скачать книгу бесплатно
Но сестра не ответила, она топнула ногой так, что снег взлетел искристым вихрем, сжала кулаки и, не оглядываясь, помчалась вслед за кузеном.
Дэйкири двинулась своей дорогой. В голове ещё звучали насмешливые слова Эрхана: «…упаси Анна, сама напорешься… А то не девушка, чисто зверь лесной».
«Девушка… тоже мне. И почему меня судят только по этому? А если я не хочу быть девушкой? И что это значит – быть девушкой? Превращаться в дуру при встрече с самодовольным мальчишкой?».
Вспомнив то, как переменилось поведение Хеллы, Дэйкири разозлилась, закричала и с размаху врезала копьём по сугробу.
«Нет уж! Спасибо. Лучше не буду девушкой! Если боги дозволят, я стану кем-то вроде мужика, когда вырасту!»
Эта мысль девочке так понравилась, что она остановилась и, счастливая от внезапного озарения, уставилась в небо.
– И из дома уйду, стану мужиком! Настоящим воином, – пьянея от своей наглости, прошептала она.
Алекс. Деревня Меркитасиха.
Вечер. Я слушал музыку и смотрел в пространство, очерченное сводом норы. Музыка – всё, что у меня осталось. Я даже не представлял, насколько свободно жилось раньше: в другой жизни я мог выбирать, что съесть на завтрак, чем заняться и когда лечь спать. Невероятно, что у кого-то на Святой Земле всё ещё есть кровать и люди, с которыми можно поговорить.
Жива отобрала у меня всё.
Когда моё рабство кончится?
Никогда. Чуда не свершится. Мама не прилетит и не заберёт меня, она даже не знает, что я жив. Никто меня не спасёт. Но почему так горько отказываться от надежды?
С болезненной обречённостью я осознавал, что никто, кроме меня самого, мне не поможет. Ну и бес с ними, сам справлюсь. Решение, наконец-то пробившееся через тусклые стены уныния, вплеснуло в мою кровь энергию. Я подскочил с места и принялся перебирать идеи: надо валить, иначе от таких условий скоро утоплюсь в выгребной яме.
Один вопрос – куда?
В Наукоград? Оттуда легко передать весть матери, только я понятия не имею, где прячется город сверхновых. А что, если сгонять к развалинам дирижабля и изучить их на свежую голову? Возможно, найду какие-то подсказки? Карты или бортовой компьютер? Но как это сделать? От дирижабля до поселения я добирался всю ночь… Где взять столько времени? И да – с какой стороны я пришёл?
Никаких нормальных идей. Плюхнулся обратно на лежанку.
Но пробудившийся после застоя мозг не собирался просто так сдаваться – у меня же с собой статья о Наукограде! Не может быть, чтобы там не было информации о том, где находится город.
Не было.
Самое важное-то и не написали! А про амультары есть что-нибудь?
«Планета Жива аномальна. Она находится на пересечении с десятью соседними мирами, в том числе и со Святой Землёй… Разумное население Живы состоит из шести рас… Ведающие стрекозы, вещие птицы, каменные чтецы, древесные слышащие…»
Что за дуралей статью писал? Ни слова про артефакты.
Украсть амультару и сбежать? По-прежнему открыт вопрос куда.
А если на Живе амультара не является чем-то редким, раз вот так стоит у всех на виду? Тогда смысла брать её нет.
Но что же она здесь производит? Нужно расспросить дикарей. Завтра попробую поговорить с бабулей. Она – старая и мудрая, наверное, знает что-то полезное.
Последняя идея успокоила меня, и я незаметно задремал.
***
– Тщ-щ. – Девочка замерла, спустившись с лаза. – Она спит.
Я бесшумно слез по ступеням, бабуля сидела в расслабленной позе, склонив голову, и тело её будто оцепенело.
Я чуть не взвыл сиреной:
– Она умерла?!
– Да заткнись ты! Что вопишь? – Девочка дёрнула меня за капюшон. – Проснётся поди, она же старая, часто не возвращается.
