Грёзы

– Понял. До свидания, – логика и словарный запас меня покинули.

– Добра тебе… – прошептала она и гордо направилась по тропе.

«Добра тебе» – также и Тихон попрощался.

Я направился к перекрестку и благодаря путеводителю спустя сорок минут оказался на густо рассаженной деревьями улице бабушки. Знакомые домишки стали греть душу, наконец родные места. С ногами, разбитыми в кровь, добрел до ворот дома.

Коснулся ладонью кожи лица, словно тысячи раскаленных игл вонзились в распоротую рану. Тоненькими чешуйками кусочки кожи скатывались в ладони. Сукровица покрыла некогда белое ухоженное лицо. Вошел в калитку. Бабушка развешивала стирку во дворе, усердно вытряхивая каждую простынку. Не стал задерживаться ни секунды на палящем солнце, направился в дом, стянув на крыльце пыльную обувь. Ворвался в темное и прохладное помещение, тут же устремился в ванную, открыв кран, набрал полные ладони воды и тихонько опустил лицо в прохладу.

Хотелось кричать от онемения, затем от жжения, затем снова онемения… Медленно поднял голову и всмотрелся в отражение.

– Господи, обгоревшее лицо, кожа облезла, на шее кровавыми вкраплениями зияли порезы словно от ногтей.

Услышал, как захлопнулась входная.

– Бааааа, – протянул.

– Что-что, – вбежала она торопливо в открытую дверь.

– Лицо обгорело, дай что-нибудь.

– Мозгов, да валерианы настойку, чтобы не истерил.

– Я ртом шевелить не могу.

– Вот и молчи, слушать тебя и желания нет. Вон глаза как прищурил, разжать не можешь.

– Дай мазь, какую-нибудь. Лучше б руку сломал, терпимее было бы.

– Пошли, воду нагрею, хоть искупайся, прядки русые посерели от пыли и грязи. Выросли вроде, а не созрели, – бормоча, что-то под нос, схватила она таз и направилась на кухню, греть воду, по-видимому.

Не прошло и сорока минут, как мы с бабушкой – Аглаей Архиповной уже на крыльце попивали ромашковый чай. С лица моего стекала сметана. На царапины она нанесла йод. На шее мне соорудила нагрудник из салфеток. Сил не было даже держать чашку. После принятия деревенских ванн в тазу, хотелось только откинуть голову на кресле-качалке и уснуть до следующего рассвета. Но бабушка с обидой глядела и все намеками бередила позавчерашний разговор.

– Домой-то когда? Весь род переполошил выходками. Такой ладненький, складненький, широкоплечий, а ума…

– Бааа, хоть ты не начинай.

– А вот и начну! И продолжу. Плюнул в лицо старшего брата. Костя-то младше тебя и тот мудрее будет. Ты-то в кого такой бездумный?

– В деда. Я в деда. Суженного твоего. Я ведь тоже весь такой зеленоглазый, элегантный мужчинка, жаль не из двадцатых… – пытался неумело шутить я, чтобы она «слезла» с этой темы.

– Тьфу ты.

– Решено! Я здесь остаюсь с тобой! Мне здесь нравится.

– Та щас! Закатай губу. Мать твоя меня со свету сживет. Дочь печника.

– А она причем? А профессия деда причем? Он нам, между прочим, наследие оставил. А мы предали его последнюю волю – юристы, юрииисты… – обиженно сыронизировал. – Тогда поехали с нами. Там огромный дом, удобства все, горячая вода. Со мной жить будешь в моем флигеле.

– А с чего ты решил, что удобства – это мебель шикарная и вода горячая? Тесно мне там.

– Хааах, тесно?

– Душе тесно, томится она.

– Так и скажи невзлюбила ты маму, как и она Алису.

– Заладил ты.

– А то нет?

– Устроил ты бунт, и что? Все при своих остались. Рома с Верой, Костя с Майей свеклой своей.

– Апельсинкой…

– Да хоть клюквой переспевшей. Зато ты один.

