Песни служителей Адхартаха: призыв

Следующим днем вернулся посланный к аббату гонец и привез на словах одну лишь фразу: “Денно и нощно молюсь о вас. Призовите без промедления Амори, я тоже напишу ему”.

К вечеру случилось ужасное событие. Наш отец, граф Гумберт де ла Рош, скончался.

После обеда его состояние резко ухудшилось: у него начались страшные судороги, все тело скручивалось и сжималось, а минуты затишья сменялись криками боли от спазмов в животе. Капеллан вместе с неизвестным мне монахом-францисканцем отправились исповедовать и причастить умирающего.

Ты знаешь, дорогой брат, к нам постоянно заходят нищие и странствующие монахи за подаянием и ночлегом. Капеллан размещает их, узнает новости о других местах, а если среди них встречаются ученые монахи – рьяно обсуждает с ними теологические вопросы.

Когда меня позвали, священники уже вышли от отца и молча ждали у дверей. Я прошла мимо них к умирающему.

Мне сделалось дурно от увиденной картины. Отец был бился в агонии, его лицо приняло нечеловеческий синюшный оттенок, уши почернели. Среди его хрипов я различила повторяющееся имя нашей давно умершей матери – он звал ее на помощь. Вдруг он захрипел, приподнялся на кровати и испустил дух, завалившись на бок. Несколько мгновений его ноги еще подергивались, но затем все было кончено.

Не в силах оставаться с ним, я выбежала из комнаты и дико завыла, ухватившись руками за выступ окна в коридоре, чтобы не упасть. Затем, будучи не в силах стоять, я сползла на каменный пол. Не помню, сколько я пробыла там. Знаю, что кто-то подходил ко мне и что-то говорил, но напрасно: я не понимала ничего из-за душивших меня слез.

Что ж, я подхожу к концу моего рассказа. Весь день я собирала в памяти события последних недель, чтобы точно передать их тебе. Кроме того, это письмо помогло мне отвлечься от смерти отца и дарит мне надежду, что вскоре я смогу увидеть тебя и опереться на твои ум и храбрость.

Мне очень нужна твоя помощь.

Приезжай!

Любящая тебя, твоя сестра Агнесса де ла Рош.

Кто его помянет

Едва Амори успел дочитать письмо сестры, как неожиданный звук вырвал его из размышлений и заставил резко обернуться. В тёмном углу у окна, рядом с погасшими факелами, облокотившись спиной о пьедестал статуи святого Бернарда, стоял высокий грузный человек в коричневой монашеской тунике. Из-под натянутого на голову капюшона виднелись чёрные с проседью кудрявые волосы. Насколько возможно было рассмотреть в полумраке, у него на лбу сходились к переносице угрюмые складки, брови были саркастически приподняты, а глаза имели необъяснимый цвет. Крючковатый римский нос придавал лицу хитрое выражение, а широкие, гладко выбритые щёки говорили о человеке, любящем плотно поесть и непременно обильно запить съеденное доброй кружкой эля.

Он внимательно осматривал высеченные из камня фигуры святых и как-то по-особому поджимал губы, кивая головой всякий раз, когда приходил к некоему умозаключению.

– Эти отцы церкви да аббаты вечно выкинут что-нибудь этакое, – как бы невпопад, пожалуй, несколько раздражённо и с напором начал неизвестно откуда взявшийся незнакомец. – А потом иди и разбирайся с ними. Да и, признаться, жадноваты. Кроме того, всюду лезут со своими поучениями, вдобавок говорят на своей латыни. Только подумать – пишет: «magister tuus», да ещё и «amicus», а сам мог бы прислать мёду-то побольше. А так что же получается? Подарил застывшего прошлогоднего мёда, а что требует в ответ? Бросить всё немедленно, прыгать на коня и мчаться в Нормандию разбираться. Нет уж, это какая-то чепуха.

