Абортарий

– Каких еще валентинок? – удивилась Иена.

– Ну, псевдо.

– Ах, псевдо. Что ж, эти перекачанные и напичканные тестостероном существа выглядят искусственно и нелепо. Они вызывают у меня только жалость.

– Одно из этих напичканных существ хотело оторвать мне достоинство. И жалким оно не выглядело.

– Кто? – весело засмеялась Иена. – Юрчик что ли?

– Мы не успели познакомиться так тесно.

– А что же вы успели?

– Я показал, кто настоящий мужик в городе. И Юрчика отправил отдыхать.

Иена закатила глаза.

***

На самом деле все вышло несколько иначе.

За несколько дней до Минетного Банзая мы с Рупией, по обыкновению, торчали в парке возле Дома Матери. Долго и вяло спорили о том, кому на свете живется легче. В конце-концов Рупия победно произнесла:

– У мужчин гораздо больше развлечений, от которых потом гораздо меньше последствий. И не спорь со мной!

Я и не собирался. Одно из самых душераздирающих времяпрепровождений, выматывающих душу и тело, это спор с женской особью. В подобном споре последнее слово может сказать только эхо.

– Иена говорит, – продолжала выкладывать Рупия, – что мужчины прошлого были вечно недовольны тем, что женщины существуют, не поддаются управлению, контролю, воспитанию. И прикладывали массу усилий для того, чтобы об этом известить не только женщину, но и весь мир.

– Будь по-вашему.

– Потому что мужчины были в принципе не в состоянии спокойно реагировать на улыбающуюся, довольную и счастливую женщину. И старались сделать все, чтобы она таковой не была.

Я слушал вполуха. Рядом проплыла, виляя хвостом, как гавиал, роскошная самочка. Как известно, эти крокодилы выползают на сушу только для того, чтобы погреться, или отложить яйца. И, похоже, погреться она уже успела.

Пышнотелая, стройная, соблазнительно покачивающая бедрами. Из тех, которых папа советовал свалить подножкой, оглушить, а затем отрихтовать как следует.

Подпертый возбуждением, моментально подскочил и ретировался в ближайшее кафе. В кафе, разумеется, мужских уборных не было. Раскатал губу.

Дождался, пока посетительницы освободили дамскую комнату, попросил официантку подежурить у входа, чтобы никого не вводить в стрессовую ситуацию.

В уборной я отработанным движением вытянул пробирку и в считанные секунды наполнил ее. Дельце было состряпано. Расслабленный, опустошенный, умиротворенный, я готов был возвращаться.

Но не тут-то было.

***

Резко хлопнула дверь и в уборную вскочила валентинка. Несуразная, подкаченная баба, коротко стриженная и бородатая. Старшая сестра Иены постаралась придать ее имплантированным волоскам на лице форму так называемой «козлиной бородки и велосипедного руля».

Без лишних разговоров, неприятно кривя волосатое лицо, отчего «велосипедный руль» затопорщился, валентинка схватила меня за шиворот и прижала к холодному кафелю.

– Слушай меня внимательно, чмо яичное, – дохнула на меня алкогольными испарениями. И голосом таким, будто съела слишком много острого, на тщательно старается это скрыть. – Ты прекращаешь протирать штаны возле Дома и идешь пастись на свой остров. Прямо сейчас, выходишь из кафе и галопом в свой дом. Все ясно?

– А можно трусцой?

Валентинку трясло. И очень заметно трясло. Возможно, она была под наркотой. Складывалось впечатление, словно у мокрого, облезлого баклана застряла в горловом мешке рыба – и безудержно трепыхалась там.

На ее лице обозначилась совсем гадкая гримаса. «Велосипедный руль» вздыбился не на шутку. Я был так близко, что мог высмотреть все халтурные волоски, росшие криво.

– Шуточки шутить собрался? – сильнее сжала футболку.

– Вообще-то я собрался галопом в свой дом.

– Молодец.

– Только вот забыл. Что мне там делать полагается?

– Пастись, чмо яичное, пастись!

– Точно, пастись.

– Тогда еще раз спрашиваю – все ясно?

– Конечно-конечно. Только вот, – я выдержал паузу. – Почему я должен прекратить протирать здесь штаны?

– А потому, что ты здесь нежеланный гость. Баламутишь воду, пристаешь к девушкам, торчишь у всех на виду. Если у самого мозгов не хватает понять, что так делать нельзя, то я тебе объясняю. Вали на свой остров, по-хорошему.

– Иначе что?

– Иначе, – гримаса валентинки приобрела зловещие оттенки. – Иначе отловлю тебя где-нибудь в подворотне и натяну яйца на уши.

– Какой-то у тебя нездоровый интерес к яйцам. Что, протеиновая диета замучила?

В ответ валентинка крутанула мне ухо. Это было больно и неожиданно.

Было бы глупо рассчитывать, что я отделаюсь отцовскими зуботычинами.

Тем не менее, мне это даже польстило. Самую чуточку. Столько внимания от дам за такой короткий промежуток времени. Стоило покинуть остров Трахунов, как предложения посыпались одно за другим.

Проделав манипуляцию, трясущаяся валентинка расслабила хватку. Злобно дернулась, будто ее током прошибло. Посчитала, что это меня здоровски напугает.

Я же, что называется, намотал на ус ее слова. Не на «велосипедный руль», конечно же, у меня щетина проще и примитивней, куда уж там. Но идея была подана замечательная.

***

Не откладывая в долгий ящик, я вышел из кафе и тут же отыскал Люсю. Моего ангела-хранителя. Она сидела на траве, в тени дуба, и наблюдала, как я приближался.

Я взял ее за руку, торопливо поднял и отвел в сторону.

– Посмотри на ухо, – приказал. И пальцем помог ей определить, куда именно смотреть. Ухо болело и пульсировало.

– У меня к тебе просьба,– продолжил. – Очень надеюсь, что ты меня понимаешь, так что слушай внимательно. То чудо бородатое, что вышло только что из кафе, угрожало мне. Вполне серьезно угрожало. По уху это должно быть заметно. Разберись. Затащи в какую-нибудь подворотню и настучи по черепушке. Ладно?

Люся внимательно смотрела на меня. Никак не выдавая себя – поняла или нет. С таким же успехом я мог бы приказать и выхлопной трубе.

Не добившись и намека на понимание, я вернулся к Рупии.

***

Что ж, Люся выполнила мою просьбу. Выследила валентинку Юрика и накостыляла ей по первое число. Отбив охоту натягивать мне что-либо на уши.

Осознавал ли я, что подставляю ее? Едва ли. Валентинка задела мое самолюбие, и путь мщения я выбрал молниеносно. Чтобы не марать руки, я использовал Люсю.

Тогда я еще и представить не мог, что больше ее не увижу. Впрочем, к концу недели я вообще оказался в месте, где, кроме вас, туши родные, и подставить некого.

***

– Да ты грозный тип!

Сказав это, Иена щелкнула языком и залпом осушила стакан. Тут же подозвала официантку небрежным взмахом.

– Повтори-ка еще разок, лапочка.

Официантка-лапочка кивнула и состроила невинную гримасу, словно она только и ждала подобного заказа, и вот он наконец-то озвучен.

– Гуляешь по-взрослому, – не сдержал я укора.

– Не волнуйся, я заплачу за себя.

– Та глупости, я не об этом.

– Если б я знала, что такой жмотяра – в жизни бы не пришла. Вот кстати, поделись секретом, пожалуйста, – где ты вообще деньги берешь? Зарабатываешь? Трудишься где-нибудь?

– Да, мой труд заключается в том, чтобы терпеть тебе подобных.

– Бедняжка, какие каторжные условия. Давай, покажи свои деньги. Я считать не буду, просто покажи.

Я достал из кармана кошелек, вынул пачку купюр.

– С ума сойти! Ты музей ограбил? – засмеялась. – Это подтирочные клочки, а не деньги. С таким же успехом ты можешь нарисовать члеников на салфетках и всунуть их официантке. И, будь уверен, она их примет.

После третьего стакана у Иены повысился голос и движения рук стали более размашистыми. Она в очередной раз поделилась радостью, что за эту неделю побила рекорд в поимке маленьких головастиков.

Я не предполагал, что анализ моей спермы станет краеугольной темой свидания.

Помимо нашего, были заняты еще три столика. Большая компания из четырех баб, громко орущих и ржущих, и две пары тихих, будто придушенных, посетительниц. Столики с охранницами не в счет, поскольку они сидели истуканами, ничего не заказывая и пустыми глазами водя из стороны в сторону.

После оприходованного третьего стакана Иена изрядно подобрела, тон ее подколов сошел на нет. И как-то в целом стала миролюбивей. Было поздно, я хотел провести ее до дома, но она изъявила желание прогуляться.

***

Ночной Киев – явление для меня редкое и при других обстоятельствах тревожное. Всегда была вероятность, что какая-нибудь ошалелая троещинка выскочит из-за угла и оттяпает мешочек с драгоценностями. Но в ту ночь было предельно дружественно и легко на душе. Мы обогнули Ласточкину площадь и вышли к широкому бульвару Нарциссов.

Папа рассказывал, что в прошлом Киев вообще был не особо приспособлен для ночных прогулок. Из-за неравномерного распределения благ возникали противоречия в плане собственности. По городу разгуливали бандиты, грабители, что не гнушались напасть на прогуливающихся, которых они считали более обеспеченными и зажиточными. Чаще всего это случалось именно ночью.

Во-первых, потому что темно. Скрытым, гораздо легче усыпить совесть, чтобы наломать дров. Но еще, мне кажется, ночью весь городской смог опускался к земле, оседал. И ударял по головам несчастных киевлян, побуждая их на злодеяния.

Да и вообще, учитывая, с какой настойчивостью загрязнялся и захламлялся Киев, думаю, люди прошлого сами с неподдельным задором дожидались рождения все большего числа уродов.

***

Если акуле, чтобы выжить, нужно постоянно плавать, то условием моего выживания и уживания с Иеной являлась ее болтовня. Брачные игры среди людей. А говорила она без умолку. Поспеть за ходом ее мыслей не выдавалось возможным. Да я и не пытался. Просто шел рядом, вовремя кивал и соглашался. Сзади бесшумно тащились охранницы, как стадо бизоних за вожаком.

И чувствовал я себя тогда превосходно.

Андрей IV Вожак, туши. Разве это не чудо?

Мы бродили всю ночь. На рассвете, в то время, когда мужчины слизывали росу с шерсти друг друга, мы оказались в уютном и глухом скверике. Заприметив скамейку, Иена шмыгнула посидеть.

Оказалось, что неизведанные тропы привели нас в памятное место. Там, где мы впервые встретились. И где склещенные собаки помогли нам познакомиться.

– Я ведь жила здесь раньше, – Иена показала на один из домов. – Лет двадцать назад. Вон те окна. С моей комнаты как раз открывался вид на этот дворик.

– А чего переехала на Троещину?

Хмыкнув, Иена поведала грустную историю. Однажды, будучи еще шумным биомусором, она резвилась на детской площадке. Строила сооружения из песка, закапывала муравьев и жуков, каталась на качели. Обычные праздные девичьи будни. Но в один момент все изменилось. Из арки, как буйный черт, выскочил дед. Поднялся невообразимый крик и визг. Девки бросали лопатки и ведерка, метались по дворику, карабкались на деревья, зарывались в песок, сигали в кусты. А дед оголтело гонялся за ними, пока какую-нибудь не отлавливал. В тот раз не посчастливилось маме подружки Иены. Еще минуту назад она помогала лепить фигурки, а сейчас уткнулась лицом в песок, пока дед, пыхтя, задирал ей сарафан и пытался пристроиться.

– На Троещину он практически не заезжал, – продолжала Иена. – Ленился. Какой смысл ехать так далеко, если в каждой подворотне самок, как плесени на хлебе.

Так и сказала. Как плесени на хлебе.

***

Поведение деда в бывшем дворике Иены не было единичным случаем. Так он стряпал дельца годами, нагоняя страх и панику одним своим появлением.

Идея Джинсового Союза зародилась на Троещине. В районе, где девушки могли спокойно собраться в парке на скамейке и обсудить бытовые дела, не боясь при этом быть изнасилованными Андреем II Перфоратором.

Отдыхая и наслаждаясь природой, они пришли к выводу, что активно сопротивляться деду пока что невозможно – их слишком мало, их права никого не интересовали, ведь продуктивный самец один на весь мир. Сопротивляться придется только пассивно – будто случайно, непредвиденно, ненароком.

Выход нашли. Джинсы. Отправляясь по делам из Троещины в центр – в среду обитания несносного шуршащего осеменителя – женщина надевала джинсы. Плотно облегающие, приталенные, на размер меньше. Неудобства их ношения окупались сполна. Дед был просто не в состоянии снять их, чтобы обрюхатить жертву. Изнервничавшись, утомившись, он плевал на затею – и оставлял самку в покое.

– Неприятным моментом оставалось снять джинсы, – рассказывала Иена. – Две тянули тебя за штанины, а самой приходилось держаться за поручень. Или турник, или перекладину. Но на то ведь и союз, чтобы помогать друг дружке.

***

– Ох, блин, как гудят, – Иена сняла туфельки и с хрустом вытянула ноги. – Ты не представляешь, какие это муки, на каблуках ходить.

Она использовала мое плечо в качестве подушки, примостив голову. Рассказывая, ее голова постепенно сникала, сползала все ниже. Иена несколько раз вздрагивала, затем сонно заявляла:

– Мутит меня. Теперь ты рассказывай что-то.

Я ляпнул о том, как свежо пахнет листвой, как приятно посидеть ночью посреди безлюдного города в расслабленном состоянии. Дрянь какую-то говорил.

Не особо слушая, Иена заворчала, что ей плохо, и улеглась мне на ноги. Я сглотнул. Машинально дернулся было за пробиркой, взятой на всякий случай с собой, но вовремя спохватился.

Не самый подходящий момент кормить попугайчика.

– Череп мне проломишь, – сказала нетвердо, но угрюмо.

– Ничего не могу с собой поделать.

– Что за мужлан неотесанный. Обязательно нужно испортить момент своей похотливостью?

– Могла бы сообразить, что это сугубо рефлекторно.

– Вот еще указывай, что я могла сообразить, а что нет.

Повисла тишина. Она длилась несколько минут. Иена тихо постанывала, держась за живот. Чуть приоткрыла губы.

И, разумеется, гормоны вспенили мой мозг – и я склонился ее поцеловать.

Поцелуй не был долгим. Потому что в следующую секунду Иена подскочила. Ее вырвало прямо на асфальт.

Часть двадцать первая. Голяшка

***

Следующим утром я проснулся самым счастливым мужчиной на планете. Отправив Иену на такси домой, я еще долго блуждал по улочкам, сопровождаемый охранницами, и наслаждался жизнью. Не хотелось, чтобы день кончался.

Было совсем утро, когда я лег спать. Проснулся далеко после полудня. Бабий гул снизу давал понять, что послевкусие вчерашнего грозило стухнуть в рутине обычного пробирочного прозябания.

Покормив попугайчика, по-настоящему покормив, спустился вниз. Это было похоже на склад перебитых тюлених, у которых отсосали жир. Полуобнаженные тела молодых самок упорно выползали изо всех щелей. Они что-то говорили, улыбались, кокетничали, ласкали. Но я был равнодушен, как сытый лев в окружении резвящихся антилоп.

Взял ведро натурального йогурта, из злаковых культур. Накрошил полкило фруктов – персик, две сливы, половинка банана и половинка груши. Залил фруктовый салат медом – и отправился завтракать у телевизора.

Знаете, туши, почему я так подробно вспоминаю то утро?

Потому что это была моя последняя нормальная пища.

***

Внезапно у дверей показалась Рупия. Сняв капюшон, исподлобья глазела по сторонам, выискивая меня. Вид у нее был хмурый, суровый. Настороженный.

– Рановато еще тебе сюда, мать, – весело сказал, подойдя.

– Пойдем, поговорить нужно, – махнула неопределенно головой и направилась к двери. Я накинул куртку и пошел за ней. На улице было неожиданно сыро и пасмурно, задувало промозглым ветром.

Мы шли к выходу из острова. Она молча смотрела под ноги.

– На расстрел ведешь?

– На отстрел, – ответила. – Кстати, ты ведь был прав.

– Конечно! – деловито подбоченился. – Скажешь еще!

– Успокойся, не до шуток сейчас, – одернула. – Прав, когда говорил, что не можешь принадлежать одной. Что ты общественное достояние.

– Ну, я не совсем это имел в виду. Когда окружен большим количеством одиноких, молодых и эгоистичных барышень, то…

– И все же, – повысив голос, перебила Рупия. – Ты оказался прав.

***

У пропускника, что сразу за пешеходным мостом, стоял додж. Весь в блестящих крапинках от дождя. Иена стояла рядом и дымила, никотиновые облачка плавно расползались во влажном воздухе. На ней хорошо сидел спортивный костюм, ладно подчеркивающий все необходимые точки.

Охранницы недружелюбно посматривали на Иену. Самка со знаком троещинки на остров не допускалась, как элемент неблагонадежный и далекий от мыслей о продуктивности.

Рупия, выполнив свою функцию, спряталась в машине. Мы с Иеной стояли и разглядывали свинцово-серую гладь Днепра. Это была бы напряженная и драматичная сцена в фильме прошлого.

Я едва сдерживался, чтобы не опустить взгляд – на топик, на бедра. Корил себя за то, что перед выходом не скинул драгоценный балласт.

Она словно просканировала мои мысли.

– Долго не задержу, не переживай, – сказала. – Два слова скажу, и пойдешь заниматься своими племенным хозяйством.

– Два слова? – удивился. – На тебя не похоже.

Вздохнула, интонация презрительная.

– Ладно, по делу. Я по поводу вчерашнего. И по поводу нас. Если вообще можно так выразиться – нас.

– Можно.

– Огромное спасибо.

– Обращайся, – подмигнул. – И не можно, а нужно.

– А это уже сомнительно, – заметила.

– Я помогу лишиться сомнений.

– Себе помоги лишиться мужланского высокомерия.

– Это два слова, да?

– Заткнись, – затянулась. – То, что я скажу – это не просьба. Скорее, уведомление.

– В устной форме, следует полагать.

– В устной. Я не лелею надежды, что ты умеешь читать.

– Я исправлюсь.

– Заткнись, – рявкнула. – Через час я уезжаю. Мы больше не увидимся. С работы я уволилась, так что можешь не лить слезы перед Домом. Все, что было между нами – ошибка. Или, скажем, не ошибка, но временное общение. Оно закончилось. Пока.

На этих словах она запулила тлеющий окурок и открыла дверцу.

– Сказать или спросить мне разрешается? – язвительно усмехаясь, спросил.

– Ты же мужчина. Можешь делать, что пожелаешь, – с едва скрытым сарказмом ответила. – Только прошу избавить меня от лишнего сотрясания воздуха.

– Обязательно, – я совершил обманный маневр, якобы усиленно размышляя, и приблизился к машине.

– И что ты хочешь? – раздраженно сказала Иена.

В две секунды я вскочил на заднее сиденье доджа. Расселся поудобней и победно скрестил руки. Рупия от неожиданности оборвала зевок.

***

– Выходи давай, – жестким тоном сказала Иена, сев за руль.

– И не подумаю. Мужчина желает, чтобы его покатали.

– Не дури, пожалуйста. А то вытолкаю.

– Только попробуй.

Я склонился к девицам и показал пальцем на охранниц. Те напряженно следили за моей безопасностью.

Самодовольно заявил:

– Видишь тех подружек. Тронешь меня – и отхватишь так, что не поздоровиться. То, что было на Троещине, покажется тебе расслабляющим массажем.

– Нам же ехать надо, – взмолилась Рупия.

– Твою же ж мать! – заорала Иена. С силой застучала кулаками по баранке. – Нельзя! Тебе нельзя с нами! Выметайся!

Охранницы решили, что ситуация накалялась, и стали медленно, вперевалку приближаться. Их резиновые фаллосы поблескивали каплями влаги. Выглядело это устрашающе.

– Они идут, – залепетала Рупия. – Они идут!

Иена очень некрасиво выругалась и вдавила педаль газа.

***

Еще одно предположение.

Если б я не пустил в расход Люсю, натравив ее на Юрика, то она бы тоже залезла в авто, и ничего в итоге не произошло. Все остались бы целы и невредимы.

Вывод. Не нужно испытывать ангела-хранителя, отпуская его на разборки со всяким дерьмом.

***

Мы быстро отдалялись от острова. Тишина была гнетущей и взрывоопасной. Иена вцепилась в руль и незряче смотрела перед собой. На большой скорости обгоняла электрокары, резко виляя в стороны, чтобы не врезаться. Рупия сидела ничком, боясь пошевелиться.

Лишь я очень вольготно, по-барски развалился сзади. Рассматривал заоконные виды, хотелось даже помурлыкать какой-нибудь мотивчик. Настроение было нагло-приподнятое. Подозреваю, что именно так чувствовали себя дед и отец, когда совершали свои асоциальные поступки.

Гены, отвечающие за самоутверждение путем создания проблем, захлестнули меня с головой.

– Где тебя высадить? – глухим голосом разорвала молчание Иена.

– Там, куда ты направляешься. В гости желаю.

– Ты совершаешь ошибку. Прошу, не делай этого.

– А то что? – ироничным тоном полюбопытствовал.

– Будут ужасающие последствия. И тогда мы точно не увидимся.

– Точно? – я рассмеялся. – Ну надо же. Пять минут назад ясно дала понять, что конец общению. Теперь, оказывается, то был не конец. Что еще наврешь?

– Я не вру, – она пыталась сохранить ровность и сдержанность голоса, но проскальзывало, что вот-вот сорвется на крик. – Просто предупреждаю. Ты совершаешь такую ошибку, что и подумать страшно. Этого делать нельзя. Если я тебе не безразлична, ты выйдешь. Сейчас.

Она затормозила у обочины. Мерно гудел двигатель. Легкая капель рыхлела на стеклах. Две девицы закаменели, ожидая моих движений.

Но я был непреклонен. Знаете, туши, где-то краешком мозжечка, тем его участком, не замутненном потребностью кому-то что-то доказывать, я осознавал, что этого не стоило делать. Неспроста они были так взволнованы. Но именно потому я уперто гнул свое.

В то утро я показал себя во всей тупоголовой самцовой красоте.

Наследственность. Разве это не чудо.

***

– Хватит, – сказал я твердо. – Хватит этих дурацких манипуляций. Увижусь не увижусь, безразлична не безразлична. Ошибка. Жуть. Кошмар. Меня этой чепухой не проймешь. Так что как ты там выразилась? Я же мужчина? Вот. Я выйду там, где посчитаю нужным. Потому позволь снова процитировать тебя – заткнись. И поезжай давай.

Они переглянулись. Мой ответ их явно не впечатлил.

– Нельзя же, – зашептала Рупия. Иена ничего не ответила. Ей звонили. Прослушав несколько секунд, бросила трубку.

– Началось, – сказала младшей сестре.

Иена вздохнула. Тяжело, глубоко вздохнула. И вдавила педаль газа.

– Ты очень пожалеешь, – сурово сказала.

Я ведь уже говорил, туши, что Иена ни на грамм не обладает даром пророка?

Подтверждаю – так и есть. Я ничуть не жалею. У меня есть вы. Тихое уютное пристанище, бодрящая атмосфера. Чудный гипермаркет с припаркованным внутри авиалайнером. И лесок рядом с речкой, полные живности. Не перечесть, сколько здесь хорошего.

К тому же сегодня мы благоухаем полевыми травами.

***

Мы стремительно неслись прочь из города. Заехали в какую-то глушь. Дорога стала ухабистой. Поблуждав по дачным участкам, Иена притормозила. Рупия быстро выскочила из машины и побежала к дому, утопающему в мокрой и густой зелени.

Вдали стоял серебристый макларен. Посреди дороги два малолетних заморыша с косичками били лужу резиновыми сапогами.

Я подался было вслед Рупии, но Иена остановила меня.

– Пожалуйста, не иди за нами, – голос ее изменился. Это уже звучало, как мольба.

Я демонстративно хмыкнул. Очередная манипуляция. Дальше должны появиться слезы.

Иена сказала:

– Я понимаю, что своими словами только подогреваю интерес, но тебе вправду не нужно видеть, что там происходит.

– А что там происходит?

– Давай так. Ты сидишь здесь, ждешь, а когда все закончится – я приду и расскажу. Обещаю. И ты пообещай, что не выйдешь из машины. Если тебя заметят, нам всем конец.

Помедлив, я все же кивнул. Иена вздохнула. Удовлетворенно.

Как вы думаете, туши, я сдержал свое слово?

***

Выждав момент, когда две малолетние дурынды отвлеклись, тихонько выполз из машины. Иена предусмотрительно закрыла ворота. Но это мелочь для такого накачанного самца, как Андрей IV Великолепный.

Колко моросило. За домом, во дворе, раздавалась музыка. Я прижался к стене и чуть выглянул.

Поначалу я подумал, что это какой-то пикник для интровертов. На газончике, среди одиноких яблонь и цветочных кустов, Иена расположилась на корточках и курила. Перед ней, на скамейке-качели, сидела неизвестная женщина, которую сзади обнимала Рупия. Женщина сидела странно – враскорячку, раздвинув оголенные ноги, Тут я заметил, что трусиков на ней не было, виднелась коричневая плоть гениталий, будто поданных на обозрение Иены. Оттуда медленно стекала алая струйка. В выстриженной травке уже образовалась изрядная лужица.

Женщина кривилась от жгучей боли. Стоны и вскрики скрывала музыка.

Это длилось несколько минут. Кровь продолжала течь, но никто ничего не делал. Затем, резко поджав ноги и крепко вцепившись в Рупию, женщина выгнулась дугой. С нее вывалился большой вишневый сгусток, весь в розоватых, лиловых прожилках.