Сокол: Пылающий туман

Но когда он поднял руку, ничего не вышло. Как грустно.

– Сокол, чего ты? – в голосе Совы прослеживалось беспокойство. – Ты в порядке?

Она осторожно взяла его за рукав и потянула к себе, и Сокол, как ужаленный, нервно от неё отскочил.

– Сокол…

– Да, я в норме. Прости. Орёл ждёт нас.

Сокол, направляясь к командиру, прошёл мимо Совы. Девушка, прежде чем побежать за ним, нерешительно потёрла плечо и дала себе обещание, что обязательно, когда они будут отдыхать после миссии, поговорит с товарищем начистоту.

– …не представляю, что будет в этом храме, но от нивров добра не жди. Не расходитесь и ничего не трогайте, слышите? Находим то, что нужно, берём и уходим. Всё уяснили? – Орёл с прищуром оглядел сопровождающего, подозрительно сторонившегося их. – Вы с нами?

– Я буду здесь.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

– Хорошо, – не стал настаивать Орёл. – Ваше право.

Сокол фыркнул. Этот человек ему совершенно не нравился – он слишком изворотливый и непонятный. Если сопровождающий знал, что там опасно, то почему не сообщал им? Это выгодно в первую очередь ему, ведь живые наёмники явно полезнее, чем мёртвые.

Сокол, размышляя над этим и неприкрыто пялясь на чужака, скрестил руки на груди.

– Пожалуйста, ради Сущего, – взмолился Орёл, обращавшийся к команде, – будьте осторожны.

Ворон обернулся, нашёл Сокола, и, встретившись с ним взглядом, сразу же отвернулся.

– Вы с ним поругались? – тихо спросила Сова, когда заметила между ними напряжение.

– Видимо.

– Помиритесь. Если не сейчас, то потом, ладно?

Сокол кивнул. Он не гарантировал, что всё пройдёт как надо, однако он постарается. Честно.

Орёл приблизился к храму и проверил его на наличие возможных ловушек. Не отыскав ничего подозрительного, он стал толкать огромную, также украшенную каменными стеблями, дверь. К нему подбежали остальные, когда командир промучился с ней довольно долго.

Сначала она никак не поддавалась, чем несказанно раздражала и Орла, и отряд, а потом, когда все, под его указку, одновременно приложили максимум усилий, дверь медленно и с шумом начала, как врата, открываться.

Сокол на всё сборище смотрел с любопытством. Он изредка переводил внимание на загадочного человека, от нервов грызшего ногти и одновременно с этим неотрывно следившего за наёмниками, пока последние пыхтели от тяжести. Казалось, он вот-вот сорвётся с места и проскользнёт в храм, только вот что-то останавливало его, и мужчина не двигался.

Дверь открыли настолько, что появилась возможность свободно зайти внутрь всем, даже крупному Воробью.

Первым прошествовал в храм, как самый главный, Орёл. Он считал: смерть командира в случае чего сможет послужить остальным уроком, и команда поступит как подобает.

Наивно.

После сообщения, что всё в полном порядке, зашли за Орлом остальные. Один Сокол поколебался. Его вновь захватило странное беспокойное чувство, никак не утихавшее. Вздохнув всей грудью и досчитав до десяти, он подошёл к постройке и, сделав один уверенный шаг внутрь, оказался сразу на удивительной территории.

Всё сияло и блестело. Не так, как снаружи. По сравнению с внутренним убранством, внешний вид самого храма – заурядный, даже блеклый. В помещении, куда угодил Сокол, сверкало много золота, а белые рельефные стены, украшенные различными драгоценными камнями и цветами, вырезанными из камня, наталкивали на мысль, что всё это – красочный сон.

За колоннами, держащими высокий расписной потолок, прослеживалось невероятное множество сокровищ, валявшихся небрежно, будто это – мусор, а не что-то стоящее.

По центру – выстлана бархатная дорожка, нетронутая временем. Она вела к небольшой лестнице.

– Не разбегайтесь! – гаркнул Орёл, когда многие начали постепенно останавливаться и отходить от основной команды, чтобы осмотреть блестящие предметы и спрятать их в своих сумках.

