Грёзы

На второй этаж вела крутая лестница. Там располагалась одна лишь спальня-мансарда, также с выходом на балкон. Один нюанс, над которым поработал лично, потолок над спальней был застеклен местами. В грозовую погоду или снегопад – это шквал эмоций. Оттенки на обоих этажах преобладали пыльно-синие. В целом все.

Войдя в гостиную, тут же рухнул на диван. Обежал глазами помещение, пространство заполнено непонятным ароматом, резко повернул взор и лицо защекотало что-то невероятно мягкое – веточка вербы. Здесь точно была мама.

Достал из кармана игрушку. Повертел в руке и тут же полез в интернет искать что-то похожее. Ожидал найти, что угодно. Но это повергло в шок.

Это была окарина – духовой музыкальный инструмент, собрат флейты, в народе – гусенок. Послушав пару импровизаций, будто окунулся во времена древних цивилизаций. Из груди прорывались эмоции словно стая диких птиц. Мягкий успокаивающий звук словно обволакивал пространство.

Одно примечание «порадовало» больше остальных, игрой на окарине в древние времена славились ведуньи.

– М-да – откинул голову на спинку дивана и снова интуитивно коснулся пальцем пореза. Который появился непонятным образом.

– А еще, я во сне потерял семейную реликвию, идиооооот, – протянул я.

– Еще какоооой, – протянул знакомый женский голосок. Я поднял голову и увидел белокурую шевелюру Веры, она встала у стены скрестив руки. Изогнутые тонкие брови и нахмуренный нос, в придачу с суровым взглядом небольших глаз стального оттенка, дали понять, разговор будет не из лучших. Я подготовился ее слушать.

– Нагулялся? – отругала меня, как «мамочка» Вера низким бархатистым голосом.

– Тебе чего? Рома же сказал, не шляться по флигелям братьев одной, да и в принципе, не шляться, – поднялся я.

– А я непослушная, – подошла она ближе.

– Да уж. И то правда, – попытался обойти ее, чтобы направиться в сторону лестницы.

Она вцепилась пальцами в воротник пиджака, тут же взглянула в глаза.

– Весь пропах деревенским бытом?

– И конским потом. Землей. Пылью трасс, вероятно, знакомых тебе. Как раз иду смывать с себя, – резко отшагнул, рука ее отцепилась.

– Проводить? – томно прошептала она и медленно перевела взгляд на рубашку, не торопясь подняла взор к лицу, остановившись в области губ.

– Какая же ты мерзкая! У Ромы точно нет мозгов и зрения, видимо. Таких, как ты упаковками на распродаже и бонусом не берут, – с презрением сказал.

– Однако, для Ромы я единственная и неповторимая.

– Ага, и для Тимура… – тут уже ее лицо покрылось недоумением.

– Что?

– Вера, давай без предисловий, – отмахнулся, и она тут же метнулась в мою сторону, гремя шпильками.

– Мне плевать на Рому! Мне нужен ребенок. Всего лишь ребенок. Я обошла все клиники, у меня нет проблем. Я уже не молода, мне сорок два.

– Да уж, не молода, – плавно поднял на нее ироничный взгляд.

– А если не может помочь Рома, может ты лучше справишься? Мне нужен наследник семьи Нагаи. И уже неважно от какого брата.

– Прошло пятнадцать лет, а Вера наша не меняется. Увы, тут я тебе не помощник.

– Матвей, мы же хорошо ладили, – вновь потянула она ладонь в мою сторону. Я поднялся на одну ступень.

– Я не знал, что ты испытываешь слабость ко всем представителям мужского пола. Кстати, как тебе наш садовник? У него такие ловкие руки, сегодня заметил.

– Хватит, – перебила она меня. – Ты знаешь, кто из братьев Нагаи мне всегда был нужен. Не скучный, бесхребетный Рома и не нытик-подкаблучник Костя. А бунтовщик – романтик с неистовым хищным взглядом с цветом глаз, как осенняя листва – это ты.

