Пионерское лето 1964 года, или Лёша-Алёша-Алексей

Шепчет Сашка без умолку,комаров сбивая с толку:«Я не мясо, я не кровь,я ― обычная морковь»,и теперь, ядрёна вошь,до утра с ним не уснёшь!

Глава 6. Дежурство по отряду. Алька Ларина?

День третий. 12 июня, пятница

Проснулся я рано, задолго до подъёма, пошёл в туалет. На улице свежо и радостно. От брызг, попадавших на ноги у умывальника, поморщился. Ощущение, словно спал как Кузя и с спросонья трусы забыл надеть. Из отряда на крылечко отряда вышла пионервожатая девочек, Лариса Семёновна.

На свежеокрашенных и чистых досках крыльца она стоит босыми ножками. На ней черные сатиновые шароварчики до середины щиколоток и обычная мальчишечья майка. По острым «пипкам» трикотажа видно, что под майкой ничего нет. Она красивая и, наверное, знает об этом. В по утрам на зарядку наши девчонки под майку тоже ничего не надевают, и это заметно. Заспанная и домашняя, пионервожатая девчонок стоит и улыбается утру. А оно чудесное: небо синие, влажная трава сверкает искрами росы, пахнет вкусно, блестят влажные кирпичи на клумбе.

Посмотрел и… настроение вмиг испортилось. Вспомнилось, два года назад, когда я был в четвёртом отряде, в наказание вместо купания мне пришлось долбить кирпич в порошок, чтобы обновить фон лозунгов на клумбе. Я для прикола пол-литровую банку кузнечиков девчонкам в палату высыпал. Пришлось долго собирал их на просеке, но оно того стоило: удовольствие получил от визга девчонок. Как они их ловили! Их же миллион и немаленькая тележка. Меня вычислили, и долбил я кирпич в порошок…

Поднявшись на крыльцо, я оказался одного роста с Ларисой Семёновной. Но это из-за того, что у неё ноги длиннее. Показав ей пальцем на клумбу, я заявил:

– Не нравятся мне, что здесь написано!

– Что ты говоришь такое? ― удивилась Лариса Семёновна.

Я объяснил:

– Мне другие лозунги нравятся, например, «Миру ― мир!» или ещё: «Лучшее ― детям!». Во-первых, «буков» меньше, легче фон обновлять, а во-вторых, меня во взрослые ещё не записали. Хороший лозунг. Одобряю!

Ольга Семёновна потрепала меня по затылку, укоризненно покачала головой:

– Да, Печенин, тяжёлый случай с тобой, ты идеологически неподкованный! Поработать с тобой нужно, ― она зевнула, прикрыв рот ладошкой, ― индивидуально поработать, потом, позже…

– Поработайте, пожалуйста, лучше на речке, там воздух свежий, ― пошутил я.

Лариса Семёновна ещё раз легонько шлёпнула меня по затылку, улыбнулась и опять, прикрывшись тыльной стороной ладошки, сладко зевнула. Я тоже. Мы переглянулись, и нам стало смешно…

Симпатичная вожатая у девчонок, а наша ― крокодил зелёный! Это оценка не по внешности, с этим у неё всё нормально, а по стилю руководства. А сейчас плывут белоснежные облака. Лето проходит, а я ещё толком не купался! Объявили подъем. С площадки построений через громкоговоритель несётся песня:

Из-за лагерных палатокСолнце радостно встаётНа зарядку, на зарядкуГорн певучий нас зовёт.

На зарядку и утреннюю линейку я не ходил: не положено, потому что дежурство по отряду. Дежурство рушило мои планы о купании на карьере.

Когда возвращались в отряд, Пирогова, она последнее время игнорировала меня, с чего-то добрая такая, сказала:

– Доброе утро!

Я удивился:

– Что с тобой, с дуба упала? Какое оно нафиг доброе, если я сегодня дежурю?

– Я тоже дежурю, ― удивила Верка.

– Обманываешь, ― не согласился я.

Знал, что Жданова дежурит. А Верке посоветовал:

– А врать вредно для твоего юного организма. А мне можно!

– Почему?

– Я такое правило установил.

***

Дежуришь не дежуришь, а на политинформации ― быть. После политинформации я познакомился со своими товарищами по несчастью: Мороз Зинкой, которую пацаны называют «Зиночкой», потому, что она сама себя так называла и Асеевым Колькой. Он худощавый, маленького роста, к тому же ещё и лопоухий. А вот вместо Ждановой, которую вчера объявили дежурной по отряду, заступила Верка Пирогова. Получается, что не соврала.

«Аська», так кликали Кольку Асеева, и Зиночка завтракали вместе со всеми, а я с Пирогова позже, с дежурными из других отрядов. В помещении отряда обязательно должен быть дежурный. В столовой мы сели с Пироговой за один стол напротив друг друга, и я спросил:

– Что, наряд вне очереди отхватила? Вчера говорили, Жданова должна дежурить.

– Она меня подмениться попросила. Мы с ней подруги.

– Её руководителем идеологического сектора избрали? ― спросил я, чтобы не молчать.

–Да.

– Как народ подобрался?

– Нормальный народ.

– А Женька «Парус», Сашкина сестра?

– «Парус»? ― улыбнулась Пирогова. ― Почему Парус? Она со своим братом. Её Сашка такой балбес, смешит нас!

– А как пионервожатая?

– С Ларисой интересно. Она после отбоя книжку Александра Грина нам читает. Знаешь такого писателя?

– «Алые паруса», что ли?

– Нет, другие рассказы. А ты?

– Читал я его рассказы. А почему Ларисой вы её зовёте, если она ваша пионервожатая?

– Она сказала, её можно по имени называть, когда мы одни.

– С ней вам точно повезло.

…Мы позавтракали, и я предложил:

– Идём?

– Идём, ― кивнула Верка.

Когда мы вышли из столовой я задержался.

– Ну ты что? ― спросила Пирогова, оглядываясь на меня.

– Ты иди, я догоню, ― пообещал я.

***

Спор с Сашкой не давал мне покоя. Я решил проверить, кто же из нас прав и пошёл к столовой, надеялся выпросить у поварих куриное яйцо. Конечно, яйцо можно было взять без спросу. У Петра Лукича был неподалёку свинарник с пристройкой курятника. Но воровать яйца я у него не хотел. Напрасно я толкался у чёрного входа, никто не выходил. Заходить же самому было бесполезно, выгонят. Там не приваживали нашего брата.

В актовом зале на первом этаже, где по субботам показывали кино, играл аккордеон, раздавался шум и топот ног. Я не удержался, запрыгнул на ступеньку фундамента и заглянул в открытое окно. Видимо, шла репетиция номеров к концерту, посвящённому Дню открытых дверей.

С ребятами третьего отряда была и «Ольга Сергеевна». Девчушка в коротком сарафанчике в центре зала лихо отплясывала какой-то танец. Под звуки аккордеона она то шла павой, то кружилась вихрем, подол её коротенького сарафанчика горизонтально ходил волнами, мелькали стройные ножки, летали хвостики не заплетённых в косички волос. Я даже залюбовался. Окончив танец, она остановилась, взглянула на меня, повела плечами, потупилась и скромно опустила ресницы. Через пару секунд, подняв их, встретилась с моим восхищённым взглядом. Её улыбка стала дерзко-самоуверенной.

Я смутился и спрыгнул на землю, подумал, вот, подрастёт, будут за ней мальчишки бегать. Не она мне понравилась. Малолетка она для этого, а её танец.

Решив выполнить задумку и подождать ещё немного ― вдруг кто-нибудь да выйдет, я присел на завалинку. Было жарко и душно, донимали надоедливые слепни. Подбежал пёс кочегара Дюжки и ткнулся в мою ладонь холодным носом. Гуляш отменный охотник. Был свидетелем, как в прошлом году он своему хозяину из леса зайца принёс.

