого мира. Он знал, что являлся убийцей. Чудовищем, лишившим жизни своего наставника и друзей, ставших ему семьёй.

Наёмник заслуживал смерть. Но бедный оуви и Медея? Нет. По крайней мере, не так. Не здесь и не сейчас! Он должен был что-то предпринять, хоть что-то…

Твоя жалость к себе унизительна. Эти добрые порывы, которые на самом деле представляют из себя обыкновенную ложь? Как милосердно. Пора с этим заканчивать.

Сокол закричал. Истошно, нечеловечески. Его тело приобрело нереальную силу; она разрывала наёмника на маленькие кусочки, пока все нервные окончания буквально молили о том, чтобы эта чудовищная пытка скорее прекратилась.

Только она не останавливалась, а лишь усиливалась, доводя до обморочного состояния. В его плоть будто вонзились миллион острых иголок, и Сокол, будучи на грани сознания, почувствовал, как по щекам потекло что-то тёплое, обжигающее.

Произошла тёмно-фиолетовая вспышка, окутавшая всё пространство. А потом, словно по одному щелчку пальцев, она, вернувшись обратно, стрелой вонзилась в тело Сокола.

Люди, навалившиеся на него, как противные насекомые, замертво, с гадким шлёпаньем, упали на спины. В судорогах они испепелялись под невиданной мощью.

А мужчина, державший Медею, неожиданно, на глазах у девушки, начал постепенно иссыхать. Он хрипло завыл, как поверженный монстр, не имеющий разума, пока от него не остался один серый прах.

Сокол закричал – и на этот раз от невыносимого осознания, что это повторилось вновь.

II. Трое входят в город

В груди появилось жжение, заставившее его застонать и открыть глаза. Вместо комнаты того прокля́того дома, где он прежде находился, Сокол увидел… пустоту. Кругом – лишь белый свет, такой неестественный и совсем несвойственный для реального мира.

Неужели он… погиб?

Боль, прежде донимавшая его, отошла. Сокол почувствовал небывалую лёгкость, вызвавшую в нём неясные, но почему-то радостные эмоции.

Он не знал, лежал ли сейчас или всё же стоял – гравитации в этом мире, насколько ему удавалось судить, не существовало, – однако Сокол сделал шаг и оказался на твёрдой, вполне материальной поверхности.

Значит, он всё же стоял.

Сокол прошёл ещё немного, прежде чем обернулся. Наёмник, надеясь заметить хоть какое-то изменение в пространстве, ощутил горечь разочарования, когда осознал, что не произошло ровным счётом ничего. Всё оставалось по-прежнему раздражающе белым, ненормальным и невозможным.

– Дерьмо…

Сокол, закусив губу, похлопал себя по карманам – в них не нашлось ни одной полезной вещи, которая могла бы ему помочь. Он был практически беззащитен против опасности, если она, конечно, собиралась его здесь настигнуть.

Куда же наёмник угодил? И что ему теперь делать?

Будучи совершенно растерянным и морально убитым, Сокол, осторожно передвигаясь, совсем не хотел подыхать в забытом самим Сущим месте. В этот раз он не желал пускать всё на самотёк, чтобы кто-то, а не он сам распоряжался своей судьбой. Сокол должен вернуться обратно, сделать всё от него зависящее для… А для чего? В прошлый раз его поступки не привели ни к чему хорошему. И какой, интересно, толк возвращаться в суровую реальность, где его наверняка поджидал новый ужас?

Он чем-то болел. Сокол не имел ни малейшего представления, как это объяснить, только с его телом творилось что-то не то. Оно предавало его, не подчинялось и только мешало, издеваясь изощрёнными способами над своим хозяином и подбрасывая ему ещё больше испытаний на выдержку.

Сокол подумал о проклятии: что на той ненавистной книге стояли ниврийские печати, разрушенные из-за его неуёмного любопытства. Он решил, что страдания, выпавшие на его долю после храма, – это длинная пытка, в конце которой его поджидала ещё более мучительная кончина.

Сокол поёжился от жутких мыслей.

Когда смерть оказалась так близко, он понял, что совсем к ней не готов.

Людская плоть всегда являлась податливым материалом, как и людское, скотское сознание.

Сокол судорожно развернулся в сторону, откуда раздавался глубокий, спокойный голос, сквозивший превосходством над всеми живыми существами. Куда бы наёмник не поворачивался, он слышал его везде. Всё место казалось одним голосом – таким опасным и одновременно с этим – манящим.

Напрасно надеяться, что вы, смертные, когда-нибудь изменитесь. Ваши низменные инстинкты вызывают презрение.

– Я не боюсь тебя! Уяснил?! Не боюсь!

Голос низко рассмеялся, и этот смех пробирался в мозг, в каждую извилину. Он пульсировал и усиливался, вызывая животную панику.

Ах, конечно же. Как я мог забыть про этот досадный момент. Жалкие людишки всегда думают, что их бесполезной жизни угрожают. Но они никогда не поймут, что никому не нужны.

– Если ты… – Сокол, стараясь сосредоточиться, отрывисто задышал. – Если ты планировал меня напугать, то спешу огорчить. Твои возвышенные речи не напугают даже годовалого ребёнка, урод!

Что-то медленно оплетало Сокола. Сначала ноги, а потом – тело. Он предпринял попытку вырваться из невидимых пут, правда, резкий захват шеи поумерил пыл. Что-то, не жалея сил, беспощадно сдавливало горло и перекрывало ему необходимый кислород. Перед глазами Сокола поплыли круги, и он, без всякой возможности пошевелиться, захрипел.

Белый свет приобрёл опасный ярко-красный оттенок. Он предупреждал, но Соколу, находившемуся на последнем издыхании, совсем не было до этого дела.

Ты не имеешь права так бестактно разговаривать со мной, жалкое недоразвитое животное. Единственное твоё право – это внимать и подчиняться. На большее ты просто не годишься.

– П-по… шёл… т-ты…

Послышался оглушающий хруст – это невидимая сила оплела своими щупальцами человеческую руку и сломала её.

Из глаз Сокола брызнули слёзы. Боль – невыносимая – и любой бы потерял от неё сознание. Это была бы сказочная благодать, только Сокол не отключался. Он застрял в этом кошмаре без шанса из него выбраться.

Я неоднократно убеждаюсь в том, что люди не понимают цивилизованной речи. Впрочем, на что я вообще надеюсь, если вы молитесь своему Сущему?

Шею перестало сдавливать, однако боль от сломанной руки так и не прошла. Сокол, глубоко наплевав на размышления голоса, думал лишь о том, как упасть в обморок и избавиться наконец от гадких ощущений, выворачивающих его наизнанку.

Какая жалость. Я снова перестарался и забыл, насколько вы бываете хрупкими.

Сила исчезла, и Сокол, висевший в воздухе, с грохотом повалился на твёрдую поверхность. Он, с трудом перевернувшись на спину, закашлялся и выплюнул кровь.

Твоя беспомощная оболочка не подходит мне. Это смертное, противное тело, пропахшее потом и алкоголем… Меня бы вырвало, если бы это было возможно.

Сокол, не способный ответить на оскорбление, издал тихий невнятный звук.

Увы, так уж вышло, что я застрял в тебе, бесполезное ты отродье. Мне невыгодна твоя смерть, и я сделаю всё, чтобы не умереть так убого вместе с тобой.

Сокол постарался подняться, но ему не удалось даже моргнуть. Перед его взором возникла фиолетовая, размытая сущность с едва прослеживающимися человеческими очертаниями; с каждым мигом они всё больше деформировались и искажались.

Я великий дух Ахерóн, и ты запомнишь моё имя и будешь повторять его как мольбу. Ведь теперь твой Создатель не умерший дракон, а Я.

***

– Дорогуша, ты как всегда не в настроении?

Вокруг – каменные безликие стены, угнетающие своей однотипностью. Лишь громадный овальный стол с тремя деревянными стульями, обшитыми алым бархатом, да висевшие гобелен и карта добавляли этому замкнутому помещению без окна хоть какое-то скудное разнообразие.

– Если ты ещё раз так ко мне обратишься, то ты будешь целоваться с полом.

Они – среднего телосложения подкаченный мужчина и высокая, худая женщина, – как и другие люди, работающие на благо Королевства, пускай и тайно, – находились под землёй, в сердце Ин-Нара – в столице Куллар. В загадочном и скрытом от посторонних глаз месте, куда не сунется никто, кроме тех, кого наделили Даром.

– Я уважаю тебя, дорогу-уша, но тебе придётся ой как постараться, чтобы меня завалить. Хотя, скажу честно, я бы с удовольствием оказался под тобой.