– Разница в возрасте слишком очевидна. Больше не приходи на мою территорию, – зашагал наверх.

– Алиса тоже была старше на девять лет, зачем тогда притащил ее? Помоги мне с ребенком, – прикрикнула она, – мне нужен наследник Нагаи.

Тут же я услышал ускоренные шаги, звук пощечины, обернулся и увидел, как Вера опустилась на ступеньках, от затрещины, которую влепила ей матушка. Она скрутила ее белокурые волосы в руке и пыталась протащить в сторону выхода.

– Дрянь-дрянь, – повторяла она. Вера же, не сопротивлялась, прикрыв лицо ладонями просто молчала.

– Вот только не в моем доме, – тут же спустился. – Выведи ее отсюда и сама уходи, – обратился я к маме. Она тут же окинула строгим взглядом меня с ног до головы.

– С тобой я потом поговорю, – еще одним рывком потянула за волосы Веру.

– Это не сделает ее человеком. Твои методы устарели. Пусть лучше разведутся.

– Что значит развестись, – стала вырываться Вера, – я не уйду отсюда! А если и разведусь, то это приблизит меня к тебе еще на один шаг. Почти двадцать лет служу вашей семье. – Мне нужен только ребенок с кровью Нагаи. С твоей кровью, – подняла она глаза, заполненные яростью и слезами.

Я опешил, она нередко намекала о своих намерениях, вскользь. А сейчас так открыто и при маме, да она обезумела.

– Уведи ее, мама, – махнул я рукой и окончательно поднялся в спальню.

– Если о твоих чувствах к Матвею узнает Рома, я тебя со свету сживу, – продолжала кричать мама. – Тебя и ребенок не спасет, проклятая!

Спустя пару минут вопли утихли. Скинул с себя пропитанную потом одежду и встал под душ. Гармония не длилась долго, в голове зазвучала мелодия игрушки, свистульки, окарины…

Накинув банный халат, вышел на балкон погреться.

– Ох, и весна в этом году – невероятнаяяяяя, – улыбался я теплым лучам.

Позже, надев широкие мешковатые штаны, серую майку и пиджак современного кроя, затянув потуже шнурки на новых белых кедах, устремился вниз, закидывая в рот кислые мармеладки.

Планировал перекусить у мамы и направиться в город к друзьям. Но она уже в гостиной на диване величественно ожидала меня. Скрестив ногу на ноге, попивая чай, который принесла горничная, и стояла, опустив голову.

Мама выглядела совсем иначе, и не сказать, что эта великосветская особа получасами ранее волочила любимую супругу любимого сына по полу, скрутив волосы в руке. Она даже успела переодеться. На ней был бежевый костюм в черную клетку, лодочки на удобном каблуке. Светлые волосы заколоты в пучок, легкий макияж подчеркивал броскость голубых глаз, которые по-прежнему сияли, несмотря на зрелый возраст. Тонкие губы были недовольно поджаты.

– Рома должен привезти Тимура в поместье после аварии. Говорит тот бредит, видимо, повредил голову, что-то бормочет без устали.

– Можно подумать сознание его когда-то было не искаженным. А я, здесь каким боком? – сказал, присев рядом.

– Рома сказал бабушка обиделась, и отец, обязательно придет тебя убеждать пожить у нее недельку-вторую, как раньше.

– Я не поеду! Ты пришла уговаривать меня?

– После зрелища устроенного этой… Я бы сказала «да», но я не говорю этого. Слышала о происшествии в деревне. Мне жаль, что так вышло. Не навести ты бабку, не узнал бы подробностей тех лет, ведь былого не вернуть? Не езжай больше к ней. Я выпровожу Рому и Веру из особняка, теперь ты будешь жить со мной…

– Мааа, ты чего перегрелась? Не нужен мне ваш особняк.

