скачать книгу бесплатно
Жуков. Набив ему физиономию, они закрыли его в квартире и сказали, что, или ты женишься, или умираешь голодной смертью.
Тхакхок. Водопровод они не перекрыли?
Жуков. Ну, они не изверги.
Паксал. Может, они ему и едой полный холодильник завалили?
Жуков. Ты думаешь, ты пошутил? Голодная смерть и полный холодильник, какие забавные нестыковочки… но как холодильник ни наполни, он все равно опустеет, а отпускать они его не собирались. Пять-шесть дней кушай с свое удовольствие, а потом, как ни крути, придется поголодать.
Тхакхок. А жениться ему ну никак не моглось?
Жуков. Его принципы вступать в брак без любви не дозволяли.
Паксал. А если пообещать и уклониться? Его бы повели… куда там ведут? В мечеть? Его бы повели, а он дал бы деру, и ищи его, свищи.
Жуков. Предусмотрено, братец, предусмотрено… при получении его согласия обряд бракосочетания был бы проведен прямо в квартире.
Тхакхок. Какой-то тупик… и как же он высвободился?
Жуков. Стучал в пол.
Тхакхок. Разозленный сосед снизу поднялся выяснить, кто это тут безобразничает, и его заточение кончилось? Здраво он поступил! Подготовленный человек, заметно!
Жуков. Поскольку за дверью постоянно находился неприятель, громко он не стучал.
Паксал. И сосед снизу его стуки не расслышал?
Жуков. Под ним жил моряк. Он откуда-то знал азбуку Морзе, а ему сверху выстукивали именно ею – приняв паническое сообщение, моряк отправился по указанному ему тем же способом адресу, и колеса системы закрутились. Из Набережных Челнов позвонили в Москву, из Москвы тут же вылетел я; когда я вышел из лифта, кто-то из родственников девушки встал у меня на пути, но я провел с ним содержательную беседу, и узник был выпущен. На вопрос, полетит ли он со мной или поищет в Набережных Челнах новую подружку, он взмолился его не оставлять, потом причитал и скулил, что он попал в руки опасной шайки, они, заявлял он, работают на Лаос.
Тхакхок. На нас?!
Жуков. Извращая факты, он пытался себя обелить и внушить мне, что он исстрадался из-за выполняемой им миссии, а не из-за чего-то иного… распирающего его брюки.
Паксал. У него стояло и на тебя?
Жуков. Его лживость я стерпел, но это… я взбеленился и врезал ему в живот.
Тхакхок. Мог бы и пониже.
Жуков. Да я бы и в живот не лупил… обошелся бы словами, не потеряй я дар речи. А так получилось, что… Семен Соломонович Самодур и Самуил Абрамович Самосуд.
Тхакхок. А они…
Жуков. Настоящие люди искусства. Кукольник и дирижер. Что, добавил я нерва?
Паксал. Твоя пустыня изобильна.
Жуков. В ней я пеку пирожки с творогом. Напеку и хожу, торгую. Ковыляю, загораю… и вот я Санкт-Петербурге. В Восточно-Европейском Институте Психоанализа. Куда уже выехала группа быстрого реагирования. Без всякой на то необходимости. Я же не бушевал.
Паксал. Молча сидел в приемной?
Жуков. В приемной… где пыли по пояс. И в пыли мои колени щупают слоники… долгоносики… жуки с хоботками. Выслушавшая меня женщина-профессор повернулась ко мне спиной. Намекнула, что хочет сзади. Хуже проститутки… в Абердине проститутка ко мне подходила. Я сказал ей, что сегодня я не настроении, и поэтому ты называй реальную цену. Пятьдесят фунтов? За тебя? Пока откладывается…
Тхакхок. Ты бы и в храме на свечку пожалел?
Жуков. Не смешивай. Как мне говорил один чех: «не путай Прокопа Великого с Прокопом Малым».
Паксал. Хмм…
Жуков. Его зовут Вацлавом. В пражском соборе Святого Витта этого чеха Вацлава пуля едва зацепила.
Тхакхок. Повезло. Жуков. Но стреляли вообще не в него! Какое же везение… с Вацлавом случилась истерика – повалившись, он завопил, что кто-то тупо палит и сокращает поголовье верующих, а мне, атеисту, ранение. Мне, который здесь не с эгоистичными целями, как все вокруг, просящие у Бога для себя. Поэтому Он и допустил, чтобы вас убили. А мне он отвел лишь легкую рану… присланную мне открытку с рычащим на ней львом я, куда мне сказано, положу и своим ходом отправлюсь в больницу.
Паксал. Открытка из Москвы?
Жуков. Рычащий лев – это подтверждение. Знак того, что операция состоится. Если бы пришедший за открыткой человек увидел на ней льва улыбающегося, он бы понял, что наверху утвержден перенос. И вы бы поняли. Зная, какой лев чему соответствует.
Тхакхок. Было бы что понимать… стрельба в соборе к вашей операции не относилась?
Жуков. Ты что, сдурел? Там орудовали недисциплинированные психи… не без бунтарских наклонностей – атака же не на что-то, а на государственную религию… но в большей степени они психи. Невменяемые преступники. То-то их потянуло в собор Святого Витта… у служащих в нем священников отнюдь не безопасные условия труда. Для последующего отпора тем буйнопомешанным, что оснащены исключительно собственным безумием, им следует где-нибудь за алтарем между собой боксировать и поднимать железо, но с вооруженными-то что поделаешь… не сидеть же безвылазно на больничном.
Тхакхок. Потребовали бы раздать им автоматы. У старшего над ними кардинала.
Жуков. И вести службу с автоматами? И исповедь с автоматом принимать?
Тхакхок. В закуточке, где исповедуются, священник наиболее уязвим. А перейди он в отсек для исповедующегося и наведи на него дуло, я думаю, исповедь бы пошла повеселее… и почестнее.
Жуков. Вечность перед собой исповедующийся бы узрел. Заглянув в дуло, ее вперед всего высмотришь… вот сейчас я и умру, помыслишь. А жил я… не возвышенно. Начисто забыв, как минимум, девять заповедей. Ну, я и грязь…
Паксал. Дуло подействовало.
Жуков. Отрезвляющим образом… ходящему со мной на охоту православному иерарху я перескажу мои нынешние ощущения и посоветую ему взять их на заметку. Ружье, что забавно, у него уже есть.
Паксал. Он церковник-охотник?
Жуков. Дичь он кладет прицельно. Мне интереснее просто пошататься по лесу, а он спустя рукава по нему не бродит, и к концу дня сума у него битком. Восхищаясь его сноровкой, добрых слов я для него не жалею.
Тхакхок. Ты говоришь с поддевкой. Ему говоришь или нам?
Жуков. Глядя на неумеренность отца Климентия, я испытываю чувства, далекие от восторга. У меня от этого мороз по коже, однако я ему расчетливо улыбаюсь, ведь если наш миропорядок таков, то что же… с нами на охоту на выбирался и господин Люкс Розмарин. Схоронившийся после парижского предательства у вас в Лаосе и едва ли догадывающийся, что от нас до него осталось всего километра полтора.
Тхакхок. Его истинная фамилия Рябинин?
Жуков. Салугмяе. Отец у него народный художник Эстонии и наш бывший агент в скандинавском регионе, где он часто выставлялся и играл нам на руку своей прочной репутации эстонского патриота, ненавидящего все русское. Прекрасные мы с ним операции проворачивали… общевропейского значения! А зачатый им в Пскове сын лежал в пеленках, гремел погремушками и, повзрослев, принес присягу, которую он затем вероломно нарушил. Не из-за идеологических разногласий, что можно было бы не извинить, но…
Тхакхок. Убить.
Жуков. Убить! Но без презрения!
Тхакхок. Ну это ему, знаете ли… не определяюще. Жуков. Он баран! Продав нас французам, он решил, что будет жить в Париже! Прогуливаться по набережной Сены с заходами в Лувр и кондитерскую «Дядюшки Луи»… баран! В Париже мы сплоховали, и он от нас ускользнул – на корабле в Египет, на самолете в Парагвай, за Южной Америкой последовала Канада, Новая Зеландия и Лаос, где он представился вашей спецслужбе ценнейшим кадром и получил. Вы идете вместе со мной его уничтожать.
Паксал. Мы знали, что вы его разыскиваете.
Жуков. Поэтому вы даже не задумывались? Вы сообщили о нем с задержкой.
Тхакхок. Мы взвешивали. Из бесед с ним мы уяснили, что он нам не нужен и в ту же минуту оповестили вас.
Жуков. Так поступать… ваше право. А почему вы его не повязали?
Паксал. Чтобы вы прилетели и убили его прямо в наших стенах?
Жуков. Ну, выпустили бы его погулять, и я бы его… отпустили и отпустили! Жизнь ему это особенно не продлит.
Паксал. Его нора охраняется.
Жуков. Нанятые им громилы от расплаты его не уберегут. Перед пулей в висок мне надо не забыть расспросить его о Куприянове. С ним ли он… впервые ли слышит… в Москве на Чистых Прудах ко мне подошел мужчина. Не встречая преград, он напустил тумана. О взаимовыручке, запахе страха, выселении и взыскании алиментов… Куприянов. Товарищам придется попотеть.
Второе действие.
По березовой роще с фотокамерой в руках бродит тусклый Куприянов.
Изгибаясь и поднося камеру к лицу, он примеривается, но снимков не делает.
К Куприянову подходит занятая собой пара, состоящая из накаченной Синяевой и имеющего на голове безразмерную копну кудрявых волос Щербинина.
Щербинин. От желания к любимой женщине я избавился.
Синяева. Голову на отсечение даешь?
Щербинин. Ее даю. Она лишняя.
Синяева. И ей до всего есть дело. До коррупции, до эволюции, до засады на парламентера.
Щербинин. Философ Трубецкой сказал, что началом и концом эволюции является Бог. Вы, товарищ, это заключение разделяете?
Куприянов. Когда я слышу по громкоговорителю иностранную речь, мне кажется, что по нему говорят о начале войны.
Щербинин. Но я говорю с вами по-русски.
Куприянов. Если вам надо с кем-то поговорить, говорите с вашей дамочкой. Не предоставляйте ей отдыха хотя бы в разговорах.
Синяева. Твои слова об избавлении от желания он понял касательно меня. Будто бы это я твоя любимая, которую ты больше не хочешь.
Щербинин. С чего бы, интересно…. у вас, товарищ Куприянов, какая стратегия? Отличная от моей?
Куприянов. Вы знаете, что я Куприянов?
Щербинин. Сергей Куприянов, живущий в квартире Геннадия Жукова, уехавшего служить наемником в Экваториальную Гвинею и оставившего вам ключи. Фотоаппарат-то ваш?
Куприянов. Я позаимствовал его у Жукова. Пользоваться им он мне не запрещал.
Синяева. А что вы здесь фотографируете?
Куприянов. Деревья.
Синяева. Именно на шестьдесят пятом километре шоссе?
Куприянов. Здесь очень красивая роща. Я собираюсь сделать фотообои и оклеить ту комнату, где обои вообще содраны.
Щербинин. Думаете, случайно?
Куприянов. Я об этом… не размышлял.
Щербинин. С фотоаппаратом будьте повнимательней. От может оказаться шпионской фотокамерой, а она и стреляет и смертоносные газы выпрыскивает – вы еще не заразились? Улыбка у вас несколько восковая.
Куприянов. Я улыбаюсь от удивления.
Синяева. Наши усилия не пропали даром. Чтобы снизить в товарище Куприянове, концентрацию шока, поговорим об этой роще. В ней имеется какая-нибудь живность или преступность?
Куприянов. Зверей я не видел. А шатаются ли тут бандиты… тем, что они тут не водятся, я себя не обольщаю.
Щербинин. С вашим оружием уничтожения вам не страшен никакой бандит.
Куприянов. Вы о фотокамере?
Щербинин. А Жуков ничем иным вас не экипировал?
Куприянов. Уезжая, он раскидал на полу орехи.
Щербинин. И что за сорта?
Куприянов. Арахис, миндаль… плюс такие синеватые и скользкие. Названия не знаю.
Синяева. Синеватые…
Щербинин. Выскальзывающие из пальцев, как маленькие кусочки мыла. Вы их не сожрали?!
Куприянов. Все орехи я собрал в жестяную коробку и убрал ее в ящик стола.
Синяева. Коробку вам вручил Жуков?
Куприянов. Я ее купил. В ней было немецкое печенье… съел я его не Жуковым!
Щербинин. С девушкой?
Синяева. Жуков позволил вам водить в квартиру девушек? А сам развлекался в ней всего с одной… да и то с мертвой.
Куприянов. Не при мне.
