Песни служителей Адхартаха: призыв

Барон разгорячился настолько, что даже стал показывать, как разобрался с врагом.

– Раны мои, как вы можете убедиться, были всего лишь царапинами, – Филипп сдвинул ворот одежды и открыл отцу широкие синяки и царапины на своей шее. Отец кивнул, словно убедился в храбрости барона, а тот продолжил. – поэтому я с тремя своими воинами двинулся дальше. Своих спутников я отправил напрямик через заросли, сам же поехал по дороге, которая сильно изгибалась и петляла в том месте. Я немного задержался, и мои воины первыми застали вашу дочь с, как я теперь понимаю, Мелани д’Эвилль. Когда же я показался с другой стороны дороги, ваша дочь, скорее всего, приняла нас за разбойников.

Филипп нервно вышагивал в разные стороны, как голодный зверь.

– Напрасно я и мои люди кричали ей вслед, пытаясь успокоить ее и уверить, что мы не представляем никакой опасности для нее. Как я и сказал, ваши лошади слишком быстры для наших земель. Что я мог поделать?

Филипп закашлялся, а отец предложил ему вина. Барон поблагодарил, сделал добрый глоток и закончил свое объяснение.

– Проследив, что всадницы получили помощь из вашего замка, я развернул коня и удалился к себе, чтобы покончить с беглыми разбойниками. Я твердо решил прибыть к вам на следующий день, дабы справиться о здоровье Агнессы де ла Рош и ее неведомой мне в тот момент спутницы. И вот я перед вами, господин граф.

И тут произошло нечто странное. С последними словами барон сделал быстрый шаг к отцу, и что-то ему молча показал и вернулся на свое место. Я не смогла понять, что именно, потому что д’Аркур стоял к нам спиной. Но, судя по удивлению отца, нечто важное.

Отец изменился в лице и уже другим тоном ответил своему гостю.

– Не скрою, барон, ваши объяснения меняют картину произошедшего. Первое время я просто не мог поверить, что мой лес стал местом для бесчинств, к которым могу быть причастны представители благородных родов. Хорошо, что вы приехали и пролили свет на эту тайну.

– Более того, – нетерпеливо перебил отца Филипп, – я хочу вас попросить об одолжении в связи с этим.

Отец вопросительно посмотрел на него.

– Преступление произошло в ваших землях, и будет правильно, если вы присоединитесь ко мне, чтобы свершить правосудие.

Барон пояснил, заметив немой вопрос в глазах отца.

– Как я говорил вам, одного мы смогли взять живым. Конечно, он отпирается от участия в этом грязном деле, но все факты налицо. Прошу вас, граф, приезжайте завтра в мой замок. Мои охотники поймали славного кабана, и после суда мы славно попируем, чтобы разрешить это недоразумение.

Отец поколебался, но все же согласился.

– Вот и славно, теперь я покидаю ваш замок с огромным облегчением и жду вас непременно!

Отец проводил барона до дверей, и оба, раскланявшись, простились.

Мы немедленно выбежали к отцу, который задумчиво смотрел в окно, поглаживая свою бороду. Наши шаги заставили его обернуться.

– Полагаю, вы слышали разговор?

– Я думала, что ты не подозреваешь про этот наш секрет с Амори…

Он рассеянно улыбнулся.

– Плохим бы я был хозяином, если бы не знал про тайны замка, в котором я когда-то бегал мальчишкой. Со времен моего деда эта часть не перестраивалась, и, сидя у камина, я частенько подслушивал разговоры взрослых. Я, правда, не догадался проделать дыру в стене, чтобы подглядывать. Но не будем об этом, я принял решение и завтра съезжу к барону. Многое в его истории вызывает у меня сомнения, вот и попробую разобраться на месте.

Он быстро поклонился и собрался уходить.

– Отец, а что он показал тебе? – попыталась его задержать я.

Он отмахнулся и буркнул: “А, пустое. Забудь!” – и вышел вон, оставив нас в полном недоумении.

Весь следующий день мы нетерпеливо ждали возвращение отца, но он приехал глубоко за полночь, когда мы уже разбрелись по кроватям.

Мы встретились с отцом только в обед. Он сидел, державшись за голову, и показался мне уставшим: лицо осунулось, под глазами пролегли темные тени.

– Простите меня, но сегодня я не в силах долго беседовать. Скажу лишь, что мне не удалось выведать ничего нового. Барон был предупредителен и вежлив. Разбойник, которого они поймали, мог только стонать от увечий. Единственно, что он успел сказать при мне: ”Смилуйтесь!”– после чего он забылся в беспамятстве. Ни холодная вода, ни удары розгами не привели его в чувство. Промучившись некоторое время, мы отправились, по приглашению барона, отобедать. Подавали славную кабанину с овощами, и вино у барона отменное.

Заметив разочарование в глазах Мелани, отец быстро добавил:

– Во время трапезы я, как бы ненароком, спросил Филиппа, дабы проследить за его чувствами: как же беглые люди могли забрести так далеко от его владений и схватить несчастную даму, и почему они потом возвращались к его землям обратно? Однако он резонно заметил, что не знает, где именно она попала в плен к этим мерзавцам, и разбойники постоянно передвигались, чтобы не попасться.

Мелани горько рассмеялась.

– А что же господин барон? Пытался выведать какие-то подробности обо мне?

