Абортарий

***

Я подвез ее ближе к стеллажам. Вытягивая руку, она могла брать книгу, рассматривать титульную картинку, лишь затем пробегать глазами аннотацию. Первое и важнейшее впечатление должна была произвести именно титулка, содержание котировалось во вторую очередь.

– Да тут волшебные залежи, – восхитилась Иена, – а ты мне туфту одну подсовывал.

Мое дело – молчать и соглашаться.

Таким образом, в ходе инспекции, было отобрано около двадцати экземпляров, и сложено во вторую тележку, специально предназначенную для транспортировки книг.

– О боже! – чуть не выпрыгнула из тележки, заметив какую-то серию.

Любовно рассматривая титулку, Иена призналась, что раньше и в руки не брала книгу, предпочитая фильмы и сериалы. Максимум – по мотивам литературного произведения.

– Только сейчас я поняла, как глупо тратила время. Книгу читать – это как когда куришь. А смотреть по ней фильм – это когда тебе в рот вдувают сигаретный дым.

– Сравнение так себе.

– Это твой мозг так себе…

***

Затем мы совершили маленькое путешествие по закоулкам гипермаркета. По дороге нам часто попадались тележки – пустые, полупустые, загруженные. Явно оставленные в спешке, чуть ли не там, где их застал прилет самолета.

Мы пробовали угадать, кому принадлежала та или иная тележка. По товару, что лежал внутри, точнее, по тем распавшимся и рыхлым залежам, что некогда были товаром. Иена заверила, что раньше мужчины и женщины часто ходили за покупками вместе – выбирали, смотрели, сообща решали. Поход за продуктами являлся важной составляющей совместной жизни.

Мы огибали тележки, или отпихивали в сторону, или таранили далеко вперед – укатившись, они с лязгом ударялась об преграду.

Бетонный пол гулко разносил громыхание наших дребезжащих колесиков. В гулкой тишине, среди стеллажей, мы рассматривали брошенные и ржавые устройства складирования. Мрачно, пустынно, а вокруг массы лежалого и пропавшего товара, без людей утратившего какую-либо ценность. Ощущение тягостного одиночества сдавливало мне грудь.

Будто попал в прошлое, которое не блистало радостью.

Возле некоторых нетронутых тележек, покрытых пылью, под едва протиснувшимся солнечным светом, обозримыми очертаниями темнели пепельные хлопья. Знаки катастрофы, не пожалевшей и настигшей почти всех мужчин.

Взгрустнув, мы решили ехать обратно. У поворота Иена показала рукой в сторону входа.

– Эх, – вздохнула, – там наверняка сигареты когда-то продавали…

***

Фасадная часть гипермаркета не имеет удобоваримого названия. Встречая в прошлом посетителей стеклянной приветливой мордой, теперь она могла похвастаться покоробившимися металлическими остовам, вокруг которых гулял ветер. Груды колкого и хрустящего стекла скрывала разросшаяся не в меру трава. Прободав напольную плитку, он вольно дошла до касс, при этом нежно обвив колесики припаркованных тележек.

Если б не заросли – пространство гипермаркета находилось бы как на блюдечке для любой любопытной курицы на проезжающем электрокаре.

Возле бывшего входа я и нарыл сигаретный отдел. Иене повезло – много блоков сохранилось в целостности, запаянные в полиэтилен, скрытые обломками кирпича и обрушившимся пластиком.

Я тут же отнес ей находки. Радости были полные штаны. Но я сурово выдвинул ультиматум – курить она будет лишь во время туалетных поездок. Иначе морозильная камера превратится в затхлое и вонючее обиталище. И мне придется открывать дверь, чтобы проветривать. А волкам подобная гостеприимность должна прийтись очень по душе.

Скрепя сердце, она согласилась.

***

И вот однажды Иена меня спросила:

– Долго ты меня здесь продержишь?

– А тебе здесь не нравится? – наивно удивился.

– Правда, что ли? – завопила возмущенно. – Мне должно нравится торчать в морозилке с перебитой ногой?

– Тише-тише. Ты вольна идти, когда тебе захочется. Сейчас ты слишком слаба. Поправься немного.

Тогда она еще не знала, что я предусмотрительно закрывал двери.

– Вот мне уже хочется, – капризно заявила. – Отнеси меня к дороге, чтоб кто-нибудь подобрал.

– Там дождь.

– Оставь зонт.

– И скоро ночь.