– Поняла, что пока время не упущено. И поняв, все твои намерения по отношению к Вере, убедилась, что ты уже готов создать свою семью, и наконец подарить наследника семье.

– Ох, ты, какая рассудительная… Невесту подобрала?

– Нет, оставила на твое усмотрение.

– Таааааак, и чем же еще я так угодил тебе?

– Пока ты отсутствовал, – c дрожью произнесла она, – мне словно становилось холодно. Будто ветер за пазухой, – съежилась она. – Делай, что хочешь, но будь в поле моего зрения. В интонации ее улавливались нотки страха…Чтобы у мамы и страх? Невозможно.

Она поставила чашку на журнальный стол и похлопала ладонями по коленям, с самого детства это означало, положить ей голову на колени, чтобы она пожалела, полюбила, погладила голову массирующими движениями. Я в глубине душе понимал, это новый вид манипуляции, чтобы я перестал ездить к бабушке, или чего похуже, нашла очередную подходящую невесту «престарелому» сыну-холостяку. Однако, нежнее маминых рук нет. Прилег, положив голову на клетчатую юбку. Только она коснулась к волосам, глаза закрылись.

Мы так просидели около пятнадцати минут, когда горничная подошла к маме и шепнула что-то на ухо.

– Ну вот. Рома привез Тимура, пойду дам распоряжения, куда и как его разместить.

Я выпрямился, покачав головой, клонило в сон.

– Иди, я вздремну.

– А ты не идешь навестить приятеля брата?

– Мамааа, ну не начинай…

– Я зайду вечерком, – поднялась она.

– Угу, – разлегся я на диване… – дверь захлопни.

– Встанешь, закроешь, – вышла она.

А горничная подошла, подняв поднос, спросила:

– Вас накрыть пледом, Матвей Исаакович?

– А собой слабо? – горничная тут же обиженно поджала губы.

Она недовольно устремилась в направлении входной двери. Я, накрыв голову подушкой, зажмурил глаза. Не понимал, откуда такая слабость? Снова зазнобило.

Во дворе на пару минут поднялась шумиха, затем все приутихло, стало слишком тихо. Я слышал только стук своего сердца…

В голове промелькнула картина: моя спальня в доме бабушки, как лучи солнца пробиваются сквозь окна. Лето, я только приехал и три беспечных месяца впереди. Костя и Рома дерутся за комнату с телевизором, никто не хотел спать в бабушкиной комнате, обвешанной полынью и другими травами с приторным запахом. По итогу они спали вдвоем в большой комнате, ночь на полу, ночь на диване. Я погрузился в сон… Побегал по двору и мне послышалось, что кто-то окрикнул меня из спальни. Метнулся в сторону комнаты. И чувствую присутствие Алисы, так близко она… Даже на ее могиле не чувствовал такого.

– Мне тесно, мне здесь тесноооооо, – прокричала она словно из стены, на которой годами висел узорчатый ковер.

Резко сел… Интуитивно стекали слезы из глаз. В груди неописуемая боль и чувство вины душило.

– Что же с тобой произошло, Алиса? Столько времени… – тут же ледяное дуновение ветерка и почувствовал, будто лезвием полоснуло щеку. Прокатившаяся слеза моментально ошпарила свежий порез. Подбежал к панорамному окну и увидел на своем отражении два одинаковых пореза, второй немного выше первого, но они одинакового размера.

– Что за чертобесие? – недоумевал. На улице разбушевался ветер, поднялся на пару ступеней и резкий аромат сирени ударил в лицо. Пробежался глазами по столикам около дивана. Нет, горничная не заносила. Там по-прежнему верба. Поднялся на второй. Какой-то страх неизбежного втиснулся в сердце, я опустился внезапно на колени.

– «Мне тесно, мне здесь тесно», – прокричал голоc Алисы в голове.

– Мамааааа, – простонал я, и, почувствовал ледяное покрытие поверхности пола щекой.