– О, да! Но не беспокойтесь, я рассказал, что вы в чрезвычайно плохом состоянии, чтобы пытаться у вас что-то узнавать и, к сожалению, вам не становится лучше.

Граф прервался, смочил прохладной водой свой лоб и пожаловался на духоту. Слуги по моему приказу распахнули настежь двери, чтобы пустить свежий воздух с улицы, и отцу стало получше. Он приободрился и продолжил.

– Больше мы эту тему не поднимали. За разговорами о крестовых походах время пролетело незаметно, и мы засиделись допоздна. Барон настойчиво предлагал мне остаться у него, но, знаете, я рад, что не воспользовался его гостеприимством: другой бы уже рассердился из-за подозрений, а он излишне спокоен.

Отец встал, чтобы с нами проститься, но не удержался на ногах и сел на скамью.

– Меня немного мутит после вчерашней трапезы, возможно, я переусердствовал в вине, – он слабо улыбнулся, – Пожалуй, я отдохну сегодня. А вы, дорогие дамы, погуляйте в нашем саду, соберите букеты удивительных цветов, но замок не покидайте. А завтра подумаем, как нам действовать дальше. Агнесса, позови моего слугу – пусть проводит меня.

Я смотрела ему вслед, и вдруг мне стало не по себе. Ты знаешь, Амори, что наш отец немолод, и временами даже начал жаловаться на слабость в ногах, но мне все это казалось стариковскими сказками. Походка его оставалось крепкой, и, если смотреть со спины, никогда не скажешь, что перед тобой пожилой мужчина. Да, волосы его побелели, а лицо покрылось морщинами, но глаза так же ярко горели волей и рассудительностью, как и раньше. Он продолжал ездить верхом и каждый день, кроме воскресенья, упражнялся с мечом. Кроме того, он мог похвастаться завидным аппетитом. Видишь, почему я заволновалась при его проявлении слабости?

К большому несчастью, ни на следующий день, ни через день отцу не стало лучше.

Когда я пришла навестить его, наш капеллан, сведущий во врачевании, сообщил, что у больного жар, рвота и медвежья болезнь, но с божьей помощью все наладится, а до тех пор его лучше не беспокоить.

Видя мою разрастающуюся тревогу, Мелани не отходила от меня. Поверишь ли ты мне, Амори, но с ней действительно становилось легче, а ее слова удивительным образом внушали надежду.

Утром третьего дня после возвращения от д’Аркура отец вызвал нас на свою половину.

Мы вошли тихо, боясь потревожить больного. Он полулежал на кровати в темной комнате с закрытыми ставнями на окнах. Обложенный подушками, несмотря на растопленный камин в жаркий день, он сильно зяб и кутался в меховые покрывала. Отец заметно похудел за эти дни, губы его приняли светло-синий оттенок, на лице и шее проступили пугающего вида темные пятна. Его грудь часто вздымалась, а каждый вздох сопровождался тихим свистом. Его некогда сильные руки, легко подбрасывавшие меня, маленькую девочку, чуть ли не до потолка, сейчас превратились в тонкие веточки и не могли обрести покоя, безостановочно трясясь и судорожно сжимая одеяло. Некоторое время его взгляд был устремлен в пустоту. Наконец, он очнулся от грез и попытался сделать рукой то ли приветственный, то ли успокаивающий жест, но та безвольно упала.

Не в силах сдерживать нахлынувшие чувства, я подбежала к кровати, упала рядом на колени, и накрыла его ладони своими, чтобы помочь ему унять дрожь. Отец беспомощно улыбнулся и хотел было погладить мои волосы, но, поняв, что непроизвольной тряской еще больше напугает меня —отказался от своей идеи. Нам не нужны были проявления любви, не нужны были слова – достаточно было находиться рядом друг с другом. Я горько зарыдала, и даже наш гордый граф де ла Рош в этот миг душевного напряжения позволил себе скупые слезы.

Немного упокоившись, я принялась жарко убеждать отца, что он скоро поправится, а Мелани отошла в сторону, чтобы о чем-то переговорить с нашим капелланом. Затем она вернулась к нам, встала за моей спиной и поклонилась отцу. Пристально оглядев его с ног до головы, она мягко спросила:

– Добрый день, сударь. Я вижу ваши муки, но все же позвольте мне спросить вас. Что вызывает у вас наибольшую боль?

– Сибилла…

– Отец, это Мелани, помните? – быстро поправила я его, решив, что он бредит.

Он умолк на мгновение, поймал ее теплый взгляд, затем продолжил.

– Благодарю, сегодня мне лучше, но я постоянно ощущаю обжигающий жар внутри. Ни вино с медом, ни эль не могут его уменьшить и утолить мою жажду.

– Нет ли онемения в ногах?

– Да, вчера чувствовал, но вот сейчас мне кажется, будто в них вонзают десятки иголок одновременно. Но самое большое неудобство доставляют судороги: руки и ноги танцуют сами по себе. Словно невидимый великан трясет меня. Видно, пришел мой смертный час.

Мелани сочувственно улыбнулась и низко наклонилась, чтобы поправить подушки больному и что-то прошептала тихонько, чтобы только он смог расслышать. Отец настолько разволновался от ее слов, что смог собрать волю в кулак и привстать. Она же, схватив меня с неожиданной для ее изящной фигуры силой, поволокла из комнаты вон, на ходу крикнув отцу:

– Простите нас, граф, мы обязательно навестим вас, но немного позднее.

Я успела заметить удивление и (вот что странно) надежду на его лице.