Девятая рота

Морось исчезла, небо начало проясняться, а когда они дошли до площади Луговой, их уже согревали лучи жаркого солнца.

У какого-то пожилого дядечки Виталий поинтересовался:

– Скажите, пожалуйста, а как пройти к бане? – на что мужчина остановился и, измерив парней подозрительным взглядом, задал нелепый вопрос:

– А что вы там собираетесь делать?

От его вопроса парни онемели, но Лёнька, первый пришедший в себя от такой глупости, попытался объяснить:

– А что в бане делают? Моются, конечно. Вот мы и собираемся помыться. Неделю в поезде тряслись, вот мыться и собираемся.

– А чего не на Комсомольскую поехали? – не унимался любопытный мужчина.

– Город хотели посмотреть, вот потому и пришли сюда, – честно поведал Лёнька.

– Ну, вы и даёте! – покрутил головой мужчина. – Это же надо! На Луговую пешком припереться, чтобы в бане помыться. Что было проще с вокзала на Комсомольскую съездить…

– Так, где тут баня? – уже грубо прервал демагога Виталий.

– А! Баня… – как будто что-то вспомнив, мужчина махнул куда-то в сторону. – Вон там баня. Трубу из красного кирпича увидите – вот там и будет баня.

– Спасибо, – бросил ему Виталий и обратился к парням, – пошли, а то он ещё начнёт выяснять не американские ли мы шпионы, – парни от его шутки рассмеялись и, уже не обращая внимания на мужика, пытавшегося ещё что-то спросить, двинулись в сторону трубы, вскоре и в самом деле показавшейся из-за угла дома.

После бани аппетит прорезался со страшной силой. Молодые организмы требовали подкрепления. В бане кроме пива с какими-то «тошнотиками» ничего в буфете не было.

Поэтому они решили выйти на площадь и поискать какую-нибудь столовую или кафе.

Но ничего подобного не обнаружили, кроме ресторана «Зеркальный» в это время ещё закрытый.

Зато на первом этаже ресторана находился магазин «Кулинария».

Здесь в избытке продавались различные пирожные и прочие полуфабрикаты, сокращающие домашним хозяйкам время приготовления пищи.

Но готовить себе завтрак парни не собирались, поэтому выбрали уже остывшие сосиски в тесте и сладкие булочки с горячим чаем.

Подкрепившись, Лёнька невольно почувствовал, что жизнь вообще-то неплохая штука. Настроение сразу приподнялось и он, посмотрев на посветлевшие лица друзей, предложил:

– Ну, что? Пора бы и делами заняться…

– Ты прав, – согласился с ним Виталий, – пора бы и в училище наведаться. Когда подъедем, то как раз обед у всех закончится и времени на обустройство у нас будет достаточно.

Там же на площади они сели в трамвай и поехали в сторону железнодорожного вокзала.

Устроившись у окна, Лёнька с интересом смотрел на места, где они только что прошли пешком и впитывал в себя громкий голос кондуктора, объявлявшей остановки.

Гайдамак, Авангард, Дальзавод. Здесь они проходили по узким тротуарам. В одном месте Лёнька из окна даже заметил место после остановки «Дальзавод», где тротуар оказался настолько узкий, что втроём по нему в одну шеренгу они пройти не смогли, поэтому выстроились гуськом. И это их спасло от брызг из-под колёс проезжавшего автомобиля, которому почему-то оказалось мало места по середине улицы, и он прижался к обочине.

Усмехнувшись воспоминаниям, а особенно пожеланиям проехавшему автомобиля, на которые они не поскупились, Лёнька всё также смотрел в окно.

Но вот и вокзал. Они могли бы выйти здесь, но по совету кондукторши, к которой подсел Виталя и обаял её комплиментами, доехали до кольца, где и вышли.

До училища добрались пешком за десять минут.

Конечно, всё познаётся в сравнении. Например, большое трёхэтажное здание корпуса ЛВИМУ из красного кирпича, поразило Лёньку величественностью и стариной. По обе стороны от входа лежали массивные якоря, а у входа стоял курсант в белой фланельке с тремя лычками, черных отглаженных брюках и кожаным ремнём на поясе с блестящей бляхой.

МВИМУ оставило у него впечатление Большого серого великана, стоящего на вершине горы и со всей своей высоты грозно оглядывающего ничтожную мелюзгу, шевелившуюся у его ног.

А вот корпус ДВВИМУ произвёл двоякое впечатление.

