Абортарий

Пятнадцать сантиметров замороженной воды пробило беззащитную голову, и так полную лишней жидкости. Проткнуло язык и прозрачным острием вышло с-под бороды.

То, что называется – подобное притягивает подобное.

Не сомневаюсь, что и здесь отец не обошелся бы без шуточки, заявив – хоть хризантема целой осталась.

***

Между прочим, кто бы мог подумать, что это случится за полгода до знакомства с вами, тушули.

***

Отдельных слов заслуживает мамаша Самсона.

То, что она выжила после родов, не сказалось на ее дальнейшем везении. Практически сразу у нее повредилась психика, и очень основательно повредилась. Увидев, что родился мальчик, пощупав его пенис, крохотный, как корнишон, но все же пенис – она разразилась диким хохотом.

С того момента безумный хохот стал ее визитной карточкой.

***

То ли на радостях, что стала матерью столь редкого человеческого экземпляра, то ли от нервного перенапряжения и ожидания неминуемой смерти – у мамаши в голове полностью перегорели пробки.

Заботливыми квочками были предприняты меры предосторожности. Ее полностью оградили от ребенка, боясь, что она может натворить с ним что-нибудь нехорошее. Быстро вызвали сотрудниц Дома Матери.

Сейчас я думаю, что это излишняя мера. Не мучился бы круглоголовый лишних пять лет.

***

Что Самсона, что его мамашу я видел лишь один раз.

Примерно через неделю после родов, когда убедились, что ни голова, ни мошонка малыша не трескаются по швам, а его жизни ничего не грозит – мне сообщили о его существовании. И разрешили проведать.

В плотном окружении свиты я прибыл на осмотр. Самсона показали лишь мельком – в кувезе он напоминал полудохлого детеныша моржа.

С мамашей вышло даже пообщаться. Она лежала в палате и смотрела телевизор. Это была зрелая дама скандинавских кровей – светловолосая, водянистоглазая, высушенная вобла. У нее сильно выпирала нижняя челюсть, отчего создавалось сходство со злобно настроенным питекантропом.

Я хотел было что-то сказать ей, но она заметила меня – и громко, широко растопырив пасть, заржала.

Звук был такой, словно лосиха запуталась в ветвях, которые ее щекочут до смерти.

***

И теперь самое интересное.

Я поделился своими соображениями с Иеной. Как взяли и беспардонно погубили моего сына.

Она ответила, что ничего удивительного в этом нет. И вся нездоровая обстановка с беготней вокруг самцов человеческого вида лицемерна и фальшива.

За беременными самками никто не смотрит. Они никому не нужны. Или, наоборот, нужны лишь в те моменты, когда рожают. И особенно когда разрешаются недозревшим мужским плодом.

Как-то исторически сложилось, что хоть сам плод удивительно неживуч и отторгается материнским организмом, подобно вшитым плоскогубцам, то использование его в медицинских целях произвело революцию.

Сегодня стволовые клетки выкидыша успешно применяются в лечении практически всех существующих болезней. Так же вытяжки с плаценты используются в масках и кремах, заправляют в шприцы и вводят подкожно. И эффект омоложения восхитителен.

В истории человечества еще не было подобного рода панацеи.

Мои отпрыски. Мои несостоявшиеся наследники.

Переработанные тушки для женщин. Материал для красоты.

И почему я не стал бабуином.

Часть двадцать четвертая. Оборыши

***

Как вы давно успели догадаться, крик из соседней комнаты принадлежит Иене. Постоянно от меня что-то требует. Покоя нет несчастному мужчинчику.

Не подумайте, что я держу ее в заточении. Ни в коем случае. Захочет – сама уйдет. Точнее, уйдет, как только сможет это сделать.

Ее кости почти срослись. Уже ясно, что срослись неправильно, хромать будет весь остаток дней, но это лучше, чем кормить раков на дне реки.

Жду, пока она начнет более-менее ходить – и вывезу ночью восвояси. Ночью, потому что днем ее могут заметить раньше времени, и она приведет к моему обиталищу свору самок. Хоть и оживленной автостраду не назовешь, электромобиль проезжает раз за полдня, а то и реже, и к тому же наверняка в нем будет сидеть полудохлая бабуля, – но лучше перестраховаться.

Так что никаких мыслей о пленнице. Просто дверь закрываю, чтоб волки не нагрянули.

И чтоб не сквозило. И так ведь холодно.

***

Она живет в соседней камере. Заваленная с ног до головы теплой одеждой, мерзнет, видите ли. Также я снабдил ее кучей консерваций и прочей еды.

Больше всего времени уходит на отправление нужды. Зовет меня, я взваливаю ее на тележку – и мы направляемся к туалету для персонала. Перед этим я, разумеется, проверяю округу. Не занесло ли случаем какую-то любопытную тетку к торговому центру.

***

Первое время она кричала, обзывая меня не самыми приятными словами. Вот и пришлось закрывать дверь, чтоб никто с улицы не услышал. А убежать она и так не убежит. С болезненной, хромающей ногой далеко не ускакать, туши.

Кстати, нога у нее болит жутко. Не знаю, в чем дело. Вроде и зажила внешне, синяки побледнели, раны затянулись. Но боль не утихает, доводя порою до слез. Приходится потчевать алкоголем, чтоб не страдала.

Вот прихожу, наведываюсь, а она пьяная валяется – песни какие-то мурлычет, вся в крошках. Иногда даже буянит, драться лезет. Тогда быстренько улепетывать приходится.

В целом, мне кажется, Иена очень даже неплохо устроилась. Уже десяток книг прочитала. Делает заказ, я тащусь в отдел, выискиваю, отбираю. И потом волоку на горбу целую тонну. Таких ходок мне предстоит две-три. Как правило, с первого раз ей ничего не нравится, забраковывает, недовольно фыркает. Отбираю другие, уже более осведомленный о тематике заказа.

Но и это совсем не гарантирует одобрения.

***

Хуже всего приходится со средствами личной гигиены. Оказывается, разновидностей прокладок существует больше, чем букашек в навозе. А я-то думал, это такая стандартная промокашка на все случаи жизни.

Как бы там ни было, автокатастрофа не сказалась на ее гормональном здоровье. К ней все так же с завидной регулярностью захаживает маленький гномик с кусочком тортика.

***

Кстати, я – убийца. Эта мысль достаточно комфортно приютилась в голове, не так выкручивает нервы, как раньше. Особенно в тот день, когда я был за рулем доджа.

В тот вечер я ехал несколько часов, безостановочно и словно в бреду. На заднем сидении валялось бездыханное тело, и я отгонял от себя вопрос – зачем я вообще взял ее с собой.

Дождь лепил в стекла долго и заунывно. До самой темноты. Сквозь мутную дымку заметил указатель крупного города. Топлива оставалось в баке как раз для того, чтобы заглохнуть на центральной площади. И тут же быть разорванным на куски.

Быстро свернул на боковое ответвление. В сгущающихся сумерках, на фоне светлеющего закатного неба, заприметил силуэт огромного приземистого здания, со странными пристройками сбоку. То был разваленный гипермаркет с припаркованным внутрь самолетом. Я еще не знал, что он станет мне домом родным, потому особого значения ему не придал.

Через метров двести въехал в лес, и тут же заметил впереди мост через реку. Резко затормозил. Как освобождение, пришла в голову идея, что пора и мне записаться в программу под названием – Исход Брюхоногих.

Было тихо, безлюдно, тревожно. Ночь наседала на одичавшую, неприкаянную местность.

Как только я прокрутил в голове всю картинку разбивания заградительных стоек, жуткий скрежет об металл, ощутил себя внутри летящего батискафа, с грохотом врезающегося в речную гладь, и медленно идущего ко дну, я решился. По крайней мере, мне так тогда казалось.

И в этот момент услышал стоны.

***

Иена шевелилась. Она оказалась жива. Разве это не чудо?

Я выключил фары и заехал глубже в лес. Заглушил мотор. Отовсюду накрыло стрекотом, шорохами, которыми полнился лес. Лихорадочно соображая, побежал к гипермаркету. Внезапно издали замаячили фары электрокара. Я запоздало упал в мокрую траву, но остался незамеченным.

Первое, что встретило меня внутри здания – запах. С трудом удерживая равновесие, я вырвал. То, что не успело сгореть при пожаре, вызванном авиакатастрофой, превратилось в сгнивший компост. В виду того, что помещение долгое время было закупорено, воздух источал жуткую гнилостную вонь. Прикрываясь рукавом, дыша через раз, я забежал на второй этаж. Там все было раскурочено, потолки обрушились, пропуская воду, солнце и птиц.

