Пионерское лето 1964 года, или Лёша-Алёша-Алексей

– И давно учат?

– Как ты пропал, с тех пор.

Нужно быть осторожнее, подумал я.

***

Когда я разговаривал с Кузнецовым, Осипова помахала рукой, привлекая моё внимание, поймала мой взгляд и глазами указала на беседку у нашего отряда. Верка, заметив это, посмотрела на меня презрительно ― сама же нас познакомила, а теперь осуждает наше знакомство.

В беседке Осипова сказала:

– Лёша, у меня ещё просьба есть. Ты же знаешь, у меня пионерское поручение концерт подготовить к родительскому дню. В звене у Глухарёва Куликов есть. Фамилия у него ― Куликов.

– «Кулик», что ли?

– Ну да. Девочки говорят, у него голос как у Робертино Лоретти. В прошлом году он на концерте в Доме пионеров на итальянском языке пел! Я Глухарёва не хочу просить, а самой неудобно подойти. Скажи Куликову, пусть у нас на концерте выступит, хорошо?

Я уже знал, что Куликов ― это тот чудик с чёлочкой на голове, который ко всем обращался на «вы». В звене Глухарёва ребята подшучивали над ним, над его вежливостью. Его кровать предпоследняя в их ряду.

Чтобы чувствовать себя в безопасности он добровольно выбрал роль «лучшего друга» пионервожатой, ходил за Ириной Николаевной хвостиком, выполнял её поручения. Нашей вожатой нравилось, что у неё появился верный паж и безотказный помощник. Светке я пообещал:

– Ну хорошо, после обеда я поговорю с Куликовым. Мне нетрудно.

***

Перед построением на обед нарисовались и «герои дня» ― неразлучные Решетов Ванька и Крутояров Юрка.

– Ярок, ну-ка, удиви народ, чего выучил! ― потребовал у Крутоярова Кузя.

Юрка смущённо улыбнулся и, удовлетворяя наше любопытство, проговорил без запинки:

– Пожалуйста, могу, если хотите:

На реке мы лениво налима ловили, на реке мы ловили леня.

На реке мы лениво налима ловили, на реке мы ловили леня.

Потом хохотнул и, указав на Решетова, сказал:

– Вон, Решку спросите! Пусть он скороговорку расскажет. Полный трындец!

– А ну, Решка, удиви! ― потребовал Кузя.

– Да, ерунду заставила учить, ― покраснел Ванька.

– Говори, ― поддержал я Кузю.

– Ладно, ― нехотя согласился Решетов и, закатив глаза, проговорил с постной миной:

О любви не меня ли вы мило молили, о любви вы молили меня.

о любви не меня ли вы мило молили, о любви вы молили меня.

Пацаны, что стояли рядом, заржали как жеребцы. Засмеялся и Решетов.

– Блин, любовь-морковь… ― отсмеявшись, сказал Юрка Крутояров.

– Что теперь, свободны? ― поинтересовался Кузя.

– Нет, ещё по одной учить. Трудное задаёт, чтоб помучались. Смотри, ― сказал Ярок и протянул мне помятый листок в клеточку.

Каллиграфическим почерком написано фиолетовыми чернилами:

1). Решетову, хулигану и матерщиннику, выучить и рассказать: Не перепистицидят буржуазные пестициды Советские пестициды своей пестицидностью.

2). Крутоярову, хулигану и балбесу, выучить и рассказать:

Рапортующий рапортовал, отрапортавал, да недорапортовал, дорапортовал, да зарапортовался

3). Решетову и Крутоярову ― нарушителям дисциплины, выучить и рассказать:

Волки, где вы были? ― Вы спросили, были мы ли? Вот где были: мыли лапы в речке мылом.

Кузнецов прыснул в кулак и посоветовал «хулиганам и нарушителям дисциплины»:

– Вы вожатой другие скороговорки расскажите, их легче запомнить, и с расстановкой продекламировал: «Еду я по выбоине, из выбоины не выеду я», или такую, тоже про волков: «Ах, у ели, ах, у ёлки, ах, у ели злые волки!» ― потом посоветовал: ― У меня медленно получается, а вы пионервожатым их быстро расскажите. Они оценят.

