Абортарий

«Отряды поддержки» еще долго доколупывали ее на куски и вывозили на свалку. С военной техникой, что стояла на территории комплекса, обошлись подобным образом. Правда, взрывчатки ушло немеряно. Попробуйте, туши, развалить шмат железа весом в десяток тонн.

Но дед справился и с этой задачей. Представляю, как он был доволен собой. Опасный и дерзкий, самец во всей красе.

***

Вы должны помнить, туши, что на месте музейного комплекса построили Дом Матери. Здание, с птичьего полета напоминающее все тот же пресловутый символ – зеркало Венеры.

Не думаю, что какая-нибудь птичка догадывалась об этом, когда пролетала сверху. В крестовинной части находится клиника, где беременные лежат на сохранении, подвергаются тщательной диагностике и уходу. В боковых округлостях, отходящих в стороны, как тоннели, располагаются исследовательские лаборатории.

Очень деловая зона. Женщин там постоянно кишмя кишит.

Наверно, архитекторша пребывала на своем творческом пике, когда проектировала данное сооружение. Не удивлюсь, если она была родственницей создательницы «Пенисного кольца».

***

Уверен, вы не настолько тупы, чтобы не сообразить – та девушка во дворике и была Иена. Так мы с ней познакомились. Романтика, да и только.

После угона велосипеда пару недель меня держали взаперти, на острове Трахунов. Разумеется, самки, тщательно проверенные, обысканные, обнюханные – продолжали завозиться и дальше, ублажая лишь мой взор. Поставка баночек отличалась регулярностью.

В мою самцовую бытность девушки на острове вели себя как настоящие козы. Они часто устраивали нечто вроде показательного ритуала возбуждения друг с дружкой – терлись, лобызались, гладились. Иначе говоря, имитировали половой акт, чтобы распалить меня. Не думаю, однако, что это был своего рода визуальный способ показать, как именно они желают спариться. Просто для продуктивного и бесперебойного наполнения пробирок самкам недостаточно было в моем присутствии мыть посуду и пылесосить ковры.

***

Прошло не меньше месяца, как я вновь заприметил Иену. Точнее, ее машину. Додж был припаркован на стоянке Дома. Сейчас машина, кстати, обрастает тиной на дне реки.

Я все терся возле входа. Естественно, я выглядел не иначе, как то претенциозное животное с зоопарка, кусающее клетку. Потешно вел себя, одним словом.

Наконец Иена вышла из Дома. И довольно быстро зашагала к машине. По дороге закурила. Скрытое стремление к фаллосу, тут и думать нечего.

Я со скучающим видом пинал камушки возле ее машины. Заметив меня, не подала виду. Ну еще бы, всего лишь единственный в своем роде переносчик ядрышек.

Ее копна игольчатых волос была темно-красного цвета. Увидев эту прическу, я тут же непроизвольно представил последние секунды деда. Наверно, точно так же выглядел его затылок после выстрела. Рострощенный череп и вздыбленные назад волосы от взрывной волны.

Она оценивающе посмотрела на меня, затем перевела взгляд за спину. Охранницы беспечно терлись в отдалении.

– С подружками сегодня, молодец, – сказала наиграно весело.

– Жить без них не могу.

– Очень правильно подмечено.

– Ага. Как там склещивание поживает?

– Ну это ты должен мне сказать, вообще-то.

– Снова хамишь, – заметил.

– Ничего подобного, мнительный очень.

– Люби, какой есть.

Она обернулась, на секунду замерла, и лишь затем изобразила на лице холодное презрение.

– Лучше такого, какого нет.

– Ранишь в самое сердце.

– Сомневаюсь, что именно этот орган у тебя самый ранимый.

– Благодаря таким, как ты…

– Ты чего вообще увязался за мной? У меня что, между ног медом намазано?

Я не придал значения ее агрессивному тону – потому что кое-что заметил и внутренне поежился. За ухом оказалась не родинка, а татуировка. Особенная пометка троещинок.

***

Когда я увидел символ впервые, то подумал, что это некий транспортный знак. Если учесть, на каких гибридах женщины передвигались. Можно представить, что таким образом они помечали между собой особо криворуких неумех.

Затем папа выдвинул свою идею, что так условно могли обозначать менструирующих африканок. Тех, что отравили дедов драгоценный коктейль.

Татуировка являла собой черный круг с красным крестом внутри. Стилизованная версия женского символа, зеркала Венеры. Только в оригинале крест размещался снаружи, а тут помещался внутрь.