– Обет безбрачия у меня… – расхохотался я от нелепости своего заявления. – Как у деда, троих дочерей родили они с бабушкой, бабушка умерла, он с двадцати шести лет один. Мужик – герой!

– Тьфу, – замахнулась она кухонным полотенцем. – Через месяц помиритесь с братьями, и все забудется. Женишься, куда ты денешься!

– Не забудется. Что вы из меня мямлю делаете! Я не хочу больше ничего обсуждать.

– Алиса-то твоя странная сама по себе была.

– Она просто была не такой, как все. И всех это не устроило.

– В первую очередь тебя. Cначала забавляли ее диковинные наряды и повадки. А потом, и я стала замечать в тебе нотки агрессии и раздражения. Но ты не показывал явно, так как Рома и Тимур имели на нее виды. А ты – эгоист. Не знаю на счет Ромы, но Тима серьезные намерения имел.

– Не неси ерунды. Он тебе это сам сказал? Или его лицо табло с субтитрами и бегущей строкой? Какие намерения. Как он живет? Был бы женщиной смело слыл бы проституткой. – Снова разозлился. – Я мужчина, в первую очередь. Мы почти полгода встречались, а она и держала рядом, и позволять ничего не позволяла, но при этом не уходила. Возможно, сейчас я был бы терпимее. Мне было тогда почти двадцать.

– Ох, не знаю… Не нравится мне эта история в целом. Не должно быть так, что молодые умирают, не повидав жизни, не прожив истинных чувств. Ее смерть не забудется даром, – сжалась бабушка в кресле. – Кошмары мне снятся, побыл бы у меня с неделю.

– Да хоть месяц.

Меня так клонило в сон, не мог даже подняться и направиться в дом. Глаза закатывались.

– Так дремлешь, будто отвара полыни напился. Сны будут красивые…

– Ага, а что полынь психотропное?

– Не знаю, чего «…тропное», но, если грамотно приготовить, сны красивые снятся, либо вещие.

– Угу, – почти сквозь сон пытался реагировать. Только почувствовал, что она накрыла меня пледом, который покалывал чувствительную кожу рук. Я провалился в невесомость.

***

Не знаю, сколько времени спал, но бездарная игра комара на скрипке и великолепный укус были несравненны. Открыл глаза и заметил сидящих неподалеку Рому и бабушку.

Уже смеркалось, лампочка с тусклым желтым светом покачивалась на ветру, освещая крыльцо. Стая мошек облепила единственный источник света и видимо тепла. Что они, словно мотыльки, так рьяно летели на пламя.

– Пусть и сегодня здесь переночует, завтра сам приедет, не переживай.

– Нет, мама велела сегодня вытащить его отсюда.

Интересно они вершили мою судьбу.

– Мама-мама! Делайте, как душе угодно, – поднялась бабушка и стала собирать чашки на поднос.

– Расскажи про Алису еще.

– Тебе-то зачем?

– Тимур интересовался.

– Я вам что, архив? Ничего не знаю. И Тимуру твоему передай, пора забыть. Пусть не приезжает в наши края. Стал часто наведываться.

– Ты утром снова намекнула, что-то на счет того, что ее прабабка ведьма была. Это ведь небылицы?

– Ну в каждой лжи, есть пуд правды. Или нету?

– Бабушка ближе к теме. Она из этой деревни была?

– Кто, Алиса? Не знаю.

– Бабушка…. Я умоляю, в двух словах.

Я замер. Даже задержал дыхание. Видимо духовная связь Ромы и бабушки была ближе, так как при мне она ни разу не обмолвилась о таком.

– Не знаю откуда она. Вроде в Марьинке с бабкой жила, пока та не померла. Приехали аж из Карелии на наши теплые юга.

– И? Какая связь?

– Говорят, ведуньей была она потомственной, – прошептала она.

– Ну, говорят. Алиса не была такой. Немного странной и все, – парировал брат.

