Грёзы

Ани Закари

Грёзы

«Деревня погасших окон»

Бесконечность кроила безмятежные параллели жизней, которые обязаны пройти сквозь тернии беспощадного времени, что им подготовила плутовка судьба.

А дождь сеял и убаюкивал тяжелыми частыми каплями, напоминая смертным, что слезы, это и есть неуловимое счастье, навсегда покидающее их.

Жизнь не заканчивается на закате. Она начинается через три часа после, когда пыльная дымка овевает спелые колосья пшеницы, ржа и овса, а ленивые лучи солнца просвечивают скупую росу.

Как по задумке, каждую весну в ночь Вальпурги, словно млечный путь на деревню Марьинку опускался туман. Ходили слухи, ведьма отправляла своих шептунов определить девочек с Даром, оставив на их верхней губе метку шипом дикой акации. Девочка, со временем, обретала и наращивала силы, которые были никому неподвластны. Обручившись со тьмой полностью, могла управлять всем и вся – жизнью и смертью.

По поверьям и легендам тех мест и свидетельствам «Старой тетрадки», украденной из деревни, это были метки ведьмы с горы Воттоваара. Для смертных это просто тетрадь. Но для «видящих» дальше – свод правил, определяющих и обучающих истинных черных ведьм. За десять лет таких девочек насчиталось ровно десять, ни меньше, ни больше.

Знахарки, считающие себя посредницами между живыми и мертвыми, попытались снять с себя обвинения из-за появившихся необъяснимых событий в деревне: неурожай, мор, эпидемия, которая уносила младенцев, подчистую. Заверили представителей властей, что это не они накликают засухи и ураганы на спокойные уютные юга, и белый мглистый туман, это дело рук северной ведьмы, которую сослали в наказание в места, где ее силы развеяла сила четырех рек. И шквал гнева деревенских обрушился на девочек, они стали причислены к избранным потомкам ведьмы.

Со слов деревенских зевак, девочки разбредались по лесам, шептались с деревьями и прудами, топями да болотами, собирали только ядовитые грибы, ягоды и травы. Приносили в жертвы мелких грызунов и птиц, а на их останках проводили обряды. У каждой была вещица, в которую была заточена сила, это могло быть перо птицы, клык хищника, лапка грызуна, хвост крысы или же засушенная веточка, какого-либо ядовитого растения.

Сплетнями и наговорами история не завершилась. По жалобам напуганных селян девочек выследили, на разбирательстве обвинили в колдовстве, которое было сложено лишь со слов и доводов жителей и знахарки. Советом старейшин было принято решение: сослать их в деревню мертвых, вырвав из рук родных матерей и отцов. А сироток и оплакивать некому было.

Деревня мертвых находилась в плену четырех рек, и чтобы доставить их туда, пришлось переплыть бурные водоемы. Местность эта пустовала, была абсолютно не обжита, плодородных деревьев не было, да и время года жесточайшее – февраль. Хрупкие девочки от девяти до семнадцати лет вряд ли выжили бы в суровых условиях вьюг и морозных ветров. Ходили слухи, что так же там обитала стая голодных волков, которых ранее загнали охотники со всех деревень. А легенды о ядовитых змеях смогли бы подтвердить лишь девочки.

Так как их не смогли наказать открыто, как раньше поступали с ведьмами, отправили на мучительную смерть вдали от глаз свидетелей. Старики, отказавшиеся участвовать в ссылке, шушукались украдкой что, прежде чем высадить девочек в запретную деревню, с тех времен слывшую погребальной, охотники знатно позабавились, выбивая из них признание – отказ от Дара. Тем самым они разбудили спящую нечисть, обитавшую там полвека.

В ту ночь небо над утесами загорелось огненным заревом и стало недосягаемым. Своими жестокими истязаниями и мольбой молоденьких ведьм, не отрекшихся от Дара, они разбудили местный дух. И какая же сила вновь накроет туманным саваном Марьинку. И простыми ли охотниками были, те, кто посмел так жестоко отнестись к юным девочкам, только на основании слухов и предрассудков.

Местные поверили в правильность своего выбора, ведь после этой бессердечной ссылки, туман ушел из их краев. Засуха отступила. Ураганы притихли и меток больше не было. Лишь иногда соседи поглядывали с опаской на родителей девочек, боясь их мести.

Прошло два десятилетия, случившееся стали считать легендой. Со временем и легенды позабылись.

Вновь весна. Вальпургиева ночь, и уже забытый всеми млечный туман снова окутал юга. Проникая в тесные улочки, заползая во дворы, и открытые форточки.

Ставни застучали на окошках домиков. Ветер взвыл оглушая, подняв рев собак, на всю жизнь прикованных цепями к будкам.

На утро, жители обнаружили, что весь урожай на полях скошен. А на верандах домишек, где меньше двадцати лет назад жили девочки появились весточки: вещицы пятерых, которые, видимо, отреклись от Дара и вероятнее всего уже давно умерли, после смерти не обретя венец вечной ведьмы. Крысиный хвост, заячья лапа, кленовый лист, высушенная жаба, клюв ворона. Их собрал надзорный Тихон, сын Макара – ранее одного из лидеров, который возглавлял «Совет старейшин», и в свое время организовал поимку и ссылку девочек.

Что больше всего насторожило, это то, что помимо вещиц на пороге домишек была горсть земли, но не чернозем, как в их краях, а золотой песок словно с морского берега, а также веточка сирени, которую страшились деревенские, считая загробным цветком, и никогда не приносили с территории кладбищ.

Охотники вновь собрались и направились в сторону деревни мертвых искать пути спасения ведьм, которые им казались невозможными, навстречу им выбежали деревенские мальчишки, живущие на стыке деревень и все как один шептали.

С недавних пор поутру, над землей начал клубился туман. Небеса становились тяжелыми и пронизывающий ветер пленил улочки деревни. Из мглистой пелены являлись образы пятерых нагих девушек с распущенными волосами, с плетенными венками в волосах они приговаривали:

«Мы навсегда остались молодыми. А вы бегите в Марьинку, поведайте всем, что на деревню обрушилось древнее проклятие ведьмы Алисы».

Спустя две ночи охотники достигли деревни, обыскав с четырех сторон, и были обескуражены, тем, что увидели. Три реки иссохли, так, что донья дали трещины, осталась лишь одна, пересекающая близстоящие деревни. На подступах, навстречу к ним вышел паренек лет двадцати, с матерью, точно не местные, точно не в себе, заявившие, что мимоходом забрели в деревню. Паренька тотчас задержали, а мать совсем слабой была, и ее отправили в больницу. Охотники осмотрели деревню, но и следа жизни там не обнаружили. Заброшенная, не пробиться через тернии деревьев и кустарников. Разве что, один домик на опушке, словно вросший в землю, ветер сильнее подует, и развалится. Словно не из древесины он был, как из коряг собранный, в окошках горел мрак. Из домика раздавался заунывный скрежет, повторяющийся, то ли скрип, то ли стук, эхо которого охватило глухую деревню. А над домом развесило корявые ветви скорчившееся дерево, и оно словно мертво, ничто не дышит там.

Паренька с диковинной для их местности фамилией доставили в деревню, допрашивали, он поведал, что внук местной повитухи. Жил в деревне соседней от Марьинки, заблудился ища мать, которая пошла за травами, и наткнулся на деревеньку. И несколько раз наведывался к ним. И, каждый раз его десять дружных сестриц в белых сорочках встречали, глубоко верующих, говорящих на странном диалекте, не совсем понятном ему, кормили, поили, хороводы водили вокруг кострища. Не увидел он ни разу, лишь одну, ту, о которой говорили вскользь и в страхе – самую младшую.

С его слов они постоянно напевали:

– Когда в твоем уничиженьи,

Судьба невольно приведет,

Тебя с несчастьем в столкновенье

Нарушив кротости обет.

Ты истины не премолчи,

Несчастье смело обличи.

Враждой его пренебрегай

И никогда не унывай.

– Когда родня твоя и другиии

Тебя покинут, изжденуууут

Забыв приязнь твою заслу…

Тебя забвенью предадут.

С тех пор прошло немало лет, никто ни разу не столкнулся ни с одной из ведьм, и посчитав, что ни одна не выжила, решили, что призраки оставшихся всех десяти разгуливают по деревне. Все жильцы в страхе покинули Марьинку, теперь это заброшенная деревня – деревня погасших окон, как в том домике, пугающем всю округу. Остались лишь пару заселенных домишек, а народ тот совсем одичал и ходит в старую часовню молиться божеству, а какому никто не знает, а может и не божеству вовсе. Говорят, призраки ведьм теперь там хозяйки.

Одно лишь c уверенностью утверждал паренек, что среди них была девочка, которая в течение многих лет выросла лишь на пару, он не знал сколько ей лет, но утверждал, время в деревне мертвых ее обошло стороной. Что с ним стало позже никто не узнал, словно сквозь землю провалился. Пропал после трех месяцев заточения, одно часами напевал песню сестриц, которую запомнил каждый кирпич, вбитый в сырую стену, пока он был заключен:

– Когда родня твоя и другиии

Тебя покинут, изжденуууут

Забыв приязнь твою заслу…

Тебя забвенью предадут.

Прошло еще тридцать лет, и в южных деревнях снова неспокойно… Говорят, грибники наткнулись в лесу на хоровод у кострища. Четыре ведьмы скорчившиеся, как ветхое дерево кружили возле огня, словно оплакивая: «Пропала, пропала…»

Еще лет девять времени ушло, на рассвете дня Вальпурги на Марьинку вновь опустился туман, на этот раз метка досталась слепой сиротке. Через год и она пропала.

А люди уже слагают новые легенды о ведьмах, не разобравшись в своих прошлых злодеяниях.

Ведь иногда проще постоять в стороне, нежели бросить камень в невиновного, и, если даже в виновного бросить камень, ты уже соучастник, а не разобравшись, преступивший черту закона. Тогда кому-то всё, кому-то ничего.

Но есть свод законов выше остальных, выше тех, что придумал человек, за который отвечает каждый.

А вердикт его – смерть.

Так говорили они…

Но легенды имеют свойство терять форму за истечением срока давности.

Глава I

– «Ты не человек, не жив, не обеспокоен… Ты – снег, метель, ты ею болен…» – со слов бабушки, это мои слова, которые я, с криком произнес сквозь сон в шестилетнем возрасте в ее домике в деревне. Я не помню уже этой фразы, тем более, то, что снилось, но где-то в потайном кармашке разума прячется ее голос. Звонкий и одновременно бархатистый. Чтобы прояснить его, нужно хотя бы разок услышать нечто похожее в реальности, но и близко ничего не было на протяжении двадцати восьми лет.

Сегодня, в мой день рождения, на рассвете весеннего дня, еще не мая, но уже не апреля, я принял решение навестить бабушку, которую из-за личных причин последний раз навещал лишь на Рождество. И только потом в коттеджный городок к моей огромной семье, которая организовала сюрприз. Но я-то знаю, что скорее всего приехали двоюродные братья… друзья, однокурсники… Все, как всегда. Братья, матушка и две ее сестрицы делают все, по четко заготовленному плану на протяжении пятнадцати лет. Миссия под названием: «поженить Матвея».

На рассвете с улыбкой на лице, сел в такси и направился в деревню, чтобы к четырем успеть загород, в родительский, по совместительству, и мой дом.

Спустя пятьдесят долгих, как мне показалось сегодня минут, по извилистым дорогам, которые уже выучил наизусть, такси меня доставило по указанному адресу.

Так рано, солнце еще не поднялось над домами, лишь обжигающие по-летнему лучи, стрелы пронзали утреннюю синь и окна домишек. Я вышел, осмотрелся. Дивная тишина… Только где-то вдалеке на орешнике трещала сорока, словно выдирая помертвевшие улицы из беспробудного сна, но так беспечно и невежественно.

Вошел в калитку, оглядев аккуратные палисадники бабули, на которых щедро раскинулись яркие бутоны тюльпанов, маргариток, анютиных глазок и прочих весенних красавиц. Будучи романтиком и беззаботным мечтателем до мозга костей меня радовало и интересовало все, кроме работы, денег и финансов – то, чем кичилась вся семья. Конечно, я с радостью использовал семейное «добро», и фамилия спасала в трудных жизненных ситуациях, которые преследовали меня постоянно. Тружеником меня не назвать.

Обилие красок и цветов выдирало внимание, не знал, на какой взглянуть. Над верандой развесила мохнатые ветви ароматная черемуха – вот этооо благодааать, подумал я. Нежный, сладкий запах ударил в лицо, он всегда сбивал с толку и напоминал акацию. Откинув голову назад, взглянул в небо без единого облачка, закрыл на секунду глаза и словно искра меня выдернул голос, доносящийся из дома.

Тихо потянул ручку двери, не заперта изнутри. У бабули гость?

Открыв дверь, шагнул в прихожую.

– Баа, – не успел протянуть и меня перебил знакомый голос.

– Да ничего уже не вернуть! Прошло пятнадцать лет, пойми ты, бабушка.

Озвученная моим родным старшим братом цифра, увела землю из-под ног. Пошатнулся, еле ухватившись за ручку двери. И всеми силами пытался не дышать, чтобы не нарушить тишину, томящуюся во мгле темной прихожей.

– «Не вернуть, не вернуть». Все твердите. Вы живы и счастливы. А он? Он же брат твой! Все подсовываете ему разносортных девиц на ваш вкус.

– Но ведь она умерла, мертвые не воскресают.

– Нет, не воскресают. Но правду же он должен знать.

– А что это изменит. Узнает и полюбит наконец другую?

– А ты эгоист, Роман! По твоей вине он похоронил невесту, еще и думая, что она предала его!

– Бабушка, хватит! Она не успела ему невестой стать. Пусть лучше он думает, что предал его чужой человек, хоть и девушка, но она была чужой. А я брат, брат! Я эти пятнадцать лет пытаюсь его встряхнуть, вернуть к жизни. Все делаю для него.

– Она умерла с поруганным и униженным именем в глазах всех! И в глазах Матвея.

– Допустим, мы расскажем, что на ее месте была Вера… От этого Матвею станет легче?

– Тебе сорок два, а эго, словно у подростка. Чего таить, вы все эгоисты. Признай, что просто досадить ей хотел, так как она отвергла и тебя, поэтому подставил. И с Тимуром, вашим общим другом была Вера, а не Алиса. Не уберегли вы их.

– Ложь, – поднял он тон. – Я и не пытался овладеть ее вниманием.

– Вы с Костей оклеветали ее… Довольны результатом – утопленница. Ты хоть знаешь, кем она была?

– Плевать, прошло пятнадцать лет. А Костя вообще не причем, он с моих слов все подтвердил. Мы все сейчас счастливы.

– Мы?

– Да! Мы все. Все живы и здоровы. И плевать на легенды, что прабабка ее была потомственной ведьмой. Алиса не была такой. Она была сущим ангелом. Ведьмы такими не бывают. Не верю я в это!

– Невинная девушка покончила жизнь самоубийством.

– Но была ли она такой невинной? Все на нее заглядывались неспроста, – эмоционально стал кричать вечно спокойный Рома.

– Яркие и незаурядные всегда привлекают скудоумных и завистливых. Вера заслуживала прощения, изменив. А Алиса – смерти, будучи любящей Матвея? Это твоя справедливость?

– Чего ты заладила Алиса, Али…

Все слова, что доносились из гостиной, эхом звучали в голове и разрывали барабанные перепонки.

– О, Господи…. – вырвалось внезапно словно из сердца. Колени согнулись, я опустился на пол, повесив голову. Глаза расширились от шока, все троилось.

– Матвей, дорогой мой, – послышался напуганный голос бабушки, выбежавшей навстречу. Она с трудом опустилась на колени, обхватив мягкими руками мое лицо, пытаясь взглянуть в глаза.

Я откинул ее ладони. Выдохнул. Ухватившись за входную дверь, стал подниматься. Брат и не подумал выйти ко мне.

– Матвей, как ты тут оказался? – прикрыла рот ладонью удивленная моим внезапным появлением бабушка, уловив обилие ярости в глазах.

Я отодвинул ее и вбежал в гостиную. Рома тревожно и медленно обернулся. Его холодные голубые глаза затерялись на побагровевшем лице. Тонкие губы напряженно подвернулись. Он лишь смахнул назад пепельную прядь густых волос, в ожидании удара или пощечины.

Пару секунд пересекшихся взглядов родных братьев, словно перечеркнули кровную связь. Стиснул зубы, хотел столько сказать. Чувствовал, что еще секунда и капилляры разорвутся в его глазах.

Его ноздри расширились от волнения, он задышал с особой частотой. Единственное, что я смог, это плюнул в его надменное лицо, набрав полный рот слюны, которая охватила всю его безупречную физиономию. Развернулся и вышел из дому.

Несся к дороге, словно умалишенный. В голове отрывки чудесного чистого утра, планы на день, и контрастом синие губы любимой женщины на фото в газетах с кричащими заголовками: «Утопленницу вынесло течением на берег». Ракушки и водоросли в мокрых прядях волос и навсегда закрытые глаза. Все это сопровождалось диким эхом моего крика, повторяющего: «верни! Верни мне ее! Верни!»

Верни, чтобы она ответила за свой проступок… А теперь верни, чтобы я вымолил прощение.

Выбежал на перекресток, ни одной машины, которая могла бы меня переехать вдоль и поперек, чтобы усмирить, выбить боль из груди. Стал звонить телефон. Бабушка, мама, Костя – младший брат… Вера и Майя супруги любимых братьев. Если позвонит и отец, то очевидно – я ничтожество, не подозревающее ничего. Швырнул телефон об асфальт, он с таким треском раскололся на тысячи кусочков… Направился в сторону остановки. Сидел на скамейке, зажав виски большими пальцами, но разум будто сотрясался. Хотел умереть…

Набежавшую тревогу и желание уничтожить свое существование, разрушил подъехавший, пыхтящий синий автобус, который не собирался долго стоять. Тут же вбежал внутрь, увидев на лобовом стекле табличку с маршрутом, где вычитал название остановки, которая манила меня в эту минуту «Центральное Северное Кладбище».

Спустя еще тридцать минут, уже в седьмом часу утра автобус высадил меня у ворот кладбища. Место, которое пугало и отталкивало всегда. Я думал, что буду всегда вечен и родные мои никогда не уйдут. Ушла только она, карма настигла – она ведь предательница, думал я. А вот и нет. Судьба диктует новую главу.

У низеньких ворот сидела неопрятно одетая бабка в полосатом халате и в заляпанных, явно, не вчерашней слякотью калошами. Подол халата, да и фартук тоже были в грязи. Она торговала искусственными цветами, венками и черными лентами. Я подошел, искоса взглянул на нее.

– Дайте, какие-нибудь цветы?

– Выбирай.

Схватил пучок пионов, повертел в руке и швырнул на самодельный прилавок из коробок, накрытый застиранной белой скатертью.

– Все не то! – прикрикнул и направился в сторону ворот.

– А ну вон пошел, болезный, – выпалила она вслед, разгневанная таким неуважением.

По уже забытым тропам кинулся искать могилу Алисы, скорее всего она заросла плющом. Либо ее сравняли с землей, а на молодом невинном теле, захоронили старенькую бабульку. Ведь она была сиротой.

Помню дуб и три абсолютно похожие друг на друга березы. Кладбище уже не то, что раньше. Вместо крестов, огромные гранитные или мраморные плиты, стоящие в ряды.

Бежал, осматривался, ничего не помню. Количество народу шло по нарастающей. Не понимал, с чего они стремятся в такую рань к покойникам? Вряд ли у них такой же повод, как у меня.

Слева от одной из троп заметил три близко стоящие березы, а рядом спиленный пенек, видимо от дуба. Замедлил шаг, подошел к могилам, вчитывался в фамилии. Нет моей Алисы. Нет.

Толпа людей с инвентарем и букетами цветов увеличивалась.

– Что сегодня за день? – уточнил я у молодой супружеской пары, идущей мне навстречу.

– Вторник Страстной недели, – прошептала, словно поучала меня молодая женщина. Вспоминайте Христа, его предателей и всех усопших.

Накрыло… Ее слова будто выдернули из крепкого сна.

Невероятной, и, наверное, неземной силы состояние, боль, пустота, я просто опустился на землю и горько разрыдался, не замечая прохожих. Рыдал, как истеричный ребенок, вбивая кулак в очерствевшую твердую землю.

Для меня словно произошел временной скачок. Прошлое, настоящее, прошлое… Я застрял посредине.

– Матвей, – послышался голос Кости, и тепло ладони согрело плечо. Как же они быстро.

Тело обдало кипятком. Поднял медленно голову. Брат и его любимая кудрявая Майя с жалостью глядели на меня.

– Поднимайся, бабушке нехорошо, – схватил он меня за запястье, попытавшись помочь приподняться.

– Пошли прочь! – выкрикнул я, выдыхая. Резко поднялся и свернул в сторону трех берез. Народу было нещадное количество, я втискивался между ними в надежде скрыться от брата.

– Алиса, Алиса Керн, – повторял я, всем подряд людям, выходившим мне навстречу. Все удивленно отмахивались. Понимаю их, я выглядел невменяемым. И вряд ли стану прежним, когда-либо.

Остановился напротив берез уже слева, поводил глазами по сторонам, и вдруг, взор остановился на одной могиле из черного мрамора, огороженного низеньким забором. Подошел ближе. Направил взор на фамилию и имя на надгробии: Алиса Керн. 1977-2005гг.