– Чегось?
Девочка взяла дровишки и устремилась к печке. Я, преодолевая накатившее отвращение, склонился над застывшей бабулей – если присмотреться, на труп не похоже.
Она вообще ни на что не была похожа!
Кожа и рельеф морщин застыли древесной корой. Всё её тело – дерево. Волосы, обратившись корнями, устремились сквозь щели в половицах к земле.
Я осторожно прикоснулся к деревянной руке, на ощупь – кора, не тёплая и не холодная, с вкраплениями и буграми.
Она не дышала, а разве деревья могут дышать? Уж точно то, что сидело в норке бабули, – не живое существо, а скорее пенёк.
– Что ты там разглядываешь, Алекс? Иди-ка лучше сюда, убери с печки лишние казанки.
Я чуть не сгрыз свои губы, чтобы не завопить: «Твоя бабушка стала деревом! Это нормально?» Но нельзя удивляться.
Да, это нормально для Девочки, и с этим придётся смириться. Меня могли выдать только выпученные глаза, но с этим я уже ничего не мог поделать. «Как?!» – вопило всё в моей голове.
– Кхм. А с тобой такое бывало? – спросил я максимально равнодушным голосом.
Получилось довольно пискляво, но Девочка этого не заметила.
– Ну… я легко возвращаюсь из мира грёз. А с бабушкой бывает… Но дольше пары дней она редко спит. Завтра проснётся, поди, – ответила она и потянулась открыть печную трубу. – Может, и сегодня попозже.
«Но дольше пары дней она не спит…» – это что значит? Это у неё сон такой? Мысли перекрутились, отжались и мятыми тряпками повисли на тонкой верёвке осознания: а все остальные так же «спят»?
– Да что с тобой сегодня? – возмутилась Девочка, отодвигая меня от печи. – Не помогаешь, так хоть не мешайся!
Но я не слушал её: в голове собирались воедино очевидные вещи: понятно, почему нет кроватей! Зачем, если ночью все превращаются в бревно? На полу-то оно поближе к земле, поприятнее, а что же не в горшках земляных спят тогда? Или на грядке сразу?
За наш визит бабуля так и не очнулась, оставив без ответов мои накопившиеся вопросы.
***
На обед мы шпиговали мышей. Я отрезал им хвосты, мыл тушки и закидывал в маринад, а сёстры убирали головы и очищали внутренности. Мы готовили всё утро. Чтобы накормить семью мышами, их понадобилось целое ведро. На Святой Земле это редкий зверь, и ничего подобного мы не готовили, но я всегда интересовался экзотической кухней и смело снял пробу, когда блюдо запеклось.
Девочка смеялась над тем, как я обнюхивал свою порцию.
– Извините, уважаемый Задохлик из высшего общества, что мы вот так, скромненько, без свиты слуг вас принимаем, мышами угощаем, чем уж богаты, – раскланивалась она.
Я милостиво покивал, принимая извинения.
– Ну что вы, сударыня Девочка, я понимаю – живёте бедно, не привыкли столь благородных гостей принимать.
Мыши были нашпигованы кореньями, а сверху политы особым кисло-сладким соусом. Я зажмурился, радуясь краткому блаженству – на мой взгляд, получилось очень даже вкусно. Лилёк единственная не оценила угощение и, равнодушно жуя, разглядывала на потолке муху, проснувшуюся от зимней спячки. Или зимнего одеревенения? Что у них тут с насекомыми во время сна происходит?
Наконец-то день завершился, и к вечеру у меня созрела идея: раз сегодня не удалось поговорить с бабулей, я решил не терять времени даром и выяснить, насколько крепок «деревянный» сон дикарей и все ли они в него погружаются. Если я всё-таки замыслю побег, нужно будет использовать любые преимущества.
Впервые к вечеру я не чувствовал себя пожёванной лепешкой, а наоборот, ощущал прилив вдохновения.
– Асусе… ликт, – зашелестели голоса, пытаясь вмешаться в мои затеи.