В стеклах застучало, посыпал град. Перевернулся на спину, кинул взор на застекленный потолок. Крупные ледышки, стремились пробить стеклянное покрытие. Тут же представил себя погребенным, и как на меня сыпется земля. Глубоко в сознании принял решение, что в случае смерти предпочитаю кремацию.

Провалялся минуть пять. С трудом присел, ухватившись за угол стены, поднялся и направился в спальню прихватить «игрушку».

Вышел во двор, осмотрелся, ни души. Лишь потом разглядел садовника, который уже чистил пруд, а дворник сметал полурастаявшие льдинки. Подойдя к воротам, вновь огибая главный особняк окольными путями, краем уха услышал, как горничная и водитель Ромы шептались в пустовавшей оранжерее. Прислушался.

– Тимур в бреду говорил Роме, что слышал, звучание, мелодию, машину словно саму занесло… – и напела, – «полынь-трава горькаяяяя», – протянула Зинка. Мурашки пробежали по спине.

– Обкуренный, наверное, был.

– Я бы тоже так подумала, но Рома больно серьезно слушал его. И тут же замолчал, как вошла матушка его.

– Зачем его вообще понесло в эту глухомань?

– Ну бабка их там живет, Рома и Матвей же уехали и этот рванулся. Эмма мне вообще указания дала, следить за Матвеем и докладывать, если что замечу. Например, если в деревню соберется.

– Мать, конечно, странная, за Матвеем разве ж углядишь?

Зинка развела руками.

– Пойду ладно, пора отвары заготавливать бесплодным невесткам Нагаи. Как будто неясно, что они не родят никогда.

– А может ты родишь? – вторгся я в их «милую» беседу.

Лицо Зины побагровело.

– Матвей Ис…

– Ты же предложила накрыть меня пледом, пойдем теперь я тебя накрою, чтобы языком не трепала. Быстро за дело, иначе «Эмма», которая втрое тебя старше, так вычистит тебя из поместья, что и следа не останется.

– Простите, простите, – кланяясь убежала она, вертихвостка.

– А ты Денис, рискуешь вылететь отсюда. Вы что совсем страх потеряли?! – прикрикнул. – Иди, заводи машину Ромы, пока моя…

– Но Рома сказал, докладывать ему о каждом вашем… – не дал мне договорить.

– Доложишь, когда вернемся, – перебил его я.

Он, опустив голову, направился в гараж, я следом. Мы выдвинулись в сторону деревни. Хотелось расспросить бабушку кое о чем. Оставив за спиной шестьдесят минут, подъехали к ее воротам.

Вечерело. Вышел из машины, тут же свежий ветер ударил в лицо… По всей видимости здесь тоже был град, а теперь надвигалась гроза. Свинцовые тучи торопились нависнуть над деревней. А лучи плененного солнца прорывались, подсвечивая листочки деревьев. Неописуемый контраст. Приглушенная сине-серая линия горизонта и золотистая узорчатая полоса солнца слились, где-то в бесконечном небе. Стоял, оробев, глядя вдаль.

– Подожди меня здесь, я выйду через двадцать минут, можешь мороженку купить, – направился я во двор.

Осмотрелся, в палисаднике уже расцвели ярко-желтые тюльпаны. Бабушки опять не видно. Потянул за ручку, дверь открылась, вошел в прихожую, тут же окинул взором кухню, нет ее там. Только и засмотрелся, как у нее аккуратно все, по баночкам-скляночкам накрыто крышечками, улыбнуло. Вошел в большую комнату. В бабушкину. Нигде нет. Заглянул в свою спальню, взор притянула кровать, осмотрел помещение. И здесь ее нет. Снова у соседей.

Выходя, внимание привлек палас на кухне, как мне показалось он был смещен. Не стал задерживаться, вышел на крыльцо и направился к калитке, еще раз обернулся. Будто ветерок объял затылок.

– Да, где ее носит в это время… – не успел завершить мысль, и снова, словно, что-то острое вонзилось в кожу… – Да, что это! – Взбесился, и направился обратно, вбежал в кухню.

Ногой подвинул коврик и заметил полосу в деревянном полу, подвинул еще немного, заметил крышку в полу размерами пятьдесят на пятьдесят. Ножка стола располагалась на ней, тихонько отодвинул его, присев, скрутил палас и стал искать, за что уцепиться, чтобы открыть. Ничего не заметил. Кинул взор на столешницу, увидел лопатку для жарки. Схватил ее и стал тут же просовывать в щель между полом и крышкой, в надежде приподнять заслонку. Немного усилий, и с хрустом треснутой лопатки крышка приподнялась.

Прищемив пальцы, ухватился за деревянную доску и наконец открыл. Со скрипом выдвинул, и наклонился, чтобы рассмотреть, что же там – во тьме. Никогда прежде я не видел этот подвал. Она ни разу не говорила о нем. Возможно, чтобы мы не посмели полезть и навредить себе. Кинул свет фонаря телефона и увидел деревянную лестницу. Осторожно спустился в помещение ничем не освещенное.

Походил, посветил по полкам. Стояли лишь пустые спрессованные пылью банки, видимо, бабушка давно не занималась генеральными заготовками. На загнутых крюках висел разного рода инвентарь, веревки, цепи. Гора старого тряпья. И непонятное сооружение, накрытое мешковиной, стянул ее, под ней, что-то вроде высеченного уродливого образа из дерева. Не понял только, откуда и для чего? Стояла вонь неимоверная. Видимо, вентиляция не работала, если, конечно, существовала. Закашлялся, и понял, что словно не слышу себя, было такое впечатление, что голос мой приглушался.

Не обнаружив ничего, заторопился в сторону лестницы, и из кухни донесся мужской голос словно издалека.

– Архиповна, опять забыла подвал закрыть, старая… – хлопок и тьма.

Держа в одной руке телефон, нащупывал лестницу и стал вскарабкиваться, воздуха катастрофически не хватало.

– Бабушка, бабушка, – стал стучать и пытаться выбить деревянный люк. Сверху доносился гулкий шорох, скорее всего сосед задвигал стол на место. Тоненькой линией виднелся свет, но и он пропал, видимо, расстелили палас.

– Открой, открой! Нашел время… – не успел произнести и нечто острое, будто лезвие полоснуло с такой силой щеку, я словно по наитию приложил ладонь к порезу, убрав с перекладины руку, потерял равновесие и почувствовал, как лестница ушла из-под ног… Острая боль в затылке и лопатках.

Тишина.

Вокруг словно бегают тощие человечки, сталкивая друг друга.

– «Мне тесно, мне здесь тесно…» – послышался голос Алисы.

– «Заберем его сердце, раздавим в руке, и всей выжатой кровью вернем тебя», – отвечает ей другой женский голос, более звонкий и суровый с нотками жгущей ярости.

– Мама… Мааа-мааааа, – слышу свой и резко открываю глаза во мраке. Чувствую, как в глаз затекает кровь из пореза. Резко сел, впечатление, что затылок расколот. В области сердца боль.

– Бабушка, бабушка, – кричу еле дыша, и пытаюсь нащупать в темноте телефон, среди песка и камней, которые задевали пальцы. А телефона все нет.

С трудом поднялся, стал ногой расчищать землю и задел, что-то похожее на телефон, нагнулся и нащупал, да это был именно он. С вдребезги разбитым экраном, благо фонарь работал. Окинул снова помещение… увидел лестницу, которая была сломана напополам. Заметил в углу подвала, длинные палки, сложенные друг на друга, схватил одну и попытался выбить крышку люка, безрезультатно… Пот стекал по вискам. Воздуха уже не хватало критически… Тело охватывала паника. Голова раскалывалась. А ведь еще пару часов назад лежал замечательно в своем доме, наполненным кислородом и свежестью, сам себя обременил тьмой и заточением.

Стал экономить кислород, пытаясь реже дышать, подошел к стене и опустился на землю, опершись спиной к пыльной поверхности каменной постройки. Перед глазами все плыло. На четвереньках прополз к куче барахла и стал раскидывать его. Как мне показалось, заметил у стены под кучей тряпок полосы горизонтально лежащей лестницы…

Спустя пару минут добрался до воображаемой лестницы, как же я ошибся.

Отодвинув доски, издалека создавшие непонятный образ, достиг всего лишь противоположной стены, в которой был проем, похожий на очаг, вонь исходила оттуда.

– Господи, – интуитивно вырвалось… Словно крик души, которой я всегда запрещал верить в высшие силы… не относя себя ни к одной из религий.

Отключился…

– «Заберем его сердце, раздавим в руке, и всей выжатой кровью вернем тебя».

– «Мне тесно, мне здесь тесно…»

– Алисааа, – вырвалось и открыл глаза, голос мой больше был сравним с воплем дикого зверя, раздавшимся из гортани…

Не знаю, сколько времени прошло. Лежал на куче вонючих вещей, запах которых впился в нос. Сил не было ни кричать, ни шептать. Присел, отодвигая ногами тряпье в сторону, и ногой задел какой-то крюк. Нащупав, понял, что это похоже на крышку от широкой кастрюли, она была зарыта в землю. Шестое чувство, либо безысходность подтолкнули на мысли начать ее раскапывать.

Вцепившись пальцами в землю, выскреб края крышки. Просунул под плоскость руку, разрывая кожу, и она словно отклеилась, издав хлопок. Откинул в сторону. Посветил мигающим фонарем, заряд телефона садился.

Это был узкий тоннель, возможно, та самая вентиляция, он уходил по моим ориентирам вправо в сторону огородов. Нырнул в него головой. Он был настолько тесен, невозможно было вдохнуть полной грудью, да и нечем было, воздух сырой и тяжелый.

Пугало лишь одно, если впереди тупик, назад я никак не поверну. Опираясь на локти и колени рискнул, пополз.

Спустя неизмеримое количество времени, локти стали неметь. Чувствовал, как в кожу впиваются очерствевшие корневища, битые стекляшки и острые камни. Прополз по моим подсчетам метров пятнадцать, тупика не было, ровно, как и света. Местами тоннель расширялся и воздух вроде прибывал, временами сужался, я думал это конец.

Но продолжал ползти, сила выжить перевешивала силу страха… Не останавливался ни на секунду… полз на одном дыхании. Земля хрустела меж зубов. Сплевывал. В глаза засыпалась какая-то дрянь. Все ничего… До жути горели порезы на щеке… Локти волокли тело уже руководствуясь своими ощущениями.

Я уже сбился сколько полз, внезапно в нос ударил аромат терпкой горечи… Опустил голову уткнувшись о корягу, торчащую из-под земли, боялся вырубиться и задохнуться.

Закрыв глаза, которые в принципе и не приносили особой пользы, усилил чувство обоняния… Учуял аромат трав. Неужели выползу у огородов… Еще несколько метров и повеяло прохладой, но темень. Оставив позади еще пару метров, почувствовал, как острые колья веток впились в лицо, а вместе с ним лицо обволакивал пронизывающий ветер.

– Свобода, – прокричал я, зажмурившись, опустил голову, сжав плечи, стал всем телом выталкивать кучи веток, которыми забили выход из тоннеля. Это мне давалось гораздо тяжелее, чем ползти.

На ветках были колышки словно от шиповника или веток акации, понял, эти порезы на щеке, чем-то напоминали прокалывание этими шипами. Еще пару рывков, сопровождающихся моим лютым криком… Я вытолкал ветки наружу, почувствовал влажные травинки, выдергивая их от счастья, сжимал и разжимал в ладонях, которые очерствели.

Затем стал растирать глаза, забитые землей, роговицы, наверное, были повреждены до основания. Еле продрав их, убедился, ночь…

Глубокая ночь. Я посреди леса, никакого не огорода. С высоких макушек елей, пронзающих звездное небо, доносилось уханье сов. Пытался вдохнуть полной грудью, перевернулся на спину, но диафрагма все еще напряжена, никак не пропускала воздух… Накрыло безумное состояние, не поддающееся описанию…

Почувствовал приближение чего-то невесомого, повернул голову в сторону густо рассаженных берез и над лицом пролетела птица, скорее всего это была сова. Ощутил касание, чего-то резкого, но мягкого…

Тела не чувствовал, оно было сравнимо с мешком картошки, полностью обездвижено. Даже не мог поднять руки. Не отводя взора, глядел в сторону одного из деревьев. Это дико пугало, но что-то невероятное пряталось и будто наблюдало за мной. Это точно не было игрой воображения. Может на это смотрела испуганно бабушка.

Черная тень словно высокий, тощий человек, в чем-то черном.

Я боялся моргнуть и увидеть это перед своим носом. Оно действительно зашевелилось, я затрясся, бороться не было возможности. Мне казалось, оно медленно приближалось, при этом стоя на месте. Расстояние до меня было примерно в семь метров. Я только видел расплывающиеся во мраке пальцы, похожие на ветви деревьев.

Тут же хруст ветки, с другой стороны, где-то совсем близко. В паре сантиметров. Тень ладони нависла над лицом. Я, щемя сердце повернул взор.

– Усни, – прошептал женский голос. Тут же зазнобило… судорогами проняло тело, – усни, – повторил властный голос, я вертел головой. Хотел приподняться. Тело сопротивлялось. Услышал шевеление ветвей, где стояла тень. Зубы застучали…

– Остановись, – прикрикнул голос человека, лицо которого за ладонью не видел.

– Шшшшшто ты такое… – скрипя зубами прошептал.

– Уснииииииии, – донеслось… не успел ничего понять. Все закружилось. На голову натянули мешковину.

Что-то неописуемо сильное, осознавая моим человеческим сознанием, так вцепилось мне в щиколотки и поволокло по траве, будто я невесомый. Пару секунд нехватки воздуха и сумрак.

Глава III

«Страсти по Матвею»

– Когда в твоем уничиженьи,

Судьба невольно приведет,

Тебя с несчастьем в столкновенье

Нарушив кротости обет.

Ты истины не премолчи,

Несчастье смело обличи.

Враждой его пренебрегай

И никогда не унывай…

Слышал шептание женского незнакомого голоса… Сквозь волокна мешковатой ткани увидел тусклый солнечный свет. Руки туго связаны за спиной. Я лежу на чем-то твердом. Тошнит сильно. Осознав, что столько часов на лице перетянута толстая мешковатая ткань, впал в панику… одновременно удивляясь живучести человеческого организма.

– Когда родня твоя и другиии

Тебя покинут, изжденуууут

Забыв приязнь твою заслу…

Я закашлялся, перебив ее не нарочно, думал сейчас задохнусь. Она подошла ближе.

– Тебя забвенью предадут, – прошептав коснулась плеча.

– Кто ты? Снимите мешок, я сейчас умру.

– А что, не держит эта жизнь?

– Развяжите, – на выдохе прохрипел. Ловкие пальцы развязали веревку на шее, резко стянули мешок с лица, меня тут же стошнило на подушку. Я, сплевывая остатки рвоты со слюнями, пытался поднять голову, но тщетно, так как лежал почти на животе, лишь упираясь локтем на бок.

Она присела на корточки, ее глаза пересеклись с моими. Они наивно улыбались, затем на лице засияла коварная улыбка с оскалом…