– Не страшно. Не задавят.

– Зато волки могут сожрать. Они ночью выходят из лесу.

– Волки? – замялась Иена. Затем, подумав, сказала: – Давай тогда завтра утром.

– Утром обычно никто не ездит. И жарко очень, сплавишься.

– Вранье, – огрызнулась. – Признайся, ты не собираешься меня отпускать.

– Пока не собираюсь. Ты меня сдашь.

– Нужен ты мне сто лет.

– Тебе-то может и не нужен, а остальные хотят заполучить мое бренное тельце.

– Всегда есть вероятность, что я тебя сдам. Значит, ты никогда меня не отпустишь?

– Отпущу. Но позже.

К моему удивлению и вопреки ожиданиям, она ни разу пока что не попробовала сбежать.

***

Главная причина – волки.

Они появились позже, гораздо позже. Когда поисковые вертолеты перестали грохотать над головой, а электрокары проезжали не чаще двух раз за день.

Была глубокая ночь, я никак не мог заснуть. Обдумывал будущие дневниковые записи, выстраивал повествовательную нить, вспоминал. И переживал, что не хватит сил реализовать задуманное.

Захотелось отлить. Решил выйти на воздух – согреться, развеяться.

Быстро открыл и прикрыл за собой дверь. Глаза медленно, тяжело привыкали к темноте. Беспечный и наивный, я направился к боковому выходу, проделанному самолетом. Я натыкался на мусор, хрустел стеклом, чуть ли не насвистывал себе под нос. И я даже не догадывался, что на расстоянии шести-семи прыжков рыскали волки.

Как подумаю – дрожь по телу.

***

Выбрался на природу. Вздохнул полной грудью. Свежо и просторно. Полюбовался густым звездным небом, при этом обмочил десяток жуков и цикад, стрекочущих в зарослях.

И тут, позади, раздалось какое-то движение. Странный шорох, хруст, звук мелких шагов по стеклу.

Первое, что я увидел, и от чего мурашки пробежались по телу – глаза. Пара светящихся в лунном отблеске шариков. Они передвигались, скользяще меняли расположение, таща за собой едва обозримые силуэты.

Нестойкими, непослушными ногами я тихонько пошел к морозильной камере. Хотелось сорваться на бег, но я уговаривал себя не провоцировать зверей. Они, даже если не голодные, могут инстинктивно погнаться за убегающим мясом.

Подобрал обломок арматуры и выставил вперед.

Обогнув стену гипермаркета, я чуть приблизился к одному из них. Волк недовольно осклабился. Весь обратный путь к морозилке занял около пяти минут, хотя обычным шагом я мог уложиться за половину минуты.

Волки кружили вокруг, обнюхивали, посматривали. И следовали за мной по пятам.

За пару метров от двери я швырнул арматурину в ближайшего – и вскочил в камеру.

Остаток ночи прислушивался, как они скребли когтями по стальной двери.

***

С тех пор каждый вечер я заваливаю вход в холодильное отделение. Нагружаю в тележки мешки с крупами – и полностью перегораживаю, чтоб и лапку не просунули.

Пока что импровизированные оборонительные сооружения превосходно защищают тело единственного в мире человеческого самца.

Разве это не чудо?

Часть двадцать шестая. Ливер

***

Эти несколько месяцев специфической диеты сказались на моей форме. Нет уже того Андрея IV Раритетного, подтянутого и мускулистого молодчика. Теперь это грязный примат, медленно, но уверенно внемлющий зову предков.

Иена говорит, я настолько худ, что мне впору остерегаться собак – они могут приняться меня закапывать.

Сама Иена тоже не ахти какая стройняшка. Валяется целыми днями в камере, читает, жрет, спит. Лицо впало, заострилось, а остальное я не вижу – оно скрыто слоями одежд и одеял.

Я-то хоть вылазки предпринимаю. Охота, рыбалка, проверка обстановки. На улице жарко, я часто раздеваюсь по пояс. И вот тогда и вижу, в какое чахлое и вялое животное превратился.

***

Если я, туши, начну ржать, как мамаша Самсона, выволоку вас на природу, то, чтобы вы сразу не терялись, расскажу – гипермаркет окружен домами. Большими курятниками, если точнее. Через дорогу – дачные участки, за зданием вдали тоже. Но свет там не горит, я внимательно слежу.

Судя по всему, они давно опустели и заброшены. Вымершее место.

Зато лесная фауна лезет на голову.

Когда Иена моется на улице, за самолетом, она делает это очень нервно и торопливо. Во-первых, ее донимают мухи. Они с явным удовольствием переключаются от куч сваленного гнилья, лежащего неподалеку.

Еще Иена постоянно требует, чтобы я ходил вокруг и отгонял вездесущих ползучих гадов. Они ведь тем и заняты, что высматривают, сидя в траве, когда выпадет удачный момент выскочить – и цапнуть ее за бледный зад.

А когда я имел неосторожность обмолвиться о змее, гревшейся на ленте кассы, она наотрез отказалась от идеи читать где-либо, помимо плотно закрытой морозильной камеры.

***

– Ты постоянно уходишь, – заявила как-то обиженно, – оставляешь меня тут одну. А мне тут скучно и одиноко. Чем ты там занимаешься?

Следует признаться, туши, что неиссякаемый запас алкоголя сказывается на состоянии Иены. Она постоянно находится под шафэ. И предугадать ее настроение равняется ничтожно малой вероятности. То она плачет, то заливисто хохочет, то оскорбляет, то ласкается – и чередоваться эмоции могут в течении минут.

Каждый раз, приходя по ее вызову, а зовет она меня посредством долбежки молотком об стену, я с холодком на душе жду, кого увижу – добродушную сонную леди или кошмарную фурию.

В этот раз вид у нее был воинственный.

– Зачем звала? – раздраженный, что меня отвлекла, остановился у дверного косяка, сложил руки на груди и нетерпеливо уставился. – В туалет же ходили десять минут назад!

– Мне скучно! – в ответ прикрикнула. – Уже тошнит от чтения.

Демонстративно зашвырнула книгу в угол комнатки. Зашуршав листьями, как крыльями, она разверсто шлепнулась, задев пустую бутылку с-под рома.

– Я уже опухла спать постоянно. И тело ломит лежать. Хочу прогуляться!

Я оборудовал прогулочный фаэтон – и мы с трудом, по кочкам мусора и строительного хлама, но выехали к хвосту авиалайнера.

Было солнечно, безоблачно. Даже жарковато, если сравнивать с морозильной камерой.

Я постелил простынку на боковом крыле. Иена блаженно развалилась на ней, подставив лицо солнцу.

– Ши-кар-дос, – произнесла. – Хоть загорю немного. А то на моль похожа.

Я напряженно вслушивался. Хвост хоть и прятал нас от проезжей части, но шанс быть замеченными оставался всегда.

– Такое впечатление, что ты вот-вот в штаны наложишь от страха, – беспечно заявила. – Расслабься, тут нет никого.

– Не могу, – признался. – Мне все кажется, что они рядом. И вот-вот меня заграбастают.

– Прошло столько времени, что, я уверена, им уже наплевать на тебя. Кстати – сколько времени-то прошло?

– Почти месяц, где-то так.

– Офигеть, – удивилась Иена. На руку ей запрыгнул кузнечик. С отрешенным видом словила его, открутила голову и выбросила.

– Так что, чем ты целыми днями занимаешься, признавайся?

– Я пишу.

– Чудеса, – усмехнулась. – Кто бы мог подумать. Наш самец грамоте обучен. И что же ты пишешь?

Пришлось признаться, туши.

***

Иена пронялась моим жизнеописанием и чистосердечно призналась, что мешать не будет. На сколько это, разумеется, возможно при ее капризной женской натуре. Потому что на практике вышло совершенно наоборот.

После той вылазки, когда я дал слабину, она возымела привычку требовать выгуливать ее дальше и дольше. И, что еще хуже, заверила, что я могу заниматься своими делами, а она будет себе самостоятельно греться на солнышке, читать, пить, курить.

И теперь она ежедневно расспрашивала, на каком моменте я остановился. Меня это злило, как факт посягательства в мое личное пространство. Впрочем, не скрою, много полезных сведений я почерпнул именно с ее воспоминаний.

***

Теперь выход Иены в свет связан зачастую только с отправлением естественной нужды.

Я оборудовал для нее личную тележку – с подкладкой из одеял, мягкую и удобную. И вожу постоянно в туалет. Единственный уцелевший санузел находится в северном крыле, под лестницей на второй этаж, где я нашел чайник.

В подобные моменты Иена узнает, что творится во внешнем мире – какое время суток, погода, вспоминает, что такое солнце и стрекот насекомых.

***

Однажды, во время очередного туалетного путешествия, Иена философски поинтересовалась:

– И как тебе здесь?

– Не жизнь, а мечта.

– Шутить ты уже так и не научишься, – язвительно заметила. – Я тебя серьезно спрашиваю. Ты же оторван от общества, в полнейшей изоляции. Если б не я – и поговорить не с кем.

– Ну, у меня раки есть.

– Раки? Достойная компания. Не сдохли до сих пор?

– Я их кормлю, – осекся, надеясь, что не придется вдаваться в подробности. Быстро добавил: – А ты знаешь, что у мохнаторукого краба непосредственно перед спариванием самка линяет?

– Как-то не замечала…

– Ага. А линьке самки предшествует так называемое «положение рукопожатия». Самец и самка стоят друг перед другом, самец крепко держит в своих клешнях клешни самки. При этом оба партнера приподнимаются на своих грудных ногах.

– Зачем они это делают? – с недоверием произнесла Иена.

– А потому что у них такой брачный ритуал. Люди вот, например, разговаривают. Врут всякое, несут околесицу.

– О, это о тебе как раз.

– Так вот, «положение рукопожатия» может длиться довольно долго, у камчатского краба до недели. И затем заканчивается линькой самки.

– Когда я выберусь отсюда и сниму все это тряпье, то почувствую себя самкой камчатского краба.

– И еще, – вспоминал я, – по некоторым наблюдениям, самец помогает самке слинять, стаскивая с нее старый панцирь. Ну как бы раздевает дамочку.

– Ясно теперь, с кого ты взял за пример, как только приволок меня сюда.

***

Тем не менее, несмотря на ироничные замечания, Иене понравились мои познания животного мира. Каждый раз, выезжая на туалетное рандеву, я ей что-нибудь да рассказывал.

– Как там твои раки? – спросила вот на днях.

– Прекрасно. Копошатся в ванной. Кстати, у них довольно драчливый характер при выяснении отношений между собой. За самку, к примеру. Иногда это приводит к неожиданным результатам. И некоторые самцы раков, которые проиграли в битве с соперником, имеют все шансы остаться в живых только после того, как сыграют роль самки и займутся сексом с победителем.

– Опять ты за свое, – сердитым голосом запричитала.

– Это не я, а раки. Каждый второй речной рак, не захотевший сымитировать сексуальный акт с победителем, погибает. При этом все проигравшие раки, которые вступили в псевдосексуальный контакт с более сильным соперником, отдаваясь ему в качестве самки, остаются в живых, по крайней мере, в течение суток. Такая демонстрация мужской силы позволяет победителю успокоиться и закрепить свою победу.

– Тебе, я вижу, не дают покоя рачьи успехи.

– Сгораю от зависти.

– Ага, оно заметно, – вздохнула. – Ладно. Я, наверно, никогда в жизни к вам в гости не попаду.

***

Пророческий дар обошел Иену стороной, факт известный.

С моей помощью, разумеется, Иена все же зашла к нам в гости. Ну, как зашла – я привез ее на местном кабриолете, остервенело минуя каждую песчинку, способную ранить ее чувствительный зад.

– Тут прохладней, – с ноткой неодобрения заявила.

– Ради туш. Чтоб не воняли сильно.

– Огорчу, это не помогло, – скривилась. – А вынести их сушиться к самолету, не?

– Ни в коем случае. Они составляют мне компанию.

– Компанию?

– Они – моя читательская аудитория.

Иена понимающе закивала.

– Совсем беда с твоей головой.

– А еще я боксирую на них.

– Это еще зачем?

– Держу себя в форме.

– Самцовые замашки, – угрюмо подметила. – Для кого, позволь узнать? Для волков?

– Для себя. Не хочу выглядеть, как мешок с костями.

– Потому выглядишь, как жилистый мешок с костями. Лучше тебе не боксировать, а жрать их.

Взглянула на разделочный стол, где в беспорядке лежали тетради и черновые заметки. Я как раз работал над периодом Минетного Банзая.

– А тут ты, собственно, творишь?

– Ага, в поте лица. Летопись дней суровых.

– Записки членистомеждуногого, – философски заметила.

Оглянулась по сторонам. Попросила подвезти к аквариуму с мутно-зеленоватой водой.

– А тут питомцы твои?

– Они самые.

– Живые хоть?

– Живее нас с тобой.

– А они кто тебе? – любопытствовала Иена. – Критики?

– Почти. Редактора.

– Слушай, да их же полно здесь! – воскликнула. – Я думала, два-три несчастных. Надо сварить немедленно.

– Как, по-твоему, мы это сделаем?

– Не знаю, – проворчала. – Ты же у нас мужчина. Ты и придумай.

***

На улице варить Иена отказалась – змеи так и поджидали ее за каждой травинкой.

Я нашел место на втором этаже. В кабинете отсутствовала часть стены, ведущая в степь, и не было изрядного куска потолка. По углам ютились покосившиеся, сгнившие шкафы с разбитыми стеклами, внутри которых стояли папки с бумагами, больше похожие отсыревшую кашу из желудка.

Я приволок в кабинет охапку дров, стопку тетрадей, распал, зажигалку. Выстроил из кирпича две стенки, между костром, на которые поставил широкие ушки кастрюли. Затащил Иену на руках, затем соорудил ей из одеял подобие трона, спинку которого составлял разваленный стол.

– Организатор с тебя так себе, – с типичной капризностью осмотрелась вокруг Иена.

– Зато какой прекрасный вид.

Она надменно подняла бровь, демонстрируя, что не разделяет моего мнения. Я подошел ближе к обрыву.

Подо мной открывались просторные степные заросли. Ближнюю сотню метров в прошлом обозначала автомобильная стоянка – темный и едва просвечивающий, будто подшерсток, асфальт растрескался и дал прорасти травам и кустам. Местами, похожие на скелеты доисторических животных, выглядывали ржавые металлические остовы машин. Вдаль тянулись волнистым полем дикие заросли. Белесоватые, мелькающие кляксы бабочек. Четкой линией пересекала горизонт небесная гладь – чистая, синяя, как замершее море.

Ветерок колыхал пожухлые торчки бурьянов, сгибал полевые цветки, пестрыми вкраплениями втиснутые посреди поля. Солнце отогревало степь до самых корней.

Мир без людей. Ни женщин, ни мужчин. И нет постоянной борьбы между ними. Передо мной природа, оставленная без нужды быть использованной.

– Ты чего там? – раздался сзади голос Иены. – Дугу пускаешь?

– Ничего я не пускаю. Просто смотрю.

– Свари мне раков, потом смотри до посинения, – раздраженно ответила.

Вздохнув, я начал готовку. И смею признаться – раки получились изумительные. Выкормленные на драгоценном коктейле, с нежным мяском, очень вовремя разнообразили наш рацион. От чумового шлака мой живот уже мурчал, как дряхлый кот.

О том, что я мастурбировал на раков по несколько раз на день, Иену решил не посвящать.

***

Когда я начал описывать события тетради со сталактитом, разразилась гроза. Порывы шквального ветра врывались в торговый зал, разгуливая, сметали пачки со шлаком, завывали в дверную щель.

От неожиданно громких ударов в стену я подскочил. Иена закуталась в одеяло, лишь торчал смятый дикобраз, а под ним огромные, как у лемура, глазища.

– Мне страшно. Побудь со мной.

Я сел рядом. В тишине послушали завывания ветра. От каждого громового залпа Иена подскакивала, а у меня внутри все холодело.

– Расскажи мне что-нибудь, – попросила жалостливо, – отвлеки от этого ужаса.

– Например?

– О себе расскажи.

– Ты и так обо мне все знаешь.

– Нет, не все, – выразительно замолчала. С намеком, что мне нужно на нее взглянуть. Взглянул – ее глаза блестели. И мелко-мелко сощурились. – Расскажи, почему ты здесь? Или почему – мы здесь?

– Тяжело объяснить.

– А ты потрудись.

– Ощущение, что во мне что-то сломалось.

– Сломалось? Это из-за моих слов?

– Все в куче. Твои слова, увиденное, назревшее. Я вдруг с небывалой ясностью почувствовал, что слишком слаб, чтобы справиться со своими обязанностями.

– Твоей единственной обязанностью было наполнять пробирки спермой.

– Это внешняя часть. Но если копнуть глубже, то есть еще много чего. Понимание того, что ты единственный мужчина – страшный груз. Он давит, обязывает, сковывает. Мне кажется, я просто испугался того, что не справлюсь.

– И потому решил подавить встречных девушек?

– А почему бы и нет! – вспылил озлоблено. – Я был страшно напуган, растерян. Не в себе. Будто зверь, загнанный в угол.

Иена молчала. Долго сдерживала слезы. Но вскоре ее прорвало.

– Извини меня. Извини за те гадости, что наговорила. Я чувствую свою вину за случившееся.

– Ничего, – примирительно сказал, – все хорошо.

– Хорошо? – изумилась. – По-твоему, сейчас все хорошо? А что дальше – ты вообще задумывался?

***

Да, задумывался.

Особенно в периоды угнетенного настроения, вот как сейчас, я и вправду думаю о том – а что же дальше.

Перспектива превратиться в ледышку или снежного человека меня не прельщает. Даже если я решу здесь остаться и как-то пережить наступление внешних холодов, то что делать с Иеной. Пусть сейчас она терпит, ей это в новинку, некая экзотика и приключения. Но рано или поздно она устанет, ей надоест.

Единственный выход – напоить ее до глубокой отключки и вывезти ночью к широкой дорожной развилке, как можно подальше от этих мест. И надеяться, что меня не найдут.

Не замуровывать же ее, в конце концов.

***

Гроза долго не прекращалась. Иена прижалась ко мне, содрогаясь от каждого грохота. Собравшись с духом, я обнял ее.

– О чем ты думаешь? – спросила тихо.

– О том, какой я сейчас защитник.

– Да, радует, что ты рядом. Я очень грома боюсь.

– Скоро пройдет.

– А почему ты выделил именно меня? – неожиданно спросила и подняла лицо.

– Считаешь себя недостойной? – хмыкнул, пробуя увильнуть.

– Не в том дело, какой я себя считаю. Я хочу узнать твою точку зрения. Ведь есть девушки умнее, есть красивее. К тому же я отшивала тебя как могла.

– Тактика дала неожиданные результаты.

Иена криво усмехнулась.

– Ну, с другой стороны, ни одна женщина не может похвастаться такой тесной связью с мужчиной, как я.

– К тому же без секса.

– Приехали, – отпихнула меня с явной досадой. – Вот никак не можешь думать о другом.

– Могу. Но редко.

– Чем он тебе так запал? – уставилась непонимающе. – У меня совершенно душа не лежит к сексу. Что в нем хорошего-то? Устанешь как собака, взмокнешь весь, да еще и перемажешься. А когда все уже кончено, бегом закидываешь верх таз, как остолоп, и ничегошеньки делать нельзя. Мне почему-то всякий раз кажется, что это смешное и нелепое занятие.

– Возможно. Не могу знать.

– Заплачь еще, – язвительно фыркнула. – Ладно. Вот представь на минутку, если б случилось наоборот. Все женщины, кроме одной, вымерли. А мужики остались целые и невредимые. Как тебе мирок, а? Во что, по-твоему, превратилась бы эта одна несчастная?

– В безбрежное море любви.

– Я бы сказала – океан.

Мы замолчали. Каждый из нас представил эту картину альтернативной истории. По крайней мере, я очень красочно представил.

– Что это тикает? – спросила тревожно Иена.

– Часы, – сказал. – Мамин подарок.

– Да? – удивилась. – Ты виделся с матерью?

– Виделся.

– Ты просто обязан мне рассказать.

И я, скрепя сердце, рассказал.

***

В тот вечер, морозный мартовский вечер, мы с мамой не ругались, не дрались, не выясняли отношения. Подобно гиеновидным собакам, мы закапывались в землю. Это была единственная доступная нам реакция.

Мама долго молчала. Чувствовала мое напряжение, как я чувствовал ее. Видимо, ей самой было неудобно.

– У тебя ведь день рождения сегодня! – утерев слезы, воскликнула с напускным весельем. – Я подарок тебе принесла.

Я вздрогнул. Подарков только не хватало. То, что передо мной сидела мама – было более чем достаточно.

Она достала из кармана небольшой продолговатый сверток. Вытянула руку. Секунда-другая. Она так и сидела с вытянутым подарком, а я не знал, как поступить. Вся ситуация была такой дикой и нелепой, что моим порывом было лишь заорать и спрятаться в шкаф.

Ее рука чуть дрожала. Дрожал и сверток, с яркими голубыми лентами. Так празднично и щепетильно выглядел. Я нерешительно подошел. Мама все не теряла надежды, что я возьму. Ее подарок. Подарок самки, из которой я вышмыгнул восемнадцать лет назад. И выжил. И ее не убил.