Сокол, предчувствуя впереди крупную наживу, держался пока с Орлом. Впрочем, в своё оправдание он мог сказать, что его не особо притягивало всё это подозрительно разбросанное золото. Благодаря ему, конечно, существенно увеличивался шанс беззаботно зажить, однако ловушки? Он ничего не знал о гадких сюрпризах, заготовленных тут. А Сокол хоть и мечтал о славном богатом будущем, сомневался, что если поведётся на такие манящие сокровища, то сможет вообще выйти отсюда и устроить себе это самое счастливое будущее в тёплой дорогостоящей кроватке где-то в центре Куллáра4.

– Кретины, – произнёс больше для себя, чем для других, Орёл. – Повыкидываю их после этого, клянусь зубом. Если что-то случится, заказчик нас убьёт.

– Со всеми бывает, сэр. – Воробей принял важный вид. – Деньги портят людей. С этим, к сожалению, ничего не поделать.

– Пусть со своими деньгами на улице прохлаждаются. Мне в отряде такие ветреные мерзавцы не нужны.

– Только вот не говори, что тебя самого не притягивает всё это безумство, – вмешался Сокол.

– Если продолжишь в том же темпе, то первым вылетишь, – пригрозил Орёл, поднимаясь по лестнице.

– Бу-бу, какой ты грубый…

Эта часть храма особо не отличалась от предыдущей: снова золото, и эта противная, ослепляющая белизна – даже на улице не так светло, как здесь. Кроме того, теперь посередине возвышался орехового цвета постамент, оплетённый серебристыми стеблями, над которым парило светящееся голубоватое перо неизвестного происхождения.

– Так полагаю, это наш заказ, сэр, – отметил Воробей.

– Не нравится мне, как эта дрянь располагается. – Сокол скривился. – Слишком уж на видном месте. Смахивает на ловушку.

– Я рискну. – Командир потрогал рыжую бороду. – Не подходите.

Орёл бесстрашно направился к парящему перу. Сова от волнения закрыла глаза, а Ворон и Воробей отошли в сторону, чтобы при непредвиденных обстоятельствах иметь возможность как-то помочь.

Сокол же, забыв про Орла и его безопасность, неожиданно абстрагировался и зациклился на одном выделяющемся предмете.

На тёмно-красной книге, лежавшей в груде сокровищ, сливавшихся в единое пятно.

Могла ли это быть небольшая подсказка по использованию летающего артефакта? Сокол планировал проверить. Он, проигнорировав окрик Совы, шустро, всего лишь за пару больших шагов, добрался до заветного предмета, завладевшего его вниманием.

Ворон же, следя за передвижениями Сокола, оставил общество Воробья и двинулся к другу.

– Какого ты делаешь? – Орёл, находясь уже рядом с постаментом, озадаченно глянул на Ворона.

– Сокол что-то нашёл.

Сокол провёл пальцем по пыльной обложке, усеянной тонкими венами. Несмотря на необычный рельеф, материал казался на удивление приятным: настоящая кожа, выделанная со всем изяществом и мастерством. Кроме того, от этой вещи исходила какая-то тяжёлая энергетика, пробиравшаяся внутрь и заставлявшая сердце биться в два раза быстрее.

Как странно.

– Я что вам сказал?! Сокол, живо возвращайся!

Мозги начали судорожно работать. Эта обволакивающая аура спутывала мысли, пыталась подчинить и сделать безвольной марионеткой. Она вбивала в голову то, что никак, даже под страхом смерти, не хотелось совершать, и принуждала открыть книгу, впитать в себя накопленные знания.

Сокол, сглотнув вязкую слюну, дрожащими пальцами схватился за уголок толстой обложки.

– Сокол? – Ворон окликнул его, а в ответ не получил никакой реакции. – Эй, приятель?

Ворон побежал к другу, уже раскрывшему книгу. Та по краям заискрилась ярким огнём, охватившим руки Сокола. Надписи загорались и исчезали, а странички с невероятной скоростью переворачивались и молниеносно скукоживались.

Из книги исходило фиолетовое, неясное свечение, становившееся всё темнее и темнее.

Неожиданная вспышка ослепила всех находившихся в храме.

Что за?..

Онемели пальцы, конечности, язык – Сокол перестал себя чувствовать. Зрение расплывалось, а предательская пустота окутывала ускользающие частички разума. Складывалось впечатление, будто наёмника отстранили от управления собственным телом.

Кто-то звал его. И его ли? Он окончательно потерял связь с реальностью.

Было множество криков. Таких отдалённых, словно они издавались в страшном сне. Знакомые голоса всё произносили одно слово, ошарашенно, а потом затихали.

Затухали так же, как огонь на книге, стремительно превращавшейся в пепел.

