Каталина

Anastella V.

Каталина

Глава 1

Что страшнее тьмы?

– Притворяться, что её нет.

22 ноября 2020 год. Лондон. Поздняя осень.

Порывистый ветер с дождём гнул деревья, заставляя редких прохожих зябко прижимать плечи. Волосы Каталины намокли, прилипли к щекам и шее. Воздух был тяжёлым, сырым, с терпким запахом мокрой земли и прелых листьев.

Она стояла у могилы родителей, не пытаясь укрыться от дождя. Вода стекала по надгробиям тонкими струйками. Каменные ангелы казались особенно неподвижными в этом полумраке, будто равнодушные свидетели чужой скорби.

Костяшки её пальцев побелели – сжимала влажную землю так крепко, что казалось, она рассыплется у неё в ладони. Дрожь в руках шла не от холода. Каталина бросила горсть земли, затем медленно подняла голову к небу. Ледяные капли резали кожу, но она не шевелилась.

Мысли возвращались к одному: “Почему? За что их убили – в собственном доме? Ещё вчера они звонили, обещали приехать. А теперь – тишина. И две могилы”.

Скорбь не делала её слабой. В ней было что-то неподвижное, твёрдое, как камень. Черные волосы падали на лицо, зеленые глаза оставались сухими. Резкие скулы, бледная кожа, прямой взгляд. Она походила на статую, вырезанную из холодного мрамора: идеальную, но неживую. От неё исходил могильный холод.

– Я найду того, кто это сделал, – произнесла она едва слышно, но так, будто дала клятву.

Позади раздались шаги. Лёгкое прикосновение к спине вывело её из неподвижности. Она обернулась – перед ней стояла Аника. Подруга. Единственный человек, кому она может довериться. Полная её противоположность. Живой свет.

– Пора идти, – прошептала Аника тихо, глядя с тревогой. – Ты промокла до костей.

– Я догоню. Дай мне немного времени, – ответила Каталина.

Та не стала спорить. Она лишь слегка коснулась её плеча – жест поддержки, короткий и тёплый, – и направилась к пекарне неподалеку от дома.

Дождь начал стихать. Небо, низкое и тяжёлое, постепенно светлело, окрашиваясь в тусклые, выцветшие тона заката. Каталина сделала шаг назад, собираясь уйти. И вдруг почувствовала на плечах тяжесть чужого пальто.

– Аника, я же сказала… – начала она, но голос оборвался.

Перед ней стоял Джон Хейз. Мужчина из её прошлого. Тот, кого она надеялась больше никогда не увидеть.

Он изменился: стал старше, серьёзнее. Волосы аккуратно зачёсаны назад, в пальцах – сигарета, дым которой тянулся к небу. Взгляд тяжёлый, в лице появилась усталость, которой раньше не замечала.

– Здравствуй, Каталина, – слегка наклонив голову, произнёс он.

В ответ – холодный, резкий взгляд.

– Что ты здесь делаешь? – в ровном голосе сквозило напряжение.

– Приехал поддержать тебя, – шагнув чуть ближе он произнес.

Смех прошёл почти беззвучно, но в нём чувствовалось презрение.

– Поддержать? После стольких лет? Мы с тобой чужие, Джон. И всегда ими были.

Он затянулся, выдохнул дым в сторону, словно обдумывая сказанное ею.

– Но чужими мы стали не сразу. И всё же… мне жаль, Каталина. Жаль, что это случилось с твоими родителями. И жаль, что меня не было рядом все эти годы.

Ты отсутствовал тогда. Отсутствуешь и сейчас. Не стоило возвращаться лишь ради того, чтобы напомнить об этом.

– А ты всегда умела резать словами. Думаешь, сама без изъянов? Ты жестока. Но тебе давали шанс снова и снова. Люди тянулись к тебе, несмотря ни на что. Может, стоит научиться делать то же самое? – голос звучал почти устало, но в нём чувствовался вызов.

В памяти её вспыхнула ледяная гладь озера: зимний день, обжигающий горло воздух, превращающийся в воду. Она медленно уходит на дно – и над всем этим лишь его взгляд, его руки, толкнувшие её в холод и исчезнувшие из жизни.

Голос раздался тихо, но с лезвием в каждом слове:

– Ты прощения ищешь? От меня? Нет, Джон. Шанс ты уже получил. И бросил его в ту же воду, где оставил меня.

Окурок был раздавлен каблуком. На мгновение показалось, что он услышал глухой плеск той воды.

– Может быть, – взглянув хищным взглядом. – Мы ещё увидимся, Каталина. Надеюсь, в другой атмосфере.

– Эта встреча была последней, – холодно заявила девушка. – Другой не будет.

Он кивнул, будто принял слова, но уходил неторопливо, оставив в воздухе ощущение недосказанности. Каталина стояла неподвижно, с чужим пальто на плечах. Его тепло казалось обманом, памятью, которая должна была исчезнуть вместе с дымом от сигареты.

Она не обернулась. Только сильнее сжала зубы и вдохнула холодный, влажный воздух Лондона.

***

Чтобы немного отвлечься от мыслей, Аника решила заглянуть в пекарню – ту самую, куда они с Каталиной раньше ходили за вишнёвым пирогом. Она закрывалась рано, но времени было ещё достаточно.

Внутри было тепло и спокойно. Воздух пах свежим хлебом, сахаром и корицей. Лампы под потолком мягко освещали зал, отражаясь в стеклянной витрине и деревянных стенах тёплого оливкового оттенка. Пекарня казалась отрезанной от остального мира – здесь не было спешки, и всё происходящее снаружи теряло значимость.

Радио играло что-то старое, негромкое. Несколько посетителей бросили на Анику короткие взгляды, как на человека, которого давно не видели.

Она подошла к витрине, вдохнула пряный запах и, прежде чем заговорить, на мгновение закрыла глаза. Это место всегда немного возвращало её в прошлое.

– Добрый вечер, Аника, – позвал из-за стойки знакомый голос.

Бариста – высокий парень, с почти чёрными волосами, стянутыми в хвост, и спокойным, отрешённым лицом. Закатанные рукава, тёмный фартук, вежливая улыбка.

– Вишнёвый? – спросил он, уже дотягиваясь за коробкой.

– Два, пожалуйста – ответила Аника. Голос у неё был спокойный, но чуть тише обычного.

Он молча принялся заворачивать пирог – ловко, но аккуратно. Пальцы двигались уверенно, без лишних жестов, словно он привык делать всё без суеты.

Он давно знал Анику. Знал, когда она приходила с лёгкой улыбкой, а когда – просто из усталости. Он не задавал вопросов. Делал свою работу – старался, чтобы пирог был тёплым, а люди уходили с чем-то чуть большим, чем еда.

– Всё в порядке? – спросил он, когда понял, что её взгляд задержался на окне слишком надолго.

Аника еле заметно кивнула.

– День выдался непростой. Не страшно.

Он слегка улыбнулся, но в его глазах мелькнуло что-то другое – смешанное чувство тревоги и заботы.

– Слушай, – начал он осторожно, – может, сходим куда-нибудь вместе? Не обязательно куда-то далеко, просто… выпить кофе, поговорить. Ты знаешь, что я всегда рад тебя видеть.

Аника вздохнула и устало улыбнулась:

– Спасибо, Марк. Я подумаю. Сейчас не лучшее время для этого.

Он кивнул, принимая отказ, но взгляд не отпускал её. Там проскальзывала что-то другое – едва заметное, почти неуловимое: тревога, забота… и чувство, которое он скрывал даже от себя. Каждое её движение оставляло след в груди, невидимый, но тяжёлый.

– Хорошо. Буду ждать. Береги себя, ладно? – слова звучали ровно, но в паузах между ними пряталась тихая надежда.

Когда Аника ушла, Марк ещё долго стоял, глядя на закрытую дверь. Её тёплое присутствие, словно тень, оставалось в комнате, мягко давя на сердце. Он не мог отвести взгляд, не мог отпустить мысль о ней. Внутри что-то тихо горело – едва заметное пламя, которое он называл терпением, но на самом деле это была осторожная любовь, скрытая за привычной холодностью.

На улице уже темнело. Сумерки растекались по мокрым тротуарам, огни витрин дрожали в лужах. Девушка свернула за угол и ускорила шаг. С пирогами в руках она спешила домой, надеясь, что подруга уже вернулась. Но, подходя к дому, вдруг заметила мальчика лет десяти. Он стоял у калитки и оглядывался – будто не знал, можно ли ему здесь быть.

Заметив её, он подошёл почти беззвучно.

– Это для мисс Каталины Ланкастер, – произнес он, протягивая конверт.

Сложен аккуратно. Бумага – плотная, будто старая, но чистая. На ней не было адреса отправителя. Аника осторожно взяла письмо.

– Кто передал?

Но мальчик только покачал головой и быстро убежал, не оборачиваясь. Его след быстро затерялися в темнеющей улице.

Аника остановилась у калитки. В одной руке – коробка с пирогами, в другой – письмо. Настоящее, бумажное, с выцветшими чернилами. В 2020 году таким способом уже никто не общался. Почерк – чёткий, аккуратный. Она посмотрела на запечатанный конверт, как на нечто неуместное. Словно кто-то из прошлого передал послание.

***

Комната была тёплой, но воздух в ней будто застыл – осень оставила свою тень даже здесь. Каталина, молча сняв пальто Джона, повесила его на спинку стула и села. Аника уже ждала – спокойная и чуткая.

– Джон вернулся, – заверила Каталина тихо, почти без эмоций. – Я встретила его сегодня. На кладбище.

Она сделала паузу, словно проверяя, звучит ли это так же неправдоподобно, как в её голове.

Аника мгновенно оживилась, глаза блеснули:

– Джон? Что он хотел?

– Просил дать шанс, – голос оставался ровным, но под этой ровностью чувствовалось лёгкое раздражение. Подруга слегка наклонилась вперёд, чтобы лучше видеть лицо Каталины.

– И что ты думаешь? Он изменился?

Та чуть заметно пожала плечами:

– Не знаю. С виду – всё тот же. Спокойный, отстранённый. Но… что-то в нём не так. Будто он не просто так вернулся.

Аника кивнула, но взгляд её на секунду задержался дольше. Она ждала, что Джон вернётся. Ждала этого. Это мучительное чувство невзаимности – боялась и одновременно хотела. Но вслух сказала лишь:

– Может, он и правда изменился.

Каталина уловила нотку в её голосе, но не прокомментировала.

Аника помолчала, затем осторожно сместила разговор:

– Ты слышала про его младшего брата?

Девушка напряглась. Её лицо чуть изменилось – как будто внутренний механизм щёлкнул.

– Что с ним?

– Исчез. В том же городе, где… – Аника замолчала, – где всё случилось с твоими родителями.

Кэти отвела взгляд. Осень за окном будто стала холоднее.

– Джон сам ищет его, – продолжила та. – Говорят, копается в материалах, ищет зацепки. Часто пропадает в вашем городе. Пытается понять, как всё связано. Следователь сказал отцу, что Хейз буквально не даёт ему покоя – требует отчёты, записи, показания. Всё, что касается тех событий.

Во взгляде Каталины появилось напряжение, как будто всё услышанное медленно, но точно выстраивалось в цепочку.

Она сидела молча, не выдавая ни эмоций, ни планов, которые уже созревали в её голове: поехать в Гриндлтон, чтобы найти убийцу родителей, а пропажа Лиама – ещё один повод думать о том, что в городе творится что-то странное.

Аника встала, сделала несколько шагов и остановилась рядом с полкой у окна. Вспомнив что-то, обернулась:

– Тебе передали письмо. Сегодня. Я чуть не забыла, – протянула конверт.

Каталина взяла его молча. Бумага была влажная, но плотная. Почерк – знакомый до боли. Её пальцы дрогнули. Она медленно вскрыла край и вытянула лист. На мгновение в комнате стало слишком тихо. Письмо было написано рукой её матери и датировано сегодняшним числом. Начала читать, медленно, почти беззвучно:

“Каталина, дочка,

Ответы ждут там, где всё началось.

И там всё закончится.

Люди исчезают, запомни:

«Если же семя пшеницы, упав на землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода». – Евангелие от Иоанна, 12:24”.

Пальцы её сжались так сильно, что край бумаги хрустнул. Лицо стало маской: побелевшей, застывшей, не выражающей ничего, кроме ледяной сосредоточенности.

– Письмо от мамы, – прошептала она, глядя на текст, не мигая.

Слова повисли в воздухе. Аника не сразу нашла, что сказать,

– Может… она написала его заранее? Хотела, чтобы ты получила его именно теперь?

– Как давно пропал Лиам? – резко спросила Каталина.

– Вроде как несколько дней назад, – сообщила та, испуганно глядя на подругу.

Каталина молчала, пытаясь ухватиться за факты.

– А если кто-то пытается что-то тебе сказать, зашифровав послание в библейском тексте, кто-то знает, что пропал Лиам… – прошептала Аника.

Кэт подняла на неё взгляд. Страха в нём не было – лишь холодная, окаменевшая ярость.

– Я не верю в случайности, – отозвалась она медленно. – Этот город… слишком стар, чтобы смерть семьи и пропажа людей были случайностью.

Она чуть наклонилась к окну. За стеклом сгущались сумерки – вязкие, влажные.

– Если кто-то решил втянуть меня обратно – значит, думает, что я всё ещё та, кем была, – голос её был низким, спокойным, почти бесчеловечным. – У меня уже нечего отнять. А тем, у кого не осталось ничего, не нужно искупление. Я способна на многое.

Подруга сделала шаг назад, в глазах мелькнула тревога, сердце билось сбивчиво, выдавая её смятение.

Каталина снова взглянула на письмо:

– Мама… никогда не была религиозной, – сказала она медленно. – Думаю, это не просто послание. Это… знак. Или предупреждение.

Перевернула письмо: Гриндлтон. Ланкашир.

– Там всё и началось. Там всё и закончится.

Это не просто место. Это – рана. Гнойная, не заживающая. Город, где время застыло. Где прошлое не умирает, а лишь меняет имя и продолжает жить. Когда мне исполнилось четырнадцать, родители перевезли меня в Лондон, к тёте Монике. Сказали – ради будущего. На самом деле они пытались спрятать меня. Отгородить. Каталина подняла взгляд. В её глазах не было света.

Иногда, в приступах гнева, мать называла её бездушной. Говорила: если останется в Гриндлтоне – в ней не останется ни милосердия, ни тепла. Город вытянет всё человеческое и оставит только пустоту.

Каталина развернула лист. Внизу, там, где должна была быть подпись, проступал странный знак. Холодный, чёрными чернилами: крест, вокруг которого сплетались две змеи. Одна – живая, с узорчатой чешуёй и приоткрытой пастью. Другая – мёртвая, костяная, повторяющая каждую линию первой. Символ выглядел не написанным, а выгравированным – слишком чёткий для старой бумаги. Она провела по нему пальцем: поверхность была шероховатой, будто знак сопротивлялся прикосновению.

– Я видела его раньше, – тихо сказала она, не поднимая глаз. – На кожаной папке. Отец хранил её в сейфе, когда я была ребёнком. Как-то я зашла в кабинет, он быстро убрал её. Но я запомнила. Символ был вырезан прямо на обложке.

Аника подошла ближе, склонилась, вгляделась в рисунок:

– Такой же?

– Абсолютно, – Каталина сжала губы. – Тогда я не придала этому значения. Но вскоре после этого они сожгли почти всё – документы, коробки, даже старые фотографии. Мама объясняла это тем, что отец «избавляется от лишнего». Только теперь я понимаю, что он пытался что-то скрыть.

– Ты думаешь, это связано с их смертью? – осторожно спросила Аника.

Каталина кивнула, сдержанно:

– Думаю, да. То, что они скрывали, – не что-то личное. Это символ секты, который существует там по сей день.

Каталина резко поднялась, подошла к полке с коробками и пыльными альбомами. Быстро перебирая содержимое, почти машинально, будто руки сами знали, где искать. Наконец – старая тетрадь с фотографиями. Почти в самом конце, в узком кармашке, – чёрно-белая фотография отца. Он стоял у двери особняка, в руках – та самая кожаная папка. Символ был виден отчётливо, как клеймо.

– Вот оно, – сказала она тихо, без радости. – Значит, она всё ещё может быть там. В доме. Если её не сожгли – мне надо найти её.

Каталина замолчала, на мгновение отвела взгляд, затем спокойно добавила:

– Нужно рассказать Джону. Что бы ни было между нами… если это как-то может помочь в поисках брата – я не имею права молчать. Сам решит, что делать с этим. Но он должен знать. – А потом… я поеду в Гриндлтон.

Аника оторопела:

– Поехать в это место одной? Нет. Я тебя не отпущу. Даже не думай. Мы поедем вместе. И даже если мне будет страшно – я всё равно поеду.

Каталина медленно перевела на неё взгляд. Та продолжила:

– Я знаю, что не смогу переубедить тебя остаться. Но и ты не сможешь отговорить меня ехать с тобой.

– Это может быть опасно, – твердо высказалась Каталина.

– Так же опасно, как и для тебя, – в таком же тоне ответила Аника. – Я не позволю тебе пройти через это одной.

Тишина казалась вязкой. Каталина чувствовала, как в груди нарастает странное осознание: она не просто вернется в Гриндлтон. Что-то… или кто-то… уже чувствует её приближение. Как будто в этом городе, на этих землях, что-то проснулось. И ждёт её. Слишком давно.

Глава 2

Каталина стояла у окна, телефон в руке. Пальцы замерли над экраном – одно движение, и всё изменится. Назад дороги не будет. За стеклом серел рассвет – глухой и бесцветный. В этом свете всё казалось чужим: улицы, небо, даже собственные мысли.

– “Я не знаю, что скажет Джон. Не знаю, поверит ли. Он опирается на факты. Я – на интуицию, на обрывки памяти и голос, который приходит в самые страшные часы и шепчет то, что порой пугает”.

Она выдохнула – коротко, будто с этим воздухом ушло что-то лишнее. Набрала: «Джон. Нам нужно поговорить. Сегодня. Это важно.»

Сообщение ушло. Молчаливый удар по внутренней тишине. Каталина опустилась на край кровати. Телефон остался в руке, как холодный камень. Слова уже не изменить. «Джон.» Одно имя. Но в нём – вес прошлого. Как шрам: кажется, зажил, но стоит коснуться – и боль снова поднимается из глубины.

«Втягиваю ли я его во что-то опасное?»

Рука медленно скользнула по лицу – не от усталости. От напряжения, которое не отпускало всю ночь.

«Почему я вообще волнуюсь за него? После всего, что было? Он никто для меня. Никто!»

Он ждал её на набережной, где серая Темза казалась особенно чёрной и вязкой. Ветер бил в лицо, проникая под воротник – ноябрь напоминал о скором конце осени. В этом холоде было что-то правильное.

Каталина стояла чуть в стороне, оставляя между ними осторожную дистанцию. Джон не приближался – держался рядом, но ровно настолько, чтобы случайно не переступить черту. Его взгляд был спокойным, внимательным, как у следователя на допросе. В нём не было враждебности – только сосредоточенность. Профессиональный взгляд. Такой же, каким он когда-то встречал свидетелей на месте преступления.

Она достала из внутреннего кармана пальто помятый конверт и молча протянула ему.

– Это пришло вчера, – сказала, почти без эмоций. – Письмо… от моей матери.

Он взял конверт. Посмотрел на неё – мимолётно, почти без выражения – и раскрыл его. Пробежал глазами по строкам. Медленно, и без задержек. Губы сжались чуть сильнее, и больше – ничего. Ни удивления, ни растерянности.

– Ты уверена, что это её почерк?

– Абсолютно, – ответила Каталина. – Я знаю, как она писала. Но… не уверена, что это действительно её слова.

Девушка опустила глаза на воду. – В этом письме есть что-то другое. Словно она не писала – а просто передавала чужое послание.

Он аккуратно свернул письмо и молча отдал обратно. Не задал ни одного лишнего вопроса.

– Я поеду в Гриндлтон, – решительно высказалась Каталина. – Я должна выяснить.

Джон кивнул. Будто это не было новостью.

– Я знал, что ты скажешь это, – произнёс и отвёл взгляд в сторону мутной воды. – И знал, что ты поедешь, даже если я попрошу не делать этого.

Он замолчал на мгновение, затем добавил:

– Там творится что-то странное, Кэти. Люди исчезают. Целая цепочка. Сначала подросток, потом женщина, теперь – мой брат. Полиция разводит руками, в городе паника. Люди прячутся по домам. Это не просто слухи.

Каталина сжала пальцы на перилах.

– Я еду разобраться в смерти родителей. Я должна. Аника решила поехать со мной, я пыталась отговорить её, но она непреклонна.

– Именно поэтому я и говорю, – голос Джона стал жёстче, – ехать туда вам опасно. Ты втянешь себя и подругу во что‑то, чего не понимаешь до конца. Каталина, там пропадают люди, и я пока не вышел на след похитителя.

Она повернулась к нему. Глаза были холодны, ровны – как лезвие, готовое рассечь любую преграду.

– Не нужно обо мне волноваться. Я справлюсь. Я должна понять, что произошло. Почему они погибли. Кто за этим стоит. Если полиция закрыла дело – тогда я открою его сама.

Он шагнул ближе. В голосе появилась хрипота, которую он не стал скрывать.

– Ты серьёзно? – он тяжело качнул головой. – Каталина, ты – писательница, а Аника – дизайнер. Вы не детективы. У вас нет подготовки, нет опыта. Только злость и чувство мести, и то только у тебя.

Она не ответила сразу.

– Это моё право.

Он не мог больше держать лицо спокойным. Рука сама потянулась – коснувшись её запястья. В прикосновении не было агрессии, была попытка удержать. Его глаза стали больше, в них – страх, который он давно испытывал за неё.

– Я не отпущу тебя туда, – выдохнул он. – Не сейчас. Я вижу, что там происходит. Не допущу, чтобы ты возвращалась.

Она вырвала руку так, словно дотронулась до раскалённого железа. Улыбки не было – только лицо, на котором решимость давно заменила страх.

– Ты всё ещё думаешь, что сможешь меня защитить? – бросила она, в голосе прозвучала едва уловимая нота упрёка. – Хочешь поехать с нами? Хорошо. Но не для того, чтобы держать меня на поводке. Я еду за правдой. Ты – за поиском людей.

Он смотрел на неё долго, в глазах читалось беспокойство, которое он не мог скрыть.

– Я поеду с вами, – произнёс он после короткой паузы. – Может быть, с последней поездки что‑то сдвинулось, и появились новые улики. – Но пообещай мне, Каталина: не лезь туда, куда не нужно. Слушай меня. Если хоть на миг станет опасно – не геройствуй. Ясно?

Она ничего не ответила. Коротко кивнула. Чуть прикусила губу – жест почти незаметный, выдававший не гнев, а внутреннюю борьбу. Будто поняла, что сказала лишнее и слишком резко. На её грубость он ответил спокойно, даже с оттенком заботы. Его голос звучал просто, без давления, но именно в этом спокойствии ощущалась та самая твёрдость, которую она искала.

Джон сделал шаг вперёд – не переходя границу, но обозначая: он рядом. И никуда не уйдёт.

– Кэти, – его голос прозвучал глуше обычного. – Я не думаю, что ты бездушная. – Он говорил тихо, почти сдержанно, словно опасался лишней откровенности. – Наоборот… в тебе слишком много души. Просто ты прячешь её так глубоко, что никто уже не может добраться. Ты держишь её в себе, как тайну, и никого туда не подпускаешь. Я понимаю. Ты не хочешь, чтобы кто-то верил в тебя. Ты словно нарочно выстраиваешь стены, чтобы люди не ждали от тебя ничего хорошего. И тогда не придётся оправдывать их ожидания. – Его голос стал мягче, почти шёпотом. – И потому ты не хочешь, чтобы я был рядом. Наверное, ты до сих пор не доверяешь мне…

Он замолчал, опустив взгляд, будто каждое следующее слово могло выдать то, что он прячет глубоко внутри.

– Но я всё равно останусь, – сказал он наконец, чуть тише. – Потому что, знаешь… Иногда важнее не то, что было между людьми. А то, что может случиться, если один из них сорвётся – и всё начнёт рушиться. Важно быть рядом именно в этот момент. Чтобы удержать. Или хотя бы попытаться.

Она не ответила. Но в её взгляде что-то дрогнуло – не выражение, не жест. Только глубоко внутри, будто под толщей воды качнулась тонкая, едва уловимая нить. Просто констатация: он не позволит ей исчезнуть.

Девушка задержала взгляд на мутной воде Темзы, потом шагнула прочь от перил. – Завтра утром. Восемь. Вокзал Кингс-Кросс. Не опаздывай.

Обернулась на полшага. – И больше не называй меня Кэти.

Слова упали глухо, как камень в воду. Она уже шла прочь, когда за спиной раздался его голос: – Тогда… на озере.

Каталина остановилась. Не обернулась. – Я не жалею, – сказал Джон. Почти отстранённо. – Тогда это было правильно. Даже если ты так и не поняла, зачем.

Каталина молчала. Потом тихо, почти наотмаш: – Я знаю, что не жалеешь.

Он смотрел ей в спину. Тишина повисла между ними. Едва слышно, почти себе под нос, он пробормотал: – Ничего ты не поняла, Кэти.

Она не остановилась. Но плечи её на одно мгновение вздрогнули – почти незаметно. Он это увидел.

***

Ночь выдалась глухой, и темной. Каталина лежала на спине, не засыпая. Свет не горел, но глаза не отдыхали – взгляд упирался в пустоту. Всё в комнате застыло: воздух, тень, время. Только внутреннее напряжение, медленно скапливающееся где-то у основания черепа, выдавало приближение.

Мигрень пришла почти бесшумно – как всегда. Сначала лёгкий гул, будто чей-то шёпот на границе восприятия. Потом – пульсирующая боль, вспышками отдающая в висок. Каталина крепко сжала пальцы на простыне. Ещё несколько секунд – и комната начала искажаться.

Темнота стала гуще. Она почувствовала его присутствие – как всегда: первым был запах. Тяжёлый, металлический. Как кровь и мокрая земля.