Из дома обслуживающего персонала вышли и направились к столовой две молодые женщины в белых халатах. У них модные, как в современных фильмах, причёски. Я решил, что это повара или работницы столовой.

– Можно спросить? ― обратился я к ним.

– Чего тебе? ― спросила та, что была в белом колпаке и выглядела старше.

Халат ей был тесен, подведённые глаза не делала красивее круглое лицо.

– Яички мне нужны. Пару штук. Можно попросить? ― спросил я.

– А что, у тебя нету? Так это не к нам, вопрос медицинский, ― ехидно улыбнулась та, что была младше, ― в санчасть обратись.

Я удивлённо посмотрел на неё, потом понял смысл её слов и покраснел, а она рассмеялась.

– Таня, перестань, ребёнок он ещё, ― одёрнула, что была старше, а мне объяснила: ― Мы в прачечной работаем. В столовой спроси.

Откуда-то выплыла кладовщица Варвара Матвеевна и набросилась на работниц:

– Всё ваши хихоньки да хаханьки! Кто вас безруких замуж-то возьмёт? Белье второй день не стирано! Ладно, Аня, ― кивнула она на мою обидчицу, ― восемнадцати нет; а тебе, Зина, уже двадцать скоро! Всё вам гулюшки! Вчера на работу опоздали, сегодня во сколько явились? Я в твои годы уже со вторым нянчилась!

– Да, отстаньте вы, Варвара Николаевна! Кто ж в эту ссылку на три месяца из города поедет? У меня, может быть, в городе дела, уважительная причина! Что въелись-то? Перестираем мы бельё!

– Ну, Зинка, сопля несчастная, дождёшься! Сообщу вашему начальству, пропесочат вас на комсомольском собрании! ― погрозила Варвара Николаевна и пошла в столовую.

Я, хоть и знал, что под горячую руку лучше не попадаться, забежал перед Варварой Николаевной.

– А тебе чего?

– Яков Моисеевич прислал, нам для кружка два яичка нужны куриные. Можно мне взять?

– Как дитё, тот Моисеевич! Продукты переводить! Пойдём уж…

Всё, цель была достигнута! Я побежал в отряд.

***

В отряде Аська встретил меня возмущённо и показал на часы, что весели в фойе над входной дверью.

– Ты где пропал? Я уже и постели поправил и тумбочки. Тебя Ирина Николаевна спрашивала, где ты. Сказал, что на улице убираешься. Почему это именно я должен до обеда полы мыть? Давай жребий бросим, кому мыть.

– Я до обеда помою, а ты после. Без жребия. Идёт?

– Хорошо, ― сказал Асеев и удивлённо взглянул на меня, что это я такой добрый?

Известно, до обеда полы нужно действительно мыть, а после полдника достаточно просто их протереть.

Колька Асеев уже получил у Гошина швабру, тряпку и полкусочка хозяйственного мыла.

– Ну ты и придурок, ― сказал я Асееву, ― бракованную швабру взял, видишь, болтается?

– Я поменяю.

– На стадион за Гоблином пойдёшь? Он вместе со всеми на стадионе!

Аська вышел убирать территорию. Непривычно одному в отряде. Обычно здесь всегда шумно. Я вышел набрать в таз воды и столкнулся с Пироговой. Она в сатиновых штанишках до половины щиколоток и в девчоночьей майке с узкими лямочками. Не часто приходится видеть её такой.

– Что не в форме? ― наслаждаясь её необычным видом, спросил я.

– А что я, в пионерской форме должна полы мыть? ― удивилась она моему вопросу.

– У тю-тю… форму испачкать боимся, вожатая заругает… ― хмыкнул я.

– Причём тут вожатая…

– Вера, где ты там? ― крикнула ей напарница по дежурству.

– Иду!

Я с сожалением проводил её взглядом. Жаль, что у нас никак, она просто игнорирует меня, я для неё никто, просто подопечный по решению совета класса.