– Ну, знаешь ли. Дар такой передается не всем. А если и передается, надо им уметь пользоваться или платить, если берешь от «жизни все».

– А с бабкой-то что стало, такие умирают разве? А она не была ведьмой?

– Если найдут преемницу, то да.

– Ну ты даешь, – рассмеялся цинично Рома. – Она-то? Алиса? – осмотрелся он. А я тут же прищурился и продолжал похрапывать, продолжая казаться глубоко спящим.

– Говори, что в мыслях?

– Тимур говорил, она касаться к себе не позволяла.

– А чего удивительного? Матвея она любила.

– Не понимаешь ты. Вообще касаний не терпела, будто кожа обжигалась от прикосновений. А ведь она была прекрасна. Кудрявые русые волосы, медовые глаза. Светлокожая и нееежный голосок. Невинный цветок.

– Когда любишь одного, а касается другой, это и есть ожог.

– Да пойми ты, бабушка…

– Говори на чистоту, – рассердилась она, тон ее очерствел.

– Есть ли еще какие доводы, что она ведьмой могла быть. Как это определяют? На что они способны. Кроме проклятий?

– Никак не понять, если она сама не захочет. А на что они способны лучше вам никогда не знать. Дьяволицы в человеческом обличии, могут улыбаясь сердце выдернуть на глазах и раздавить в ладони…

– Уууууужас, – вытянул Рома. – А внешне?

– Внешне самые обычные. Более чувствительные, говорят, что неловкость и недомогание чувствуют, когда глядят на них такие.

– Ну говорят же, они привлекательные. Мужчины рядом голову теряют, глаз оторвать не могут. А посмотришь, вроде ничего особенного. И тут же мысль «ведьма приворожила». Хотя, повторюсь, Алиса была прекрасна.

– Какой же ты омерзительный, – не выдержал я и сел, скинув плед.

– Вот только не заводитесь, – сурово вытянула указательный палец Аглая Архиповна, повернувшись в мою сторону.

– Я о него руки пачкать не собираюсь, – поднялся, – я спать. Ба, занеси молока перед сном.

– «Ба, занеси молока перед сном» теленку, – процитировал меня Рома, – а как же миндальное молоко, и безглютеновые диеты. Желудок смотри посадишь, – провоцировал дальше.

Игнорируя его, направлялся ко входной двери.

– Еще про Вальпургиеву ночь спроси, – усмехнулся я и ухватился за ручку двери. Ее будто кто-то задергал с обратной стороны, – да прекрати, Костя, – рассердился я и пытался дальше безуспешно открыть дверь.

– Кости здесь нет, – хором сказали они, испуганно глядя на меня. Я опешил, отошел на шаг. И мы отчетливо увидели, как металлическая ручка сама поднялась в исходное положение, ком сжался в горле. Я отбежал к ним.

– Что эттто?

– Заклинило может, – убеждать стала бабушка.

Она подошла, резко дернула и дверь распахнулась.

– Заклинило, бывает, – опустив глаза вошла внутрь, прихватив поднос с чашками.

Я вытянул трясущуюся ладонь и отчетливо помнил сопротивление секундой ранее.

– Неженка, испугался? Поехали, к маменьке довезу, – пытался шутить Рома. Но радость его не разделял ни морально, ни физически. – Испугался привидения?

– Вот если б знал, что это привидение. Не испугался бы. Пугает неизведанное.

– Оооо, приведение, – развел руками Рома. – Аууууууууууу…

И тут же со стороны улицы, позади ворот донесся резвый девичий смех, словно с насмешкой, с издевкой. Мы переглянулись.

Я ни то, чтобы испугался. Но какая-то тревога разрасталась в сердце еще с раннего утра. Но даже маленькая тревога может доставлять огромные волнения.

– Поехали, а то прекрасные радужки твоих поэтичных зеленых глаз от страха почернели. Скоро драматичное сознание исказится. Заедем в клуб, деревенские байки мигом из головы вытряхнут.

– Не ты ли интересовался, Алиса ведьма или нет? А теперь заливаешь мне, что байки.