Эта притворная добродушная улыбка раздражала даже больше, чем смысл сказанных слов.

Светловолосая женщина, облачённая в чёрную длинную мантию, с белой маской в руке, грозно нахмурилась и лишь чудом удержалась от желания схватить магией шею мужчины и задушить его. Она бросила на него холодный взгляд, на что тот картинно закатил глаза.

– Не смей называть меня своим типичным ловеласным словечком. Иначе, поверь, тебе не поздоровится, – с презрением прошептала она. – Я не собираюсь терпеть твои убогие выходки, Ма́вор Адъя́р.

– Цирце́я Ви́га.

Невозмутимый голос раздался совсем близко, и Цирцея вместе с Мавором, как по команде, повернулись и встретились с тёмной фигурой Лидера, внушавшей трепет и уважение.

– Вы ведёте себя не как магистры, а как дети, которым дали особые игрушки. – Он прошёл в глубину зала, к столу с разбросанными на нём книгами и заметками, сделанными Цирцеей. – Если вы настолько некомпетентны, то я серьёзно задумаюсь над вашей отставкой. Впрочем, слишком радикально, не так ли? Лучше понизить до адептов.

Самый низший ранг – это послушники, исполняющие смиренную роль принеси-подай и не обладающие Даром. Цирцея и Мавор, будучи магистрами, стоящими на втором месте по важности после Лидера, с лёгкостью могли стать адептами – основной массой организации, но им никогда не светит роль послушников – из-за наличия Дара, сохраняющего остаточное присутствие в человеческом теле даже без подпитки, необходимой для временного пользования магией.

– Это нерационально, и мне даже не надо пояснять тебе, почему – ты сам прекрасно об этом осведомлён. – Цирцея вежливо поклонилась, пользуясь предоставленными благами и не обращаясь к нему на «вы». – Если один твой недалёкий человек прекратит меня провоцировать, то проблем не будет.

– Я тебя развлекаю, о, великолепный цветок!

Цирцея, прищурившись, презрительно глянула на Мавора, а потом, как ни в чём не бывало, вновь перевела всё внимание на Лидера. К сожалению, его лицо скрывали маска и капюшон мантии, поэтому она не могла понять испытываемые им эмоции.

Иногда это очень бесило. Вига не привыкла не видеть ни улыбки, ни глаз – ничего! Она сама следовала этой важной и, бесспорно, нужной конспирации, но её раздражало постоянно смотреть в беспристрастную черноту и гадать, радость ли под ней или печаль.

И если с Мавором всё предельно просто – уж на этом спасибо, – то с Лидером – нет. Цирцея не сомневалась, что она – единственная, кого это заботило. Адъяр и подавно не поднимал эту тему, поскольку его волновала лишь возможность выслужиться, не получив в процессе по шее. С его-то малюсеньким мозгом единственную информацию, какую он мог нормально обрабатывать, так это ту, которая завязана на еде и положении.

Гадость!

Почему он – не проклятый послушник? На худой конец – адепт? Почему являлся магистром? Да ещё рядом с ней!

– Есть ли успехи касательно поиска артефакта? – уточнил Лидер.

– Да, мы нашли коготь Малахóнда6 и… – начала Цирцея, и её перебили.

– Мне нужно перо нифи́на, а не коготь Малахонда, – спокойно указал Лидер и положил руки на стол. – Прошёл год, и на протяжении этого времени вы постоянно говорите мне одинаковые, ничего не значащие фразы. Мне надоело ждать, пока вы оклемаетесь.

– Конечно, но…

– Вечно есть какие-то «но».

– Мы ищем по всему Королевству, – упорно продолжила Цирцея и подошла к висевшей на каменной стене крупной карте. – Но мы не знаем, где утерянный артефакт. Мы потеряли связь и с Альбо, и с наёмниками.

– Мавор, – позвал его Лидер.

– Да?..

– Ты занимался поисками людей. Ты обещал, что им можно верить. Почему же вышло так, что и наш адепт, и они бесследно исчезли?

– Я понятия не имею, – беззаботно ответил Мавор и пятернёй пригладил отросшие коричневые волосы. – Я лично знал их командира. Он бы ни за что не кинул и не убил заказчика ради, духи подери, своей выгоды. Он хороший человек.