***

В обед, когда сели за стол, я с недоумением наблюдал за близняшками. Сестру Сашки я мысленно называл не по фамилии, как других девчонок, а по имени.

Женька цеплялась к Сашке:

– Галстук поправь!

Сашка поправил галстук.

– Локти со стола убери!

Сашка убрал локти.

– Не сестра, а жандарм Аракчеев при императоре Николае первом! ― улыбнулся я.

– Надоела своими замечаниями, ― покосившись на Женьку, пожаловался Сашка.

– А ты не вмешивайся, ― недовольно глянула на меня Женька.

– Девчонка, бантики поправь! ― сказал я презрительно.

Прикол был в том, что она бантики не носит, у неё причёска каре. Ловко я её поддел, похвалил я себя.

– Перестаньте, ― сказала Пирогова и сухо обратилась ко мне: ― Печенин, ты не поможешь Ждановой стенгазету сделать? Заметки мы к вечеру соберём. Это она просила с тобой поговорить.

Если бы Пирогова обратилась ко мне по-человечески, а не так официально, с каменным выражением лица, я бы согласился, а так, увольте…

– Не помогу. Времени нет.

– Нет, ― не успокоилась Женька, ― обиделась, что я её девчонкой назвал, или бантики? ― Если бы у меня брат такой был, как ты, я бы лучше умерла!

– Я тоже, ― отмахнулся я.

– Вот и хорошо, что предупредил, тогда я не хочу! ― сказала Женька, скривила рожу и показала мне язык.

– Хватит уже, ― упрекнула нас Пирогова.

Было бы неплохо выполнить одну задумку, подумал я. Славы я не хотел, но, может быть, кое-кто, я мельком взглянул на Верку, обратит на меня внимание. Просто мне нужен помощник, и у меня получится!

Глава 5. Куликов. Делаем воздушный шар

День второй.11 июня, четверг (продолжение дня)

Просьбу Осиповой я не забыл. После обеда я хлопнул по плечу Куликову, указал на скамейку на спортивной площадке и предложил: «Пойдём поговорим». Куликов растерянно оглянулся вокруг. Пришлось успокоить: «Не трону, разговор есть». Мы присели в тени берёзки.

– Как зовут? ― поинтересовался я.

– Миша.

– Что ты такой пугливый, Миша? В пионерлагере не был?

– Не был.

– Как это?

– Я просил, тётушки не пускали. В школу провожают, и домой, и в Дом пионеров.

– Смелее будь, зубы не покажешь, загрызут. Вот тебе, Миша пионерское поручение, выступишь в самодеятельности с песней, похожей на итальянский язык, как этот, Роберто «Лопузо-Лаперузо», или как его по-другому, знаешь такого?

– Робертино Лоретти?

– О! Пусть, так и будет, как назвал. К Осиповой подойдёшь, она пояснит, что к чему. Уяснил?

Куликов растерянно посмотрел на меня, покраснел и… промямлил:

– Извините, я не смогу. Мне нельзя сейчас петь.

– Миша, вижу, ты не уяснил. Это не просьба, а пионерское поручение! Можешь расценивать его как нежданный понос: хочешь, не хочешь ― обязано быть!

Я улыбнулся от своей тирады. Куликов нервно мял пальцы, возразил:

– Не могу я уже дискантом петь из-за голоса, сорвусь. Петь нужно в диапазоне от «до» первой до «ля» второй октавы, а я так уже не смогу. И Робертино Лоретти уже не поёт дисконтом из-за голоса.

– Ля, фа, ― да какая разница? ― рубанул я рукой. ― Это художественная самодеятельность, а не конкурс в консерваторию. Главное участие, а не голос. Пищи любым ― кто тебя вообще слушать будет? Главное выступить с песней, похожей на итальянца, поддержать честь отряда! Слова-то не забыл, а если забыл, кричи что-нибудь похожее: фрамуга, эсперанто… Нет, фрамуга не нужно, лучше, эспаньоле ― один фиг не поймут.