– Это все Тимур со своими расспросами, – кинул брат взор на мои запястья, рукава рубашки были подвернуты по локти, – часы не забудь, я в машине.

Часыыыы… Кому я отдал часы? Если кому и расскажу, засмеют. Проще признаться самому себе, что просто спьяну потерял. Но я тогда был трезв. Cнова сжались виски. Надо срочно выкинуть тот странный вечер из головы.

Вошел в дом, бабушка гремела на кухне.

– Я поеду.

– В ночь? Не езжайте в ночь, хоть на рассвете. Вздремните, в пять разбужу, – взмолилась она.

– Я с удовольствием, – скинул тапки и направился в сторону спаленки, в которой ночевал, когда оставался на каникулах каждое лето. Снял одежду, нырнул под одеяло и накрылся по самые глаза. Аромат свежевыглаженного постельного белья, просушенного ветром, уже убаюкивал. Только опустил веки, дверь захлопнулась.

– Матвей, ты меня за идиота принимаешь, – ворвался в спальню обутый Рома.

– Куда обутый, да по коврам, – накинулась на него бабушка с кухонным полотенцем.

– Бабушка, мне ехать надо. Вера ждет, на работе аврал.

– Три часа ничего не изменят. Не пущу в такую темень! – сурово повторила она. – Иду ставни закрывать. Нет бы погостить остались, как выросли разлетелись, кто куда.

– Гаденыш, – прошептал обиженно Рома, увидев мою ядовитую ухмылку, ускользающую под одеяло.

– Прости братец, ко сну клонит. Не обессудь.

– Чтобы тебе черти приснились, – захлопнул он дверь, щелкнув выключатель.

Я повернулся лицом к узорчатому ковру, и прижимаясь каждой частицей тела к тяжелому шерстяному одеялу, расслабился, в надежде выспаться.

Ворочался часа три, проснулся от того, что простыня свернулась в канат и впилась в ребро.

– Полыыыынь – трава горькаяяяя, – напевал пронзительный женский голосок. Я словно повторял его во сне, произнося вслух. Пока отголосок не развеялся из сознания, и я не услышал мерный стук по калитке бабушки. Резко сел, осмотрелся в темной комнате. В окно тут же пробился свет с крыльца, наверное, бабушка или Рома отреагировали раньше.

Скинул одеяло, поднялся и направился в прихожую. Открыв входную дверь, понял, что во дворе никого и тут же потух свет. Но стук в калитку ритмично усиливался. Словно вибрации доносились до меня по тропинке ведущей от калитки. Вбежал в прихожую, пощелкал выключатель, но свет не загорелся, лампочка, видимо, перегорела, схватил фонарь, подвешенный на крюк старенького трюмо.

Вышел на крыльцо, еле уловимая стукотня доносилась со стороны улицы. Не подросток вроде, а в горле пересохло, в затылке запульсировало. Кровь хлынула к ушам. Спустился на два порожка.

– Кто там? – прикрикнул я. Стук не прекращался. – Кто там? – переспросил. Тишина…

Глава II

Густой сумрак ночи не позволял глазам привыкнуть к темноте. Фонарь крепко сжимал в потной ладони, но не включал. Подошел ближе к воротам. Выдохнул и наконец кинул свет на засов, чтобы потянуть. В ворота тут же протарабанили… И звонкий девичий смех отдалился.

– Архиповна, открывай, это Никитич, – послышался тихий мужской голос.

Потянул за задвижку, открыл калитку. Невысокий тощий мужичок, зажав плечи в жилет, глядел испуганными глазами и тянул руку в сторону дороги.

Я повернул взор в направлении его руки.

– Что-то случилось?

– Авария. На въезде в деревню черная машина в дерево втюхалась. Березу пополам переломило. Стекло лобовое пробило. За рулем мужичка скорая забирает, – размахивая руками рассказывал он.

– Жертв нет, значит?

– Так, у водителя голова повредилась.

– Так, а причем здесь бабушка, – перебил я его.

– Так мужчина тот постоянно тут ошивался. К Архиповне приезжал, я и подумал один из внуков.

Неужели Костя, подкосились ноги.

– Светлый такой, светлоглазый? Ну волосы почти по плечи и щетина, – взволнованно стал описывать брата. – На меня похож?

– Э, нет. Вас-то я знаю. Совсем не светлый. Волосы темные, почти черные, да, по плечи, волнистые. Упитанный такой, здоровый, и как угораздило его.

– Тимуууууур, в это времяяяя? – протянул я. И словно острое дуновение ветра внезапно резануло по щеке, теплой струей потекла кровь. Интуитивно приложил ладонь. Жгучей болью сковало кожу. Будто лицо перетянули леской.

– Ну так что? – смотрел он настойчиво в глаза.

– Я сейчас. Постойте тут, – метнулся в дом будить Рому. Не понимая, что так надрезало щеку. Кожу лица словно тянуло в разные стороны.

Вбежал в коридор, услышал голос бабушки, будивший брата. Он нехотя присел.

– Да что случилось? – растирая глаза выкрикнул спросонья.

– Сосед пришел, говорит мужчина в аварию попал, – влетел я в гостиную.

– А мы причем?

– По описаниям, Тимур, – кинул взор на лицо бабушки. Она резко отвела, отнюдь не сонные глаза.

– Зачем он здесь? – резко поднялся Рома, застегивая рубашку, устремился к выходу, следом бабушка, опустив глаза. И я за ними.

Мы вышли на дорогу и направились за мужичком. Ни одного прожектора, мрак, стрекотание кузнечиков и шевеление листвы на деревьях. В детстве воображал, что на деревьях прячутся черные души, и следят за нами, прыгая с ветки на ветку, провожая нас. Из серии чудовища под кроватью, которое должно было схватить меня за ногу, и я с разбегу прыгал на кровать с коридора, и закутывался одеялом.

Рома от волнения по старой привычке стал покусывать кутикулу. А я раздраженно отводить волосы рукой назад, так как не терпел попадания прядей на лоб, присел на корточки, затянул шнурки на кедах до боли, словно так мог держать все под контролем. Выводило из себя, все, если нервничал.

Авария произошла возле перелеска, который был по левую сторону от перекрестка ведущего в другие деревни. Мы шли минут двадцать и уже заметили скопление машин, сирены скорой и местные зеваки, которым вставать с петухами. Тимура на носилках погрузили в машину скорой, он кричал и категорически отказывался от госпитализации.

Рома подбежал успокаивать его, я же встал неподалеку, лишь кивнул, убедившись, что жизни ничего не угрожает. Ему наложили шов на бровь и перебинтовали голову. Он в ярости стянул кислородную маску и швырнул в медсестру. Ярость снова одолевала его.

– Да что с тобой не так?! – прикрикнул Рома.

– Я слышал пение, звала меня, это бы…. – не успел произнести Тимур и брат закрыл ему рот ладонью, панически осмотревшись.

Я отвернулся, но запомнил одержимые страхом глаза «друга».

– Прекрати чудить, – стал припугивать его Рома, это он умел делать в совершенстве, но в случае с Тимуром безуспешно. При этом Тимур все всегда делал поперек.

«Я слышал пение» – cказал он.

Ее? Алисы? Никогда не слышал ее пения, ответил Рома.

Прогуливался по месту происшествия, я подошел к машине, разбитой в хлам. Лобовое пробито, он ведь чудом уцелел. Бабушка даже не подошла к ним, стояла с участковым и соседями, тревожно поправляя шаль на плечах.

Я повернулся спиной к лесу и пытался поймать ее взгляд. И поймал. Она словно смотрела на кого-то позади меня. Поймав мой взор на себе, будто встряхнулась. Я же, остолбенел.

Слышал позади шевеление ветвей и взмах крыльев, наверное, сов, успокаивал сам себя. Но и представить не мог, кто за спиной, в густой чаще. С кем так усердно контактировала глазами бабушка. Я будто лишился голоса. В спину повеяло холодом. Самовнушение, предполагал я…

Если бы дали возможность озвучить смысл, заложенный в ее взгляде, это было бы: «уходи» или «зачем ты так поступил, поступила, поступило?», «тебя ждет наказание».

Сердце окутал неописуемый ужас, и я стоял как окаменевший.

Роме, видимо, удалось убедить Тимура направиться на обследование. Машина скорой отъехала, ровно, как и две патрульные. Соседи стали разбредаться по домам. Не торопливо, что-то между собой обсуждая. Бабушка с участковым тоже тихонько направились в сторону деревни.

Остался лишь я и пару рабочих, которые пришли спилить ветку березы. Спустя пару минут ушли и они, как я понял из их болтовни, дожидаться рассвета, чтобы погрузить пеньки на телегу.

Я по-прежнему стоял, словно вкопанный, на месте.

Вдали, окрашивая горизонт в лилово-розовый загорелось зарево. Мгновение и деревню покрыла небесная синь. Свежий рассвет, как глоток 9родниковой воды.

Лишь сейчас я осмелел и расслабил скованное тело. Повернув взор, медленно обернулся сам. Взглянув на сочную лесную чащу, обилие кричащих оттенков зеленой листвы успокаивали. Кинул взор на траву. Если там и был кто, то остались бы следы, трава была бы притоптана. Но я ничего не заметил. И не рискнул сделать даже шаг в сторону чащи. Было гнетущее ощущение, что нечто меня затянет.

Поводил ногой по земле, и, пиная камни, направился в сторону дороги, постоянно осматриваясь, словно, что-то сверлило затылок. Пнув еще раз, заметил, как в сторону отлетела фигурка коричневого цвета, походящая на камень, но я точно заметил на ней отверстия.

Кинулся к дороге искать. И спустя пять минут нашел у обочины. Непонятная фигурка, похожая на глиняную игрушку в форме гуся или утки, но с тремя или четырьмя отверстиями по краям. Рассматривал всю дорогу к дому бабушки. Но так и не понял, что за диковинка.

Вошел в калитку, направился к креслу на веранде. Бабушка возилась на кухне с подозрением глядя на меня. Спустя полчаса вышла с подносом, на котором стояли две чашки с чаем и сырники с малиновым вареньем.

Впервые кусок в горло не лез. Ни то чтобы аппетита не было. Просто не хотелось.

– Ты чего там задержался так?

– Рассвет встречал.

– Красиво у нас здесь.

– Ага, – неохотно протянул. – Я в город, пойду собираться.

– Что, уже?! – воскликнула она.

– Дела. Да и вообще, твой любимый внук приехал, не даст соскучиться.

– Вы все любимые.

– Ну даааа, – протянул я и поднялся.

– Что и сырников не отведаешь, – обиженно схватила меня за запястье.

– Не-а. Ромку и Тимку накорми. Скоро явятся голубки.

Она тут же убрала руку и скрестила ладони на коленях. Я вошел в дом. Умылся, привел себя в более-менее опрятный вид и вышел. Она обиженно сидела спиной.

– Пока, – наклонился над ней и чмокнул в румяную морщинистую щеку.

Она промолчала и даже не проводила за калитку. Выйдя, тут же свернул в сторону остановки.

– Эх, возможно показалось, и она просто засмотрелась в темноту. Сейчас, при свете дня мои мысли показались безумием. А она старалась, завтрак готовила. Мы для нее единственная радость. С такими мыслями сел в автобус и направился в сторону города. Но тут же вспомнил, что забыл ту игрушку на подоконнике в ванной.

Тут же попросил водителя остановиться, выскочил из автобуса и помчался к дому бабушки, солнце уже щедро вбило раскаленные первые лучи мне в затылок и не ветерочка. Вошел в калитку, осмотрелся, на крыльце ее не оказалось. Ну точно в доме.

Тишь во дворе. Поднялся на крыльцо, дернул ручку, дверь тихонько открылась.

– Бааа, – чуть слышно прошептал. Войдя, кинул взор на стол кухни, где стоял поднос с чашками и сырниками. Прошел по коридору, дверь в ванную открыта и тут же мне в глаза бросилась игрушка с подоконника. Подошел, быстро схватил и просунул в карман мешковатых брюк. Обошел все комнаты, бабушки в доме нет. Но чувствовал присутствие в доме.

Выйдя на крыльцо, еще пробежался глазами по двору. Нигде ее не обнаружил.

– Может у соседей, – предположил я, убедившись, что и в огороде ее нет, так как калитка ведущая туда, была закрыта на задвижку.

Закрыв калитку, вновь направился к остановке, солнце уже стало подниматься над деревней, припекая и поджаривая мою израненную кожу, посыпать бы еще солью с перцем и готово.

Сел в автобус, интуитивно щупая порез на щеке, так и не понял, что же это было. Может насекомое. Какой-то жирный шмель или истосковавшийся майский жук.

Спустя семьдесят минут поездки в пыльном душном автобусе я наконец добрался до города.

Ступив на асфальт, тут же уловил вечно-торопящуюся атмосферу мегаполиса. Оживленный гулкий город уже давно проснулся и спешил по делам, на которые, как всегда, не хватает времени. Заметив первый магазин сотовой связи, купил телефон и сим-карту. Забежал в соседний продуктовый, накупил кислых мармеладок, запихал в карманы брюк. Вызвал такси и направился в коттеджный городок – «королевство» Нагаи, что находился между городом и глухими деревнями, так сказать нейтральный островок.

Такси остановилось у ворот поместья. Расплатившись, я направился в просторный и необъятный двор, огибая главный особняк побрел в свой флигелек, которых на территории поместья целых три. Для сыновей. Их построили сравнительно недавно по моей инициативе и Кости. Но Рома неповторимый и благословенный сынок посчитал, что ему с его неземной супругой тесно в пристройке и переехал в особняк середины восемнадцатого века, от которого веяло нафталином и привидениями. Дед по линии матери выкупил его в аварийном состоянии и восстановил. Папа же всегда недолюбливал этот дом и по возможности отправлял нас на каникулы к бабушке.

Костя с Майей с удовольствием прислушались к «новаторским» семейным традициям, и остались в выделенном им «скромном», «крошечном» двухэтажном флигеле с пятью спальнями. Да, скорее всего они ночуют каждый день в новой, иначе не понять мне этой войны за количество комнат. Так как гостей и подруг Вера и Майя-апельсинка принимают исключительно в главном особняке, отделанном в величественном стиле ампир, от которого меня воротит из-за обилия мелочей, декораций и прочего.

И, естественно, Алиса в своих лохмотьях никак не слилась с этим колоритным интерьером и обмотанными в брендовое шмотье супругами братьев, которые тяжелее флакона парфюма в руки ничего не брали.

Вера была секретаршей на самой первой фирме отца, там они и познакомились с Ромой. А Костя и Майя однокурсники.

Я обошел главный особняк, обогнув пруд, садовник тем временем, увлеченно постригал кусты. Стволы деревьев по старой традиции побелены к Пасхе. Матушка, как обычно усердно готовится к этому празднику.

Добрел до своего пристанища. Небольшая пристройка по меркам остальных, особо не думал об удобствах и дизайне, когда его начинали строить. Просторная кухня-гостиная с панорамными окнами и дверьми, ведущими на террасу, которая упирается в пруд. Не знаю, для чего кухня, ведь каждый завтрак, обед и ужин матушка накрывает стол на весь коттеджный городок и готова накормить всех бедняков мира. Поэтому ни разу не использовал по назначению. Женщины, остающиеся на ночь, иногда пытались безуспешно приготовить завтрак, но будучи представительницами самой древней профессии кулинария им давалась с трудом, как и философские беседы по душам.