Сокол, сбитый с толку, не понимал, почему люди вопили, когда ему впервые за долгое время удалось побыть в шкуре свободного человека – на короткий миг от него ничего не зависело, и он мог парить там, где ему только заблагорассудится.

Так что же?..

Когда он открыл глаза, то с замешательством обнаружил, что сидел рядом с постаментом на коленях, а сложенные в молитве руки были плотно прижаты к солнечному сплетению. Сокол медленно, боясь увидеть что-то жуткое, с быстро бьющимся о грудную клетку сердцем развернулся и…

Лицо побледнело, а дышать стало почти невозможно. Горло резко пересушило, а губы, безрезультатно пытаясь что-то из себя выдавить, конвульсивно задвигались.

Вокруг больше нет живых людей. Возле него ходили высушенные до омерзения человеческие кости со свисавшей фиолетовой кожей. Все они были так изуродованы, что Сокол не мог определить, кто есть кто.

Одно существо потянуло к нему свою руку – и та сразу же отвалилась и упала с оглушительным шумом на пол.

А почерневшее кольцо, покатившееся по лестнице так медленно, будто кто-то наложил на это место чары, слишком уж напоминало то, которое трогал совсем недавно Орёл.

Сокол закричал. Громко, надрывно. Голосовые связки напряглись до предела, готовясь в любой момент сорваться. Его никогда раньше не охватывал такой неконтролируемый ужас, но сейчас… Сейчас это – сильнейший ураган всех эмоций, разрывавших его пополам.

Он согнулся и схватился за волосы в надежде избавиться от нахлынувших образов, заставлявших желудок сжиматься в спазмах.

Кажется, его тошнило, пока в голове что-то утомительно говорило:

Люди такой неустойчивый материал. Как жаль.

А затем раздался мерзкий смех.

Часть первая. Сгорающие крылья

I. Непредвиденные обстоятельства

Сокол сидел в какой-то таверне, пропахшей мочой и рвотой, и выпивал уже в пятый раз непонятную бурду. Он с неприязнью поставил кружку на стол и вытер с неаккуратной бороды пену. Его губы изогнулись в ироничной усмешке.

До чего же он докатился. Стыдно, но не настолько, чтобы что-то менять.

За день, если Сокол не разучился считать, он покупал приблизительно десять кружек этой отвратительной кисловатой жидкости. Желудок, лишь чудом державшийся при таком неконтролируемом употреблении алкоголя, издал в очередной раз пугающий бурчащий звук.

Печально.

Сокол скучающе глянул на мерзкого мужлана, дёргавшего за юбку расфуфыренную дамочку, бегавшую между столами с деревянным подносом и разносившую пойло. Та вместо того, чтобы как следует ему врезать, только глупо и вызывающе хихикала.

Мерзость.

Сокол, тяжело вздохнув, посмотрел на свои ладони. Он сжал пальцы и почувствовал острую боль из-за того, что кожа рук была исполосована мелкими, кровоточащими царапинами. Ещё как назло заныл низ живота – да так, будто внутренности начали резать тупыми осколками стекла – медленно так, мучительно.

«Доигрался. Молодец. Ещё один глоток – и точно скончаешься», – с горькой усмешкой подумал наёмник, осознавая, что ему плевать. Сокол пребывал в подавленном состоянии уже целый год, и он мечтал умереть – и наконец-то избавить себя от страданий, преследовавших его ежесекундно.

Кто-то покосился на него, и Сокол закатил глаза. Немудрено, что его кислая мина вызывала у многих подозрения. Вокруг наёмника ходили различные слухи: мол, этот человек убитый горем вдовец, потерявший из-за нивра маленькую дочурку и прекрасную жёнушку. Сокол смеялся в голос, когда некоторые, особо верующие в эти бессмысленные теории, подходили к нему, снимали шляпы и плаксиво выражали свои соболезнования.

Кретины.

С завидной регулярностью его также донимали, как ни странно, сосунки, впервые посещавшие таверну, находившуюся за пределами захудалой деревни, и с любопытством слушавшие все сплетни. Они относились к категории невоспитанных идиотов, но в них имелся свой толк: для Сокола эти люди служили своеобразной отдушиной – когда лезли к нему с насмешками и не понимали, что он не настроен на общение.

Наёмник ненавидел, когда его трогали. И он делал всё возможное, чтобы его сторонились. К счастью, хозяин таверны не вешал на Сокола ярлыки и не запрещал ему, невзирая на неидеальное поведение, наведываться в его заведение. Он приносил прибыль – и это оставалось главным.

Сокол прикусил губу. На самом деле, он не любил свою жизнь, эту таверну, не любил боль, которая возвращалась к нему по утрам. Не любил скорбь и кошмары, где родные люди превращались в мёртвую высушенную плоть, распадающуюся на глазах. Он презирал свою совесть, вгрызавшуюся в сердце. Он ненавидел себя за то, как обходился в тот день со Скворцом, как желал сбросить со скалы Ворона за его храп, на который бы сейчас с удовольствием обменял нынешнее существование. Он скучал по Орлу и по его тёплому, иногда сварливому голосу. А теперь… Теперь Сокол остался совсем один, и он начал ценить свою команду лишь тогда, когда её потерял. Какая жестокая ирония.

После того, как наёмник выбрался из прокля́того храма, ему казалось, – за ним ринутся в погоню. В конце концов, сопровождающий превратился в пепел, заказ не выполнен, а необычное голубоватое перо вместо того, чтобы красоваться в руках заказчика, успешно хранилось в сумке Сокола. Он считал важным оставить этот артефакт у себя. По крайней мере, он ему был зачем-то нужнее, чем этому неизвестному человеку, по чьей вине всё покатилось в тартарары.

Сокол мечтал его прикончить.

Эта ненависть кипела в каждом потаённом уголке сознания. Сокол рвался разыскать его и отомстить, но потом, успокаиваясь, понимал, что ко всей беде причастен только он. И никто больше.

К радости Сокола, за ним не погнались. Или же просто не нашли. Хотя, возможно, его давно убили во сне, и всё происходящее – одна из вариаций упущенного будущего, что было, без сомнений, обычным пьяным бредом. Скорее всего, заказчик нанял других людей – когда одни наёмники нежданно-негаданно испарились и не принесли ему желаемое. Хотя навряд ли те смогли обнаружить, если добрались до храма, что-то полезное. Хотел бы Сокол глянуть на эту напыщенную, искажённую гневом морду.

В первые месяцы Сокол надумывал как-нибудь обратиться к ниврам, попасть мистическим образом в их Королевство и попросить о помощи. Перо было в их храме, а значит, они должны что-то знать. Хотя бы маленькую крупицу информации, за которую удалось бы зацепиться. Но гордость переборола здравомыслие, и Сокол поддался простой человеческой апатии и оставил всё как есть.

Потом, когда глеты подошли к концу, он решил, что лучше всё же отыскать заказчика, отдать ему артефакт и получить заслуженный гонорар. К тому же наёмник не мог воспользоваться этой треклятой штукой и считал её бесполезной, поэтому зачем она ему? Но каждый раз Соколу хватало сил только на то, чтобы добрести до привычной таверны. Так и была заброшена идея с возвращением артефакта необходимому человеку, которого он, откровенно говоря, даже не знал. Все данные о заказчике пропали вместе с Орлом и сопровождающим.

Когда деньги всё же закончились, Сокол вспомнил, каково это быть бродяжкой с улицы. Он добывал глеты не самым законным способом, но ему это позволительно, правда ведь? Его душа давно перестала быть белой и пушистой. Теперь она принадлежала убийце, чья голова должна лежать на плахе, а ещё лучше – в кровавой корзине с такими же убогими людьми.

Сокол скривился.

Живот очень кстати прошёл, и наёмник, одним глотком выпив жидкость, почувствовал новую боль – уже в горле. Сокол скорчился, задышал быстрее и разинул рот – глотнуть воздуха.

Сколько ещё могло продолжаться это добровольное уничтожение организма? У Сокола не нашлось ответа, однако он понимал, что на полном серьёзе готов так глупо подохнуть. Ему куда проще удавалось скрывать свои душевные переживания в этой зеленоватой бурде, разъедавшей внутренности, чем стремиться к чему-то большему.

Пожалуй, он не просто слабак. Он – ничтожество.

На дне кружки ещё булькала жидкость. Сокол редко допивал остатки роскоши: они на вкус казались хуже, чем сам напиток в целом. Наёмник решался на такой подвиг лишь в тяжёлые дни, когда хотелось не то сдохнуть, не то скрыть свою непроходимую печаль в чём-то противном и крепком.

Понаблюдав в тусклом освещении, как напиток переливался болотным оттенком, Сокол с огорчённым стоном плюнул на пол, выпил и опять схватился за горло. Ну что за напасть! Боль была терпимой, и всё же она то нарастала, то через секунды утихала, то вновь напоминала о себе. Сгорбившись, он, стараясь как-нибудь абстрагироваться от этих гадких ощущений, зажмурился.

Через несколько минут полегчало. Видимо, за долгое время у Сокола выработался иммунитет не только к алкоголю, а ещё к боли.

Когда он потянулся к небольшому мешочку, висевшему у него на поясе, и обнаружил, что в нём не осталось ни одной глеты, то первым делом, что Сокол сделал – это грязно выругался. Потом – осмотрелся. Люди вокруг него запевали песни, поднимали огромные кружки, улыбались во все зубы и залпом выпивали своё грязное пойло.

Не испытав от этого вида никаких положительных эмоций, Сокол, опираясь о стол в стремлении не повалиться на пол, с трудом поднялся на дрожащие ноги.

Вероятно, спускать последние глеты на алкоголь было отвратительной идеей. Впрочем, это уже не имело значения.

Наёмник, не доходя до двери, ведущей прочь из таверны, ощутил, как всё тело предательски напряглось. К горлу подступил новый ком, не предвещавший ничего хорошего. Сокол взялся за голову и сделал ещё пару неуверенных шагов.

Перед глазами всё закружилось. Наёмник совсем не соображал, куда плёлся и, самое главное, зачем. Огромный мир в один миг потерял все краски и оставил после себя пустоту.

Но Сокола она почему-то не пугала.

Не успел он окончательно опомниться и вынырнуть из беспамятства, как наткнулся на крупное препятствие. В следующий момент его тут же потащило вперёд, и, когда ему наконец-то удалось привести зрение в порядок, в лицо прилетел кулак.

Сокол с шипением повалился на пол. Он, подавив в себе жгучее желание никогда не вставать, приподнялся на локтях и выплюнул сгусток крови.

– Мудак, никто не смеет прикасаться к Большой Секире! – взревел гигант, грубо взявший своего врага за шкирку. – Ты жалкий и пьяный червяк!

– А ты компенсируешь свои комплексы за идиотским псевдонимом, но я же не выставляю это на показ, – с кровавой ухмылкой проговорил Сокол.

Послышались одобрительные возгласы.

Большая Секира, подумав некоторое время над смыслом сказанного, грозно нахмурился и громогласно зарычал. Он бросил обидчика прямо на стол, тут же сломавшийся под чужим весом.

– Ты будешь платить за порчу имущества, неповоротливый ты дерьмоед!

Большая Секира, уставившись на хозяина, выбежавшего в самый центр таверны, виновато опустил голову и пролепетал:

– Извините…

– Нет! Никаких извинений. Это был десятый раз за неделю. Десятый, Сущий тебя дери!

– Этот человек, – он указал на Сокола, старательно пытавшегося вновь подняться и при этом не повалиться на кучу острых дощечек, – сам виноват. Он врезался в меня. Коснулся! Я ненавижу, когда меня трогают!

– А если тебя тронет дракон, ты тоже будешь размахивать своими тупыми кулаками?!

– Да, – по-детски наивно пролепетал Большая Секира, неловко потоптавшись на месте.

Было достаточно странно следить за тем, как мускулистый мужчина под два метра ростом объяснялся перед хлипким хозяином – совершенно непримечательным и определённо не обладавшим никакими боевыми навыками для защиты. При желании Большая Секира мог просто взять – и согнуть этого человека, как тонкую ветку. Однако вместо этого он извинялся.

Сокол, уже благополучно ставший на ноги, при виде этой донельзя нелепой картины громко рассмеялся, хоть ему и было невероятно больно издавать любые звуки.

– Вот никогда бы не помыслил, что такой безмозглый верзила, – пробормотал Сокол, вытерев рот, – будет ещё более ничтожен, чем он есть на самом деле. Неужели у тебя нет гордости?

Большая Секира поднял на обидчика уничтожающий взгляд. Обладай он магическими способностями, то от Сокола не осталось бы даже песчинки – лишь одно воспоминание. В мужчине пылала сильнейшая ненависть, насторожившая присутствующих.

– Большая Секира… – тихо обратился хозяин таверны. – Пожалуйста, будь благоразумнее. Не слушай этого дурака.

– Я вообще-то здесь, – недовольно заметил Сокол. – А вот этот мудозвон, видимо, совсем сбрендил. Я удивлён, как он в принципе способен обрабатывать информацию. Для этого, наверное, нужны все нулевые умственные способности? Бедняжка.