***

Тряпка смачно чавкала, одна за другой влажно блестели половицы, пахло водой и мылом. Я мыл полы. Это только с виду палата маленькая, а начнёшь мыть ― аэродром! Уже с непривычки ныла поясница. Чтобы подбодрить себя, я начал напевать, а потом и вовсе заорал в такт движения шваброй слова песни:

Мы в работе! Большой! Не устанем!И сильней! Нашей Родины! Нет!Если Партии! Тёплым! Дыханьем!Каждый подвиг! Народа!! Согрет!..

Потом с выражением продекламировал фразу, которую частенько слышал от мужиков, возмущающихся отсутствием хлеба в магазинах

Нам Солнца не надо ― нам Партия светит.Нам хлеба не надо ― работу давай!

Приоткрыла дверь и заглянула в палату. Сталина Ивановна, прикрикнула: «Печенин, что за вопли! Поторапливайся. В твоих же интересах, быстрее в палате пол помоешь, быстрее пойдёшь мыть пол в фойе».

Чушь какая! В моих интересах не полы драить, а на речку смыться. А полы в фойе и крыльцо девчонки помоют, это их обязанность, а наша обязанность ― бак кипячёной водой пополнить. В фойе на отдельном столике в углу стоит бак, такой же, как на железнодорожном вокзале. Над баком на стене табличка: «Пейте кипячёную воду!» Жестяная кружка на цепи.

Ходить с вёдрами за кипячёной водой в столовую обязанность дежурных мальчишек. И гири на часах в фойе подтягивать ― тоже наша обязанность. Это только стоя на тумбочке сделать можно, висят высоко. Девчонок туда не загонишь.

Я продолжал мыть полы, как вдруг почти оторвалась и так непрочно державшаяся поперечная палка швабры. В сердцах выругал Гошина, подсунул мне неисправную, и что теперь делать, руками полы домывать?

Видимо, я потерял осторожность, надавил сильнее, чем нужно, на швабру, и она сломалась: отлетела поперечная палка, которая и так держалась на честном слове. Может быть, швабра у девчонок уже освободилась, подумал я и приоткрыл дверь в фойе. В палату девчонок вошла Емельянова, я вошёл вслед за ней и растерялся.

Пирогова стояла на входе в палату у окна лицом ко мне, и она была без майки ― а это совсем рядом, в шагах пяти от меня. Она пыталась протолкнуть пуговку в тугую петельку пояса юбки и не сразу заметила, как я вошёл. Такая стройная и такая красивая…

Заметив меня, Верочка вытаращила на меня глаза удивлённые, растерянные… потом в панике сжала локти и прижала кулачки к подбородку, прикрывая грудь. Юбка шлёпнулась на пол. Она не решилась её поднять, шагнула назад, переступив босыми ножками… Узкие трусики с голубыми цветочками, узкая талия, глаза огромные, улыбка виноватая… Глаза её наполнились слезами. Вот уже и подбородок подняла, чтоб слёзки не вылились. Будто я девчонок без майки не видел! Жалко её стало… и себя тоже…

– Да я швабру хотел… У меня сломалась, ― попытался объяснить Емельяновой вторжение в их палату и опять невольно встретился глазами с Пироговой. Не глаза ― море предштормовое! Вот-вот заплачет.

– Выйди и дверь закрой! ― рассердилась Емельянова.

***

Я вышел, прикрыл дверь, прижал к ней ладонь и какое-то время стоял в оцепенении. Неудобно получилось… Разве ж я знал, что так выйдет! Древнегреческий скульптор Пигмалион, наверное, такую, как у Верочки, фигурку девушки изваял, а потом влюбился в неё без памяти. Богиня Афродита потом оживила скульптурку для него. А тут девочка, которая мне нравится, живая и рядом. У меня аж во рту пересохло от чувства нежности к Верочке.

Вернувшись в палату, я присел на постель Рудого ― он на первой кровати от входа спит. Вспомнился третий класс, когда я сидел с Верой за одной партой. С первого по третий класс медосмотры у нас в школе проводили прямо в классной комнате, прервав урок. А в четвёртом, не прерывая урок, учительница отправляла нас в школьный медкабинет по партам.

Когда подошла наша очередь, Вера взглянула на меня, надула губы и отвернулась к окошку. «Не пойду!» ― заявила она и уткнулась носом в парту. «Дура, что ли, как не пойду? ― помню, удивился я. ― Наша очередь!»

Когда разделись до трусов, понял, почему она не хотела идти. У неё трусы были со вставками по бокам, похожими на тюль. Подумал тогда, и где мать ей такие купила? Юрка Маслов и Шумаков Сергей уставились на неё. Так и хотелось им в морду въехать. Верка заморгала часто.

Внимание пацанов отвлекла Танька Яковлева. Она моя ровесница, отстала на год из-за перелома руки. Когда она сняла майку, Шумаков приставил кулаки к своей груди и ехидно поинтересовался: «Яковлева, у тебя так?» Танька покраснела и прикрылась ладошками лодочкой. Медсестра одёрнула Шумакова: «Ну-ка успокойся! Устрою тебе осмотр, надолго запомнишь». Своё обещание она сдержала, когда подошла его очередь, и он стоял к ней лицом, она приспустила с него трусы, продемонстрировав его задницу девчонкам.

Пирогова этого цирка не видела, уже вышла. Она задержалась на урок и со слипшимися ресницами присела за парту. Взглянув на её, я спросил: «Ты что, плакала?» Она кивнула головой. «Что случилось? Ничего не случилось», ― попытался её утешить. «Почему нас не предупреждают, что медосмотр будет? В следующий раз ни за что не пойду!» ― шепнула она и капнула слезинкой на тетрадку. «Скажут, пойдёшь как миленькая, как это не пойду?» ― ответил я и накрыл её руку ладошкой. «Не надо меня жалеть», ― отдёрнула она руку. Тогда, в десять лет, она выглядела мальчишкой, а сейчас уже юной девушкой. Верочке в сентябре четырнадцать, а мне в августе пятнадцать.

Воспоминания прервала Емельянова.

– Держи швабру. И запомни, культурные люди стучатся, перед тем как войти!

– Что-то я не слышал, как ты, культурный человек, постучалась, ― съязвил я.

– К мальчишкам можно не стучаться. Швабра нужна или нет?

– Интересные у тебя правила про мальчишек! А швабра нужна. Спасибо.

– Ладно, забудем, ― сказала Емельянова.

***

Перед обедом пришла комиссия, проверять качество уборки. Была старшая пионервожатая и председатели отрядов. Среди комиссии, к моему удивлению была и та, которую я уже не надеялся когда-либо встретить – Алька Ларина! Третий день в пионерском лагере, я её только сейчас увидел. Как это я не заметил её раньше на построении? По двум нашивкам на рукаве её рубашки понятно, что она председатель отряда. Но почему она в первом отряде, а не во втором?

Я взглянул на неё с улыбкой, давая понять, что узнал её, но никакой реакции не отразилось на её лице. Никакой! Алька деловито оглядела палату и заявила:

– В углу под кроватями пол вообще не мыли! Вон, грязные разводы видно.

Это меня разозлило. Сейчас она чуть ниже меня ростом. Васильковые глаза, какие были у Алинки, светло-каштановые волосы, как у Альки. В пятом отряде у неё были косички, а теперь волосы заплетены в косы, уложенные на затылке по-взрослому, маленький, чуть вздёрнутый нос. Почему она не узнала меня? Неужели за три года я так изменился?

Танька Лемехова заступилась за нас и сказала старшей пионервожатой:

– Неправда! Елена Матвеевна, мальчики мыли пол! Разводы грязи на полу мокрые, ― значит, пол мыли!

С ней не согласились, и нам снизили оценку до «удовлетворительно». Когда комиссия вышла проверять палату девчонок. Алька задержалась, подошла к окну, провела пальцем по подоконнику, продемонстрировала его мне и заявила:

– Смотри: пыль! Пословицу знаешь: «Чистота – залог здоровья!»

Я не сдержался и ответил:

– Я и другую пословицу знаю: «Свинья грязь везде найдёт!» Это не о тебе, верно?

Алька задержала дыхание, видимо, соображая, что ответить, потом выдохнула со словами:

– Ну, ты и нахал. Наглый такой, хамит и ещё улыбается. Пыль вытри!

– Заложишь? Пионерскую песню тебе в спину, флаг в руки, барабан на шею и паровоз навстречу в узком туннеле!

– Очень глупо! – обиделась она и заявила: – А ещё звеньевой!

– Скатертью доро… – напутствовал я, но вовремя поправил себя: – скатертью по жопе.

Она посмотрела на меня удивлённо и, сверкнув глазами, вышла из палаты.

***

Вот как понять этих девчонок? Не такой встречи я ожидал. Обиделась, что не нашёл её после смены? Так я и адреса её не знал. А когда спросил его у воспитательницы, она заявила, он тебе ни к чему, выше общение пагубно влияло на Ларину. А ваши опоздания в строй и уклонение от общественных поручений – были дурным примером для всего коллектива!

А может, Алька просто не узнала меня? Такое вполне может быть, ведь прошло три года, и я изменился. Пусть так. В таком случае мне содержимого нашего с ней тайника в схроне тоже не нужно.

Чтобы идти обедать, я зашёл в палату девчонок за Пироговой. Она покраснела и настороженно взглянула мне в глаза, улыбнусь или нет, что видел её такой… Я сделал нейтральную физиономию, и она успокоилась. В столовой, когда сели за стол, она поделилась:

– Печенин, знаешь, у нас в школе другая классная будет.

– А откуда ты знаешь?

– Я перед пионерским лагерем с нашей классной разговаривала. Она замуж вышла и уезжает с мужем.

– Во как! А у нас кто будет классной?

– Мария Фёдоровна сказала, не знает, кого поставят. И ещё новость есть.

– Какая?

– Физрук новый будет и учительница по литературе. По распределению в нашу школу направили.

– Откуда ты всё знаешь? Не советский пионер, а «Телеграфное Агентство Советского Союза»!

– Я тебе новости, а ты издеваешься. Не буду ничего больше рассказывать! ― надула губы Верка.

Меня всегда забавлял её вид, когда она обижается: нахмурится и надует губы. Как-то совсем по-детски у неё это получается.

– Пирогова, ты слышала разговор в фойе? ― тронул я за её плечо, чтобы сменить тему.

– А ты подслушивал?

Злится, что «Телеграфным Агентством» назвал, понял я и примирительно ответил:

– С чего бы это, говорили громко.

– Не слышала.

– Сталина сказала, что пионервожатая третьего отряда, её Ольгой Сергеевной зовут, после первого курса педучилища.

– Я и так это знаю. Вот новость нашёл!

– Ей пятнадцать только. Если она с семи в школу пошла, должно быть шестнадцать. В комсомол принимают с четырнадцати… Видела у неё комсомольский значок? Как это может быть?

– Что ты пристал с этой пионервожатой? Возьми и спроси у неё сам! ― почему-то разозлилась Пирогова.

– Что такая психованная сегодня? ― одёрнул я её.

Замолчали. Когда заканчивали обедать, спросил:

– Если попрошу, сделаешь?

– Что сделать?

– После полдника моя очередь территорию убирать. Там убирать нечего ― чисто. Мне отлучиться нужно. Предупредишь, если искать будут?

– А где будешь? Чтобы предупредить.

– В кружке технического творчества. Мы с Сашкой Парусом там дело делаем.

– Хорошо, будут искать ― предупрежу.

***

У пятого отряда меня кто-то окликнул. Я оглянулся. Подбежал Сашка Филиппов. Его пионерский галстук, завязанный нелепым узлом, съехал набок.

– Лёша, здравствуй!

– Здравствуй. Ну как здесь, не обижают? ― поинтересовался я.

– Вот ещё… Некоторые ребята у нас уже домой хотят. А мне здесь нравится, я ещё потерплю.

Его слова: «нравится, и я ещё потерплю», ― рассмешили меня. Я вспомнил анекдот и улыбнулся: девчонка с мелкого отряда пионерлагеря просит деда: «Дедушка, забери меня отсюда!». А дед, прожжённый ЗЭК, объясняет: «Внуча, в вашем лагере условно-досрочного освобождения нет. Срок придётся тянуть полностью!». Я взглянул на Сашку и поинтересовался:

– Срок придётся тянуть полностью?

– Какой срок? ― не понимая, спросил он.

– Успел с пацанами познакомиться?

– Успел. А правда, есть такая организация: «Смерть советским пионерам»? ― у нас рассказывают.

– Врут, ― невольно улыбнулся я.

– Так в прошлую смену пацана одного за территорией не убивали и записку «Смерть советским пионерам!» на нём не оставляли?

– Сочиняют. А пионервожатых это устраивает, чтобы вы за территорию лагеря не бегали.

– Ещё у нас пацан один говорит, в аптеке за килограмм сушёных комаров гематоген дают? И ещё рубль денег в придачу. Мы тут с пацанами думаем, по вечерам можно их много набить. Сиди в футболке, он тебе на руку, кровь пить, а ты его: бац! ― и в банку, а днём сушить.

– Не слушай, это прикол такой.

– А у нас пацан рассказывает, мы его «Жиртрестом» зовём, у них во дворе один пацан комаров насушил, только мало. Ему в аптеке десять копеек дали.

– Сочиняет он.

Подошёл Юрка Кузнецов, взглянул вопросительно на меня, на Сашку Филиппова, ехидно ухмыльнулся и процитировал:

Всегда мы помним Ленинаи думаем о нем.Мы день его рождениясчитаем лучшим днём!

― потом уставился на Сашку и выпалил:

– Юный пионер! Ну-ка, отвечай быстро старшим товарищам, что означают Красное знамя, пионерский галстук, значок и салют юного пионера? ― Сашка ошеломлённо уставился на Кузнецова. ― Молчишь? ― грозно спросил Кузя и потребовал: ― Тогда отвечай быстро, ты любишь дедушку Ленина?

– Люблю! ― подтвердил Сашка, робея от внимания старшего пацана, и для убедительности округлил глаза.

– Ещё крепче люби! ― наставительно потребовал Кузя: ― Вот как дедушку Ленина любить нужно.

Кузя туго затянул пионерский галстук на шее у братишки Филипповой, растянул штанины своих шорт, наподобие юбки, и кружась, и пританцовывая, пропел писклявым голосом:

Я маленькая девочкатанцую и пою,я Ленина не видела,но я его люблю!Вот сорву цветок сирени,приколю его на грудь,вывел нас товарищ Ленинна счастливый, светлый путь!

Лицо Сашки побагровело.

– Кузя, не наезжай! ― одёрнул я Кузнецова, притянул к себе за руку Сашку и кое-как ослабил туго затянутый узел.

– «Пионер без лишних слов малышам помочь готов!», или как? Вожатым к малышне назначили? Что за шпингалет? ― ехидно поинтересовался Кузнецов поглядывая на моего подопечного.

– Просто знакомый. Брат одноклассницы.

– Я пойду? ― робко спросил Сашка, с опаской поглядывая на Кузнецова.

– Беги. Если что ― найдёшь, ― напутствовал я его.

***

В тихий час в окна в палату открыты. Душно. Легкие шторы на окнах висят неподвижно. На улице ни ветерка.

– По закону Архимеда после вкусного обеда полагается… поспать, ― изрёк Кузя, отвернулся и через несколько секунд засопел.

– Ну и жара, ещё немного и я запекусь в собственном соку, как курица в духовке, ― пожаловался Сашка и вытер лоб полотенцем.