Поветрие золота и гнева

Гора Чжуншань была знаменита древними, нетронутыми лесами, устилающими ее склоны. Стволы сосен, частоколом тянущиеся вверх, достигали более пятнадцати чжанов в высоту, а пушистая хвоя, опадающая с ветвей, покрывала землю терпко пахнущим ковром.

Хара следила за оранжевыми бликами закатного солнца, скачущими среди иголок, когда до ее ушей донеслось негромкое журчание.

– Похоже, рядом ручей. Нам как раз нужно наполнить фляги.

Попросив Чу Лу остановить лошадей, девушки вышли из повозки и направились к источнику звука. В вечернем свете верхушки деревьев отбрасывали густую тень, но несмотря на то, что воздух в лесу был прохладнее, чем на открытой местности, он пока еще оставался тяжелым и душным после жаркого дня. Кое-где над землей висели облачка тумана, похожие на пелену паутины – нагретая земля постепенно охлаждалась и отдавала тепло.

Между двух пологих берегов и правда протекала небольшая и неглубокая речушка. Завидев пенистые волны, облизывающие торчащие из воды валуны, Юна предложила Харе искупаться. Княжна была не против освежиться, поэтому отдала полные фляги последовавшему за ними Чу Лу, а после приказала ему отойти подальше к кустам и отвернуться.

Хара, нисколько не стесняясь, скинула с себя одежду, сбросила с ног сапоги и, пробежавшись по траве, с плеском вошла в прохладную реку. В самом глубоком месте вода доставала девушке до плеч. Пока она, раскинув руки, легла на спину и покачивалась на водной глади, менее раскованная Юна аккуратно складывала на камне платье и нижнюю сорочку. Перекинув на грудь длинные волосы с вплетенными в них бирюзовыми бусинами, девушка осторожно ступила в воду и сразу повернулась к подруге спиной, чтобы не смущать ни ее, ни себя.

Тогда-то Хара и увидела у Юны на пояснице еще одно золотое пятно. Оно слабо переливалось на свету и было больше, чем предыдущее, но с теми же неровными очертаниями.

Княжне становилось дурно от одной мысли о том, что Юну невозможно вылечить. Она просто не могла этого принять. Девушка старалась бороться с охватывающими ее отчаянием и яростью, ведь загадочная болезнь была вызвана не силами природы, а головорезом, охочем до власти. Из-за Чоно уже пострадали тысячи жителей ее родного города, поэтому она ненавидела его как никого другого.

Харе оставалось лишь надеяться, что бессмертие Юны не даст ее состоянию усугубиться или хотя бы значительно замедлит течение болезни. Все знали, каким отменным здоровьем и выносливостью обладали те, кого благословили боги.

Юна наклонила голову и окунула в воду рыжие локоны, на миг вспыхнувшие заревом пожара. Ее изящный силуэт загораживал свет солнца, и Хара в глубине души позавидовала этой плавной линии плеч, тонкой талии и изгибам бедер.

Повернувшись, Хара двинулась вперед и, загребая руками, поплыла в сторону противоположного берега. Она немного расслабилась после купания в чистой воде, такой прозрачной, что можно было рассмотреть каждый камушек на дне реки. Погрузившись по самую шею, Хара прикрыла веки, чувствуя, как приятно вода окутывает обнаженное тело и струится между волос, как солнце целует веснушчатые скулы, как в голове становится пусто и легко. В роще стояла умиротворяющая тишина, прерываемая лишь плеском волн и тихим кваканьем лягушек.

Вдруг неподалеку зашуршали прибрежные заросли и затрещали сухие ветки под чьими-то неуклюжими шагами. Обе девушки, услышав шорохи, тут же напряглись: Юна, охнув, попятилась и поспешила зайти глубже в воду, а Хара, наоборот, вскочила, поднимая брызги воды.

– Кто здесь? – резким тоном спросила она.

Кинжал, как назло, остался на берегу, но Чу Лу, услышав оклик княжны, не мешкая вышел из-за кустов и выхватил меч из ножен. Заметив, что девушки еще не одеты, он виновато отвернулся и посмотрел туда, откуда, раздвигая густую поросль, вышла невысокая фигура.

В паре чжанов от того места, где девушки оставили свои вещи, стояла старушка в выцветшем и порванном у подола сером кафтане, больше похожем на балахон. Грузная, с округлыми морщинистыми щеками, она пристально разглядывала девушек большими, как у совы, бледно-голубыми глазами. В руках пожилая женщина держала два железных ведра.

– Вы кто? – тут же набросилась на нее Хара. Она испытала облегчение, что вместо разбойников на них наткнулась дряхлая старушка, но от подозрений еще не избавилась. – Вы подглядывали за нами?

– Подожди, Хара. Бабушка, вы пришли набрать воды? – догадалась Юна, обнимая себя двумя руками, чтобы прикрыть наготу.

Незнакомка продолжала глядеть на них так, словно впервые за много лет встретила людей. Наконец она моргнула и медленно склонила голову.

– Вы живете здесь? – спросил Чу Лу, убирая меч обратно в ножны.

– Да-да, – проскрипела она. – Я кочевница. Моя юрта здесь неподалеку, на прогалине.

– Подождите немного, мы оденемся, – спохватилась Юна.

Хара неохотно вылезла из реки следом за ней, отжала мокрые волосы и просунула голову в ворот рубахи. Ткань сразу же налипла на мокрое тело, и девушка недовольно сморщила нос. Она натянула на себя кафтан, застегнула застежки у правого плеча и намотала на талию пояс.

Когда обе девушки приняли подобающий вид, старуха, переваливаясь с ноги на ногу, подошла к кромке воды и, охая, опустила ведра в реку. Юна, наблюдая за ней, робко поинтересовалась:

– Вам помочь?

Незнакомка взялась за дужки и попыталась поднять свою ношу, но не удержала ее и ведра со стуком ударились о камни, расплескав всю воду. Она ойкнула и застонала, схватившись за спину. Юна, больше не мешкая, шагнула вперед, но Хара удержала ее за плечо.

– Зачем? Не надо возиться с ней, – нахмурилась она и недоверчиво покосилась на кочевницу. Что-то в ней ее смущало, но она не могла понять, что именно. – Нам пора ехать.

Княжна даже не скрывала своего недовольство из-за того, что их купание так внезапно прервали. Она устремила взгляд вперед, где река плавно изгибалась в глубь леса. Почему бы старухе не пойти набрать воды в другом месте?

Но Юна с укоризной посмотрела на нее.

– Хара, так нельзя. Бабушке нужно помочь.

Она подошла к кочевнице, помогла ей выпрямиться и махнула рукой Чу Лу. Тот, с немым вопросом глянул на свою госпожу, и когда та вяло кивнула, приблизился, набрал воды в ведра и легко поднял их.

– Как вас зовут? – Юна осторожно взяла старушку за локоть, поддерживая при ходьбе на неровных камнях. Женщина была такой низкой, что ее макушка не доставала танцовщице даже до плеча.

– Уянга.

– Вы одна путешествуете? Или с родными?

– Одна… – вздохнула старушка. Ее колени мелко дрожали при ходьбе, а голова покачивалась, как у болванчика. – Муж мой давно умер, а детей у нас не было.

– А что же вы?

– Я привыкла странствовать.

Уянга указала направление – северо-западнее реки – и они последовали за ней через сумеречный лес. Солнце уже скрылось за склоном горы, оранжевые и розовые облака уступили место бледно-синему небу, с трудом различимому среди раскидистых крон деревьев. Темные силуэты стволов вдалеке расплывались, словно призрачные тени, а хвойные ветви над головой сплеталась в причудливые узоры. Окружающий пейзаж напоминал Харе о свитках, привезенных из Шанлу, на которых черные росчерки туши и серые пятна, туманом стекающие вниз, складывались в живописные и восхитительно реалистичные изображения.

Княжна, ссутулившись и скрестив руки на груди, порывисто шагала позади всех. Раз их отдыху все равно помешали, ей не хотелось тратить время – ведь чем раньше они доберутся до Миндальных степей, тем лучше. Но уж кому-кому, а Юне ей перечить не хотелось. Она не могла относиться к желаниям подруги без уважения, ведь Юна была одной из немногих, кто принимал ее такой, какая она есть.

– Как же вы одни все делаете? – озабоченно расспрашивала Юна старушку. – Никто вам не помогает?

– С каждым годом все труднее становится… – призналась та. Низкий, негромкий голос Уянги терялся среди лесных шорохов, скрипа ветвей и стрекота кузнечиков. За деревьями, среди зарослей папоротника и кустов ежевики, кружили изумрудные огоньки светлячков. – Особенно носить тяжести. Старость, она такая… Сначала ты полна энергии, а потом и подняться-то нелегко. Поэтому я редко меняю место. Каждый раз разбирать и устанавливать юрту утомительно…

– Да, я вас понимаю! Моя мама делала это так ловко, не то, что я, – смущенно рассмеялась Юна. – А мы в Миндальных степях переезжали каждые несколько месяцев. Вы давно здесь живете?

– Недели две. Живу тем, что мне лес дает – благо, эта гора богата на дары. Грибы, травы, орехи – все собираю, что найду. Здесь легче пропитаться, чем в степи – вон, все под ногами, и ходить никуда не надо, – Уянга ткнула узловатым пальцем в мягкий ковер мха под ногами.

– Вы что, даже мох едите? – состроила гримасу Хара, переступая через разлапистые корни.

– Да, – ответила старушка, медленно повернув голову. – Отвары, лепешки делаю.

Не успела бы догореть одна палочка благовоний23, как стволы деревьев, растущие близко друг к другу, расступились, и перед путниками предстала небольшая прогалина. Голую землю покрывал слой сухой травы, опавших листьев и веточек, а посередине стояла юрта со стенами и крышей из шкур разных животных.

Юна придержала занавеску из войлока, пока Уянга открывала двустворчатую деревянную дверь, поверхность которой покрывала поблекшая от времени роспись в виде голов птиц и стеблей растений. В знак добрых намерений гостям пришлось сложить свое оружие у входа – Хара с большой неохотой рассталась с кинжалом и луком, но того требовал обычай. Одобрительно покивав, хозяйка переступила порог жилища, а следом за ней внутрь вошли все остальные. Даже Харе, не отличающейся высоким ростом, пришлось сильно наклониться – высота дверного проема составляла всего три чи. Однако и без того горбатой Уянге это не доставляло никаких неудобств.

Хара выпрямилась и обвела взглядом внутреннее убранство юрты. Ее брови тут же поползли вверх, а уголок рта – вниз.

Из отверстия в куполе, черного от копоти, внутрь падал бледный сумрачный свет. Со стен, основой которых служил каркас из деревянных решеток, свисали оленьи, лисьи и волчьи шкуры, плешивые и изъеденные насекомыми. Земляной пол устилали замызганные и потемневшие от грязи ковры, поверх которых лежала огромная медвежья шкура. В центре помещения находился очаг с таганом и низкий, грубо сколоченный стол. Напротив входа – несколько сундуков, пошарпанных, отсыревших и местами сгнивших от времени.

Хара была не из тех людей, кто испытывал отвращение при виде жилищ простого люда. Да, она привыкла к ухоженности и богатой жизни, украшениям, шелкам и позолоте Лазурного дворца, но пребывание в ограниченных условиях доставляло ей некое удовольствие – потому что они были для нее новыми и непривычными. Одним словом, кочевая жизнь выглядела привлекательной в ее глазах. Зачем нужны драгоценные колонны и гобелены, когда вокруг – неповторимые красоты природы?

Но девушка еще никогда не видела такой неопрятности и ущербности. Даже в бедных кварталах Цзэсина атмосфера не была такой давящей – наверное, потому, что в окна домов всегда светило солнце, и даже пыль на полу блестела в его лучах. В стылом вечернем воздухе, который проникал внутрь юрты сквозь дыру в потолке, витало уныние. Харе казалось, что оно впитывается прямо в ее кожу, окутывает все тело и дымом заползает в легкие.

Одним словом, находиться здесь отчего-то было неприятно.

– Спасибо вам, добрые люди, – сказала Уянга, когда Чу Лу поставил ведра на пол. Она повернулась, склонила голову набок и сцепила у подбородка длинные пальцы. Ее большие круглые глаза заблестели, когда она внимательно посмотрела на Юну, а затем на Хару. – Могу я в знак благодарности угостить вас ужином? У меня есть готовая похлебка.

– Надеюсь, не из мха, – закатила глаза Хара, и подруга незаметно толкнула ее в бок.

– Мы с радостью составим вам компанию! – мило улыбнулась Юна. – Наверное, вам грустно все время находиться в одиночестве?

– Да, иногда хочется с кем-нибудь поговорить, развеять скуку, – толстые губы Уянги растянулись в удовольствии, отчего дряблая кожа ее лица скукожилось еще больше. – Как вас зовут, дорогие гости?

– Я – Юна, – с легким поклоном представилась бессмертная. – Вы могли слышать обо мне, как о танцовщице по прозвищу «Ирис пустыни». А это моя подруга, она…

– Хара, – перебила ее княжна. Она не хотела, чтобы чужие люди знали о ее статусе – от этого больше проблем, чем пользы. – А нашего спутника зовут Чу Лу.

– Простите, что у меня все так неказисто. Наводить порядок у меня нет сил… Да и сколько уж мне осталось? – прохрипела Уянга. – Крыша над головой есть – уже хорошо. И денег, чтобы залатать все дыры у меня нет. Муж продавал пушнину, но теперь, когда его не стало, я живу в бедности, – сокрушалась она.

– Ничего, мы все понимаем, – утешила ее Юна. Сама она и виду не подала, что окружающая обстановка ее угнетает. – Жаль, что так вышло.

– Ну, хватит обо мне, старой чертовке, – махнула рукавом старуха. – Лучше расскажите, откуда путь держите, куда направляетесь?

Уянга доковыляла до хозяйственного уголка с холщовыми мешками и чугунной утварью, сгребла охапку хвороста и, кряхтя, подбросила ее в очаг, выложенный по кругу камнями. Едва теплившийся огонек ярко вспыхнул и запылал, осветив круглые стены.

– Садитесь за стол, – проговорила старушка. – Отдохните после дороги. Я вас чаем угощу, накормлю супом.

– Какая милая бабушка! – шепнула Юна Харе, когда они прошли по левой стороне юрты и, как положено важным гостям, заняли места во главе стола. Радушие хозяйки было приятным, но Харе не терпелось тронуться в путь, поэтому она лишь дернула плечом.

– Мы едем в Миндальные степи, навестить моих родственников. Я сама родом оттуда, а моя подруга – из Цзэсина, столицы пустыни. Там сейчас беда произошла…

Пока болтливая Юна в красках описывала поветрие Цзиньфэн, Уянга покачивала головой и варила на огне чай: согласно старинному обычаю, хозяйка, принимая гостей у себя в юрте, сначала должна была угостить их этим напитком. Вместе с дымом, поднимавшемся к потолку, по жилищу расползался насыщенный запах трав.

– Держите, – Уянга двумя руками поднесла Юне чай, и девушка с благодарностью приняла его. – Не думайте, пожалуйста, что я не оказываю вам должного уважения – масла и молока у меня нет… – виновато произнесла хозяйка, передавая пиалу Харе.

Вскоре после того, как гости осушили свои пиалы, старушка разлила подогретый суп по мискам. Хара с сомнением покосилась на коричневый бульон с древесными грибами, кореньями и зелеными побегами, которых Уянга явно не пожалела.

– Ложек и палочек тоже нет, – развела руками кочевница, садясь по левую руку от Юны.

– Из каких трав вы это сварили? – спросила княжна.

– Из дикого лука, полевого хвоща, дудника, горечавки… – перечислила Уянга.

Гости нерешительно отпили из мисок. Сделав глоток, Хара едва не поперхнулась.

– Ммм… – замычала Юна. Она поджала губы и стойко проглотила отвар – лишь поднятые вверх глаза и брови выдавали ее усилие. – Весьма необычно! – воскликнула она после паузы. – У меня на родине тоже готовят подобные супы.

– Да брось, гадость какая-то, – сказала ей на ухо Хара. Густой бульон на вкус был солоноватым и очень горьким.

– Это все горечавка. Она дает горечь, – тихо пояснила Юна. – Целебные супы всегда такие, зато полезные!

– Из съедобного здесь только грибы, – буркнула в ответ Хара.

Уянга тем временем взволнованно наблюдала за девушками. Выражение ее лица, половина которого скрывалась в тени, было несколько странным, словно впечатление гостей от ее готовки было для нее очень важным – впрочем, как и для любой хозяйки дома. Сгорбившись над столом, она потерла большие пальцы друг о друга и выпятила нижнюю губу.

– Вы замечательно готовите! – похвалила ее Юна, натянуто улыбнувшись. – Просто моя подруга не привыкла к такой пище. Бабушка, а вы, случаем, не травница?

– Некоторые познания у меня имеются, – неопределенно отозвалась Уянга.

– Может, вы знаете, как с этим бороться? – Юна задрала рукав, показав пятно на предплечье. – К сожалению, я тоже заразилась… Но не волнуйтесь, Цзиньфэн не передается от человека к человеку! – заверила она.

– Ох, этого я не знаю, деточка. Я не врач, даже свою спину, вот, вылечить не могу. Жаль тебя, так молода и красива, а тут такая напасть…

С унынием глядя на миску супа, Хара вполуха слушала разговор с Юны с Уянгой и бранила про себя подругу, которая зацепилась со старухой языком. Единственное, о чем девушка не рассказала – это о своем бессмертии. Похоже, не хотела смущать бабушку.

Время близилось к середине часа Свиньи24, и на гору Чжуншань опустилась ночь. Чу Лу, который смог сделать еще несколько глотков похлебки, клонило с сон, и, к изумлению Хары, он прикрыл веки и хрипло засопел. Порой телохранитель впадал в задумчивость, но на памяти девушки он еще никогда не расслаблялся в чужом присутствии. Однако Хара не придала этому особого значения – в конце концов, старуха, у которой беспрестанно дрожали руки, не могла представлять для юной госпожи никакой угрозы.

От тепла очага девушек тоже немного разморило. Юна, зевая, прикрывала рот ладонью, и Уянга, заметив усталость гостей, предложила им остаться на ночлег – выдвигаться куда-то уже было поздно.

Старуха выбрала пару наиболее приличных покрывал из своих запасов и постелила их рядом с очагом, а сама улеглась на стареньком матрасе на восточной, женской половине доме. Хара брезгливо приподняла край потрепанного шерстяного одеяла и накрыла им только ноги. Она бы предпочла поспать в кибитке, наедине с Юной, а не в чужом неуютном доме.

– Ой, а как же повозка? – вдруг вспомнила Юна. – Там остались наши вещи. Надо подогнать лошадей поближе.

Она поднялась и шагнула к двери, когда Уянга всполошилась и торопливо заговорила:

– Не ходи, девушка! Поздно уже, а в лесу зверье водится. Я своими глазами медведей здесь видела. Никуда ваши вещи не денутся, не украдет их никто.

Юна растерянно обернулась к ней, посмотрела на Чу Лу, которого уложили спать прямо там, где он сидел, и, помедлив, сняла туфли обратно. Хара же бросила взгляд на старуху. Та сидела на своей лежанке с видом нахохлившейся птицы, а ее круглая спина отбрасывала огромную тень на стену позади.

Пожелав хозяйке доброй ночи, Юна опустилась на одеяло рядом с Харой. Княжна некоторое время смотрела на ее точеный профиль, со вздохом перевернулась на другой бок и, нахмурив брови, закрыла глаза.

Засыпая, она слышала, как потрескивают ветви в очаге и храпит Чу Лу.

***

С тех пор, как Хара отправилась в путешествие, ее стали преследовать дурные видения.

Обычно она засыпала, как только голова касалась подушки – и ничто не могло потревожить крепкий и глубокий сон княжны. Когда она была ребенком, служанки с трудом могли разбудить ее на утренние занятия у наставников. Но в последнюю неделю, засыпая, девушка долго ворочалась с боку на бок. А когда веки Хары слипались, и мельтешащие в голове мысли переставали донимать разум, перед внутренним взором представала высокая стена пламени, окружающая ее со всех сторон. Она горела в нем, но не сгорала: только полы одежд тлели от жара и браслеты на руках чернели от копоти. Хара пыталась вырваться из этой алой пылающей ловушки, но каждый раз невидимый барьер отталкивал ее обратно. Чувствуя себя лягушкой на дне колодца, она запрокидывала голову вверх, к черному облачному небу, с которого, подобно хлопьям снега, сыпался пепел вперемешку с золотой пылью.

В ту ночь Хара заснула на удивление быстро – может, сказывалась близость Юны, – но кошмар, напротив, стал еще более ярким и пугающим. На этот раз, когда девушка протянула к огню руку, та внезапно вспыхнула, как факел, и ее пальцы оказались объяты языками пламени.

Хара тут же очнулась и распахнула глаза. Тяжело дыша и пытаясь унять колотящееся сердце, девушка подняла правую руку: она была в полном порядке.

С облегчением выдохнув, Хара собралась уже опустить веки, но вдруг ощутила, как резко упала температура воздуха. Ледяной сквозняк, совсем не свойственный летней ночи, гулял по полу и доносил странный железистый запах.

Огонь в очаге уже потух, и стены юрты скрывались в пелене тьмы. Лишь тусклый серый луч по-прежнему падал из отверстия в потолке.

Хара села, потерла ладонью щеку и повернула голову налево.

Над Юной нависал чей-то черный и горбатый силуэт. И этот силуэт тянул к шее девушки, безмятежно склонившей голову на подушке, свои длинные и узловатые пальцы.

В следующую секунду Хара встретилась взглядом с круглыми и неподвижными, словно два стеклянных шара, глазами. Долю мгновения она и тень смотрели друг на друга, а затем княжна вскочила на ноги и с криком бросилась на нее.

Хозяйка юрты от неожиданности упала на спину и снесла под собой таган. Котел с грохотом повалился на пол, расплескав остатки супа.

Хара, двумя руками схватившая пожилую женщину за воротник, навалилась на нее сверху и прорычала:

– Вы что делаете?..

Тут она осеклась, заметив изменения в облике старухи, на лицо которой упал лунный свет.

Там, где раньше находились губы и крючковатый нос, у Уянги блестел огромный железный клюв, влажный от крови!

Воспользовавшись замешательством девушки, Уянга рванулась вперед и щелкнула клювом прямо у Хары перед лицом – княжна едва успела отшатнуться, вскочить на ноги и попятиться.

– Вы… вы не человек! Кто вы такая?!

Девушке сразу не понравилась и юрта, и ее хозяйка, но у нее в мыслях не было, что старуха может замышлять недоброе. То, с каким видом она возвышалась над Юной значило только одно – она намеривалась убить танцовщицу. А увидев, что лицо Уянги и вовсе нечеловеческое, княжна пришла к мгновенному выводу: лесная кочевница не кто иная, как нечисть!

Тут Юна, разбуженная громким шумом, встала за спиной у Хары и, испуганно ахнув, вцепилась ей в руку.

– Это шулмус25!

Уянга снова клацнула клювом и ловко поднялась на ноги. Ее медлительность и неповоротливость исчезли без следа, словно немощной бабушки, которая не могла донести ведра с водой, никогда не существовало. Длинные седые космы старухи торчали во все стороны, а у рваного подола ее кафтана, закручиваясь в завитки, поднимались клубы черного тумана, пахнущего гнилью и разложением.

В один миг тусклый свет, льющийся сверху, померк, а холодный ветер всколыхнул чернильно-черные тени, пятнами плесени расползающиеся по шкурам на стенах юрты. Мрак, словно живой, дрожал и с шуршанием поднимался вверх к потолку.

– Что вам нужно от нас? – процедила Хара, стараясь не отвлекаться на черный дым, стелющийся по полу.

Ее внутренности словно сковало льдом. Она понимала, что происходящее вокруг – влияние темной энергии, о котором как-то упоминала Юна. Девушка впервые столкнулась с существом, порожденным тьмой и смертью, и с трудом могла совладать со страхом, тисками сжимающим грудь. Вместе с Юной, чьи дрожащие пальцы не отпускали ее локоть, Хара осторожно попятилась к двери.

Старуха не отвечала: клюв не позволял ей говорить. Она не торопилась нападать, и вместо этого не отрывала от девушек хищного взгляда. Пока подруги продолжали отступать к выходу, Уянга наклонилась вперед и распахнула огромную пасть, при виде которой Юна и Хара одновременно вздрогнули. Из черного зева тонкой лентой выскользнул пунцовый язык.

– Шулмусы едят людей… – прошептала Юна и вдруг завизжала, указывая на постель слева от стола. – Боги! Чу Лу!

Хара проследила за направлением, и ее глаза расширились от ужаса.

Телохранитель неподвижно лежал на спине. Он не издавал ни звука, его грудь не вздымалась – но даже в темноте княжна видела, что на его шее зияет глубокая рана, а под головой растекается лужа крови.

К горлу Хары подступил ком. Но старуха, только притворявшаяся бедной одинокой кочевницей, не дала ей ничего осознать и прыгнула вперед, метя клювом в грудь княжны. Та успела вовремя среагировать и уклонилась в сторону вместе с Юной. Опомнившись, княжна попыталась нащупать ножны на поясе, но запоздало вспомнила, что оставила кинжал у входа в юрту.

– Оружие! Мы оставили его снаружи!

Юна потянула за собой подругу и ринулась к двери. Но, подергав за ручки, она обнаружила, что они накрепко заперты.

Хара выплюнула ругательство и обернулась: Уянга неторопливо двигалась к ним, словно зверь, уже загнавший своих жертв в ловушку. Не мигая, она впивалась в них птичьими глазами, горящих неукротимым голодом, и разевала клюв, с острого кончика которого стекали багровые капли.

– Почему они не открываются?! – Юна молотила руками по створкам двери, но безуспешно.

Несмотря на то, что бессмертная далеко не в первый раз сталкивалась с нечистью, она совсем потеряла самообладание, оставшись взаперти с кровожадной ведьмой. Пока они спали, старуха успела незаметно убить сильного и опытного воина. Будь у Хары кинжал, она бы не побоялась дать ведьме отпор, но у нее не было ничего, что могло послужить в качестве оружия.