скачать книгу бесплатно
Вергилий с тяжкой ношею своей,
Меня, как сына, к сердцу прижимая,
Меня, как сына милого, спасая
От дьявольских ударов и когтей.
На дно вертепа только мы спустились,
Как на скале над головой моей
Крылатые гонители явились…
Но уже во мне боязнь тогда прошла…
Из пятого вертепа не решились
Они за нами гнаться: та скала
Дальнейший путь вперед им преграждала:
Им власть Небес того не позволяла.
Затем толпу раскрашенных теней
Мы пред собою скоро увидали.
Роняя молча слезы из очей,
Они в изнеможении блуждали.
На рясы их опущен капюшон,
И рясы тех теней напоминали
Наряд монахов кельнских, ослепляли
Своею пестротой со всех сторон,
А под собой свинец они скрывали
И в сущности так были тяжелы,
Что перед ними рясы Фридерика[126 - «Рясы Фредерика…» – Гранжье рассказывает, что будто бы один из кельнских аббатов просил у папы дозволения носить монахам красные рясы, шпоры и на седле иметь серебряные позолоченные стремена. Папу рассердила эта просьба, и он приказал монахам одеваться в черные рясы и пользоваться деревянными стременами. При императоре Фридерике II преступников сажали в свинцовые рясы и сжигали на кострах.]
Соломы были легче. Адской мглы
Тяжелый плащ!.. Стонали тени дико,
И, слушая рыдания теней,
За ними шли мы тихо без речей,
Но тяжесть ноши так их всех давила,
Что лишь едва идти им можно было.
Толпу их привелось нам обогнать
И с каждым шагом спутников менять.
К наставнику тогда я обратился:
«Не можешь ли меж ними указать
Кого-нибудь, кто в мире отличился
Деяньями своими от других.
Взгляни кругом – вот новый ряд явился
Других теней и, может быть, иных
Узнаешь ты!..» Едва окончил речь я
Среди толпы тех грешников худых,
Как дух один, тосканское наречье
Услышавши, проговорил нам вслед:
«Умерьте шаг, вы, в омуте увечья
Идущие! В нас сил догнать вас нет!..
Быть может, то, что вы узнать хотите,
Я разрешу и дам прямой ответ…
Я об одном прошу вас: не бегите…»
Поэт сказал: «Умерь теперь свой шаг
И рядом с ним идти старайся так,
Чтоб он от напряженья не томился».
И я в минуту ту остановился
И двух несчастных начал поджидать,
Которые старались нас догнать,
Но тяжесть рясы их не позволяла
Движений в утомленье ускорять.
И узкая тропинка замедляла
К тому же их тяжелый, трудный путь…
К нам подойдя, они на нас сначала
Решились только искоса взглянуть.
Потом между собой заговорили:
«По голосу – живой он, в том ничуть
Я не солгал, – когда бы разрешили,
Когда они мертвы, впустить сюда
Их без одежд свинцовых? Разве были
Подобные примеры? Никогда!»
Затем ко мне вопрос их обратился:
«Тосканец! Ты проникнул без труда
В подземный этот Ад и очутился
В жилище лицемеров, так ответь,
Кто ты такой, когда и где родился?»
Я отвечал, стараясь рассмотреть,
С кем говорю: «На берегу Арно я
Увидел свет и общество иное
В великом нашем городе[127 - «В великом нашем городе…» – т.?е. во Флоренции.] встречал.
Еще доселе я не умирал,
И мне еще не чуждо все земное.
Но кто же вы? Из ваших тусклых глаз
Струятся слезы пламенные вечно…
Ужель страданье ваше бесконечно
Под этим блеском тяжких ваших ряс?»
И отвечал мне призрак истомленный:
«Казнь лютая придумана для нас!..
Вот здесь под этой рясой золоченой
Сокрыт свинец и давит нашу грудь
И день и ночь… невыносим наш путь…
Мы терпим казнь за наше святотатство…
Болонцы мы и были члены «братства
Веселого»[128 - «Веселое братство». – Папа Урбан IV учредил рыцарский орден братства святой Марии. Это братство вело жизнь разгульную, и народ в насмешку назвал его «веселым братством».], а наши имена —
Я – Каталано, он же Лодеринго[129 - «Я – Каталоно, он же Лодеринго…» – В 1226 г. были избраны в подесты Флоренции из ордена «веселого братства» два рыцаря – Каталоне Каталано и Лодеринго де Андоло. Первый был гибеллином, второй гвельфом. Некоторое время их правление было благодетельно, но скоро предались они гвельфам и сожгли в одной из частей города, называвшейся Гардинго, дворец гибеллина Уберти.]…
Нас знаешь по пожару ты в Гардинго…
Подестами в былые времена
В твоем любимом городе мы были,
И мы его прекрасно охранили,
О чем, наверно, помнит вся страна…»
«Так это вы, несчастные, сгубили…» —
Воскликнул я и тут же замолчал.
Слова мои как будто бы застыли,
Когда вблизи себя я увидал
Тень грешника. Три раза в грудь пронзенный
Насквозь тремя колами, он лежал
И, увидав меня, как разъяренный,
