скачать книгу бесплатно
Калянина. При разнице между ними лет в пять старшему чего верещать? В присмотре бы он, разумеется, нуждался, и это при новорожденном обременительно, но наравне с маленьким он бы не плакал. Наш Саша уже в три года по ночам не ревел.
Калянин. Младшего у него не было.
Калянина. А если бы был?
Калянин. Он бы стал хныкать от того, что вся забота не ему, а тому. Или той. Младший бы ревел из-за его младенческих дел, а Саша бы громогласно и слезливо стонал от обиды. А я в Норвегии. Я в Италии. Накануне вечером меня на гонку заявляют, а за полчаса до начала отзаявляют… преподносят мне некоторый сюрприз! В Италию с командой привезли, а ставить раздумали.
Калянина. Почувствовали, что ты подведешь?
Калянин. Предпочли мне лидера сборной. Он болел, но температуру Игнатьеву сбили, и на тридцатку вышел он. Я, оставшись в запасных, тоже находился на дистанции, но не соревнуясь, а бутылочки с питательной смесью подавая. Тому же Игнатьеву, прочим нашим ребятам… мне поручили их подкармливать, и я сказал, что исполню. Мужик сказал – мужик сделал!
Калянина. Без моментов?
Калянин. Каких?
Калянина. Когда Игнатьев протянул тебе руку, ты бутылочку за спину не убрал?
Калянин. За это бы меня из сборной поганой метлой бы вымели и никаких объяснений бы не приняли.
Калянина. А чем бы ты объяснил то, что питание ты ему не передал?
Калянин. Я мог бы утверждать, что… я его не признал.
Калянина. Твоего товарища по сборной?
Калянин. Гонка проходила в метель.
Калянина. Это правда?
Калянин. А ты думаешь, нет? На трассе ни снежка, ни ветерка, а я говорю, что была метель… на тренерском совете меня бы посчитали кем-то не в себе.
Калянина. Но не подлецом.
Калянин. И поэтому из сборной бы не вывели? Тут, знаешь, есть за что схватиться… но чокнутых в сборной не держат.
Калянина. Даже дающих результат?
Калянин. На моей памяти сумасшедшие результат на лыжне не давали. Лыжники-победители с заметными отклонениями мне не встречались – за нынешних не поручусь, но в моем поколении чемпионы и психической крепостью отличались.
Калянина. А Никольцев? Ну что теперь в охране заповедника.
Калянин. Крайняя озабоченность его лицо не покидала. Когда в Норвегии наши выиграли эстафету, он бежал третий этап и привез на нем отрыв секунд в сорок – ему все поют: «фантастика, браво, гениально», а он набросил куртку и уплелся. Что сидело в Никольцеве занозой, в сборной не знали. Не у него же выпытывать! Кому он что откроет, если он ни с кем не контактировал – тренировался самостоятельно, лыжи сам себе готовил, на сборах и соревнованиях просил соседей ему в номер не подселять: лыжи рядом с кроватью положит и этой компанией довольствуется… как говорил великий футболист Черенков: «мне и одному с мячом не скучно было».
Калянина. С мячом-то поиграться занятно… а с лыжами? Для чего они ему в номере? Вы в вашем коллективе не обсуждали, как он с ними время проводит?
Калянин. Мужики на Никольцева всякое наговаривали. На досуге повспоминаю и тебе перескажу. Но при мне он с лыжами не извращался.
Калянин. А ты с ним жил?
Калянин. На каком-то из состязаний из-за перебора участников рассчитывать на отдельный номер он не мог, и руководство после разговора с ним порешило поместить к нему меня.
Калянина. Его мнение они спросили, а твое? Они тебе что, без твоего согласия к Никольцеву засунули?
Калянин. Это национальная сборная. В ней, чтобы заслужить право возражать, надо быть семи пядей во лбу. Никольцев таким был, а твой супруг лыжник, конечно, сильный, но не исключительный. Вдобавок Никольцев ездил в сборной шестой сезон, а я в ней дебютировал.
Калянина. Он тебя постарше?
Калянин. Мы одногодки. Да, Никольцев стал сборником раньше, но он и выпал из нее в двадцать пять. А меня в нее и в тридцать четыре привлекали.
Калянина. Баул до автобуса донести?
Калянин. Ты надо мной насмехаешься, а я бы на благо отечественных лыж не то что баулы – я бы грязную форму наших спортсменов стирал!
Калянина. Руками?
Калянин. Ну, руками бы побрезговал… в стиральной машине.
Калянина. Дома ты ее не запускаешь.
Калянин. Я и к плите не приближаюсь.
Калянина. В канву твоего поведения в быту это укладывается. Ходишь в чистом, ешь горячее и ничего для этого не прикладываешь.
Калянин. Какая же семья без трутня. Пчелиная семья без трутня – не семья. Пчела-матка, рабочие пчелы и непременно трутень.
Калянина. Пчела-матка у них царит, а я за неимением рабочих пчел пчела-матка не разгибающаяся. Разделить со мной бремя ты себе не посоветуешь?
Калянин. Мы не супруги Долбушины.
Калянина. Что за супруги?
Калянин. Данной супружеской пары уже нет.
Калянина. Кто-то из них помер?
Калянин. Их разлучила не смерть. В холостяцкую жизнь Анатолию Долбушина вернула нахрапистость его жены, что добивалась от него более частой вовлеченности в домашние дела. И получила…
Калянина. В лоб?
Калянин. Не в лоб, но развод. Я никогда не перестану поражаться, каким сияющим он был после завершения всех процедур! Я к нему обернулся, а у него в глазах солнце!
Калянина. А оборачивался ты где?
Калянин. На массажной столе. Толя Доблушин работал в сборной массажистом. Восточными хитростями массажа он не владел, но гнул до хруста… с нами он странам поколесил. В Швейцарии мы зашли с Толькой перекусить, и он под его стулом обнаружил сверток – развернул, а в нем монеты! Отчеканенные лишь с одной стороны. Другая гладкая и пустая.
Калянина. Монеты-то из чего?
Калянин. Не из драгметалла.
Калянина. Сдать в полицию не жалко.
Калянин. Долбушин сверток сберег и на таможне попался.
Калянина. О происхождении свертка ты таможенникам сказал?
Калянин. Говорить я начал, но гостренер Кузнецов на меня зашикал, и я направился к самолету. Сборная улетела в Москву без Долбушина.
Калянина. А он когда в нее прилетел? Лет через двенадцать?
Калянин. На твою интонацию я реагирую чувствительно… она у тебя агрессивная, но я ухватываю и упрек, который я понимаю. Останься я с Долбушиным в аэропорту, все бы наверняка разрешилось, но я дисциплинированно подчинился… в расположении сборной Толька Долбушин со дня его задержания в Швейцарии не объявлялся, а что с ним сталось вообще, не слышал.
Калянина. В жизни как повезет. По взморью за тобой гонятся, в тебя стреляют, под пули ты не попал. От преследователей уплыл. И погиб в море.
Калянин. Кашалот скушал?
Калянина. Неприятности взаимозаменяемы. А на камне груша.
Калянин. Выросла?
Калянина. Лежит.
Калянин. И зачем лежит?
Калянина. Чтобы кто-нибудь ее надкусил и убедился, что под упругой кожицей у нее отвратная гниль. И так во всем.
Калянин. Ты раздуваешь из мухи слона. Из-за чего тебя затянуло в такую хмурь? Из-за того, что твои лучшие годы прошли и перед тобой только могила?
Калянина. А это что, погрустить не причина?
Калянин. Если ты не приободришься, и я под давлением моего окружения могу распечалиться. А у меня на «Усть-Куйгинской лыжне» сейчас четверо! Не заведи я свой «газик» и не поехай встречать их на финише, что они обо мне скажут? Захандрил Петр Палыч, скажут? Напрягаться не захотел? Мы его лыжню со всеми ее поворотами и извивами на лыжах прошли, а ему на машине и напрямик! И он не приехал! Ход ферзем!
Калянина. На «газике» тебе дотуда километров сорок пилить?
Калянин. Тридцать девять. А им ногами идти семьдесят пять! И доехав, усталыми взглядами они на меня натолкнуться! Потому что я там буду. Отмени я мою поездку, я поступлю в ущерб себе, как личности.
Из шагающих каждый по своей лыжне Ткаченко и Зозулина в большем утомлении находится тренер.
Зозулин. Вы за президентскую власть?
Ткаченко. Мне не до этих тем.
Зозулин. А я сторонник парламента. Но в России его главенство не пройдет.
Ткаченко. Нам нужен хозяин.
Зозулин. С драконьей пастью.
Ткаченко. Да ты не пугай… вставшие на ваш демократический путь больше всех сеют панику. Рядом с тобой, думаешь, уютно?
Зозулин. Уходите от меня вперед.
Ткаченко. Если я включусь на полную, и ты включишься. И кто знает, отстанешь или обойдешь.
Зозулин. Столько со мной пройдя, вы, вижу, меня зауважали.
Ткаченко. Твои притязания на первое место ты обозначил конкретными действиями. Но мои парни тебя до него не допустят.
Зозулин. Мимо нас они еще не проносились.
Ткаченко. Не сдюжат они – выиграю я. Тебе здесь победителем не бывать.
Зозулин. Мой успех для вас полностью непредставим?
Ткаченко. Представим, но… если мы тебе проиграем, чем нам себя утешать? Задача из задач! Кто-то из Кинешмы на что-то серьезное в жизни не претендовал, а нас подвинул! Это я вкратце!
Зозулин. Вашим парням вас слышно. Кричите с целью их поторопить?
Ткаченко. До самого финиша рывок бы им следовало не откладывать… метров сто они у тебя на заключительном отрезке отыграют, но не пятьсот же. Говоришь, мой крик их достиг?
Зозулин. Его бы и километрах четырех от нас расслышали. Ткаченко. Они к нам ближе. От них до нас, считаю, рукой подать. Или по-твоему, они уже не в гонке?
Зозулин. Минут двадцать назад я их видел.
Ткаченко. Оглянулся и увидел? А я, сколько ни оборачивался, их не замечал. Однако какой у них выбор – только ехать. Что им вместо этого делать?
Зозулин. Адонис вместо секса с Афродитой пошел на охоту.
Ткаченко. На царя обезьян?
Зозулин. На кого, не отвечу, но убил его кабан.
Ткаченко. Без ружья с кабанчиком трудновато… здесь на людей он не выскочит.
Зозулин. Даже без учета кабанов мы с вами в лесу, населенном недобрыми обитателями.
Ткаченко. Ты о ком?
Зозулин. Я сказал о… не обращайте внимания. От того, что я обронил, кровь в ваших жилах стыть не должна.
Ткаченко. Участвовать с тобой в одном соревновании – кара господня… я о Боге случайно. Я убежденный атеист.
Зозулин. Встретившись на узкой тропе с сатанинским отпрыском, вы, выходит, не перекреститесь.
Ткаченко. Я ему наподдам, и тропу он для меня освободит. И отползая, проскулит, что это было досадным недоразумением.
Зозулин. Голос он не подаст.
Ткаченко. Да?