Но, лёжа в шкурах, я даже обрадовался их беспорядочному волнению и сосредоточился на нём, чтобы не заснуть.
Семейство дикарей разошлось по комнаткам, затихло фырканье животных в дальних туннелях норы, тишина тёплой шалью окутала дом. Выждав ещё часок, я уселся и отдал беззвучный приказ: «Ночное зрение: активация».
Амультары мигнули красными искорками в глазах, я узрел чёрно-белую кухню и на цыпочках направился в ближайшую комнатку.
Мамаша семейства лежала в углу недвижным силуэтом, одеревеневшая, с выпуклостью живота, торчащей, словно нарост, – она полностью обратилась деревом. Я присел, разглядывая лицо: складки коры очерчивали веки, ноздри, перетекали в волосы. Прикоснулся к коре её лица. Шершавая. Ничего общего с кожей. А ребёнок? Он тоже задеревенел?
Я вернулся в кухню, схватил примеченную ещё днём бадейку, выгреб в неё угли из давно остывшей печи и отправился в комнату к девчонкам.
Две сестры свернулись калачиками, а третья спала, опёршись о стенку норы. Одной рукой я зачерпнул угля и размазал его по неподвижному лицу первой сестры. Уголь крошился под пальцами, втираясь в бороздки коры, но спящая не шевелилась. Какой прекрасный крепкий сон!
– Это тебе за Лилёк. – С величайшим удовлетворением я приступил к «очернению» Девочки. – Это за туалет на улице. – Зачерпнул ещё и втёр в корни её волос. – А это за Задохлика! – Размазал остатки угля по щекам и шее.
Не обделил вниманием и третью сестру, чтобы девчонки не подумали утром друг на друга и не передрались. Одна рука стала грязной по локоть, но это было только начало. Я работал, пока хватало сил, а энергии творить чёрные дела у меня оказался богатый запас. Слегка увлёкшись своей разведкой, я залез во все незапертые норы и натёр углём всех, кто попался под руку.
Я поднимался из очередного лаза, когда дверь преднорья распахнулась, а в проходе кляксой на фоне белого снега проступил чей-то силуэт. Пальцы, державшие бадейку с углём, разжались, и она ухнулась об пол.
Силуэт спустился на пару ступенек, и я облегчённо вспомнил о том, что умею дышать.
– Поглоти тебя Бездна и её бесы, Лилёк!
Она не ответила и устремилась к углю. Я схватил ведро и поднял, чтобы Соплежуйка не дотянулась, она повисла на бадье, а я пытался стряхнуть девчонку. Мы беззвучно боролись, но грубая мужская сила всё же одержала верх, и я, гордо подняв трофей над головой, поднялся по лестнице лаза.
Верша месть за снежную зиму, три недели молчания, нескончаемое зерно с мышиным помётом и отсутствие кроватей, я успокоился, только когда ведро опустело. Соплежуйка таскалась за мной и мешалась под ногами.
Я уже понял, что деревянных дикарей не так легко пробудить к жизни, но всё равно каждый раз вздрагивал и переживал, когда Лилёк в темноте натыкалась на корзины, мётлы и прочую утварь, расставленную у стен.
До рассвета было ещё далеко, но цифры на моём запястье уже показывали четвёртый час утра. Остатками угля я вымазал мордочку Соплежуйки и нанёс боевой раскрас на себя, затем сунул руку в снег, чтобы её отмыть, и ногой прикопал образовавшуюся чёрную кляксу.
Прислушался к тишине: только хруст снега от наших неловких движений. В небе, в окружении молочной дороги звёзд, подмигивал хитрюга-месяц. Лилёк помахала ему, и, на ходу заметая следы, мы вернулись домой. В норе я припрятал бадейку в глубь кухоньки, под мешки, и, опьянённый чувством выполненного долга, рухнул в запечное пристанище.
***
Визг, возмущение, хохот – так началось то радостное утро. Я не спешил вылезать из угла и наслаждался концертом: дикарки носились, топали, грели воду и размазывали уголь по щекам. Лилёк тёрла чёрные сопли по лицу и медленно поворачивала голову, пытаясь уследить за девчонками, мечущимися пчелиным роем.
Я лениво оделся и отправился на улицу, чтобы не стоять в очереди за водой, по дороге споткнулся о Соплежуйку и прихватил её с собой. Пока одевал малявку, заметил, что то ли девчонка подросла, то ли её шубейку кто-то подшил, потому что она перестала волочиться по земле и оказалась девчонке впору.
За дверьми норы ярким солнечным лучом нас ослепил праздник жизни: обычно пустынная деревня бушевала разноцветием весёлой суеты. Лилёк бухнулась в сугроб, а я присел рядом и принялся оттирать лицо от угля. Пахло весной. Тепло обнажило чёрные тропинки, а ледяная корка снега подтаяла и пропитала землю своим соком.
Деревенщины ругались, разыскивая виновника торжества. Кто-то, как мы с Лилёк, сидел в сугробе, радуясь редкому развлечению, кто-то яростно тёрся снегом.
– Идём, – злобно рявкнула Девочка и решительным шагом протопала мимо нас. Лицо её всё ещё было чумазым, а взгляд обещал утопить кого-нибудь в сортире.
Я неохотно потянулся и отправился за ней, Соплежуйка шлёпала по грязи следом.
Дикари галдели и делились впечатлениями, размахивая руками, вокруг с хохотом носились чумазые дети.
– Это ты сделал, сын драной собаки? – Девочка остановилась и резко обернулась на пятках так, что чёрные косички хлестнули меня по лицу.
Я на миг зажмурился и отпрянул.
– Нет. – Я столь же злобно прищурился, глядя ей в глаза.
Сейчас ударит.
Но нет.
Девчонка схватила Лилёк за волосы и накрутила их на кулак.
– Думаешь, не найду на тебя управы?
Шея Лилёк вывернулась, малявка закричала и забилась испуганным воробушком в руках мучительницы. Не думая, я со всей силы толкнул Девочку в плечо, она пошатнулась, но не упала, разжала пальцы, выпуская жертву, и в полуприсяде бросилась на меня. Я рухнул под её весом на дорогу, и мы покатились по грязи, пытаясь придушить друг друга. Девчонка, сильная, как зверюга, подогреваемая злостью, не уступала мне, кусалась и пыталась выцарапать глаза. Я вцепился дикарке в косы и оттаскивал её от своего лица.
– Ха-ха, – раздалось над ухом.
Лилёк сидела в луже на тропинке и смеялась, глядя на нас.
– Что ржёшь, дура? – Девочка откатилась от меня и вскочила на ноги, подняв Лилёк за капюшон. – Если ещё раз прикоснёшься ко мне ночью, я отрежу ей пальцы, понял? – И рванулась разгневанной медведицей прочь.
– Это был не я, – крикнул я на бегу, еле поспевая за ней. – Если ты такая тупая, что готова во всех бедах обвинять меня только потому, что я чужак, не буду разубеждать тебя.
При виде нас бабуля уронила шитьё на колени и всплеснула руками. Девочка буркнула что-то на дикарском и, не глядя на меня, с грохотом, достойным обрушившейся лавины сковородок, начала забрасывать дрова в печь. Я устало опустился на подушки рядом с бабулей.
– Как ваши дела? У нас проходил сеанс угольного омоложения лица и омовения в сугробах. Полезно для кожи, между прочим.
Девочка всё ещё злилась на меня, но всё же переводила:
– Не слыхала о таком. Что ж меня не позвали? Вам-то что омолаживать? Малы ещё, а я бы как раз морщины свои разгладила, – бабуля заулыбалась, и дорожки складок собрались в гармошечки. – Глядишь, хоть помру красивая!
Лилёк пробовала на вкус одну из подушек.
– Плюнь, Соплежуйка, – окликнул я её, но у мелкой чесались зубы, и она продолжала вгрызаться в ткань.
Бабуля махнула рукой, мол, пусть грызёт, не жалко, и, блаженно прижмурившись, раскурила трубку.