***

– Тебе лучше должно быть известно, чем там намазано, – собравшись с мыслями, ответил. Показал пальцем за ее ухом. – Это то, что я подумал?

– Ага, именно то. Так что лучше не суйся.

– Я вообще мимо проходил, заметил машину. И решил проверить, не угробила ли еще ее.

– Очнись, мальчик! – строго воскликнула. – Тут твоего и осталось, что огрызки ногтей.

– Очень поэтично. Про огрызки ногтей я запомню.

– Слушай, отвали от меня.

– Ты все еще не сказала, как тебя зовут.

Она громко фыркнула.

Я не сдержался и ляпнул:

– Так фырчат лошади, когда им мало овса.

Глаза Иены возмущенно округлились.

– Значит, я лошадь, по-твоему? – подняла надменно бровь.

– Нет! Просто звук похож.

– Не бойся, будь смелей, – зловеще проговорила. – Обозвал лошадью – признайся. Или кишечка внезапно истончилась?

– Я всего лишь хотел узнать твое имя, – обиженно промямлил. – А ты не говоришь.

– Ухты, поразительная наблюдательность. Да, не говорю. Лошади же умеют только фырчать.

– Обидно, что ты такая злобная.

– Расплачься уже наконец. Да, злобная. И что с того? – высокомерно уставилась. – Не заснешь теперь?

– Заснуть-то я засну…

– Вот и давай поезжай засыпать, – деловито перебила. – Пока я тебя не убаюкала на месте.

– Снова ты меня прогоняешь! – я начал сердиться. – В чем дело вообще? Где хочу, там и засыпаю!

Она с показным равнодушием обперлась об борт машины и принялась пускать кольца.

Я дрожал от раздражительного возбуждения. Поскольку разговоров с представителями женского пола на отвлеченные темы я никогда не вел, то чувствовал себя замершим в ступоре бараном.

Единственное, что хотелось, так это врезать ей по башке и злобно распанахать прямо на капоте.

Спасибо отцу за науку.

Иена нарушила молчание, сказав рассудительным тоном:

– Я, наверно, должна быть польщена твоим вниманием. Но все никак не могу выяснить, чем удостоена такой чести. Хоть я и спешу, но так и быть – послушаю твою болтовню, пока выкурю сигаретку.

– Она же дотлевает.

– Не переживай, я выкурю еще одну. Давай пропустим очаровательную прелюдию, представим, что я уже и так сгораю от любопытства. Выкладывай – чего прицепился?

– Чтобы подойти и пообщаться – обязательно нужна какая-нибудь крайне важная тема, да? Просто так почесать языками нельзя, да?

На сцену вышел Андрей IV Склещенный.

Иена обреченно вздохнула и сделала вопрошающий жест руками.

– Ну и? Почесали языками – и что дальше?

Я собрался с духом и выпалил:

– Может, я подружиться хочу. Может, хочу продолжить наше знакомство.

– Продолжить знакомство? – издевательски засмеялась. – То, что мы вместе посмотрели, как трахаются собаки – это уже знакомство, по-твоему?

– Ну, ведь мы еще разговаривали…

– Ах да, я и забыла. Когда я выбираю трусики, я тоже разговариваю.

– Хорошо-хорошо, я понял, – сказал Андрей IV Остолоп. – Давай тогда просто подружимся. Не придирайся к словам.

– Предложение шикарное, факт. Наверно, мне следует плюхнуться на асфальт и разреветься от счастья. Но, извини, я сделаю это позже. Или, что еще вероятней – никогда. Так как мне смертельно скучно. Чао, друган.

Развернулась и села в машину. Снова та же история. У нее это стало входить в привычку. Представляете, туши – бросить меня посреди дороги. Такого эксклюзивного. В окружении свиты, пускающей слюни.

Я не выдержал и рявкнул:

– Хамло куриное.

– Люби, какая есть, – самодовольно развела руками. – Расхотелось уже дружить, скажи?

– Ты же все для этого делаешь. Поносишь, как будто я тебя чем-то обидел.

– Кто сейчас поносит, так это ты, – брезгливо заметила.

– Между прочим, я часто вспоминал о нашей встрече.

– Ох, началось, – закатила глаза. – Фантазии получше не нашлось? Подбросить парочку журнальчиков с разворотами?

– Странно. А как же оригинальные шутки про пробирку? Я уже изготовился хохотать.

– Короче, хохотун, – холодно сказала, – еще немножко, и ты бы мог окончательно покорить мое нежное девичье сердце. Но, похоже, не срослось.

– Девичье? – иронично хмыкнул. – Вот эта шутеечка в точку.

Папа не раз говорил, что женщины очень не любят, когда затрагивается тема возраста. Их это выводит из равновесия. И, в зависимости от формулировки сказаного – или вгоняет в грусть или заставляет беситься.

Иена громко хлопнула дверцей. И укатила восвояси. Сказав на прощанье ругательное слово.

Не буду его упоминать, дабы не травмировать ваши, туши, чувства.

***

Ничего странного, что ни одна женщина понятия не имела, как со мной общаться. Да и я, в свою очередь, не блистал опытом. Потому и столько резкости, колкости. По крайней мере, я хочу так думать, что причина в этом. А не в том, например, что весь женский род ополчился на меня и едва терпел. Будто все грехи мужчин радостно перекочевали на мои плечи – и отдуваться теперь приходилось мне, сразу за всех.

Когда Иена с рыком укатила, я поплелся к Дому Матери. Я не питал большого интереса в созерцании беременных каракатиц, всех этих заядлых игроков в русскую рулетку. Мне хотелось разузнать об Иене. На то время еще безымянной лесбиянке с торчащим малиновым дикобразом на голове.

На регистратуре сидела барышня, по всем признакам отъявленная лесбиянка. Очень короткая стрижка, щетина практически. Но покрашена разноцветными спиралями, невозможно разобрать, где натуральная часть. Там были и зеленые, и красные, и желтые, и синие цвета. Область макушки завершалась черным кругом. Будто еврейская кипа.

С мочек свисали сережки в виде скелетиков. Весьма символично для данного заведения.

Увидев меня, она подбоченилась и насупилась. Едва ли это предвещало милую беседу. За мной по пятам сновали охранницы. Иногда даже улавливал их сопение. Оставалось лишь догадываться, с какими ехидными ухмылками они наблюдали за моими действиями.

Претенциозное животное, кусающее клетку. Потеха да и только.

***

—Чем могу помочь? —добродушно спросила барышня, когда я подошел слишком близко, чтоб продолжать меня игнорировать.

– Надеюсь, что чем-то можешь. Я…

– Папочкой стал? – сверкнула зубками.

– Вероятно, – я почувствовал, что спина взмокла. Не взирая на радужную голову, барышня была симпатична, с вполне миловидной улыбкой. Ее явно не мама отбирала.

Я добавил:

– Но не об этом речь. Я бы хотел знать, тут работает девушка, что на синем додже вайпер ездит?

– Вероятно, – подмигнула. – Но очень сомневаюсь, что она желает стать мамочкой.

– У меня тоже возникло такое ощущение. Но я имел в виду…

– Советую никого тут не иметь, – в который раз перебила, игриво улыбаясь. Скелетики тряслись, когда она качала радужной головой. – Сами ведь можем поиметь, кого захотим. Или я не права?

И выжидающе замолчала. И я стоял и ждал. Пробовал подобрать какую-нибудь вескую фразу, но в голове гулял гормональный ветер.

Андрей IV Склещенный.

– Права, – выдавил. Утер мокрый лоб.

– Вот и договорились, – щебетнула весело.

И тут же принялась клацать на компьютере, упорно делая вид, что я уже ушел. Или испарился. Я стоял столбом около минуты, мялся и потел. Она щурилась в экран, покусывала нижнюю губу, отчего у меня задвигалось в штанах.

Отец рекомендовал бы в подобных обстоятельствах грохнуть ее головой об стойку регистратуры, выволочь на стол – и беспрепятственно вколбасить.

Створки дверей с тихим гулом отворились, и в холл заплыла беременная. Я обернулся. Мы оценивающе посмотрели друг на друга, на ее лице просвечивало недоумение. Волосы цвета фламинго, худощавая, с непрезентабельным клювом.

– Вот уж сюрприз, – сказала тяжелым, задубевшим голосом, обращаясь к барышне за стойкой. Махнула фламинговой головой в моем направлении. – Не ожидала гостя.

Барышня за стойкой развела руками, намекая, что не в силах что-либо изменить.

– В очереди? – спросила с любопытством беременная. Я что-то невнятно каркнул и отодвинулся в сторону.

– Понятно, – ответила беременная и широко улыбнулась регистраторше, оттесняя меня выпуклым крупом еще дальше.

Если б я не знал, как выглядят беременные женщины, то подумал бы, что передо мной цирковой клоун. Клоун, проглотивший воздушный шарик. Настолько округлым и чужеродно выпирающим наростом казался живот.

– Такие мы популярные стали, – с ноткой откровения высказалась регистраторша. – Ты как, мать?

– Та на нервах вся, – тревожно призналась беременная. – Сходила только что в туалет. Ну, понимаешь, – покосилась на меня, понизила голос. – Ну, потужилась, все такое. И вдруг как резанет! Меня аж передернуло!

– А сейчас как? – посерьезнела регистраторша.

– Нормально вроде. Тихо, не беспокоит. Но все равно хочу на сохранение залечь. Есть на третьем палатка?

– Гляну, момент, – закопошилась в компьютере. – Сразу предупреждаю, что обещать не буду. Поступили две внематочные, тяжелые. И еще на подходе две роженицы.

– Понимаю. Но ты подсуетись, мать, – подхалимски склонила голову беременная. – Не обижу ведь, знаешь.

Вспомнила обо мне – подбоченилась, неприятно зыркнула.

– Долго еще тут околачиваться будешь?

– Та я не…

– Подслушивать дамский разговор невоспитанно, – холодно заявила. – Мужчине следовало бы знать.

– Киля, перестань, – мягко вмешалсь регистраторша. – Громкими словами не бросайся.

Две девушки захихикали. Приятно было осознавать, что мое присутствие поднимало людям настроение.

– Так, нашла, – оборвав хихиканье, сказала барышня за стойкой. – Подойди к дежурной. Там сейчас эта, с зубами кривыми. В триста восьмой свободно. Я уже выбила бронь. Доктор подойдет через десять минут.

– Спасибо, красотка. Спасаешь.

– Пустяки, мать, – откликнулась регистраторша.

Беременная скрылась в лифте. В наступившем молчании регистраторша требовательно глядела на меня.

– Разве наша беседа еще не закончена? – спросила сухо. – Складывается такое странное впечатление, что нет. Если что, мы открыты сутки напролет. Так что не спеши, располагайся. Вон там диванчики, водичка. А захочешь – чай сделаю.

– Я по поводу той девушки на додже.

– Еще не все выяснил? – улыбнулась противно. – Настырный какой.

– Скажи, как ее зовут, и где она живет, – осмелев, дерзко произнес.

– А зачем тебе?

– Надо.

– Надо?

– Мы с ней друзья.

– Ага.

– Ну, на начальном этапе дружбы.

– Скорее, чуточку дальше.

– Неважно, – раздраженно ответил. – Хватит водить меня за нос.

– А ты в курсе, что она лесбиянка?

– Да, в курсе. А лесбиянкам чужды человеческие отношения?

– Лучше тебе не узнавать, что им чуждо.

***

Иена потом меня уверяла, что барышня на регистратуре очень милый и общительный человек. И к тому же скромница. В свободное от работы время занимается рисованием. Иена даже показывала несколько фотографий ее картин. На одной изображены пасущиеся на лугу овечки, на другой – заросшая, дикая степь, и летает вокруг мошкара. Живопись, наводящая на мысли вскрыть от скуки вены.

Впрочем, судя по картинам, регистраторша или имеет хорошое воображение, или, что вероятней, выросла в каком-то зачуханном селе. Типа Берлина или Мадрида.

Подобных пейзажей в Киеве отродясь не было.

***

Регистраторша и Иена были подружками. А поскольку обе лесбиянки, то подружками, вероятно, весьма близкими. Они вместе покупали бижутерию, гуляли в парках, пили кофе на террасах кафе. Подозреваю, именно с ней Иена могла разговаривать при выборе трусиков.

Женская дружба – понятие мутное и зыбкое. Существует ли она на самом деле, никто не знает. Тот факт, что, почти лишившись мужчин, женщины продолжают марафетиться, красиво одеваться, следить за собой – ненавязчивые намеки, что между ними ведется извечное соперничество. Впитанная генетически, потребность быть привлекательней, чем другая. И когда выпадает возможность где-нибудь осторожно и тихонько подгадить, любая женщина непременно ей воспользуется.

Ведь как еще объяснить, что, для показушности поогрызаясь, регистраторша выдала Иену с потрохами. Вплоть до улицы.

Признаюсь, туши, полученная информация меня обескуражила.

Иена жила на Кактусовом проспекте. А это в самом сердце Троещины.

Часть шестнадцатая. Английский филей

***

Отягощенный асоциальной наследственностью, той же поздней апрельской ночью я выбрался из дома. Охранницы с утертыми носами остались в неведеньи. По крайней мере, мне так казалось.

Я взял первую подвернувшуюся машину. Благо, с наступлением Великой Бабуинизации кражи, как и прочий бытовой криминал, исчезли. И машины закрывать было не от кого. Кроме тех, что на бензине. Их мечтали заполучить многие.

Пока я разбирался с навигацией, вводил на карту Кактусовый проспект, на заднее сиденье кто-то бесшумно пробрался. Не в себе от страха, я чуть не свернул шею – так быстро повернул голову, чтобы увидеть пассажира. Сзади сидела Люся.

Переведя дыхание, произнес:

– Ну, здрасьте.

Ноль реакции.

– Давай так, – деловито продолжил. – Я разрешу тебе поехать со мной, если не будешь мешать. Сиди себе сзади и не встревай. Только в экстренной ситуации. Хорошо?

Безмятежный взгляд Люси. Зрачки спокойно плавали в стылых озерах глаз.

Я лишний раз убедился, что говорить с ней то же самое, что играть в пинг-понг с ошейниковым пекари.

И мы поехали.

***

Троещина. Лесбийское логово. Гремучий серпентарий. Как и любой другой район, ярко освещена и пестро разукрашена. Зрелище умиротворяло, присыпляя бдительность. На это злобные наследницы амазонок и рассчитывали.

Нужный нам Кактусовый проспект оказался не захудалым пятачком на отшибе, а огромным кварталом в сотню домов. Во дворе почти каждого мне и пришлось побывать. Пока я, наконец, не наткнулся на додж.

Додж. Как вспомню, так глаза на мокром месте. Синий мой утопленник, покоится на речном дне. Довела судьбинушка.

***

Я припарковался в укромном, затененном углу. Идей, как вызвать Иену на улицу, было не много. Высовывать мужской нос в рассаднике лесбиянок не хотелось совершенно. Я огляделся. Здоровенная опоросившаяся свиноматка вела чадо домой. Две мрачнейшие, как болотные черви, девахи сидели на скамейке и обсуждали какую-то чепуху. Кривоногая лахудра с носом какаду направлялась в сторону второго подъезда. Еще одна, перезрелая и местами потрескавшаяся, похожая на плосколобого бутылконоса, выносила мусор.

Особи в высшей степени завораживающие.

Дождавшись, когда стало более-менее безлюдно, я вырулил в переулок и въехал в додж. Нет, не со всей дури, но достаточно для скрежета и грохота. Машина заверещала, как я и предполагал. Я тут же быстро спрятался обратно и стал наблюдать за происходящим.

Прошло несколько минут. Додж внезапно замолк. Еще спустя время показалась Иена. Она была в ободранном халате. И не одна. С девочкой-подростком.

Как потом оказалось, ее младшая сестра. Рупия.

***

Вы можете подумать, что это сейчас я такой важный пророк, сижу тут и разглагольствую, кто там и что. И могу ведь в двух предложениях рассказать сразу, чем все закончилось. Но нет – интрига, она и в морозильной камере интрига.

Ладно, чуть приоткрою завесу. В семье Иены насчитывалось четыре самки. Старшая погибла от мужского плода, следующая на момент знакомства с Иеной была на сносях. И тоже мужским плодом. Третьей по счету шла Иена. Четвертой – вот эта девочка-подросток. Рупия.

Если провести элементарный просчет, то выходит, что Иена, как и остальные ее сестры – и мои сестры. Сколько же лет мы все блаженно плескались в одном и том же генетическом прудочке.

И вовсе не нужно ворожить, чтобы предугадать, как все обернется для той беременной.

***

Помимо моей мишени и ее единоутробного напарника, вокруг машины собралась пара-тройка зевак, сплошь макаки в каких-то странных одеждах и несуразных прическах. У одной вообще была выбрита бабочка на полголовы, выкрашенная белым и серым.

Потрещав, они вскоре разошлись. Иена осталась одна. Присев на корточки, она пристально разглядывала вмятину крыла, поглаживала царапины и, боюсь представить, о чем размышляла.

Тут я мигнул фарами. Чем привлек внимание.

Не хочу сказать, туши, что это было моей роковой ошибкой. Ведь после всей череды событий, стартом к которой стало и это мигание, я среди вас.

Но данный поступок я по праву могу считать своего рода восклицанием «Банзааааай!»

***

Иена заметила сигнал. Стремительно направилась к моему электрическому тарантасу. Она напоминала птицу-секретаря – такие же клочки волос торчали назад, такое же острое и настороженное лицо. Пояс халата разболтался, и я мог заметить все ее прелести. Упоминать, что в зубах торчала сигарета, не буду.

Застучала по боковому стеклу. Я тщательно скрывался в тени. Еще раз постучала и, не выдержав, открыла дверцу. Еще секунда, и как настоящая птица-секретарь, начала бы топтать меня лапами.

– Сядь внутрь! – быстрым шепотом проговорил.

Опешила. Сигарета повисла, чуть не вываливаясь изо рта. Совладав с собой, уселась в салон. Машинально запахнулась и затянула пояс потуже. Мельком глянула назад. Там, как изваяние, сидела Люся.

– С подружкой, конечно же.

– Сцена ревности, да?

– Только такой дурень, как ты, мог сюда приехать, – угрюмо заметила.

Я закашлялся, возмущенно показывая пальцем на сигарету. Она дымила, как заводская труба. И для моих нежнейших легких это было пыткой.

Фыркнула. Приоткрыв дверцу, щелкнула окурком в кусты.

– Зачем машину мне повредил? – спросила, пока я пытался отдышаться и открывал свое окошко.

– Нужно было привлечь твое внимание.

– Так дом бы сразу поджег, чего мелочиться.

– Это был запасной вариант.

– И вообще, как ты узнал, где я живу?

– Девушка на регистратуре.

Забыл, как ее зовут. Художницу с периферии. Одна из ее картин – березовая роща, в тени листвы округлая ежиха с выводком ежат копошатся в траве.

– Вот сука, – сипло прошептала Иена. – Ладно-ладно, устрою я ей…

– Успокойся, – миролюбиво ответил. – Я уже здесь, и с этим фактом нужно смириться.

– Чем я так провинилась, что ты меня преследуешь? Вынюхал, где я живу. Поджидаешь под подъездом. Машину разбил даже, ни в какие ворота не лезет!

– Не знаю. Мне нравится с тобой общаться.

– И это, по-твоему, общение? Да ты маньяк!

– Возможно, – признался. – И познакомились мы так романтично… видишь ли, склещивание… оно сближает.

Иена не сдержала улыбку. Каламбур, согласитесь, неплох. Одна из моих заготовок.

Раздутое чучело в обличье перезрелой бабы прошло рядом, выгуливая маленькую лохматую клячонку-собачонку.

– Давай отъедем куда-нибудь в более безопасное место.

– Зачем это? – встрепенулась, – насиловать меня собрался?

– А как же без этого, – ответил. – Сюрприз мне только портишь.

– Сейчас что-то другое тебе испорчу.

– Началось…

– Так и будем торчать в машине?

– А мне тут негде больше торчать.

– Ну да, на Троещине нет для тебя безопасных мест. Впрочем, поехали к школьной площадке, там будет поменьше народу.

Туши, запомните раз и навсегда – у Иены напрочь отсутствует пророческий дар.

***

Мы немного поколесили по району. Иена односложно давала указания, где поворачивать. Всякий малолетний сброд провожал нас взглядами, не выражающими особого энтузиазма.

Наконец, мы оказались возле школы. Здание напоминало огромную букву «Н», со множеством дыр в виде окон. Стены были облицованы мозаичной плиткой, создавая рисунки цветков. С внутренним содроганием я подумал, что мог бы учиться там – в хищной среде плотоядных троещинских самок, малолетних злых крыс. Но дедова гильйотинка сделала свое дело.

Иена вышмыгнула на улицу. Я не был настроен на прогулку, но пришлось последовать. Строго приказал Люсе сидеть смирно. Догнал Иену. Запахнув чуть ли не до удушья халат, она скрестила руки и дымила.

– Уже можно начинать насиловать? – улыбнулся.

– Давай, пробуй, – сощурено глянула на меня. – Только смотри, чтоб мутатор не обломился.

– Что ж, лучше тогда отложить.

– Да. И отложить навсегда.

Мы обошли школу.

– Ты тут училась?

– Ага.

– Если я спрошу, сколько мальчиков было в твоем классе, ты обидишься?