Верзила, задетый нелестным комментарием, не стал церемониться. Он понёсся со всей скоростью на Сокола, который в пьяном состоянии не сумел вовремя отскочить. Большая Секира, зло завопив, взял его за грудки и под громкое ругательство бросил в окно. Осколки стекла полетели в стороны; кто-то – скорее всего, хозяин – закричал, а Секира же кинулся на выход из таверны с чёткой целью добить своего обидчика.

Сокол, потерявшись в пространстве, хрипло простонал и закашлялся. Все его конечности и внутренности ныли, голова раскалывалась, что только сильнее ухудшало и без того паршивое самочувствие.

– Я убью тебя! Убью-ю, жалкая муха! – Верзила показал пальцем на валявшегося Сокола. – Отныне ты никогда не посмеешь меня оскорбить!

– Ага. – Наёмник с болезненной улыбкой повернулся к Большой Секире. – Ты сам прекрасно с этим справляешься.

Крупный мужчина закричал и снова побежал на своего врага. На секунду Сокол успел подумать, что вся его жизнь вела именно к этой бестолковой кончине. Его это не расстроило, но и положительных эмоций после такого открытия не прибавилось. Появилось только странное равнодушие.

Зажмурившись, наёмник, надеясь избежать столкновения, прикрылся руками. Время словно замедлилось, и в один прекрасный миг ему почудилось, что он уже давно погиб самой мучительной смертью, а его труп едят хищные лýпо5, разрывающие его настрадавшуюся плоть своими жутко острыми светящимися клыками.

Сокол неожиданно услышал гортанный стон. Он, не открывая глаз, судорожно, игнорируя боль от стекла в коже, отполз назад и наткнулся на дерево. На нервной почве ему показалось, что он прошёл сквозь него и уже падал куда-то вниз – в нескончаемую темноту.

Наёмник не верил в призраков, хотя иногда особо впечатлительные завсегдатаи в таверне поговаривали, что их дом захватывали неупокоенные души, пугавшие их то по ночам, то рано утром. Сокол это отрицал, однако сейчас алкоголь и паника делали своё дело, и он ощущал себя не только призраком, а и нивром, и драконом, и, упаси Сущий, огром.

Когда его грубо ударили по щеке, то он, продолжая витать в своих фантазиях, отвернулся. Но на второй раз ему всё же пришлось открыть глаза и встретиться с хмурым лицом… девушки? А где Большая-как-его-там-ерундовина?!

Сокол, кряхтя, заглянул за плечи рыжеволосой незнакомки и лицезрел, как верзила, с кинжалом в виске, лежал мёртвый на траве. Нервно выдохнув, он посмотрел с неподдельным шоком на девушку, отчего та закатила глаза.

– Я умер? Ты – Сущий? Я на Небесах?

– Я твоя смерть, если ляпнешь ещё какую-нибудь очередную чепуху, из-за которой я пожалею, что убила невиновного. Кошмар!

Сокол опять выглянул – убедиться, что верзила всё же мёртв, и это не его предсмертные галлюцинации. Однако помимо тела он увидел ещё и живых людей.

– Ты возместишь мне ущерб! – крикнул владелец таверны и погрозил кулаком.

– А ещё моральный! – добавил кто-то из толпы. – Моральный в данной ситуации превыше всего!

– Именно! – охотно согласился владелец. – А ещё моральный!

Девушка, живо развернувшись на шум, прокляла всё, что только можно и нельзя, после чего схватила вялого и израненного Сокола за руку и подняла на ноги. От такой резкости у наёмника сильно закружилась голова, и его снова затошнило, поэтому о достойном ответе каждому, кто требовал от него невесть что, пришлось забыть.

– А ну куда! – загалдел владелец. – Вы будете оба платить мне за то, что учудили, вандалы! Узурпаторы! Воры! Я буду вам мстить всю свою жизнь!

Сокол, шатаясь и соображая хуже Большой Секиры, показал крикливому мужчине язык, из-за чего тот заголосил ещё громче. Только его угрозы вышли бессмысленными, потому что этот кретин, умеющий только горланить, не соизволил даже побежать за ними. Незнакомку он бы навряд ли догнал – она была довольно резвой, а вот пьяного в стельку и хромающего от боли Сокола – без проблем.

Когда крики перестали различаться, девушка наконец-то остановилась. Наёмник, неудачно вписавшись ей в спину, неуклюже упал на пятую точку и застонал.