По узенькой улочке со щербинами в асфальте, отходившей от основной Верхне-Портовой улицы, им пришлось пройти мимо дощатого, выкрашенного зелёной краской магазина с прозаической надписью «Продукты», и подняться по широкой бетонной лестнице к главному корпусу тёмно-жёлтого цвета.

Корпус своей величественностью поражал, внушая почтение к тем, кто преподавал в нём и вышел в свет из его огромных дубовых дверей, поблескивающих начищенной медной окантовкой.

Путь в корпус им преградил курсант в белой фланельке, с двумя лычками на рукаве и красно-белой повязкой, свидетельствующей о том, что он здесь находится на посту.

Смятая с боков мичманка в белом чехле и укороченным козырьком, украшала его голову. Кокетливо торчащий из фланельки коротенький гюйс, едва покрывавший плечи, свидетельствовавший о том, что данный страж дверей главного корпуса является образцом запрещённой курсантской моды.

Зато не глаженные, расклешённые до умопомрачительного размера книзу курсантские брюки с тусклой бляхой на кожаном ремне, спущенного донельзя к низу, являлись полным диссонансом между верхом и низом. Как будто у дверей стоял не один дневальный, а два.

Верхняя часть бравого курсанта преградила парням путь и требовательно вопросила:

– Кто такие? Куда следуем? Чего надо?

– Поступать приехали, – ответил Виталий, ничуть не смутившийся грозного вида курсанта. – «Приёмная комиссия» нам нужна. Документы хотим сдать.

– А… – разочарованно протянул курсант. – Абитура… – и, смерив парней презрительным взглядом, махнул рукой: – Идите по стрелкам на второй этаж. Там и находится «Приёмная комиссия».

Виталий обернулся к Лёньке и протянул ему руку:

– Ну, что? Давай, бывай. Увидимся ещё.

– Давай, пока, – Лёнька крепко пожал руку Виталия и хлопнул Серёгу по плечу. – Удачи вам. Желаю поступить. Держитесь, парни.

Виталий с Серёгой, открыв огромную дверь, прошли во внутрь и исчезли за ней.

– А ты чё? – удивлённо уставился бравый курсант на Лёньку. – Не поступать что ли приехал? Чё тут торчишь? Или просто сопровождающий?

– Не, не сопровождающий. В поезде одном ехали, – попытался прояснить ситуацию Лёнька. – Они поступать, а я переводом.

– Каким переводом, – не понял Лёньку курсант.

– Из МВИМУ к вам, – продолжил пояснения Лёнька.

– Из рыбы, что ли? – презрительно скривив губы, ухмыльнулся курсант.

– Из неё самой, – подтвердил догадку курсанта Лёнька.

– Ну и куда же ты перевёлся? – продолжил допрос курсант.

– Закончил второй курс судомеха и перевёлся, – пожал плечами Лёнька, говоря об этом, как о чём-то само собой разумеющемся.

– Так это же разные министерства! – неподдельно удивился курсант. – Ты чё, блатной, что ли?

– С чего бы ты это взял? – Лёнька зло посмотрел на курсанта, задавшего столь бестактный вопрос.

Такая мысль почему-то до сего момента не приходила ему в голову. Для него этот перевод произошёл как-то легко. Хотя папа в последний Лёнькин приезд на зимние каникулы, объяснил ему, что летать из одного конца Союза в другой очень дорого. Папа занимал хорошую должность с высокой зарплатой в тресте, но денег на такие полёты не хватало. Особенно, когда неожиданно сильно заболела мама. Папа всё это объяснил Лёньке, и он согласился с ним, что переводиться надо обязательно. Ведь намного дешевле из Владивостока доехать до Свободного, чем из Мурманска. Поэтому, получив Лёнькино согласие, папа писал письма в разные инстанции, получал ответы и результатом его переписки явился Лёнькин перевод.

– Это только по блату можно сделать, – безапелляционно заявил курсант, увидев удивлённый Лёнькин взгляд. – Поверь мне, я-то уж точно это знаю. Связи решают всё, – с видом бывалого делавара подытожил он свои размышления.

– Ну, не знаю, – протянул Лёнька, потому что этот разговор ни о чём, начал ему надоедать, и он перевёл его на другую тему: – Тебя, вообще то, как зовут?

– Володя меня зовут. Батьков. В роте Батей кличут.

– Меня – Леонидом, – Лёнька протянул руку выпустившему из себя пар важности курсанту и крепко пожал её. Ручка у бравого курсанта оказалась хиленькой, и он от Лёнькиного рукопожатия даже немного скривился. – Я смотрю, ты тоже после второго курса. С какого факультета? – в ожидании ответа, Лёнька с интересом смотрел на Володю, перебиравшего пальцами пожатой руки.

– Тоже с судомеха, – уже не так важно пояснил он. – Это наша девятая рота.

– А тут чего торчишь? – Лёнька взглядом указал на дверь и приступок, где стоял Батьков.

– Да пару экзаменов завалил, – неохотно отвечая, поморщился Батьков. – Наши уже все на практику ушли, а меня всё тут мурыжат.

– И чё ты завалил? – Лёнька удивился. Потому что благопристойный вид Батькова мало соответствовал имиджу двоечника.

– А… – махнул рукой Батьков, – физику и сопромат, – тут же торопливо пояснив: – Бабынина – зверь. За свою физику кого хочешь завалит. Я вот и не знаю, сдам я её вообще когда-нибудь или нет, – и, ища сочувствие, заглянул Лёньке в глаза.

– Да сдашь ты всё, – успокоил его Лёнька, хлопнув Батькова по плечу. – Главное – это собраться и захотеть. Забыть о бабах и гулянках. Я вот тоже сразу и физику, и сопромат, и теормех завалил, но за неделю всё сдал, послал всех этих чучел подальше и видишь, – он со смехом посмотрел на понурившегося Батькова, – стою тут перед тобой и базланю ни о чём. Ты мне лучше скажи, где мне найти кафедру судомеханического факультета и увидеть там Ниточкина Феодосия Рафаиловича?

– А, – вышел из ступора Батьков, – это проще простого. Иди в новый корпус. Там в правом крыле на втором этаже как раз и находится наш деканат. Сейчас обед закончился, – Батьков взглянул на наручные часы, – и декан должен подойти. Я видел, как он шёл на обед. Так что давай, двигай. Увидимся позже. Правда я сейчас в роте не живу, но наряды стоять приходится. Костя мне недавно за причёску и опоздание пять нарядов вкатил. Вот и приходится тут торчать, – Батьков со злостью ткнул рукой в место, где стоял.

Но, несмотря на всю злость от сказанных слов и пожеланий, последовавших за этим жестом, присупок не провалился, а мифическому Косте не икнулось. Хотя кто такой этот Костя Лёнька по своему богатому опыту догадался, что это кто-то из высшего начальства, потому что Батьков отхватил максимальное наказание, на которое командир роты или дежурный офицер не способны. Они обычно выдавали только по четыре наряда.

– А ты ещё вот так постой, – Лёнька кивнул на неряшливый вид Батькова, – так ещё пяток схлопочешь, – и, усмехнувшись, махнул рукой. – Давай, достаивай тут, да не забудь брюки хоть погладить, – и, повернувшись к Батькову спиной, направился к новому корпусу.

– Да иди ты со своими советами, – услышал он себе вслед, – до хрена вас тут таких советчиков бродит, – что там дальше излагал Батьков, Лёньке меньше всего хотелось слышать.

Для него начался новый этап жизни.

Глава третья

Подойдя к дверям корпуса, Лёнька с удивлением обнаружил, что дневального у входа нет, да и в дежурной рубке справа от входа никого не оказалось.

Не снижая темпа, он взбежал по широкой лестнице, расположенной как раз напротив входа на второй этаж, повернул налево и пошёл по длинному едва освещённому коридору.

«Наверное, это из-за экономии» – невольно подумалось Лёньке.

Коридор освещался только светом из холла и из окна в дальнем конце коридора. Вокруг царил полумрак, а абсолютная тишина прибавляла таинственности длинному коридору. Прохладный воздух охладил разгорячённое полуденным жаром тело, прибавляя Лёньке решимости в достижении цели.

Вглядываясь в таблички с названием кабинетов на дверях, Лёнька шёл по коридору. Стук каблуков новых туфель, купленных ему перед отъездом мамой, гулко отдавались от стен, даже несмотря на то, что он пытался осторожно ставить ноги на пол, покрытый давно нечищенным паркетом. Тут же подумалось:

«Давненько курсантские ручки тут ничего не циклевали».

В МВИМУ этим делом чуть ли не каждую неделю занимались штрафники, да к тому же ещё и натирали паркетные полы в главном корпусе мастикой.

Почти в конце коридора на одной из дверей он нашёл долгожданную дверь с табличкой «Деканат судомеханического факультета».

Остановившись перед конечным пунктом своего путешествия, Лёнька перевёл дух, обеими руками пригладил ёжик волос, привычным движением разравнял складки одежды под несуществующим ремнём и громко постучал в дверь.

Не дожидаясь ответа, резко потянул дверь на себя и вошёл в помещение.

От яркого света послеобеденного солнца, бьющего в широкое окно, ему непроизвольно пришлось зажмуриться. Но через секунду, адаптировавшись к яркому свету, он приоткрыл глаза и разглядел женщину, сидящую слева за столом.

– Разрешите? – чётко произнёс он, входя в приёмную деканата, понимая, что перед ним сидит секретарь декана.

Женщина, оторвавшись от бумаг, разложенных на столе, подняла на него глаза.

– Ну, заходи, заходи, если уж пришёл, – доброжелательно произнесла она.

По своему небольшому опыту Лёнька понимал, что от этой добренькой тётеньки очень многое зависит, поэтому чётко подошёл к столу и доложился:

– Курсант Макаров после перевода из Мурманского Высшего Инженерного Морского училища прибыл в Дальневосточное Высшее Инженерное Морское училище для продолжения дальнейшей учёбы.

Секретарь с удивление уставилась на бравого молодого человека, хоть и в гражданской одежде, и некоторое время разглядывала его, но справившись с замешательством, вызванным Лёнькиным рапортом, улыбнулась.

– Давай свои бумаги сюда, курсант Макаров. Феодосий Рафаилович говорил мне о тебе. Но его сейчас нет. Придётся тебе его немного подождать.

Лёнька поставил портфель с документами на один из стульев, расставленных вдоль стены и, покопавшись, достал папку с письмами и приказами, привезёнными из МВИМУ.

Секретарша приняла их у Лёньки и указала на стулья:

– А ты садись, садись. Феодосий Рафаилович скоро будет.

Лёнька послушно сел на один из стульев и с интересом осматривался в новой для себя обстановке.

Приёмная представляла собой большую светлую комнату. Чувствовалось, что здесь похозяйничала женская рука. Большие окна прикрывала тюль, слабо колышущейся от лёгкого ветерка, задувающего в приоткрытые створки, но желаемой прохлады не приносящего. На широком подоконнике стояли горшки с цветами, некоторые из которых даже цвели, а на полу возлежала ковровая дорожка, покрывающая паркет. На удивление Лёньки, он выглядел тщательно отциклёванным до соломенного цвета и покрытым то ли лаком, то ли мастикой. Разбираться в нюансах у него не было никакого желания и особенно времени.

Потому что минут через десять после его прихода, дверь плавно открылась и в неё осторожно зашёл, а скорее всего, вкатился невысокий полноватый дядечка в серых, тщательно выглаженных брюках и белой рубашке с короткими рукавами, расстёгнутой на вороте.

Увидев вошедшего, секретарша, несмотря на свои внушительные комплекции, выпорхнула из-за стола и заворковала:

– Феодосий Рафаилович, тут вас дожидается курсант Макаров, переведённый из Мурманска…

– А… – негромко протянул вошедший и повернулся к Лёньке, подскочившему со стула и вытянувшемуся по стойке «смирно».

Декан с интересом осмотрел молодого человека с ног до головы и негромким голосом произнёс:

– Так вот ты какой курсант Макаров, – и, махнув Лёньке рукой, чтобы тот следовал за ним, открыл дверь кабинета с табличкой «Декан и т. д. и т. п.» и, так же, как и секретарша негромко продолжил: – Ну, если уже приехал, то проходи, знакомиться будем.

Не отрывая руки от ручки входной двери в кабинет, он посмотрел на секретаршу.

– Документики этого франта готовы, Татьяна Васильевна?

Этот вопрос удивил Лёньку, потому что особого франтоватого он в себе ничего не видел.

Ещё утром в поезде он переоделся в новые, только что сшитые в ателье на заказ брюки и рубашку. Брюки они с мамой заказали по последней тогдашней моде из тёмно-серого бостона, расклешённые к низу, с поперечными потайными карманами. Рубашку из льняной ткани с вискозной ниткой нежно голубого цвета с чёрными ромбами и с широким отложным воротником сшили там же в ателье, а югославские туфли, чёрные носки которых поблёскивали из-под покрывавших их клешей брюк, мама по блату достала ему перед отъездом. Конечно, Лёнька мог этот наряд оставить на какой-нибудь другой торжественный случай, но по своему двухлетнему опыту он усвоил, что «гражданку» в училище носить не придётся. Её потребуют сдать в баталерку, где она пролежит до очередного отпуска. Ну, а если в неё вырядиться, то при поимке патрулём, нарушителя ждали смертельные кары, а «гражданку» ожидала участь несчастного Джордано Бруно. Поэтому Лёньке захотелось хоть немного покрасоваться в обновках. Но, наверное, судя по словам декана, он с этим переборщил.

– Да, да, – засуетилась секретарша, – я их все проверила. С ними всё в порядке… Приказ о его зачислении уже подписан.

– Так, давайте их сюда, – Ниточкин нетерпеливо перебил секретаршу и протянул руку, в которую любезная Татьяна Васильевна вложила папку с документами.

Лёнька, слегка замешкавшись от сложившейся ситуации, подчинился декану и двинулся в сторону открытой двери.

В Мурманске с ним бы так вежливо не разговаривали. Там бы последовала одна из строевых команд, которую не дай бог было бы ему нарушить. А тут – и доброжелательное лицо декана, и его негромкий голос, введший Лёньку в некоторое замешательство.

Войдя в кабинет, он застыл по середине на такой же шикарной ковровой дорожке, как и в приёмной, в ожидании решения дальнейшей судьбы.

Ниточкин прошёл к себе за стол. Неспеша устроился за ним и принялся просматривать документы в папке.

Лёнька преданно уставился на своего будущего начальника, стараясь понять в чьих же руках находится его судьба.

Но ничего особенного не узрел. Обычный дядька. Но в нём, как и в его папе, проглядывала какая-то скрытая особенность, невольно заставлявшая прислушаться к нему и признать, что этот человек обладает неординарным умом и подспудным влиянием на окружающих его людей.

Небольшое с правильными чертами округлое лицо невольно принуждало сосредоточиться на нём и прислушиваться к каждому слову, сказанному негромким басовитым голосом.

Чёрные, слегка вьющиеся волосы в обрамлении едва пробивающейся седины, придавали декану особый шарм.

Просматривая Лёнькины бумаги, Ниточкин временами проводил по ним ладонью, как бы приглаживая вихры, растрёпанные ветром. Наверное, такой жест помогал ему сосредоточиться и вникнуть в суть проблемы.

Закончив просмотр документов, Ниточкин отодвинул от себя папку и поверх линз очков в роговой оправе, внимательно посмотрел на Лёньку.

– А ты точно соответствуешь описанию своего отца. Мы с ним как-то ехали вместе в поезде и разговорились. Получился разговор и о тебе, – пояснил он свои слова и продолжил: – Я смотрю, что перевод произошёл правильно. Все документы оформлены верно, поэтому и тянуть нам с тобой, – в глазах декана проскользнула усмешка, – нечего. Так что давай, иди к Татьяне Васильевне. Она тебе всё расскажет и даст тебе все бумаги, которые понадобятся. Я думаю, что она их уже подготовила. Ведь я думал, что ты ещё неделю назад появишься у нас, – и декан с ожиданием ответа, сделал паузу.

– Да я специально не задерживался, – торопливо принялся объяснять Лёнька. – Как только получил письмо с приглашением из училища, то сразу взял билет и поехал.

– Ладно, ладно, – примирительно махнул в его сторону Ниточкин, – не суетись. Главное – это то, что ты здесь и успеешь пройти практику со своим курсом. Так что давай, – Ниточкин поднял раскрытую ладонь и указал в сторону двери, – не задерживайся, иди оформляйся, а как будешь готов, то известишь об этом Татьяну Васильевну.

– Есть идти оформляться, – вытянулся в струнку Лёнька, щёлкнув каблуками, на что Ниточкин только поморщился:

– Иди, иди, иди и не пыжься, а то до пяти осталось не так уж и много времени, – подчинившись приказу, Лёнька выскочил из кабинета и предстал перед очами разлюбезной Татьяны Васильевны.

Та по-матерински всё подробно ему разъяснила куда идти и что делать, вручив несколько пустых бланков.

Заполнив бланки, Лёнька помчался в главный корпус в отдел кадров.

Батькова на вахте уже не было, а курсант, заменивший его, на Лёньку внимания не обратил. Мало ли абитуры тут ошивается говорил его независимый и гордый вид.

В отделе кадров тоже пришлось заполнять какие-то бланки, в чём ему помогли добросердечные женщины, только и увещевавшие его, чтобы он не торопился, помарок не делал, а то с такими бланками у них очень большая напряжёнка.

После заполнения всех документов и выдачи курсантского билета главная из добросердечных тётенек поинтересовалась:

– А жить тебе есть где, суетливый ты наш?

Не ожидавший такого вопроса Лёнька, отрицательно покрутил головой. Что-то он о таком прозаическом вопросе как-то не задумывался.

– Эх ты, горе луковое, – потрепала его по голове начальница, только что проверившая его документы и крикнула: – Валентина! Выпиши ему направление в первое общежитие. Там одиннадцатая рота ещё не разъехалась, так что места там есть и подкормиться он там с ними сможет, – а потом вновь обратилась к Лёньке: – А ты быстренько дуй в отдел практики и, я думаю, что сегодня ты успеешь у них оформиться. Надеюсь, что Владимир Кузьмич ещё не исчез, – это она добавила уже со смехом, поддержанный присутствующими женщинами.

Из Отдела кадров пришлось бегом переместиться в отдел практики на второй этаж, где недовольный чем-то дядька в синей штурманской тужурке с несколькими лычками на погонах и остатками тщательно прилизанных волос на голове, выписал ему направление на медкомиссию, при этом добавив:

– С комиссией не тяни. Завтра же чтобы прошёл её, – в приказном порядке добавил он, – а то мы тебя планируем направить на «Орджоникидзе». Он должен подойти послезавтра. Если не пройдёшь комиссию, то будешь ждать другого парохода, а когда тот появится, никто пока не знает. Так что действуй, – и вручил Лёньке ещё несколько бумажек.

Лёньки засунул их в портфель и собрался выходить, но его остановил грозный окрик Кузьмича:

– Стоять! – От такого приказа Лёнька окаменел. – Кругом! – последовал следующий приказ и Лёнька, автоматически развернувшись, уставился на недовольного Кузьмича, разразившегося тирадой: – Куда бежишь? Или совсем ум потерял? – Но тут же дружелюбно поинтересовался: – Жить куда направили?

– В первую общагу, – выпалил Лёнька.

– А спать на чём будешь? – голос Кузьмича зазвучал более грозно.

– Не знаю, – пожал плечами Лёнька.

– Я так и подумал, – разочарованно махнул рукой уже не такой грозный Кузьмич. – Ты вот что, – начал по-отечески советовать Кузьмич, – спустишься там в подвал, найдёшь Марьванну, и она тебе выдаст матрас с подушкой. Понял? – после этих слов Кузьмич уже требовательно взглянул на Лёньку.

На что тот послушно кивнул головой, что информацию впитал.

– Так вот те бумага, – Кузьмич что-то черканул на листочке и передал его Лёньке, – дуй на склад и скажи Марьванне, что Кузьмич прислал.

– Понял, спасибо, – только и пробормотал Лёнька, поражённый тем, что вокруг столько добрых и заботливых людей.

– Спасибо будешь потом говорить, – уже недовольно пробурчал Кузьмич, приобретая тот же недовольный вид. – Только ты поторопись, а то я знаю эту пройдоху. Того и гляди куда-нибудь слинять может. Ищи её потом с ветром в поле, – и махнул на Лёньку рукой. – Иди уже! Чё застыл? – такой приказ Лёнька выполнил моментально и выскочил из кабинета.

Узнав у дневального, по-прежнему с независимым видом торчавшего у дверей главного корпуса, где первая общага, Лёнька двинулся в её сторону.

В подвальном длинном коридоре царила первозданная тишина, куда не проникал ни единый посторонний звук. Лёньке даже показалось, что он попал в таинственное подземелье, где за каждым поворотом могут таиться привидения или какая-нибудь подобная нечисть. Даже стук каблуков его туфель по бетонному полу слышался как будто издалека, растворяясь в просторах длинного полутёмного коридора. Создавалось впечатление, что уши у Лёньки заклеены ватой и он даже непроизвольно сделал продувание ушей так, как их учили при нахождении в барокамере.

Но и это не помогло. Все звуки всё равно слышались, как будто стены подземелья покрыли ватными матрасами.

В едва освещённом коридоре Лёнька с трудом нашёл дверь, где должна находиться всемогущая Марьванна.

Одна из зелёных дверей с невзрачной табличной свидетельствовали об этом.

Постучав в дверь, Лёнька осторожно приоткрыл её и, заглянув в образовавшуюся щель, скромно поинтересовался: