Каталина

– Доброе утро, – раздалось неподалёку.

Священник. Высокий, с круглым лицом и лёгкой добродушной улыбкой, сразу притягивающей взгляд. На вид лет сорок пять – пятьдесят. Глаза ясные, тёплые, полные искренней преданности – будто видят скрытое и понимают без слов. В нём ощущалась доброта, выстраданная годами, закалённая терпением и заботой о людях.

Каждое движение было аккуратным: он не спешил, не давил присутствием, а внушал доверие. Излучал лёгкий, почти ощутимый свет, мягко согревающий даже в такое холодное утро.

– Доброе утро, Святой отец, – ответела она, и в голосе отозвалась надежда на спокойствие.

Он кивнул, улыбка не сходила с лица. Казалось, рядом с ним невозможно бояться, здесь можно быть собой.

– Вы не местная, – сказал он. – Но привело вас сюда не любопытство.

Каталина слегка кивнула.

– Мне нужно немного тишины. И, может… разговор после службы. Я волнуюсь за одного человека.

– Тогда вы пришли правильно, – вежливым жестом приглашая занять место. – Здесь умеют слушать.

Она села ближе к центру. Спина прямая, плечи неподвижны. На несколько мгновений почувствовала благодать – словно всё тело расслабилось, напряжение исчезло. Но вскоре ощутила: из тени за ней следил взгляд.

Проповедь началась. Голос священника был мягким, не как у наставника – скорее как у человека, который говорит сам с собой, а остальные просто слушают. Он говорил о страхе. О боли. О свете.

– Боль – не враг, – сказал он, глядя на собравшихся. – Она приходит к каждому. И кто-то пытается её избегать, кто-то прячет. Но она – учитель. Она открывает глаза на то, что мы скрываем в себе.

Он сделал паузу, будто дав людям время прочувствовать каждое слово.

– Сердце, что страдает, учится сострадать. Душа, что ломается, становится прочнее. Через боль мы узнаём цену радости, вкус света после темноты. Не убегайте от страданий. Не прячьте их. Примите их – и позвольте им показать путь к себе самому.

Он наклонил голову чуть вперёд, голос стал мягче, но проникновеннее:

– Каждый из нас несёт свои раны. И в них скрыта сила. В них – истина. И когда мы учимся смотреть на боль прямо, когда позволяем себе чувствовать её до конца, мы открываем дверь к состраданию и к настоящему миру в себе.

– Смотреть в глаза своему страху – значит понимать себя. Прятаться от него – значит терять часть себя. Смелость рождается не там, где нет страха, а там, где мы учимся идти через него.

И в этот момент – Боль. Острая. Медленная. Как будто череп сдавили изнутри. Мир потускнел. Лица – расплылись. Каталина не шелохнулась. Только пальцы чуть сильнее вцепились в ткань юбки.

– Скучала? – прошептало что-то в голове. Слишком близко. — Твоя вера – лишь мой повод улыбнуться.

Она не ответила. Но кто-то заметил. Он. Незнакомец. Его голова повернулась чуть вбок. Не полностью. Как у зверя, который почуял угрозу.

– Он смотрит, – сказал демон. — Почти как Джон. Но не из страсти. Из интереса. Как хищник наблюдающий другого хищника.

Каталина моргнула. Медленно выровняла дыхание. Голос священника вытянул её обратно. Боль утихла, но осадок остался.

Служба закончилась. Люди начали уходить. Женщины кивнули ей, – сдержанно, почтительно. Каталина осталась стоять. Церковь постепенно пустела, заполняясь эхом удаляющихся шагов.

Тьма у алтаря застыла плотным слоем, будто копоть от сгоревших свечей.

– Мисс?

Голос был мягкий, чуть сдержанный.

Она обернулась. Священник подошёл бесшумно. Ступал, как человек, привыкший к тишине.

– Вы хотели поговорить после службы. Меня зовут отец Уильям.

– Рада познакомиться, – Моё имя – Каталина Ланкастер.

Его взгляд пронзил её насквозь, будто он знал всё о ней задолго до того, как она произнесла своё имя.

Глава 7

Он всматривался в неё, словно пытался разглядеть в лице что-то знакомое, что когда-то было ему близко. Пауза растянулась, но он не торопил слова.

– Я… знал ваших родителей. Соболезную утрате.

– Почему их похоронили не здесь? – наконец спросила она, пытаясь найти ответ на то, что давно ей не давало покоя.

– Так распорядился мэр, – тихо ответил он. – Когда они общались с Джоном, он неоднократно упоминал, чтобы в случае их смерти их похоронили именно в Лондоне.

– Я ничего об этом не знала, – выдохнула Каталина. – Значит, Миллер повлиял…

Молчание опустилось, тяжёлое и почти осязаемое. Он глубоко выдохнул, словно в груди всё ещё жила боль.

– Хорошие люди. Мудрые. Добродушные. Ваш отец… был из тех, кто больше слушает, чем говорит. Прекрасный врач, который всегда помогал городу. И видел он за свою жизнь немало…

Голос его звучал ровно, осторожно, каждое слово – выверенное.

– А мать… Джулия, – он чуть замялся, и в голосе на миг дрогнула теплота. – В ней был свет. Такой, что остаётся с тобой, даже когда она уходит.

Он снова взглянул на Каталину. Пристально. Будто искал в её чертах ту самую искру.

– В Вас есть что-то от неё, – сказал он почти неосознанно. – В том, как держите себя. В том, как смотрите. Холодная, но приковываете взгляд.

Он сразу же спохватился, чуть склонил голову.

– Простите меня, не хотел Вас смутить. Вы хотели поговорить о ком-то?

Та кивнула с легкой улыбкой.

– Иногда мне кажется, что тот, кто мне дорог, несёт тяжесть, которую сам не понимает. Как будто его тянет куда-то во тьму. Я боюсь ошибиться… но и молчать не могу.

Отец Уильям слегка склонил голову, выслушав её.

– Очень важно заботиться о ближнем своём, – сказал он мягко. – Иногда человек, словно заблудившийся, несёт тяжесть не потому, что он слаб, а потому, что слишком долго нёс её один. Чаще всего это не тьма, а одиночество. И в этом одиночестве он ищет хоть что-то что удержит его от падения и позволит идти дальше.

Он сделал небольшой шаг ближе, его голос звучал как тихая уверенность.

– Попробуйте сначала быть рядом. Слово, молитва, даже простое нахождение рядом с ним – всё это сильнее, чем вы думаете. А если захотите… приведите этого человека сюда. Я бы с радостью поговорил. Иногда человеку нужен не судья, а слушатель.

Каталина чуть приподняла подбородок, но глаза её оставались настороженными.

– А если не захочет?

– Тогда просто останьтесь рядом, – ответил он спокойно. – Само присутствие – уже половина пути.

Он на мгновение замолчал, а потом посмотрел на неё внимательнее, взгляд стал глубже.

– Но позвольте спросить… а что ищете именно вы?

– Справедливости, – тихо ответила она.

Священник помолчал; взгляд его стал серьёзнее, словно он понял, о какой именно справедливости идёт речь.

– Ищите себя, Каталина, – мягко заверил он. – Желание справедливости легко превращается в жажду мести. Не позволяйте этому отравить ваше сердце.

Он чуть наклонил голову, словно собирался сказать больше. Но в этот миг у входа изменилось что-то – пламя свечей дрогнуло, и дверь медленно открылась. В проёме стоял высокий мужчина. Тень легла на его лицо так, будто сама не хотела его показывать. Он двигался медленно, словно всё вокруг принадлежало ему. В его походке – не вежливость, а уверенность человека, которому никогда не говорили «нет».

– Прошу прощения за вмешательство, – сказал он, чуть склонив голову к отцу Уильяму. Голос был ровным, почти мягким – но за этой мягкостью чувствовался холод.

– Если мисс Ланкастер не будет против… я бы хотел предложить ей небольшую прогулку. После вашей беседы, разумеется.

Слова были учтивыми. Интонация – слишком выверенной. Слишком вежливой, чтобы быть искренней. Как у человека, который говорит «спасибо» лишь для вида. Каталина уловила его запах – свежий, резкий, с едва уловимой древесной пряностью, одновременно манящий и настороживающий, постепенно заполняющий пространство вокруг него.

Священник не удивился. В его лице мелькнула тень – короткая, почти незаметная. Будто он уже знал, что этот человек появится. Он отступил с лёгкой, добродущной улыбкой.

– Конечно, – сказал он. – Если что, я буду здесь. – Рад был познакомиться, Каталина – продолжил он. – Мы ещё поговорим.

– Мне бы хотелось познакомить вас с сыном… Он тоже священник. Только что из семинарии. Интересуется… наследием города, поэтому вернулся сюда.

Она едва кивнула. В этот момент – вспышка. Боль. Снова. Как прикосновение раскалённого металла. Она не дёрнулась, но пальцы невольно коснулись виска.

– Священник на священнике… – прошептал демон. – Настолько не принимаешь меня, что готова общаться с ними. Ещё немного – и они начнут крестить тебя друг за другом, как воду в колодце.

Он засмеялся. Тихо. Почти ласково. И от этого было ещё страшнее.

Каталина выдохнула. Демон исчез. Боль тоже. Кажется никто этого не заметил.

– Он здесь служит? —поинтересовалась она, чтобы заполнить неловкую паузу.

– Иногда помогает, – ответил Уильям. – Не так часто, как мне бы хотелось. Но он много слушает и быстро учится.

Каталина поблагодарила его и пообещала заглянуть на днях. Когда они остались одни, её взгляд потемнел. Незнакомец заметил это, наклонился ближе; его голос прозвучал ниже, чем прежде.

– Мисс Ланкастер, – произнёс он. Голос был тёплый, чуть хрипловатый, с ленивой уверенностью человека, который привык наблюдать и ждать. – Ваша экскурсия по храму завершается подозрительно быстро. Эти стены не дают облегчения вашей душе? Или какая-то её часть всё же тянется к ним?

Каталина едва заметно приподняла уголок губ.

– Часто разбираете людей на части?

Он чуть склонил голову, взгляд скользнул по ней довольно внимательно.

– Только тех, кто сам состоит из них, – ответил он ровно, но с тенью ухмылки.

– Вы следите за мной? – в её тоне прорезалась резкая, настороженная нота.

Он едва заметно улыбнулся – так, будто её вопрос был предсказуем и даже немного трогателен.

– Я не настолько скучен, чтобы следить, – начал он, голос ровный, почти небрежный. – Я ждал.

Он приблизился на полшага. Неторопливо, мягко, точно зная границу, за которой его оттолкнут. И не переходил её. Пока.

– С того момента, как вы исчезли с рынка, у меня возникло чувство, что мы ещё встретимся. Вопрос был только – где.

Он протянул руку. Движение изысканное, как у танцора.

– Габриэль. Только так. Фамилия… не пережила меня.

Она не коснулась ладони, лишь слегка кивнула.

– Каталина. Этого достаточно.

***

Они вышли из церкви. Дневной свет ударил резко, обнажая каждую деталь. В его взгляде промелькнуло что-то хищное, но не грубое – скорее внимательное, как у животного, которое уже решило, что вы не добыча, но всё равно интересно, из чего вы состоите.

– Часто заходишь в церквь, Каталина? – спросил он, не отводя взгляд.

– Когда нужно.

Он провёл пальцами по чугунной решётке, почти ласково, будто касался живого.

– Места святые… опасны. Здесь редко прячется вера. Чаще – обман.

В его тоне сквозила мягкая ирония, как у того, кто хорошо знает, о чём говорит. – Значит, ищешь справедливости? Могу помочь тебе в этом.

– И чем именно? – её голос был настороженным.

– Например, найти убийцу твоих родителей. Ты же за этим сюда приехала.

Каталина резко повернула голову.

– Кто ты такой?

Он лишь слегка улыбнулся.

– Просто человек, который всегда оказывается в нужное время и в нужном месте. И видит то, что другие предпочитают не замечать.

– Довольно расплывчато, не находишь? – холодно ответила она. – И что ты хочешь взамен?

Габриэль медленно растянул улыбку, как будто предлагал загадку:

– Может душу?

Пауза растянулась. Каталина подняла бровь, сжала пальцы в кулаке. Внезапно он громко рассмеялся, предвосхищая её реакцию:

– Поверила? Надо было видеть тебя – бледная такая.

Её усмешка была короткой и горькой. Смех Габриэля тут же замер. Он наклонил голову, голос стал серьёзным:

– Мне не нужна твоя душа… Она уже занята. Я просто хочу знать кем. Его имя. Вот моя цена.

Каталина отступила на шаг.

– Думаю, мне не нужна твоя помощь, – немного помедлив, – и цены у тебя слишком высоки.

Он едва улыбнулся, не отводя взгляда.

– А я уверен, что нужна, – мягко произнёс он. – Могу кое-что рассказать. Чтобы ты поверила.

Каталина настороженно прищурилась.

– Дневник твоего отца… сейчас у Миллера. В его кабинете, – интонация Габриэля была ровной, уверенной, ни тени сомнения. – В нижнем ящике, рядом с сейфом.

– Как он там оказался? – она произнесла сухо, почти жестко.

Юноша едва пожал плечами, но взгляд оставался давящим.

– Этого я не знаю, дорогуша. Может, кто-то плохо следил за вещами. Или… за людьми.

Его лукавая усмешка тянулась минуту, словно пыталась найти её слабое место. Но Каталина не шелохнулась. Подбородок гордо поднят, взгляд прямой и острый. Она смотрела на него, не давая ни тени сомнения.

Габриэль не отводил глаз. Казалось, он попал в собственную ловушку: хотел подавить её, но застрял в её холодном взоре. Его тёмный взгляд скользил по её лицу, пытаясь найти трещину – и не находил.

– Не надо со мной играть, Габриэль, – её голос был низким и уверенным.

Сила слов сгустила воздух между ними.Он прищурился, усмешка исчезла.

– Смелая, – тихо произнёс он, в этом звуке смешались уважение и угроза. – Другая на твоём месте давно бы убежала, покинула бы город, и забыла бы это место. Но ты… – он наклонил голову. – Ты позволяешь жажде мести затмить инстинкт самосохранения.

Слова висели в воздухе, сухие и точные. В его мыслях мелькнула непривычная настороженность – она была не пешкой, как все остальные. Она стояла перед ним как равная.

Он сделал шаг ближе, не спеша, словно проверял её на прочность. Тень его фигуры легла на Каталину.

– Если я захочу, – произнёс он медленно, каждое слово скребло воздух, – ты не выйдешь из этого города живой.

Голос звучал ровно, без эмоций, и от этого угроза была ощутимее.

Каталина не двинулась. В её глазах не мелькнул страх, только холодный вызов.

– Попробуй, – ответила она тихо, но так, что в этом слове чувствовалась сталь.

Габриэль всматривался в неё, как в неразгаданную загадку. На миг губы дрогнули – усмешка или удивление, трудно было сказать.

– Вот оно… – пробормотал он почти себе. – Ты совсем не та, кого я ждал. Тем интереснее будет.

Он наклонил голову, взгляд стал внимательнее, без привычного налёта игры.

– Поосторожнее, – его усмешка была почти ленивой. – Те, кто не страшится огня… рано или поздно сами превращаются в пепел.

Каталина первой прервала зрительный контакт и пошла дальше. Габриэль медленно выпрямился, взгляд стал равнодушным. Они размеренно продолжили идти по узким улочкам города, тенью скользя между домами.

Он нарушил тишину, – интересный выбор символа.

Каталина сжала кулак на кулоне, – Расскажи, что знаешь.

– Этот символ… знак культа. Архивы говорят лишь часть правды, ту, что выгодна людям. На практике всё гораздо хуже. Давным-давно группа, называвшая себя «освободителями Гриндлтона», заключила сделку с существом. В обмен на власть и процветание они обязались раз в сто лет предоставить демону выбор – одного человека, рожденного на этой земле. Этот человек становился сосудом, телом для зла.

Он замолчал, глаза потемнели, а воздух будто сжался вокруг. За кованой решёткой каркнула птица – звук резко разорвал тишину.

– Люди поняли не сразу, – продолжил он, – С каждым столетием демон становился сильнее, и первые попытки контролировать его оборачивались катастрофой. Первый раз это вылилось в кошмар: сын настоятеля стал его физической оболочкой, разрушал всё вокруг, убивал людей. Отец… сам сжёг своего ребёнка, чтобы остановить чудовище, которое находилось в нём. После этого сто лет тишины. Люди решили бороться со злом, выбирая – сжигать одержимого. Только огонь способен сдерживать его ярость.

Он сделал шаг ближе, и его лицо исказилось воспоминанием боли:

– Но в 1940 году… один человек избежал расплаты. Он уехал в Лондон, мечтая о балетной школе. Но началась война. Бомбёжки, голод – он выжил. Вернулся другим. Внутри него жила нечеловеческая сила, которую он не мог обуздать. Иногда исчезал на недели, а потом находил себя в чужой крови, иной раз просыпался в безымянной деревне – среди сожжённых домов, среди мёртвых жителей… – Он сжал кулак, будто воспоминание отозвалось болью в теле.

Каталина смотрела на него – не просто слушала, а видела человека, пережившего всё, о чём говорил. Догадка была проста и невозможна одновременно.

– Этот юноша… это ты?

Габриэль приоткрыл губы, но слова так и не сорвались. Резкий стук шагов прорезал тишину. Они оба обернулись: по мостовой приближался Томас Миллер. Его походка была слишком уверенной, взгляд скользил по улицам, каждый раз, задерживаясь на мужчине, в нём читалась настороженность. Габриэль сжал плечи, не отводя взгляда от мэра – ответ на вопрос Каталины придётся отложить.

К ним подошёл мужчина в аккуратном пальто, с отточенной, почти натянутой улыбкой.

– Габриэль, Мисс Ланкастер! – произнёс он с притворной теплотой. – Как приятно вас видеть. Какая редкость – молодёжь на старой площади. Здесь, говорят, остались только фонтан и призраки.

Он бросил взгляд на Габриэля с лёгкой остротой, затем снова сосредоточился на Каталине. Его глаза скользили по её лицу, слишком внимательно, оставляя ощущение, что он проникает в мысли. В этом взгляде была мерзкая смесь доброжелательности и скрытой угрозы – как у человека, которому всё известно, и он получает удовольствие, удерживая это в секрете.

– Я всё хотел с вами пересечься. Вы ведь теперь снова в городе. Заходите ко мне как-нибудь – на чай. Без формальностей, просто поговорить. Уверен, у нас найдётся немало общих тем.

Каталина сдержанно улыбнулась – вежливо, но натянуто. В голове крутилась мысль: в его кабинете, лежит дневник отца. Ей нужно будет туда попасть, но пока – только притворно вежливая беседа.

– Благодарю. Если будет время, – ответила она ровно.

Миллер слегка наклонил голову, улыбка на губах стала ещё тоньше, с едва заметным оттенком насмешки.

– Кстати, через пару дней в городе будет праздник, в честь… а, не важно, – сказал он, бросив Каталине осторожный взгляд. – Фейерверки, музыка… и, конечно, огненное представление. – Его глаза на мгновение задержались на ней. – Вы с Джоном ведь придёте? Такое лучше не пропускать.

В тоне звучала не просто шутка: лёгкий намёк на что-то гораздо более мрачное, скрытое за праздничным фасадом.

Каталина едва заметно напряглась, сердце сделало маленький скачок. Она улыбалась ровно, вежливость была маской. Внутри она раскладывала всё по полкам: кабинет мэра, дневник отца. План нужен без права на ошибку.

***

Поместье. Полдень.

Она вошла в холл, сняла пальто и бросила перчатки на тумбу. После разговора с Габриэлем мысль всё ещё не отпускала её: «Если город всё ещё живёт в прошлом, значит, есть шанс, что человек тоже мог оказался в этой ловушке времени…» Размышления оборвала гробовая тишина. На столе лежала записка от Джона:

"Кэт, прости, мне пришлось уехать. Когда ты прочтешь это, я уже буду в Лондоне. Постараюсь приехать ближе к ночи. Обстоятельства изменились, медлить нельзя."

Каталина прислонилась к стене. Она знала: это единственный правильный путь. Всё вот‑вот завершится, и она доберётся до правды. На мгновение она уколола себя мыслью: я не подумала об Анике, не поддержала её, не спросила о её переживаниях. Может, это защитная реакция, а может, она вовсе не испытывает сожаления. «Каталина, ты плохая подруга», – прозвучал приговор самой себе, тяжёлый и безжалостный.

Поместье казалось мёртвым. Ей предстоял разговор с подругой – попытаться выслушать её, понять, что она чувствует. Обычно Аника наполняла этот дом словами, шутками, искренней живостью. Сейчас же всё выглядело так, словно они только приехали – пусто, безжизненно.

Она медленно поднялась по лестнице. На втором этаже было темно.

Лишь под дверью комнаты Аники пробивалась узкая полоса света. Постучала.

– Аника?– Голос – был ровный, без нажима.– Всё в порядке?

Молчание. Кэт повернула ручку – заперто.

В глубине души Каталина всё ещё цеплялась за надежду, но знала: за дверью – худшее. Он.

Глава 8

Воздух сгустился. Снова присутствие. В висок – резкий удар боли. Быстрый и точный.

– Не стоит её будить, – прошептал демон, будто находился по ту сторону двери, в самой комнате, и каждое слово скользило по стенам. Голос низкий. Мягкий, но холодный.

– Ты чувствуешь это. Она гниёт. Медленно. Как плод, забытый в тепле. И внутри – уже ползают черви.

Каталина еще больше прижалась к двери пытаять ее открыть. Плечи напряжены, лицо выдавало беспокойсво.

– Что ты с ней сделал?

– Ничего, чего бы она не хотела, – почти нежно. — Я просто подошёл ближе. Улыбнулся и показал ей, кто она на самом деле.

Долгая пауза. Он словно впитывал её страх за подругу. Был так близко, что лишь тонкая дверь отделяла его от неё, и это чувство близости было почти осязаемым.

– Давно я ждал этого, Каталина… – голос скользнул, шелковистый, обволакивающий. — Чтобы ты заговорила со мной. Не пряталась за молитвами, не отворачивалась. А просто… говорила.

Внезапно Каталина ощутила странное ощущение: будто наблюдает за существом, которое боится потерять её.

– Ты навредил ей? – прозвучало резко, холодно, но с тенью тревоги.

– С ней я был мягок. Она – хрупкая. Ломкая. Я лишь шепнул ей правду. Самую страшную – ту, которую она и так знала. Просто не хотела произнести вслух. Теперь я приду к ней снова. Потому что она звала меня. Неделями. Годами.

– Она не звала тебя.

– Все зовут. Только называют это по-разному. Страх. Зависть. Ненависть. Всё это – двери. А она… она всегда стояла за одной из них. Всегда хотела быть тобой. Порой, желала, чтобы ты исчезла. Чтобы тебя перестали любить, перестали видеть. Чтобы тебя не стало вовсе.

Каталина опустила взгляд. Тень боли в глазах – еле заметная, дрожащая.

– Нет, она…

– …прекрасна в своей лжи, – прошептал демон, словно смакуя каждое слово. — Смотри. Смотри, как исчезает та, кого ты называла подругой.

Она толкнула дверь сильнее. Замок поддался с тихим, неожиданным щелчком – словно невидимая рука повернула ключ изнутри.

Аника сидела на кровати, лицо в ладонях. Глаза – сырые, покрасневшие. Плечи дрожали, как после удара, будто весь мир давил на неё. В её позе было всё – обнажённость, уязвимость. Каталина присела рядом, не прикасаясь. Аника не поднимала головы, словно боялась увидеть кого-то ещё.

В комнате стоял запах – смолистый ладан, духи и густой, липкий страх. Демон молчал, но его присутствие было ощутимым: он стоял рядом и внимательно следил.

Каталина села на край кровати. Руки Аники дрожали. Взгляд – отрывистый, будто каждый раз приходилось заново учиться видеть.

– Прости, – выдохнула Аника. Губы пересохли, голос почти не слушался. – Прости меня.. Я… Я не понимала. Всегда думала – это твоя странность. Твои приступы, я думала так ты привлекаешь внимание. А теперь… теперь я слышала. Его.

Она всхлипнула. Покачнулась, прикрыла рот рукой, будто хотела сдержать крик. В глазах стояли слёзы. Страх. Глубокий, вязкий. Такой, от которого некуда бежать.

– Он… Он говорил вещи, которых никто не знает. То, что я пыталась не замечать. Он видел это. Прямо внутри. Будто вывернул меня наизнанку.

Слёзы стекали по щекам. Она не вытирала. Сидела, сгорбившись, как будто не хотела больше занимать место в этом мире.

– Я… всегда завидовала тебе. Хотела быть как ты. Потом – просто, чтобы ты исчезла. Не из злости. А потому что рядом с тобой я чувствовала себя пустой. Ненужной. Я всё время старалась стать кем-то. Лучше. Умнее. Но всё равно не дотягивалась. До тебя – никогда.

Каталина посмотрела на неё. В этом взгляде не было ни злости, ни осуждения. Жалость. Глубокая, почти болезненная. Как к ребёнку, которого никогда не слышат взрослые.

– Никто не святой. Ты не одна, – тихо сказала она. – Он не сделал твою тьму страшнее. Он просто открыл глаза. Ты смотрела на неё каждый день – только не замечала.

Аника вздрогнула. Обхватила ноги ещё сильнее. И вновь горько заплакала.

– Это… гниль, – всхлипывала она, слова срывались. – Он сказал… я гнию. Я чувствую это. Притворялась… правильной. А теперь знаю: внутри – фальшивка, пустота. Хуже, чем я могла представить.

Каталина чуть подалась вперёд, обнимая её.

– Знаешь, что страшнее тьмы? Притворяться, что её нет.

– Красиво, Кэти– прошептал демон. — Слова, как шелк. Но я слышу суть. Ты жалеешь её. А думаешь о себе.

Девушка замерла.

– Признай, – его голос стал плотным и настойчивым, — ты хочешь, чтобы я остался. Я – твоя тьма. Так не притворяйся, что меня нет. Со мной ты не будешь бояться. Со мной ты не половина и не часть – ты целая.