Слов не было. Эмоций не было. Я онемел. Вдавливая пальцы в глаза, пытаясь остановить поток слез.

Калитка от заборчика была не заперта, она болталась из стороны в сторону. Я, потеряв последнее уважение к себе и к ней, посмел вторгнуться в ее последнее пристанище… После всего, что сделал.

– Подонок, подонок, подонок, – шептал самому себе под нос, покусывая нижнюю губу изнутри.

Выдохнул, откинул голову назад, в надежде увидеть бесконечный небосвод, чтобы забыться, но густая крона деревьев окаймила всю территорию западного крыла кладбища. Только и слышно шевеление молоденьких листочков, трущихся друг о друга и скрежет стволов, покачивающихся на весеннем ветру.

Внимание привлек яркий куст розы в центре могилы, на котором распустился алый бутон. Шелковистые лепестки, нежно прижимаясь друг к другу дрожали. Протянул руку к цветку. Закрыв глаза, еле касаясь, провел пальцами по поверхности первого зародыша куста. Мысли унесли в прошлое. Эта роза была олицетворением Алисы. Броская и одновременно безмятежная, нежная.

Но, кто ухаживает за могилой? У Алисы никого не было. Вернее, я так думал.

Присмотревшись, заметил горстки земли на мраморном изголовье, капли воды, и следы, вдавленные в сырую землю, ведущие за калитку. Кто-то был здесь до меня.

Я присел на заборчик, в ожидании человека, который был до.

Прошло около получаса, продолжал бездумно глядеть на выгравированные буквы на мраморной плите. Болел каждый миллиметр головы, сердце сжималось, мысли душили. Как мои самые близкие, так беспощадно поступили с Алисой, со мной. За что?

Не знаю, сколько провел времени там, но лучи солнца уже нагло пробивались сквозь ветви, прилично припекая затылок. Поднялся, огляделся, тут и там люди, разговоры, шепот. Взор привлек куст сирени, опустившийся над тропой, ведущей к могиле Алисы. Скрутив с приличным усилием, оторвал веточку, поднес к носу и вдохнул настоящий аромат весны и приближающегося лета. Направился к выходу.

Выйдя, тут же заметил посреди заполнивших парковку у ворот кладбища машин делегацию семьи Нагаи.

Мать сидела на заднем сидении одного из автомобилей, видел ее едкий, осуждающий взгляд сквозь лобовое стекло, рядом была Вера – «примерная» супруга Ромы. Костя стоял, опершись о капот своей отполированной белоснежной машины, Майя тревожно кружила возле него, поправляя рыжую копну непослушных волос. Она была словно наш семейный маяк, из-за яркого цвета волос, да, и, наверное, была самой отзывчивой и доброй. Чаще имени ее звали «апельсинкой» из-за оттенка волос и веснушек, покрывавших всю бледную поверхность лица и тела.

Все в сборе. Не было гордости мамы – Романа Исааковича Нагаи, и отца, – главы семейства. Удивительно, кто же больше виноват и больше скрывает, присутствующие или же наоборот, отсутствующие? Я направился в сторону дороги, продолжая жадно вдыхать аромат сиреневой веточки, игнорируя всех.

– Остановись, – прикрикнул Костя, – имей уважение, хотя бы к маме. Сегодня твой день рождения. Приглашено около сотни людей. Поехали домой. Завтра поговорим, не разрушай старания, не позорь фамилию из-за прошлого.

Он пошел следом, я замедлил шаг, чтобы выслушать его дальнейшую ложь.

– Остановись, – схватил меня за плечо и хотел развернуть, – ведешь себя, как подросток. Это было пределом моего терпения.

– Да пошли вы все, – откинул ладонь, зажавшую плечо, – ненавижу каждого, – сквозь зубы процедил. – Иди сам на поклон матушке! Да, как вы посмели!

Завернул на дорогу, ведущую в самую глушь деревни, что по соседству с бабушкиной. Около сорока минут ходу по пыльной трассе, и ноги наконец привели меня к жилым домишкам.

Куда идти, не знаю, домой не могу, не хочу… Уверен, спустя пару часов мамины «посыльные» начнут, как собаки рыскать по всем деревням в поисках меня.

Ног уже не чувствовал, кеды утопали в глинистой пыли. Ровно, как черные брюки и пиджак, которые посерели.

Донес себя до ближайшей скамейки. Понимал, надо идти к бабушке и выведать все, но был не в состоянии услышать и понять. Не сейчас.