– А что такое эспаньо́ле? ― спросил Шаляпин.

– Фиг его знает, слово такое. Вроде как Колумб остров так назвал: Эспаньол. Сейчас это остров Гаити.

– Простите, пожалуйста, я так не могу.

– Ну всё, устроил ромашку: могу не могу. Пусть у Светки Осиповой голова болит, можешь ты или не можешь, Шаляпин доморощенный! Не тебе решать, есть не глупее тебя. И мой тебе совет: оставь эти «простите, извините» ― это делает тебя смешным. Не будь мямлей, слабых не любят.

***

Когда объявили тихий час, и мы уже были в постелях, Кузнецов пробурчал: «Вся жизнь в борьбе: до обеда боремся с голодом, после обеда со сном!», повернулся на бок и засопел. Сашка вспомнил мои слова в столовой и спросил:

– Лёшка, про какое дело ты говорил, что хочешь ко «Дню открытия смены» сделать?

Конечно, какой с Сашки помощник, но я решил рискнуть:

– Ты, наверное, знаешь, ― сказал я, ― в этот день, когда стемнеет, будет костёр. Если повезёт и будет безветренная погода, мы могли бы сделать и запустить в небо воздушный шар.

– Может быть, лучше ракету?

– Ракета уже была, ― улыбнулся я, вспомнив причину тройки за поведение, ― поэтому воздушный шар!

– А получится? Где взять воздушный шар? Где взять водород или гелий? Когда стемнеет, воздушный шар не будет виден. Какой смысл его запускать?

– Его можно сделать из бумаги. Кислород и гелий не нужен. Ночью шар будет хорошо видно. Больше пока никаких вопросов. Помогать будешь?

– Да. А что его вверх поднимет?

– Горячий воздух. Оболочка должна быть лёгкой. Подъёмная сила одного кубического метра горячего воздуха всего триста граммов. Все ясно?

– Откуда ты знаешь?

– Книга такая есть: «Занимательная физика». Лучше скажи, где твоя сестра так ловко научилась «поступью счастливого детства» ходить?

– Чем ходить? ― удивился Сашка.

– «Поступью счастливого детства». Там, на стадионе, когда ее Белобородов из строя вызвал.

– Строевым шагом что ли?

– Ну строевым. В пионерлагере мы в шутку называем это «поступью счастливого детства».

– Какая разница, как это вы здесь это называете, все равно ― строевым. Мы же долго в воинской части с папой жили. Там все умеют.

– Понятно…

– Теперь не мешай мне, буду читать.

Люблю новые книги. Сначала просто перелистать и посмотреть рисунки, если они есть. Если книга новая, она пахнет типографской краской. Дрожь охватывает. Теодор Драйзер. «Финансист». Первая глава. «Филадельфия, где родился Фрэнк Алджернон Каупервуд, насчитывала тогда более двухсот пятидесяти тысяч жителей. Город этот изобиловал красивыми парками, величественными зданиями и памятниками старины…» Но читать не дали. Опять разговоры…

– Пацаны, а знаете, что тётку белогвардейскую, которая в Ленина стреляла в тысяча девятьсот восемнадцатом году, не расстреляли? ― спросил кто-то со стороны кроватей «глухаревцев».

– Её Каплан фамилия, ― уточнил Ефим.

– Может и Каплан, может и не Каплан, ― не знаю, ― не стал спорить рассказчик, ― Так вот, ― продолжил он, ― Ленин её расстреливать строго-настрого запретил. Пусть, говорит, сидит в тюрьме, а один раз в год, на Первое мая, возите её по городу на машине, пусть она смотрит на нашу счастливую жизнь! Так он сказал. И пусть смотрит, гадина! У нас не то, что в загнивающем капитализме, где люди эксплуатируют людей. У нас всё наоборот! Так она до сих пор сидит. Её самые лучшие доктора лечат, чтоб до коммунизма дожила.

– Пусть живёт и смотрит, сука! ― сказал Глухарёв.

– Такого человека хотела убить! ― поддержал его кто-то с дальней кровати.

– Пацаны, история по мужика есть, ― объявил Ванька Решетов и, не дожидаясь ответа, продолжил: ― Говорят, в нашем городе живёт. Из Германии после войны два большущих чемодана швейных иголок вывез. Иголку для швейной машинки хрен купишь. И знаете, сколько он денег наторговал? Два миллиона по-старому! А после реформы в шестьдесят первого года он эти деньги поменять не смог, так и остался с ненужными бумажками.

Мне надоел пустой трёп, я сказал:

– Пацаны, в соседней деревне аналогичный случай был.

– И какой? ― заинтересованно спросил Круглов Юрка.

– Корова пёрднула и рога отвалились! Достали уже болтовнёй, читать мешаете!

Заглянула Ирина Николаевна и возмущённо прикрикнула:

– Угомонитесь вы или нет? Печенин, ты просто нахал, сам не спишь и другим не даёшь! Сейчас построю, и будите у меня новую песню разучивать. Вместо тихого часа. Только пикните!

Я пожал плечами и промолчал. Я-то причём? «Всё, пацаны, лежим тихо, какашками в весенней траве, а то действительно построит!» ― приподнявшись с постели, предложил Круглов. Замолчали. Угроза вожатой была реальной. Книгу я читал под одеялом с фонариком: за чтение в тихий час могли поставить в угол в фойе. Детское наказание, какое-то…

***

После полдника ребята с отряда пошли записываться в кружки по интересам, а я, чтобы не терять время даром, решил сделать одно дело, без которого воздушный шар не поднимется в воздух. Чистый спирт найти было не реально, но я решил, что его может заменить бензин. Где может быть бензин? Конечно, в гараже. Туда я и пошёл.

За зданием столовой, перед гаражом, я увидел какой-то странный грузовик. Я, как и большинство мальчишек, хорошо знал марки автомобилей и умел отличить ЗИС–5 от ГАЗ–51, КрАЗ–201 от МАЗ-200. Возле машины с поливочным шлангом в руках стоял завхоз Пётр Лукич Назаров. Он, пожилой, но все ещё крепкий мужчина, был в пионерском лагере не только завхозом, но и плотником, и электриком, и шофёром грузовика ГАЗ-51, и мастером на все руки. Вместе со своей женой, кладовщицей Варварой Матвеевной ― я знал её по прошлой смене, он жил на территории лагеря круглый год, зимой как сторож. Меня заинтересовала машина, которую Пётр Лукич мыть собирался, и я подошёл. Не скажешь же сразу: «Пётр Лукич, дайте мне бензину». Он ответит: «И спички тоже и пожарную машину!», поэтому я попросил:

– Пётр Лукич, можно мне машину помыть со шланга? ― Он оглянулся, оглядел меня критически с головы до ног, и сказал:

– Форму испачкаешь.

– Тепло сейчас. Я до трусов разденусь, не испачкаю, ― не отставал я.

– Вода холодная, обрызгаешься…

– Не боюсь холодной воды, ― убеждал я.

– Как тебя, пострел? ― улыбнулся он моей настойчивости.

– Лёшкой.

– Ну, Лёшка, помогай. А я карбюратором займусь, жиклёры прочищу.

– Пётр Лукич, а какая марка у этой машины? ― спросил я с любопытством. ― Я такой ещё не видел.

– Серьёзная марка. Нет таких больше. С совхоза весной на буксире притащил. Марка её будет ― «ГТТ». Знаешь такую?

– Нет.

– Расшифровывается так: Гитлер Трумэна тащит. Мотор немецкий, а кабина и всё остальное с «Форда».

– Куда тащит? ― спросила Лукича повариха, тётя Маша, которая проходила мимо.

– После разберёмся, ― отмахнулся он. ― Пока ещё поездим.

– Пётр Лукич, а кто такой Трумэн? ― спросил я.

– Президент американский во время войны такой был. Поездил я в то время на американском «Форде». Их по ленд-лизу американцы поставляли, ― объяснил он.

– Лукич, зайди, помощь нужна, ― позвала его, выглянув из окна, Варвара Матвеевна. Она заметила меня и добавила: ― Помощник у тебя, вижу, появился?

– А-то как же, ― улыбнулся Лукич, с удовольствием оглядывая мою работу.

Я домыл машину, поёживаясь от холодных брызг, рикошетом отлетавших от кабины, закрыл кран на водопроводе, который шёл от водонапорной башни, и оделся. Из столовой вышла и подошла к нам Варвара Матвеевна. Она взъерошила мне волосы и протянула пару шоколадных конфет.

– Держи, помощничек.

– Зачем? Что я, маленький, что ли?

– Бери, раз дают, нешто последнее отдаю?

Я взял конфеты и, решив не упускать возможность, спросил:

– А можно у вас пустую банку из-под томатной пасты попросить? Большие у вас такие были, литра на три.

– На что тебе?

– Нам для кружка технического творчества нужно, ― соврал я.

– Ну что ж, подожди, вынесу.

– Пётр Лукич, можно вас тоже попросить? Нам ещё совсем немножко бензина нужно. Для обезжиривания. Со стакан. Я показал пустую консервную банку, которую приготовил заранее.

– Ну что ж, давай налью, ― согласился он.

Лукич передал мне банку с бензином и пошёл в столовую. У Варвары Матвеевны я взял пустую банку из-под томатной пасты.

Бензин я спрятал в лесу. Там же пробил гвоздём дырки под дужку в банке из-под томатной пасты, сделал из проволоки ручку. Ведёрко, которое получилось, спрятал там же. Ведро вещь нужная и скоро мне пригодится. А раз бензин есть ― можно делать воздушный шар!

***

Когда я пришёл в отряд, то нашёл Сашку, и мы пошли в кружок технического творчества. Он располагался, как другие кружки и библиотека, в отдельном здании за пятым отрядом. В коридоре встретил Верку Пирогову с ножницами в руке. Машинально пригладил вихры. Последнее время мы с ней разговариваем нечасто. Только за столом в столовой.

– А ты что здесь делаешь? ― деланно удивился я. ― В кружок кройки и шитья записалась?

– Нет, ― натянуто улыбнулась Верка, ― Мы с девочками костюмы к выступлению готовим.

– Мы тоже «концерт» готовим, ― сообщил я.

– Какой? ― спросила она.

– Такой, ― ответил я, коснулся её плеча ― мне приятно, что она здесь, и не сразу убрал руку, легонько щёлкнул её по носу, сунул в руку конфеты, что дала Варвара Матвеевна, и прошёл мимо. С девчонками нельзя мямлить: сказал ― отрезал! Пусть видит, что она для меня вообще никто.

В кружке технического творчества мы не были первыми. В большой комнате у верстака уже строгали тонкие рейки два пацана с первого отряда. Рядом с ними, склонившись над столом, стояли Сашка Середа и Дударь Ванька и рассматривали чертёж ракетного катера. Юрка Гошин что-то выпиливал лобзиком. Мне нужно было заручиться поддержкой кружка. Груббер был на месте.

– Яков Моисеевич, ― обратился я к нему, ― через два дня «День открытия смены». Мы хотели бы сделать к этому дню воздушный шар, который бы поднимался в небо за счёт горячего воздуха. Ночью это будет очень красиво!

– Эх, молодые люди, ― вздохнул Груббер, ― юности присуще стремление к эффектам, но это дым, пшик преходящий. Улетит ваш шар, оставив вас без всякого гешефта. Ракетный катер, ― кивнул он на Середу и Дударя, ― это военно-патриотическое воспитание молодёжи и приветствуется руководством. Но старому Грубберу таки по душе этот юноша, ― он потрепал Гоблина по макушке. Полка, которую он делает, представляет коммерческий интерес и при хорошей отделке будет иметь определённую цену на рынке. Хотя, не буду навязывать своё мнение. Дерзайте!

В этом весь Яков Моисеевич Груббер. Его принцип ― не мешать, а помогает он только если что-нибудь из материалов для поделки достать нужно ― и то хорошо.

Я подробно объяснил Сашке, как должен выглядеть шар: размер его примерно сорок сантиметров, каркас нужно собрать из тонких пластинок расщепленной фанеры. Цель: минимальный вес. Для крепления каркаса будем использовать нитки. К нижнему кольцу каркаса привяжем сетку из медной проволоки. В ней будет лежать вата, смоченная бензином. Каркас нужно обклеить бумагой, не пропускающей воздух.

– Так это не шар, ― не согласился со мной Сашка. ― То, что ты объясняешь ― это цилиндр. Форма цилиндра.

– Пусть цилиндр, ― согласился с ним. ― Но не говорят ведь воздушный цилиндр, а говорят: воздушный шар. Скажешь «воздушный цилиндр», кто тебя поймёт?

– Тогда аэростат, ― предложил Сашка.

– Мал он для аэростата, ― не согласился я.

– Лёшка, а ты анекдот про стратостат слышал? Помнишь, на природоведении говорили про стратостаты, которые в стратосферу?

– Напомни.

– На завалинке дед и бабка. Бабка говорит: «Смотри, дед, по небу сратьисать летить». А дед ей: «Дура, это не стратостат, а дирижопель».

– Хорошо, ― улыбнулся я, ― пусть и у нас будет «дирижопель». Ну, а для других ― воздушный шар, чтобы понятно было. А теперь за дело!

Кусок старой фанеры я присмотрел ещё раньше у кинобудки, катушка ниток была у меня в кармане, клей можно было взять в кружке. Бумагу, похожую на папиросную, я видел в пустых ящиках из-под печения возле столовой. Ну а вата?

– Сашка, как ты думаешь, что внутри матраса?

– Понял, ― ответил он.

Работа закипела. К вечернему построению каркас воздушного шара был готов. Осталось обклеить его бумагой и достать немного ваты. Эту работу мы решили сделать завтра после ужина. Днём я не мог, дежурство. Когда мы ужинали повариха вынесла и поставила на стол, что на выходе из столовой, большой поднос с сухарями. Так было и в прошлый год. Чтобы тараканов не разводить, в палату сухари брать не разрешалось, лопай на улице.

***

После отбоя, когда все уже успокоились, и наступила относительная тишина, подал голос Фролов:

– Пацаны, слышали, в мае Никитка звание Героя Советского Союза двум иностранцам присвоил, этому, как его? Насеру и ещё одному.

– Абдель Насер – это президент Объединённой арабской республики, а второй – это его вице-президент Абдель Хаким Амеру, – уточнил Ефимов. – А Египет идёт по пути социализма.

– Ефим, у тебя голова-помойка, такую хрень помнить! Взрослые говорят, Никитка совсем свихнулся: звание Героя всяким капиталистам присваивать! А куда Египет идёт, это ещё бабушка надвое сказала.

– Как его, говорите? – переспросил Глухарёв. – Абдель на нас насер? Да его вообще звать обосрать, а фамилия пёрднуть, а ему Героя, как Гагарину!

– Пацаны, загадку отгадайте: «По свету мотается, на «Хэ» называется». Это что? – выкрикнул Круглов и сам же ответил: – Это Хрущёв Никитка по свету мотается, ордена раздаёт.

– А я другую знаю, из армянского радио, – заявил кто-то с того же угла. – Армянскому радио задают вопрос: «Как бороться с лысиной?», а ему отвечают: «На политические вопросы армянское радио не отвечает, это также относится к вопросу «может ли свинья быть лысой?». Второй вопрос: «Как называется причёска Хрущёва?». Радио отвечает: «Урожай прошлого года».

– А Фиделю Кастро в прошлом году весной Героя Советского Союза присвоили, это как? – спросил Ефимов.

– Заткнись, он революционер, он заслужил, – отшил его Кузнецов.

Остальные пацаны проигнорировали слова Ефимова, как не достойные внимания.

– А мою загадку кто отгадает? – громко спросил Глухарёв.

– Какую?

– А вот какую: «Что ты смотришь на меня? Раздевайся, я твоя!»

– И что это?

– Ответ: кровать!

Хохот, метание подушек… Наконец, народ продолжал травить байки про Хрущёве…

Мы разговорились с Сашкой. Он, оказывается, много читал. Заговорили о космосе. Как раз недавно запустили космический корабль «Восток-5» с Валерием Быковским на борту и Валентину Терешкову на корабле «Восток-6». Сашка сказал, что реактивное движение ерунда. Он решил придумать антигравитатор.

Я сказал:

– Это не воз-мож-но!

А он мне:

– Слушай, вот тебе пример, индийские факиры брали куриное яйцо, через тонкий прокол убирали из него содержимое, заливали туда несколько капель росы, дырку заклеивали воском и всё ― летит!

– Не верю, ― сказал я. ― Не может этого быть!

– А хочешь, ― докажу? Давай яйцо возьмём и проверим! Солнце нагреет яйцо, оно поднимется в небо, как наш воздушный шар!

– Проверим. Согласен. Только яйцо достать нужно.

– А где только яйцо взять?

– Придумаю что-нибудь, спи! ― сказал я и лёг удобнее.

Кто-то с той стороны общего прохода пожаловался:

– Блин, комары зажрали! Я одного поймал! ― потом забубнил противным голосом:

Ля-ля-ля, шу-шу-шу…Я поймал на жо… на где-то вшу:грязную, вонючую.Я её замучаю!..

― Да заткнись ты! ― осадили декламатора.

Сашка что-то пробурчал себе под нос, потом пожаловался:

– Как тут уснёшь? Комары достали!

– А ты не дёргайся, – посоветовал я, – руками не маши, когда сядет на тебя – бей!

– Ты их недооцениваешь, – заявил Сашка, – пробовал так делать, они тактику сменили: до постели долетают, а потом по простыне подкрадываются, подкрадываются, подкрадываются… и грызут!

Я улыбнулся и посоветовал:

– Крем могу дать от комаров «Тайга», намажься и кусать не будет.

– Не люблю крем, лучше потерплю.

– Так и быть, открою тебе заклинание от комаров: прячешь голову под подушку и мысленно приговариваешь: «Я не мясо, я не кровь, я – обычная морковь». И всё, не кусают!

– И долго заклинание читать? – поинтересовался Сашка.

– Пока не уснёшь.

Я не вмешивался в разговор мальчишек, когда говорили о Хрущёве, хотя и мог бы рассказать, что слышал от взрослых.

В декабре позапрошлого года Московское отделение союза художников на втором этаже Манежа проводило выставку художников-авангардистов. На выставку пришёл Хрущёв с секретарём ЦК Михаилом Сусловым. Рассказывают, Никита взглянул на выставленные работы, возмущённо оглянулся на художников и отругал их.

Почти дословно могу повторить его слова, которые, как утверждают взрослые, говорил Хрущёв: «Что за лица? Вы что, рисовать не умеете? Мой внук и то лучше нарисует! Мужики вы или педерасты проклятые, как вы можете так писать? Есть у вас совесть?»

Рассказывают, но здесь, скорее всего, врут, Хрущёв спросил у Суслова: «А это что? Не лицо, а жопа! Снять!» А Суслов ему объясняет: «Никита Сергеевич, это не картина, это зеркало». Никита говорит ему: «Тогда оставить», потом заявил: «Я, как Председатель Совета Министров, тебе говорю: «Всё это не нужно советскому народу. Немедленно прекратить безобразие! Везде: на радио, на телевидении, в печати ― выкорчевать шелудивому псу под хвост эту мерзость, к чертям собачим!» Так взрослые рассказывают. Врут или нет, это сами решайте.

Ресницы уже слипались, но заснуть мешал Сашка Панус. Он накрыл голову подушкой и монотонно шепчет заклинание от комаров, которому я его научил. Я шикнул на него, в голове родились строчки: