Девятая рота

Перед Лёнькой раскинулась во всей своей красе тёмно-голубая морская гладь залива, подёрнутая рябью слабого ветерка и где-то вдалеке сливающейся с землёй, ещё покрытой лёгкой дымкой в это раннее утреннее время.

Лучи солнца за дом ещё не проникли и утренняя прохлада, несмотря на конец июля, давала себя знать, хотя синее безоблачное небо обещало знойный день.

Лёньке так захотелось, бросить все дела и помчаться на пляж, просматривающийся с косогора где-то далеко внизу, чтобы окунуться в манящие воды залива и от такого мимолётного желания он себя едва удержал. Ведь у него сейчас совсем другие планы.

На пляже он разглядел пару притопленных барж, создающих небольшую бухточку для ялов и шлюпок, выставленных в линейку на берегу.

Лёнька вспомнил вчерашние рассказы Лёхи о ялах, о парусных соревнованиях на них между ротами, о кочегарке, расположенной где-то внизу, где курсантам-судомеханикам приходилось на первых двух курсах работать, чтобы поддерживать достойное тепло в общежитиях.

Насладившись красотами летнего утра, свежим воздухом, пропитанным морскими испарениями, Лёнька скинул с себя временное оцепенение и пошёл ко входу в медсанчасть. Сегодня ему обязательно надо пройти медкомиссию.

Войдя в медсанчасть, Лёнька сразу прошёл к регистратуре, где за стойкой сидела девушка, наверное, недавно закончившая медучилище, а может быть проходившая здесь практику.

Пристроившись в хвост очереди из пяти человек, Лёнька с интересом прислушивался к комплиментам, потоком лившихся в уши этой симпатичной девчушки, пытавшейся изобразить на своём лице строгость и беспристрастность.

Но, наверное, она уже привыкла к такому вниманию от молодых, полных энергии парней, поэтому, постреливая глазками в любвеобильных ловеласов, быстро делала своё дело, забирая документы и выдавая медицинские карты.

Минут через десять подошла и Лёнькина очередь.

Девушка, имя которой уже стало известно пытливой аудитории, протянула руку и мелодичным голоском, чуть ли не как Алёнушка из известной сказки, прощебетала:

– Паспорт, направление и фотографию.

Лёнька весь этот набор уже приготовил и вручил его девушке.

Та автоматически выхватила необходимые бумажки, но прочитав их, в недоумении подняла на него глаза:

– Так Вы что? Не абитуриент, что ли?

– Не-а, – отрицательно покрутил головой Лёнька, – курсант.

– Тогда я сейчас найду Вашу карту, – и она попыталась встать со стула, но Лёнька тут же пояснил:

– Карты у меня нет, потому что я переводом сюда на третий курс, – от его слов вокруг наступила тишина и Лёнька даже ощутил на своём затылке прожигающие взгляды десятка парней, толпившихся за его спиной.

– И что мне с Вами делать? – растерянно пролепетала девчушка.

– Не знаю, – пожал плечами Лёнька и пояснил: – Мне надо пройти медкомиссию для практики. Меня направляют на «Григорий Орджоникидзе», – для большей ясности и, чтобы придать весомость своим словам, прибавил он.

– А-а-а, – уже радостно вырвалось у девушки. – Вы так бы и сказали, что на практику. Значит, Вам нужна медкнижка, – девчушка засуетилась, нашла карту, пустой бланк медкнижки и быстро заполнила их.

Протягивая Лёньке заполненную карту с медкнижкой, она вежливым голоском, не таким, как разговаривала с абитуриентами, а с пониженными нотками, чуть ли не пропела:

– Пожалуйста, проходите медкомиссию. Очерёдность на этом листочке, – и ткнула малюсеньким розовым пальчиком в листочек, прикреплённый к лицевой стороне карты. – Когда закончите с комиссией, то не забудьте сдать карту. Я здесь буду до конца рабочего дня, а чтобы без очереди, то просто позовите меня. Меня, кстати, Людмилой зовут, – уже тише добавила она.

От такой откровенной смелости у Людмилы даже раскраснелись щёчки, от чего она стала выглядеть ещё милее.

Наклонившись, как можно ниже, к окошку Лёнька тихо пообещал:

– Обязательно, Людочка, не беспокойтесь. Всё сделаю, как Вы просите, – и, бросив на зардевшую Людочку отработанный взгляд, покоривший не одно маленькое сердечко, добавил: – А меня, кстати, Леонидом зовут, – на что Людочка ответно прощебетала:

– А я знаю, – и, потупив глазки, пояснила: – Я же Ваши документы читала…

– А-а, – понял её Лёнька. – Тогда до встречи. Я обязательно загляну к вам, – пообещал ей Лёнька и с обворожительной улыбкой выдернул из пальчиков замершей Людочки принадлежащие ему бумаги.

Разговор произошёл спонтанно и, как Лёнька не старался говорить тихо, его слова всё равно услышали, окружающие его парни, и он даже получил одобрительный хлопок по спине, сопроводившийся одобрительным возгласом:

– Во даёт курсант! Налету девчонку у всех отбил!

Но Лёнька не обратил внимания на комплименты. Ему сегодня требовалось обязательно закончить все дела с медкомиссией.

Опыт по прохождению медкомиссий у Лёньки имелся богатый. Он перед каждым соревнованием проходил медкомиссию и как её пройти побыстрее, прекрасно знал. Поэтому несмотря на очередность, указанной на прикреплённом листе, он нашёл взглядом, в какой кабинет народу поменьше и двинулся туда. В те кабинеты, где стояли длинные очереди, он находил последнего и предупреждал, что будет за ним.

Таким образом через час листок с подписями всех врачей он заполнил, за исключением зубного.

Ещё полгода назад перед соревнованиями на кубок Невского в Новгороде, его предупредили, чтобы он обязательно отремонтировал шестёрку справа, но он наплевательски отнёсся к этому совету. Тогда ему поставили на зуб временную пломбу. Через какое-то время она выпала, а свободного времени, чтобы сходить в поликлинику и вставить её, Лёнька никак не мог найти. Пищу из дырки он выковыривал, а зубы чистил. Но зуб разрушался с неимоверной быстротой, а тут ещё навалились интенсивные тренировки, сопромат, теоретическая механика, физика, да ко всему прочему и очередное увлечение местной красоткой, когорты которых заполоняли вечера танцев в училище.

В общем, с таким зубом он предстал перед стоматологом.

Вернее – женщиной-стоматологом и, скорее всего, уж очень пожилой женщиной, перевалившую грань возраста в Лёнькином понимании от просто женщины, пожилой женщины и бабки.

Увидев перед собой то, что переваливало в его понимании и за последнее сравнение, он подчинился волевому жесту представителя медицины и влез в стоматологическое кресло, от соприкосновения с которым, все его члены одеревенели и пропал дар речи, настолько ему оказались «дороги» все воспоминания, связанные с ним.

Застыв в полу лежачей позе, он взглядом фиксировал все манипуляции создания в белом халате.

На голове у вершителя его судьбы красовался белый колпак, с торчащими из-под него паклями огрызков седых полос. Через толстые линзы очков в роговой оправе, водружённых на огромный орлиный нос, из-за которого при свежем ветре, маленькая голова бедной врачихи, наверняка бы, кренилась градусов на двадцать, на Лёньку воззрились пытливые, во сто крат увеличенные линзами, чёрные глаза.

Скрипучий, пронзительный голос, вырвавшийся из-под маски, прикрывавшей рот врачихи, заставил Лёньку вздрогнуть:

– Вы что это, молодой человек, разлеглись тут? Или забыли, зачем пришли сюда?

– Не-е, – испуганно пролепетал Лёнька, выпучившись на врачиху.

– Тогда открывайте рот и не рассусоливайте, а то таких как вы у меня за дверями пруд пруди, – недовольно проскрипела фурия в белом халате.

Каждая нотка её голоса отдавалась в Лёнькиных ушах невероятным скрипом, сродни скрипу, идущему от заржавевших петель старой двери, усиленному мощными звуковыми колонками, поэтому Лёнька повторного приказа ждать не ждать и, как можно шире, раззявил рот.

В руках врачихи звякнули какие-то железяки, и она ими беззастенчиво проникла в его раскрытый рот.

Железяки стучали по зубам, вызывая чуть ли не сотрясение мозга, а одна из них так вонзилась в повреждённый зуб и проникла в него, что от нестерпимой, моментально проникшей чуть ли не до мозга боли, Лёнька сжался и непроизвольно охнул.

– Так-так, – откуда-то издалека проскрипел голос врачихи, – всё понятно. Не следите за полостью рта, молодой человек. Поэтому зуб Ваш Вам придётся лечить. А это займёт дня три – четыре. А так как это попадает на субботу и воскресенье, то на это уйдёт вся неделя.

Услышав такую перспективу, у Лёньки непроизвольно вырвалось:

– Не-е! Я так не могу. Мне на практику надо.

Но скрипучий голос недоброй бабульки неумолимо начал обрисовывать перспективу лечения:

– А как Вы хотели? Сначала надо положить мышьяк, потом удалить нерв и поставить временную пломбу, а потом, если всё пройдёт успешно, поставить постоянную.

– Не, не, не, – забормотал ошарашенный Лёнька и повторил: – Мне же на практику надо. Я не могу так долго…

– Ну, если на практику и срочно, то зуб надо удалять, – беспристрастно проскрипела врачиха.

– Удалять, – тут же решил Лёнька.

– Эх, молодёжь, молодёжь, не цените вы то, что вам природа-мать дала, а придёт время, ох пожалеешь ты об этом решении, – голос врачихи уже не казался таким скрипучим, а скорее всего напоминал страдания матери, беспокоящейся о своём сыне.

– Удалять, – упрямо повторил Лёнька.

Что ему думать о каком-то будущем и что там потом могло когда-то случиться? Он знал только одно – ему надо завтра прибыть на судно, где его ждала новая жизнь и новые приключения, о которых он так давно мечтал, бывая на рыбацких сейнерах, когда они приходили загруженные в порт, а их, курсантов, пригоняли участвовать в разгрузке трюмов.

– Ну что ж, – опять заскрипел голос врачихи. – Удалять, так удалять, – она наклонилась над столом и черканула что-то в его медицинской карте и, захлопнув её, проскрипела: – Иди в шестой кабинет. Там с тобой разберутся, – при этом она, наверное, криво ухмыльнулась, но из-за маски, скрывающей половину её лица, Лёнька этого не разглядел.

Он поднялся из кресла и направился к выходу из кабинета, но неожиданно от истошного вопля:

– Следующий!!! – у него на затылке даже зашевелились волосы.

Прикрыв за собой дверь недоброго кабинета, Лёнька направился в сторону шестого кабинета. На удивление, очереди здесь он не увидел.

Лёнька, для приличия, пару раз стукнув костяшками пальцев в дверь, приоткрыл её и поинтересовался:

– Можно?

Из-за белой ширмы, перегораживающей кабинет, выкатился мужичок, похожий на мячик и промурлыкал:

– А почему бы и нельзя? Заходи, если пришёл, – и, остановившись, приветливо смотрел на нового посетителя.

По середине кабинета стояло до боли знакомое кресло, из которого только что выбрался Лёнька, а полуоткрытые окна прикрывались светло зелёными прозрачными шторами, дающими эффект прохлады. Вокруг царила атмосфера какой-то воздушности, ничем не напоминающей о том, что тут у живых людей выдирают зубы. Никаких инструментов и кровавых следов издевательств над несчастными жертвами в ближайшем окружении не наблюдалось.

Первоначальная заторможенность, с которой Лёнька покинул смотровой кабинет, от благожелательного вида врача пропала, и он смело подошёл к нему.

Врач являлся полной противоположностью тому, что только что видел Лёнька.

Перед ним стоял невысокий, полный мужичок в белом халате в облипочку.

Круглое лицо со щёчками, скорее всего напоминающие наливные яблочки, прикрывали глазки врача, превратив их в щелочки. Из них, даже несмотря на такой маленький размер, лилась доброта, а голос, как мурлыканье кота, так и притягивал к себе.

Очарованный чарами этого добрейшего создания, Лёнька, как тот мышонок из сказки, приблизился к нему.

– Так, так, так… И с чем это ты, радость моя, ко мне пожаловал? – мурлыкал врач.

Он протянул руку за карточкой, автоматически переданную ему Лёнькой, а когда прочитал то, что в ней написано, так же ласково и нараспев предложил мышонку, самостоятельно пришедшего в капкан:

– Ну что ж, хороший мой, устраивайся поудобнее, – и широким жестом указал на кресло, – и посмотрим мы твою шестёрочку.

Впервые Лёньке эту шестёрочку сверлили ещё в девять лет. И с тех пор с ней всё время что-то случалось. Постоянно приходилось её ремонтировать. От таких ремонтов и постоянных встреч с бор машиной у Лёньки выработался невольный страх перед её грозным рокотом и сверлом, проникающим в глубь мозга. Да и вообще, перед дверью кабинета зубного врача у него пропадала вся бравада в предвкушении предстоящих истязаний, а оставалось только мерзкое чувство холодка, где-то внизу живота.

Но сейчас, обольщённый видом добренького, милого дядечки, это мерзкое липкое чувство у Лёньки пропало и, удобно устроившись в кресле, подопытный мышонок смотрел на катающегося перед ним, как мячик, врача.

– Ну ка ротик открываем, – мурлыкал добрейший доктор, а когда Лёнька выполнил его так мило высказанную просьбу, продолжил милый разговор: – Так, так, так. Ну, всё понятненько, – чуть ли не пел врач, – так что зубик будем сейчас удалять, – и, как бы между делом поинтересовался: – А как ты, дорогой ты мой, к новокаинчику относишься? Как переносишь его?

– Вроде бы нормально, – прикрыв рот, ответил Лёнька. – Два года назад операцию делали на щеке, так ничего, перенёс нормально.

– Ну и отличненько! – радостно пропел врач. – Сейчас мы его тебе вколем, а там и зубик удалим. Так что ты, золотце моё, ничего и не почувствуешь, – от этих слов он радостно хихикнул и показал жестом, как это сделает: – Только вот так: раз – и всё, а потом пойдёшь и подпишешь свою медкомиссию, – доктор широким жестом указал на входную дверь кабинета.

Вот тут у Лёньки и начало закрадываться какое-то смутное сомнение, что что-то тут не так и что-то уж больно мягко стелет этот кругленький зубодёр.

Но тот, не обращая внимания на застывшего пациента, отошёл от него к столику на колёсах, выкатившимся из-за ширмы прятавшейся там медсестрой.

Доктор приоткрыл на нём простынку, достал из небольшого стерилизатора шприц и надел на его кончик иголку. Лёньке показалось, что игла имеет толщину с карандаш и длину сантиметров в десять. Набрав в шприц из огромной ампулы какой-то прозрачной жидкости, доктор с поднятым в одной руке шприцем подкатился к Лёньке.

– Ну что такое? – пропел он снова. – Чего мы тут так распереживались? Чего это глазки такие серьёзные? Всё будет замечательно, – улыбка не сходила с лица злодея. – Ни о чём не думаем, – по-прежнему ласково приговаривал он, целясь остриём иглы Лёньке в рот, – а открываем ротик и ждём, когда всё онемеет, – и, наклонившись к подчинившемуся приказу Лёньке, уже без всяких уговоров и припевок вонзил ему в челюсть иглу шприца, потом ещё раз и ещё раз.

От первого укола Лёнька зажмурил глаза и вжался в кресло со страшной силой, от которой кресло даже застонало. После второго укола места вжиматься уже не оставалось, а третий укол он ощутил уже так, как будто кто-то где-то далеко-далеко скреб по дереву тупым ножом.

От непреодолимого ужаса Лёнька больше глаз не открывал, а только слушал, что же происходит вокруг.

По шагам врача он понял, что тот отошёл от него и чем-то звякнул на столике, стоящий от кресла шагах в трёх. Это значило, что доктор положил в железный лоток использованный шприц.

Через пару минут Лёнька услышал по-прежнему певучий голосок врача:

– Ну и как? Что-нибудь чувствуете?

Лёнька, по-прежнему не открывая глаз, пощупал пальцем щёку, а потом провёл языком по онемевшей челюсти.

– Не-а, – при этом отрицательно покачав головой, – всё онемело.

– Ну, вот и отличненько, – вновь пропел врач и Лёнька услышал, как к его креслу подъехал на скрипучих колёсах столик.

Затем на столике что-то вновь звякнуло и прямо над своим лицом он услышал мягкий голосок врача:

– Ну, а теперь открываем ротик и ждёмс… – уже без елейности в голосе закончил доктор.

Лёнька открыл рот, вытянулся в струну и непроизвольно со всех сил вцепился в ручки кресла.

Это оказалось как раз кстати, потому что в рот проникло что-то холодное, железное и оно крепко вцепилось в зуб.

Пения со стороны доктора больше не слышалось. Лёнька на своём лице ощущал только его горячее дыхание и почувствовал, как тот принялся расшатывать зуб.

Неожиданно что-то хрустнуло, и врач непроизвольно выругался, но уже не певучим голоском:

– Етиво мать … – тут скороговоркой пошло перечисление каких-то матерей, название которых у Лёньки проскочило мимо его сознания, да он и не смог бы их запомнить, потому что все мысли у него сосредоточились только на том месте, где беззастенчиво орудовал клещами беспощадный эскулап, – … в коляску, – закончил тираду врач. – Я так и думал, что он расколется. Стенки у него тонкие… – горячо пыхтел доктор.

Глаза Лёнька по-прежнему не открывал, поэтому только слушал.

Тут доктор тяжело вздохнул и обратился к медсестре:

– Давай ка, Люсенька, инструментик мне. Попробуем корешочки выковырнуть, а то они куда-то там глубоко задевались.

От такого известия Лёнька ещё крепче зажмурил глаза и глубже проник в кресло, чуть ли не слившись с ним во единое целое.

Процесс не заставил себя долго ждать.

Что-то плоское и железное проникло в район выдираемого зуба, а от последующего за этим удара, голова Лёньки сотряслась, как пустой глиняный горшок.

Сколько этих ударов произошло, он уже сосчитать не мог, потому что все силы и всё сознание посвятил тому, чтобы только удержаться в кресле, и чтобы голова не оторвалась от плеч.

Чем там доктор долбил по зубу, Лёнька не видел. Он только ощущал жаркое дыхание эскулапа, сопровождавшее каждый удар, и его уже не певучие междометия, подходили больше не кругленькому и мягкому доктору, сошедшего с картинки детской книжки о докторе Айболите, а грузчикам торгового порта.

В промежутках между ударами и беззастенчивом ковырянии в челюсти только слышались удовлетворённые возгласы «добрейшего» доктора.

– А-а-а, вот ты где, гад ползучий, запрятался. А я тебя оттуда вытащил. Во! Смотри, Люсенька, какой корешочек мы достали, – и после каждого такого возгласа слышался звонкий стук чего-то падающего в железный лоток.

Силы уже покидали Лёньку, когда он услышал обнадёживающее:

– Ну, вот и всё, – сопроводившееся довольным саркастическим смешком: – Не с такими мы тут справлялись…

Поняв, что экзекуция подошла к концу, Лёнька ослабил кисти рук, крепко держащие подлокотники кресла, и попытался открыть глаза.

Они разлепились, но их заполняли невесть откуда взявшиеся слезы, поэтому Лёнька ничего вокруг себя не видел. Увидев, что пациент открывает глаза, молчащая всё это время Люсенька, промокнула глаза мягким тампоном.

Увидев, что клиент уже может соображать, доктор хлопнул Лёньку по плечу.

– Ну вот, а ты боялась, а тут даже юбка не помялась, – с ехидным смешком добавил он при этом.

Лёнька тут же вспомнил, что где-то уже слышал такую фразу, произнесённую примерно при таких же обстоятельствах. Но ему сейчас было не до этого. Сил у него хватило лишь на то, чтобы пошевелить онемевшей челюстью.

– Ты там осторожнее, – предупредил его доктор, – тампон не выплюни, – и тут же добавил: – А вообще-то ты молодец. Даже не пикнул. Некоторые воют тут и орут, даже несмотря на наркоз. А ты ничего. Ну, ладно, чего разлёгся? Давай, вставай, – уже бодро, без елейности в голосе, добавил он. – Будем надеяться, что всё у тебя будет хорошо. Я тебе тут полоскалку дам, так ты раз пять в день обязательно полощи ранку, а то инфекция может попасть, – и, уже скорее всего для себя, посетовал: – Ну и корни ты там отрастил. Я их еле выковырял. Редко такое встречается. А зубик оказался слабоват, вот и треснул в щипцах, – он цыкнул краешком губы и, увидев, что Лёнька вылез из кресла, передал ему карточку с медкнижкой.

– Иди в смотровой и скажи Маргарите Павловне, что всё нормально и дуй на заключение. Сегодня с тобой всё, – после проведённого инструктажа, доктор приказал медсестре: – Люсенька, дай ему там пузырёк, пусть полощет ранку, – и вновь обратился к ничего не соображающему Лёньке: – Не забудь! Пять раз в день и после каждого приёма пищи.

Лёнька ощутил в руках прохладу бутылки и, развернувшись, покинул кабинет.

В коридоре стояла прежняя суета, как будто ничего особенного не произошло. Не было ни долота, ни кьянки, ни долбёжки, ничего…

Присев на подвернувшееся свободное кресло, Лёнька постарался скинуть усталость, неожиданно навалившуюся на него, а когда пришёл в себя, то отметился в смотровом кабинете, что-то отвечал председателю комиссии и, проходя мимо регистратуры, даже не обратил внимания, находится там Людочка или нет.

Он двигался только с одной мыслью – добраться до кровати и уснуть.

В каком-то тумане добрался до вожделенной койки и рухнул на неё, моментально провалившись в сон.

Глава шестая

Из глубины сна Лёньку вывел бесцеремонный толчок в плечо.

– Ты чего это тут развалился и дрыхнешь? – услышал он голос Лёхи.

Оторвав голову от подушки, Лёнька пальцем показал на щёку.

– Зуб вырвали, – слегка приоткрыв рот прошамкал он.

– А-а, – изобразив бывалый вид, махнул рукой Лёха, – ерунда. Мне недавно две штуки дёрнули – и ничего. Живой. А кто дёргал? – тут же поинтересовался он. – Круглый, что ли?

– У – гу, – с трудом пошевелив головой, кивнул Лёнька, – тебе бы такое. Долотом, да кьянкой по челюсти.

– Этот может. – Усмехнувшись, Лёха не обратил внимания на стенания Лёньки. – Тот ещё злодей. Глазки добренькие, а руки, что клещи. Как вцепится, так всё – хана! Пока не выдернет – не отпустит, – и, посмотрев на поникшего Лёньку, безапелляционно заявил: – Главное – это дезинфекция. Выплёвывай свой тампон и давай, дезинфицируй челюсть. А то, не дай бог, зараза попадёт, тогда вообще триндец настанет.

– Так доктор мне дал, – Лёнька взглядом указал на тумбочку, где стояла бутыль с полоскалкой.

– Это, что ли? – Лёха подошёл к тумбочке и, взяв бутыль, открыл пробку и понюхал её содержимое. – Ну и пакость, – поморщился он. – Не советую, – тут же с видом знатока заявил он. – У нас есть кое-что получше, – и посмотрел в сторону дверей. – Давай, ДГ, доставай.

Лёнька только сейчас заметил, что у дверей кубрика стоял здоровенный парень, всё время молчащий во время их разговора.

Услышав слова Лёхи, парень подошёл к Лёньке и протянул ему руку.

– Дмитрий Григорьевич, – пробасил он.

Рука Лёньки неожиданно попала в железные тиски и от боли в перемалываемых костяшках кисти, Лёнька ещё больше скривился. Ну, никак не ожидал он такого рукопожатия. Ведь со сна и от постоянного «тукания» в челюсти, все свои конечности он ощущал, как бы сделанными из теста. Силы, чтобы хоть что-то напрячь, у Лёньки полностью отсутствовали.

Увидев, что причинил боль новому знакомому, одетому в форму, но с чужого плеча и без лычек на рукаве, здоровяк пробормотал:

– Извини, не хотел. Так получилось.

– Да вечно ты ДГ кости всем ломаешь, – вмешался Лёха и пояснил Лёньке, разминающему пожатую ладонь: – Он у нас такой. Он же Дизель-Генератор! Всё может.

– Да заткнулся бы ты лучше, балабол, в ушах от тебя только звенит, – ДГ грозно посмотрел на Лёху. – Делом бы лучше занялся, – и поставил внушительный портфель на стол.

От напоминания, сказанного таким серьёзным тоном, Лёха резко переключился на портфель и принялся доставать из него съестное, комментируя каждое своё действия.

– А вот и котлетки рыбные, и салатик из морской капусточки. Самый цимус, – закатив глаза к потолку, изобразил он выражение непередаваемого блаженства. – А вот и лучок, и хлебец. А это селёдочка и… – Лёха, как факир на сцене цирка, достал бутылку «Коленвала». – А вот и твоя дезинфекция! – торжественно заключил он.

– Харе базланить, – недовольно перебил Лёху ДГ, – ты лучше всё открой и разложи, а то времени у нас особого то и нет. Поезд уже через несколько часов, а дел ещё невпроворот, – и, обернувшись к Лёньке, по-прежнему сидевшего на койке, грозно посмотрел на него: – А стканЫ где у тебя?

– Там, в тумбочке, – Лёнька ещё онемевшей рукой указал на тумбочку, стоявшую между койками.

– Так чё тогда сидишь? – чуть ли не прорычал ДГ. – Доставай!

От приказа, да ещё сказанного таким тоном, Лёнька забыл обо всех своих болях. Его, как ветром сдуло с койки и стаканы моментально перебазировались из тумбочки на стол.

– Нормально, – подвёл итог Лёнькиной суете ДГ и, проверив на свет чистоту стаканов, сдёрнул со спинки кровати вафельное полотенце, сосредоточившись на их протирке.

Лёха орудовал на столе, а Лёнька пристроился на свободную баночку у стола и ожидал дальнейшего развития событий.

Наконец с «сервировкой» стола Лёха покончил и уставился на ДГ.

– А теперь чего сидишь? Наливай. Видишь – всё абгемахт, – Лёха широким жестом обвёл стол.

ДГ, молча сгробастал бутылёк, едва не исчезнувший в его внушительной ладони, одним движением содрал с горлышка «бескозырку» и разбулькал жидкость по стаканам.

Лёнька такими отточенными действиями ДГ поразился. Тем более, что во всех трёх стаканах оказалось налито одинаковое количество жидкости.