Человек, качнувшись, оттолкнулся от пьедестала и быстрыми шагами подошёл к разглядываемой статуе напротив. Приподнявшись на носки, он гулко постучал длинными костлявыми пальцами по лбу святого, прислушался, будто ждал ответа.

– Всё-таки как звучит! А вот при жизни так не звучал, вы не находите? – он двусмысленно хмыкнул.

Командор тамплиеров от тирады оторопел и нечленораздельно проблеял:

– Э-э-э.

– Вот только не надо спорить. Мрамор, конечно, высокого качества – чего не скажешь об остальном, – категорически отрезал гость и впервые повернулся к Амори.

Хотя рыцарь и не собирался спорить, а тем паче обсуждать качество мрамора и всего остального, было нечто, что он действительно хотел выяснить.

“Но вот что?” – голова Амори словно превратилась в бочку с дёгтем, и на поверхность всплывали лишь нелепые мысли: “О каких таких звуках он говорит? И при чём здесь мёд?”

Амори встряхнул головой, пытаясь сосредоточиться.

“Кто этот человек и что он здесь делает в охраняемой цитадели тамплиеров? Хотя и это не совсем те вопросы, которые стоит задать в первую очередь. А вот что действительно необходимо понять – как он оказался в запертой изнутри комнате?”

Во время рассуждений рыцаря монах перекатывался с пятки на носок и, как озорной воробей, наклонял голову то в одну сторону, то в другую, чтобы лучше рассмотреть потуги тамплиера.

– Абсолютно верный вопрос. Да, конечно, я и на вашем месте был бы поражён. Сижу, читаю письма родных и близких, грущу от нахлынувших воспоминаний, и вот откуда ни возьмись влезает посторонний. Тут любой задумается, что ж это тогда такое, если в момент тревоги и тоски послышатся в углу смешки, – послышался вкрадчивый голос незнакомца.

“Он что, угадывает мои мысли? Неужели нечистая сила? Уж не сам ли чёрт сюда явился?” – пролетели бессвязные мысли в голове Амори, и тут он похолодел, услышав ответ.

– Да помилуйте. Ну почему сразу чёрт? Дорогой граф, любому рассуждающему человеку эти вопросы сразу же придут на ум, а у вас они так и на лице написаны, да ещё вы изволите так забавно губами шевелить, помогая размышлениям, что все слова прочитать можно. Вот я и решил вас опередить.

Монах набрал в грудь побольше воздуха и важно представился:

– Всё намного проще. Зовут меня брат Адхартах, родом я из Шотландии. Я, как можете видеть по моему скромному одеянию, монах-францисканец. Пробраться сюда я смог потому, что однажды в лондонском Темпле мне попались старые записи о системе тайных входов в тамплиерские храмы. Если знать, где искать тайные метки снаружи, можно обнаружить лаз, о котором современные братья храма и не подозревают.

Граф в недоумении потёр лоб, как бы пытаясь собраться с мыслями и понять, что ему скороговоркой проговорил (вернее, пробежал по словам) странный посетитель.

– Секретный лаз? Я впервые об этом слышу.

Монах пожал плечами.

– Это делалось на случай осады при строительстве цитаделей около ста лет назад. Нынешние уже возводят без них: кто же в своём уме будет нападать на самый могущественный орден Европы в наш век? Разве что в следующем, – бегло протараторил Адхартах, широко осклабился и зачем-то подмигнул в конце.

Не давая рыцарю опомниться, монах схватил его и подтащил к месту, откуда сам ранее появился.

– Да вот, взгляните сами.

В углу, защищённом от случайных взглядов статуей, у самого основания стены виднелась чёрная дыра. Искусно сделанная дверца, имитирующая каменную кладку, была сдвинута вбок и открывала пространство, достаточное, чтобы протиснуться в лаз взрослому человеку. Тамплиер вернулся за свечой, затем заглянул внутрь и обнаружил, что узкий коридор расширяется, а конца ему не видно.

– Странно, – озадаченно пожал плечами Амори, – я часто провожу здесь время и не раз обегал взором каждый закоулок этой молельни, но и представить не мог, какой секрет она скрывает.

– Да-да, вот я и пришел по нему, чтобы тайно переговорить с вами о событиях, которые открылись вам в сегодняшних письмах.

– Откуда вам вообще известно содержание моих писем?

– Несколько дней назад я случайно оказался у ложа вашего умирающего отца. И узнав, что ваша сестра собирается отправить вам гонца, я немедленно отправился в вашу цитадель. Очевидно, что она просила вас о помощи из-за смертей вокруг вашего замка.

Затем тамплиер развернулся и уже внимательно посмотрел на ухмыляющегося монаха.

– Но всё же, кто вы такой и какой вы имеете отношение к смертям? И пусть вы объяснили способ вашего появления, но причина этой скрытности мне не вполне ясна. Любой может въехать в ворота и переговорить со мной. К чему эта пугающая таинственность?

Адхартах развалился на скамье у стены для молений, вытянул ноги и медленно скрестил руки на груди, предварительно осмотрев свои не блещущие чистотой пальцы. Закинув голову назад, он начал рассказ о себе – будто читал жизнеописание отцов церкви. Голос его то драматически повышался невпопад, то подвывал для эффекта, то монотонно повторял несколько раз случайно выбранные части истории, чтобы привлечь к ним особенное внимание. При этом монах проглатывал окончания слов, словно торопился поскорее покончить с утомительным повествованием. Словом, рассказчиком он был – или, по крайней мере, хотел казаться – крайне посредственным.

– Как я и сказал, сейчас я – простой монах. И хотя, в отличие от большинства моих собратьев по ордену – достойных выходцев из простонародья, – я принадлежу к славному роду древних королей пиктов Макальпинов, всё же без колебаний решил примкнуть именно к францисканцам, которых считаю орденом воспитателей христианского мира. С юных лет я жаждал направить своё служение на наставление и объяснение причин, а также последствий добра и зла, в то время как выходцы из благородных семей в основном устремляются в орден бело-черных ласточек, чтобы свысока, ревностно и нетерпимо пресекать вольности в вере.

– Орден ласточек?

– Последователи Доминика, – отмахнулся монах. – Чтобы углубиться в своём понимании мира, я выбрал послушание странствующего монаха, ищущего знаний. Путешествуя между известными своими библиотеками монастырями и университетами, я стремился обрести неизведанные ранее сведения в забытых книгах. Настойчиво, подобно ловцу жемчуга, погружался я раз за разом в пыльные свитки с загадочными учениями. Крестовые походы принесли с собой множество арабских книг о математике, врачевании, человеческих страстях и удовольствиях, но, увы, многим суждено было истлевать в забвении. Волнуясь, как перед первой исповедью, весь в поту и с непослушными руками, я медленно разворачивал попавший мне в руки древний документ. Я задерживал дыхание и впивался взглядом в первые его строки, с жадностью пытаясь предугадать суть. К сожалению, чаще всего меня ожидало разочарование, но иногда встречались абсолютно неизвестные доселе лоскуты знаний. В таких случаях я с особой тщательностью приступал к вдумчивому прочтению, пытаясь понять и автора, и его эпоху, медленно продвигался сквозь лабиринт загадок к свету откровения, спрятанному за чужими знаками. Постигнув смысл и внутренне ликуя, я передавал писцам свой перевод с пояснениями.

Монах сделал паузу и посмотрел на рыцаря так, словно, по меньшей мере, ожидал долгих рукоплесканий. Амори смог выдавить из себя лишь взгляд лекаря, осматривающего подозрительную болячку. Адхартах обиженно выпятил губу, как ребенок, и продолжил.

– Постепенно известность моя, как знатока древних языков и текстов, стала шириться за пределами ордена. Меня начали приглашать в другие ордены, когда требовался мой совет. И вот около девяти лет назад меня срочно вызвали храмовники в Лондонский Темпл после того, как обнаружили несколько странных свитков папируса в своих архивах. Сам Роберт де Сэндфорд, великий магистр английских храмовников, лично встретил меня. Он рассказал, что при ремонте в одном из залов храма обвалилась стенка, обнажив небольшую нишу. Когда отверстие исследовали, то нашли несколько старинных на вид манускриптов. Среди братьев были учёные мужи – многие пытались разобраться в находке, но никто не сумел прочитать тексты, ибо хотя буквы (за исключением нескольких знаков) и были латинскими, в слова они складывались непонятные, не принадлежащие ни к одному известному им языку. Это и стало причиной пригласить меня. Спешность объяснялась тем, что единственное, что удалось к моменту моего приезда расшифровать, была вот эта надпись.

Здесь рассказчик наклонился, поднял мелкий камешек с пола и бесцеремонно нацарапал V̅IDCCLVI на скамье рядом с собой. Он медленно обвел пальцем свежие начертания и с видом полного триумфа посмотрел на тамплиера. Амори вздрогнул. Ему на мгновение показалось, что они засветились в полумраке. Рыцарь растерянно заморгал и наваждение исчезло. Тем временем монах, не замечая ничего подозрительного, продолжил:

– Римские цифры в середине текста. Не понимаю, в чём сложность распознать обычные числа и перевести их в уже привычные арабские? Однако магистр преподнёс это так, будто они уже победили всех сарацинов, хотя догадались лишь, что речь идёт о годе 6756.

– А в чём же тогда причина для спешности? – перебил монаха совершенно сбитый с толку Амори. – Возможно, речь и вовсе не о годах, а о каких-нибудь мешках с овсом, съеденных мышами давным-давно. А если все же это год, то, я думаю, пяти с лишним тысяч лет достаточно, чтобы перевести и понять любой загадочный свиток.

– Так-то оно так, – хохотнул Адхартах, – да вот только в последнее время летоисчисление стали начинать от Рождества Христова, и многие забыли, что ещё недавно в текстах могли вести отсчёт и от Сотворения мира, и даже от основания Рима. Христос родился через 5500 лет после сотворения мира, так что эта дата не далее как завтра.

– Завтра? – недоверчиво повторил эхом Амори. – И из чего это следует?

– Вот именно, что завтра! Да вы только вообразите: всего несколько лет назад случайно обнаружен документ, возраст которого на вид многие сотни лет, и единственное, что становится понятным при его беглом изучении – это наличие в нём даты, которая вот-вот наступит. Конечно, и здесь была небольшая трудность, которую даже ваши собратья не смогли преодолеть. Сейчас я вам нарисую.

Амори резко всунул восковую дощечку в руки монаху, чтобы не дать тому разрисовать всю скамью.

– Благодарю. Вот как выглядела полная надпись: e.b.O.H.O V̅IDCCLVI. Как можете судить – полная нелепица. Скажу честно, несколько дней мне и самому так казалось, пока я не решил, что где год, там может быть и месяц, и день. И дело сдвинулось с мёртвой точки. Памятуя правила записи дат в Римской империи, путём манипуляций и подстановок, я смог понять, что передо мной не загадочный язык, а достаточно простой шифр: текст написан на латыни и упомянута в нём дата 31 мая 6756 года. Я не буду утруждать вас объяснением кода – если захотите, я оставлю вам копию, снятую мной, и вы сможете сами проверить свою находчивость. Сейчас гораздо важнее ознакомить вас с полным переводом. Он настолько поразил меня, что заставил пренебречь своим именем, ложно расписаться в собственном бессилии и спешно покинуть Лондон в поисках лиц, описанных в документе. Сразу оговорюсь: небольшие фрагменты текста не сохранились, а то, что касается пророчества, было в поэтической форме и утратило созвучие при переводе.

Адхартах поднялся со скамьи и начал читать.

Пророчество.

“Я ничтожный раб Божий по имени Марк, в двадцатую годовщину обретения веры императором нашим Константином у Мильвийского моста, оказался свидетелем, а затем и участником страшных событий. Коли сподвигнет Святой Дух меня и придаст силы моим слабеющим рукам, то поведаю здесь предостережение потомкам моих последователей о книге, коя досталась мне не по моей воле, о пророчестве ее сопровождавшим, и о чем я молчал тридцать шесть лет.

Я родился в Византионе в семье смотрителя порта. Море с детской поры притягивало меня, и неудивительно, что к окончанию юношеского возраста я уже совершил несколько путешествий в качестве моряка, а затем и помощника капитана на кораблях, перевозивших товары по всей Римской империи.

Свое тридцатилетие я встретил капитаном “Козочки”, торгового корабля, в порту Фессалоникеона, проверяя, как движется погрузка товаров перед грядущим утренним отплытием в мой родной город.

Поздним вечером, после того, как все товары были наконец размещены на корабле, а последние детали с греком-агентом купца, моего нанимателя – обговорены, я вдруг услышал, как меня окликнул с земли благообразного, хотя и несколько лукавого вида старик и спросил, не капитан ли я сего корабля, и, если да, позволительно ли ему будет подняться, чтобы обсудить со мной некое дело. При этом он весь как-то суетился и нервно озирался по сторонам. Честно говоря, я сперва решил, что имею дело с каким-то преступником, желающим предложить мне сомнительную сделку с краденным товаром. Но я ошибся, он представился Песоном, бывшим мытарем, а ныне диаконом христианской общины и попросил взять его за плату до Византиона, пообещав заплатить вдвойне, если до отплытия ни одна душа об этом не узнает. Рассудив, что никакой беды это не предвещало, ведь мы частенько перевозили путешественников, а кроме того, я сам был христианином, я согласился, предложив ему вернуться утром на рассвете. Однако он отказался покидать корабль, попросив выделить ему место, чтобы дождаться отплытия на корабле.

Едва забрезжил рассвет, как я отдал морякам приказ отчаливать. Однако не успели мы отплыть и пятнадцати локтей, как несколько вооруженных людей появились на пристани и принялись кричать и размахивать руками, всем своим видом пытаясь привлечь наше внимание и повернуть нас обратно.

Разбуженный криками наш новый попутчик выбежал из каюты на палубу, пытаясь понять, что происходит. Его появление вызвало неистовую ярость и сумасшествие среди людей на берегу, они выкрикивали угрозы, метались по пристани, взывали к небу, кто-то даже бросился за нами вплавь. Вдруг один из них, судя по одежде и большему спокойствию, их предводитель, резко выхватил короткое копье из рук безразлично наблюдавшего за событиями стражника порта и, замахнувшись, метнул. Я пригнулся, но успел краем глаза заметить, что гаста пригвоздила моего пассажира к мешкам с зерном. Его ноги подергивались в судороге, голова безвольно была запрокинута назад. К великому моему облегчению мы успели отплыть на безопасное расстояние и, несмотря на грозные выкрики с берега, других атак на нас не последовало.

Я приказал помощнику следить за ветром, а сам с еще одним бывалым моряком Галеном, немного понимавшим во врачевании, попытались помочь раненому, который не приходил в сознание. Пока я держал Песона, моряк осторожно отпилил вышедший наружу за спину наконечник, разрезал края раны спереди, чтобы немного облегчить путь древку, и очень медленно вытянул остатки копья. В этот миг раненый очнулся и начал дико орать от боли, пытаясь вырваться из моей хватки, чем в значительной мере вредил себе. Было необходимо туго перевязать рану, но прежде из-за обильного кровотечения нам пришлось прижечь края раскаленным куском железа, отчего несчастный снова потерял сознание. Мы бережно отнесли его вниз на то место, где он провел прошлую ночь.

Я оставил Галена присматривать за ним. Окинув несчастного взглядом, я заметил, что рана продолжала кровоточить, потому лишь чудо могло помочь больному перенести живым четыре дня плавания.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.