Наконец, посуетившись, разыскал складские помещения, закрытые со всех сторон, целые, изолированные. У морозильной камеры имелся даже свой отдельный генератор.

Который, как вы, тушки, успели догадаться – спустя полтинник лет оказался в пригодном состоянии.

***

Выбора не оставалось. Светом и электричеством снабжался лишь холодильник. Мороз сковал дальнейшее гниение мяса, отчего запах практически улетучился. Практически.

В данный момент тут, помимо работы моего личного калорифера, чернично-ягодное благоухание.

***

Иену я перенес в морозилку, во все глаза разглядывая и шарахаясь от каждого странного звука. Накрыл горкой одежд, найденных в соответствующем отделе. Несмотря на растерзанный кровавый вид, она получила лишь изрядное количество ссадин, порезов и ушибов. Потом, правда, обнаружилось, что еще сломана пара ребер и покалечена нога.

Курсы по надеванию ногой презерватива пошли насмарку.

***

Почему я решил, что самым приемлемым способом похоронить додж будет пресловутый Исход Брюхоногих? Не знаю. Я соображал тогда туго и туманно. И решения принимал скороспелые и необдуманные.

Кое-как вырулив к берегу, я дотолкал машину в реку. Тонула она медленно, нехотя, побулькивая и все всплывая. Наконец, когда крыша исчезла из виду, я отправился к гипермаркету.

Была уже глубокая теплая ночь. В лесу противно копошилась живность.

***

Первым делом я проверил, что Иена согрета и защищена. Воняло жутко, но она стонала скорее от боли, чем от ароматов. Я пытался себя в этом убедить.

Я вышел из камеры и с удовлетворением убедился, что из-за стеллажей и расположения в самой глубине маркета, свет совершенно не был виден с улицы.

Если в сумерках еще можно было маневрировать, то в кромешной тьме я постоянно натыкался на валявшийся мусор, стекло, битый кирпич. Грохот создавал неописуемый, как оглушенный бык. К тому же меня начало мутить от стоявшего запашка.

Я вернулся к Иене. Дожидаться рассвета.

***

Каждые полчаса я выходил из нашего убежища проверять, не светает ли.

С первыми лучами солнца я принялся за дело.

В алкогольном отделе взял водку, в бытовом – вату и влажные салфетки. Выволок Иену из прохлады холодильника, раздел. Целомудренно оставив лишь трусики и лифчик.

– Как же все болит, – тихо промычала. – Убей меня.

– Сейчас будет еще больнее, – предупредил, – вот тебе шарф, закуси его. Нужно потерпеть. Хорошо?

Она вяло кивнула. Не думаю, что она понимала, на что соглашалась.

И тут я принялся обливать и протирать ее водкой.

***

Практически сразу она потеряла сознание. Мне это было только на руку. Слушать приглушенные вопли – занятие не из приятных.

Вымытую, продезинфицированную, пахнущую спиртом, я без особого профессионализма одел ее в чистое белье, найденное на стеллажах, закутал в свитера и куртки – и занес обратно в камеру. Там еще накинул сверху одеял и пуховой комбинезон.

Шарф облил ядреными духами. Обмотал вокруг рта, и несколько флаконов рассовал по карманам. Вооружившись лопатой, занялся уборкой.

Сгреб в одну кучу напольный мусор, чтобы не создавать лишнего шума. Всколыхнулось облако пыли, мусор крошился и разваливался на мелкие кусочки. Жутко, что аж глаза вылезали, воняло в мясном и овощном отделах. Там расцвел пышный грибковый сад. Я выбрал ржавую и скособоченную садовую тачку. Загрузил в нее мешки с разваливающимися, трухлявыми и мерзко отдающими овощами. И вывез на улицу. Решил пока складировать у заднего крыла самолета, чтобы в будущем упрятать в лесу. Дорогу время от времени рассекали электрокары.

В течении дня овощной, фруктовый и мясной отделы были очищены.

Гораздо быстрее пошло бы дело, если б я просто сжег гниль. Но дым выдал бы меня с головой. Раскрывать свою среду обитания не входит в мои планы до сих пор.

***

Да, незадолго до того, как начать писать, Иена обрисовала реалии моего возвращения. Спирохет оставалось на миллион с лишком оплодотворений, и если жестко контролировать каждую беременную – есть шанс, что очередной мужичек таки появится на свет.

Что касается меня, то еще в преддверии Минетного Банзая радикальное крыло Женского Совета, та тройка лесбиянок, что из шкуры вон лезли, как бы скрутить меня в бараний рог, разрабатывали протокол на случай чрезвычайного происшествия. Он заключался в сковывании моего тела, кормлении через трубочки и вызывании искусственном эрекции посредством химических препаратов.

Вам это, туши, ничего не напоминает?

Протокол имел незамысловатое название – «Шланг».

***

А меня искали. Еще как искали. Вскоре после того, как я очистил гипермаркет, на дороге оживилось движение. Электрокары на небольшой скорости проезжали мимо. Неподалеку летали вертолеты, рыская местность. В последний раз меня видели перед указателем, а дальше мой след терялся.

Первую неделю заточения я и козявкой не выстреливал из холодильника.

И как хорошо, что я не успел вывезти гниль в лес. С высоты была бы заметна вытоптанная тропа от тележки.

Как припечет, становлюсь хитрым, аки черт, туши. Папа бы мной гордился. Тому, насколько далеко я эволюционировал от сибирского валенка.

***

Отдельного упоминания заслуживает моя борьба с мухами.

По истечении не одного десятка лет мухи обжились здесь и восприняли мое появление, как посягательство на их законную и облюбованную территорию.

Полчища этих насекомых облепили в гипермаркете все, что пахло и продолжало разлагаться. Жужжащий гул стоял такой, что я удивляюсь, как не услышал его еще из леса.

Если б я взял за цель убивать их поштучно, то мог бы заниматься этим до глубокой старости. Да и внукам хватило бы.

Внукам. Шуточку подогнал вам, тушули.

Но я решил поступить с ними жестче и беспощадней. Те, кто выжил после этого террора, наверняка до сих пор держат на меня обиду.

А сделал я следующее. Взял одеколон, зажигалку – и распылил огненную струю на потирающих лапки говноедов. Проще простого.

После подобной процедуры мухи превращались в скукоженные и хрустящие катышки.

***

Вполне возможно, что и пассажиры самолета превратились в нечто похожее. А именно – в скукоженные и хрустящие катышки. Застигнутые врасплох, пилоты скоропостижно перестали заботиться об их мягкой посадке. И спикировали прямиком в гипермаркет.

Великая Бабуинизация наложила свой классический отпечаток – пилоты быстро окочурились, выбросив напоследок по репродуктивному плевку, сдобренному несносным токсином.

Случись это на секунд пять позже, я был бы лишен своей теперешней среды обитания. Самолет врезался бы прямиком в центральный отдел гипермаркета, не оставив тем самым и камня на камне от морозильной камеры. Уже не говоря о запасах еды, что превратилась бы в пепел и крошево.

А так, избороздив изрядный кусок поля, он вписался в восточную стену, обвалив часть потолка. Баловство.

Выяснить, сколько народу здесь полегло, невозможно. Ни одного трупа не нашел. То ли обгорели, и развеяло по ветру, то ли забрали люди, то ли волки утащили. Приземлившись, скукоженные и хрустящие катышки людей внесли свою лепту в удобрение местной почвы.

Часть двадцать пятая. Копыта

***

Это сейчас я бью баклуши, писульками занимаюсь. А первое время занятий было хоть отбавляй.

Травмы Иены требовали постоянно ухода. Спиртовые протирания стали обыденной процедурой, но как только ей стало легче, она запретила прикасаться к себе. И как-то там, с горем-пополам, обрабатывала себя сама. Я стоял у двери ее комнатки и как заведенный монотонно повторял, чтобы не орала, не выдавала нашего укрытия.

Представляю, каким беспробудным занудой я тогда зарекомендовался.

***

Признаюсь, я опасался, что ее раны загноятся и усложнятся. Но надежда, что они самостоятельно заживут и затянуться, оправдалась. Может даже такая непритязательная терапия, как спиртовые обработки, сделала свое дело, уничтожив микробы.

Придя в себя достаточно для того, чтобы чувствовать что-то, помимо боли, Иена слабым голосом спросила:

– Где мы?

– В каком-то заброшенном гипермаркете, – с готовностью отрапортовал.

– Надо же, – скривилась в ухмылке. – Меня гложут сомнения. Он случаем не в Антарктиде?

– Нет, мы просто в морозильной камере.

– И на том спасибо, что не в мусорном контейнере.

Я не велся на провокации, оставаясь отупелым воспроизводителем звуков.

– Это единственное, что здесь уцелело. И где есть электричество.

– Ага, и где есть жуткий дубарь. А ты не мог бы включить на всю мощность? Чтоб я сразу стала льдышкой и не мучилась.

– Может охлаждение и выключается, но я не знаю, как.

– Ну да, кого я прошу.

– Придется греться собственными силами.

Иена состроила гримасу.

– Обязательно воспользуюсь твоим советом, – запнулась. Прерывисто перевела дыхание. – Голова раскалывается… Как мы вообще здесь очутились? Я ничего не помню.

– Я ехал, – на секунду осекся. – Ехал и ехал. Куда глаза глядят. Ехал до тех пор, пока не закончилось топливо.

– Начинаю припоминать, – задумчиво откинула голову на ворох ветоши. – Мы догоняли тебя. Врезались. Потом пустота.

Ее глаза широко раскрылись, она возбужденно, с тревогой оглянулась.

– А где Рупия?

Вопрос поставил меня в тупик. Ее слабость, стоны от непрерывной боли вынуждали отложить грустную весть на потом. Но ведь и потом вопрос обязательно всплывет. И едва ли Рупия к тому времени наведается в гости. К тому же, побыстрее ответить и закрыть тему было для меня равнозначно сбрасыванию тяжелой гири с сердца.

– Без понятия, – угрюмо произнес.

– Выкладывай, – тут же раскусила меня Иена.

И я вкратце рассказал историю спасательной миссии, успешной наполовину.

У Иены не оставалось выбора, кроме как разрыдаться.

***

– Какая же ты скотина, – сказала позже, успокоившись. – Убил всех, кто мне дорог.

– Это не входило в мои планы.

– А что? – дернулась и тут же скривилась от боли. – Что входило в твои планы?

Я пожал плечами. Холкой чувствуя, что не стоит пререкаться и лучше всего помалкивать.

– Видеть тебя не хочу, – сказала грустно. – Ты мне противен. Уйди.

Остаток дня она пролежала тихо. Когда я заходил – лежала неподвижно. То ли спала, то ли делала вид. Ну, хоть не плакала.

***

Утром я вернулся. Встретила молчаливо, остраненно. Лицо ссунувшееся, отекшее, бледное.

– Как ты? – участливо произнес.

– Будет лучше, когда свалишь.

– Хорошо. Как скажешь. Тебе что-нибудь нужно?

– Да. Чтобы ты оставил меня в покое.

– Может воды, еды?

– Ничего не нужно, – затем едко добавила: – Если б ты не хотел, чтоб я здесь сдохла, то принес бы воду давным-давно. Так что не стоит уже, справлюсь своими силами.

Спохватившись, я быстро притащил ей пару бутлей воды. На тележке прикатил еду. Иена и бровью не повела.

– Пользуешься моим безвыходным положением, – сердито заметила.

– Извини, я сразу не сообразил. Еще что-то принести?

– А что еще есть в этом твоем маркете? – вяло поинтересовалась, безразлично наблюдая, что я выгружал.

– Много чего. Правда, со свежестью проблемы. И отдел бытовой техники разрушен полностью, на него упал самолет.

– Самолет? Хочешь сказать, на здание рухнул самолет?

– Я тут не при чем.

– Интересно. А из реки подводная лодка случайно не торчит?

– Не веришь – не надо.

– Хорошо-хорошо. Просто, если ты не возражаешь, я немножко поудивляюсь.

– Могу отвезти – сама убедишься.

– Только дотронься, и схлопочешь по мозгам, – сурово ответила. – Книги тут есть?

– Полно.

– Не сильно оскорблю просьбой принести парочку? – уставилась надменным тоном. – Да, и лампу еще настольную. Правда, это только в том случае, если в планах нет сделать меня слепой.

***

Действительно странно, а в нашем с Иеной положении – очень замечательно – что столько продуктов сохранилось спустя пятьдесят с копейками лет. Прежде всего, это консервы. Да, часть вздулась, часть взорвалась, разбросав ошметки, давно высохшие дряблыми кляксами. Но оставалось их еще сотни и сотни. Именно они и составляют основу нашего рациона.

Не утратили своих питательных свойств и всякие сладости-солености. Чипсы, сухарики, сушеная рыбка, поп-корн, шоколадные батончики и конфеты. Бог весть что туда добавляли, но этот чумовой шлак, как выражается Иена, до сих пор съедобен.

Отдел с чумовым шлаком находится в глубине маркета, и ни солнечные лучи, ни ветер, ни пожар от крушения самолета – не принесли им вреда. Некоторое время я даже нервничал, что их и желудок не усвоит – оно все таким и выйдет, как зашло.

Впрочем, судя по тому, насколько мой личный калорифер заправски пыхтит после употребления подобной снеди, справляется организм с трудом.

***

Алкоголь, равно как и остальная, менее важная жидкость, располагаются в самом конце гипермаркета, сразу за чумовым шлаком. Настаивается в укромной тени и покое.

Запасов этого добра хватит, чтобы напоить стадо баранов. Но Иена четко дала понять, что алкоголь ей нужен исключительно для снятия болевого синдрома и обработки ран.

Ага, как бы ни так.

***

Как и полагается Андрею IV Послушному, я прикатил состав тележек с припасами. Если б она только пожелала, то неделю могла бы сидеть тихо в своей морозилке.

Но этого не случилось. Ей не понравилась литература, которую я выбрал почитать. Кто бы мог подумать, туши, но Иена не любитель комиксов.

***

Иена комиксы не оценила. По ее склочному мнению, их писали неуемные и закомплексованные дрочилы. Те мужчины, – теперешние лохматые обитатели джунглевой местности, – что раньше не могли заполучить ни одной самки, и потому свои страдания переносили на бумагу. Выдумывали персонажей с разного рода суперспособностями, которые, кстати, тоже в большинстве своем являлись неудачниками в бытовой жизни. До поры до времени. Пока какая-нибудь межпланетная напасть или чокнутый профессор не грозились поработить все живое. Тогда они принимались за дело спасения. Естественно, расправлялись с врагом. И в подарок заполучали благосклонность вожделенной барышни.

По словам Иены, нормальный самодостаточный мужик не будет строчить подобную галиматью.

***

Из всех, кого я знаю, туши, мне кажется, только лишь дед располагал качествами супергероя.

И главной его суперспособностью была возможность спариться с любой человеческой самкой планеты.

***

И потому, на следующий день, Андрей IV Извозчик прикатил телегу с Иеной Хромоножкой к книжному отделу гипермаркета, именуемому библиотека. Перед этим я показал ей останки самолета, изъеденного огнем, ветром и влагой. Молча созерцала, неодобрительно хмыкнула, но так ничего и не прокомментировала.

Довольный собой, я повез Иену с утертым носом к книгам.

– Пожалуйста, наедь на тот кирпич, – в ворчливом голосе Иены звучал неприкрытый сарказм, – он побольше предыдущих. А то я еще не окончательно отбила себе задницу.

О том, что полчаса назад я чуть ли не вылизал дорогу, и о том, что мне видна только ее макушка и предметы на пятиметровом расстоянии, – я промолчал. Потому что это не имело ни малейшего смысла. Лишь нарвусь на дополнительные неприятности.

Знаете, туши, пробыв довольно длительное время наедине с Иеной, я могу сделать вывод – что бы я ни сделал, как бы ни старался, где-то да оплошаю.

Я назвал это ЗНОБ. Закон Непредвиденной но Обязательной Бочины.

***

Так вот, удовлетворенно сопя в две дырочки, я подвез Иену к библиотеке. Если позволительно дать такое вычурное обозначение хаотично разбросанным книгам в радиусе взгляда.

Горы печатной продукции валялись под ногами. Те крепыши, что не выскочили из стеллажей во время парковки самолета, покрылись слоем пыли и закруглились отсыревшими краями. Были и такие, что обгорели, но лишь частично – эти остатки можно смело вручать читать теперешним мужчинам.

Кстати, заметив впервые данную странность, я пришел к выводу, что пожар, вызванный крушением самолета, остановил дождь. Как еще объяснить не до конца сгоревший, пожеванный огрызок книги.

Додумавшись до этого, я почувствовал гордость за свое археологическое открытие.