Пионерское лето 1964 года, или Лёша-Алёша-Алексей

– Подъем! ― завопил дурным голосом Кузя и, приподнявшись с постели, треснул подушкой соседа по кровати, Витьку Ефимова. Сделав чёрное дело, громко продекламировал:

Тех, кто спит ― того убьём,кто лежит, тому навесим,кто бежит ― того побьём!

По похожему напеву горнист и подавал сигнал «Подъем».

– Кузнецов, ну-ка уймись! ― прикрикнула на него Ирина Николаевна.

Вставали неохотно, не расшевелили нас и вопли Кузи. За каникулы многие отвыкли просыпаться рано, в том числе и я.

– Выходить на зарядку, мухи сонные, ― продолжала командовать Ирина Николаевна. ― Форма одежды ― трусы. Майки не надевать!

– Дождь там на улице. Я выходил. Холодно. Да ещё без маек, ― сказал Юрка Круглов. ― Вон, в чём надо зарядку делать, ― указал он на плакат, висевший на торцевой стене палаты.

На нем московский пионер на фоне сталинской высотки делал утреннюю зарядку в трусах и майке. Ниже надпись: «Пионер закаляет себя. Каждый день делает физическую зарядку».

– Разговорчики! Нет там дождя. А закаляться кто будет, Александр Сергеевич Пушкин? ― возразила Ирина Николаевна и упрекнула: ― Будущие защитники Родины, называется!

Я улыбнулся, вспомнив вчерашний разговор: «советский писатель негр и эфиоп Пушкин».

– Печенин, а ты что улыбаешься? ― обратила на меня внимание пионервожатая.

Вот те на. Быстро она мою фамилию запомнила, подумал я. Лучше всё-таки не выделяться. Потом сообразил, меня же вчера звеньевым избрали ― вот и запомнила.

***

Ночью действительно прошёл дождь, песок на спортивной площадке был влажным. По требованию Ирины Николаевны мы вышли на зарядку в трусах, а девчонки ― кто в чём: кто в юбках и футболках, кто в трико. Я поёжился, было прохладно и сыро.

Нас и девчонок построили за зданием отряда в одну шеренгу по росту. Слева от меня Юрка Кузнецов, справа ― Рудый. За нашими спинами площадка для утренней зарядки в виде прямоугольника, посыпанная крупным песком. Он разбит на квадраты, пронумерованные гашеной известью по количеству ребят: по десять квадратов в четыре ряда. Ирина Николаевна дала команду рассчитаться и, после расчёта, объяснила, что после команды «На зарядку становись!» каждый должен занять своё место, согласно своего номера.

Громкоговоритель с площадки общих построений громыхнул песней:

Не мороз мне не страшен, ни жараУдивляются даже доктора,Почему я не болею,Почему я здоровееВсех ребят из нашего двора…

Мы ещё стояли в строю, когда из-за здания отряда неожиданно нарисовалась известная личность, Белобородов Геннадий Николаевич. Он заместитель директора пионерлагеря по воспитательной работе и парторг. Ему уже, как древнему мамонту, под тридцать. Лицо, чуть сплющенное у висков, татуировка ― якорь на тыльной стороне руки. Сегодня он в трико, растянутом на коленях, и с голым торсом. Есть такое выражение: «ложка дёгтя в бочке мёда». Так вот, Белобородов и есть ложка дёгтя в нашем пионерлагере. Он, со своими армейскими замашками, жизнь нам портит. Трубил радиотранслятор:

…Потому что утром раноЗаниматься мне гимнастикой не лень…

От старших ребят я знаю, что он окончил Ленинградское высшее общевойсковое училище, а всё равно дурак дураком. Говорят, что он попал под сокращение армии, которое провели в шестидесятом году по приказу Хрущёва. Тогда армию сократили на треть, и многие из офицеров оказались на гражданке. Поэтому и злой, наверное. Все остальные, хоть воспитатели, хоть вожатые, хоть персонал лагеря и даже директор относятся к нам более-менее доброжелательно, если и журят, так за дело. И вообще, если бы не он, в лагере было бы не так уж и строго. Нас он по распорядку дня жить заставляет.

– Ну и вожатые у нас, ― с улыбкой сказал Круглов, кивнув на Ларису Семёновну и Ирину Николаевну, ― сами, и девчонки тоже, в трико и футболках, а нас мёрзнуть заставляют. Лучше бы наоборот, мы в майках, а они только в трусах.

Юрка Кузнецов, он стоял слева от меня, засмеялся. Я подавил улыбку и толкнул его локтем, кивком головы указывая на Белобородова.

– Что за смешки! Кому это весело на построении? Ты, разгильдяй конопатый, вышел из строя! ― скомандовал он Кузнецову.

Когда Кузя вышел из строя и повернулся к нам лицом, Белобородов язвительно поинтересовался:

– Что ты болтаешься в строю как мелкая фекалия в прорубе? Запомни, не я тебя так назвал, ты сам себя ею обозначил. ― Он оглядел строй и, презрительно указав пальцем на Кузнецова, заявил: ― При мне его часто какашкой не называть! У нас в пионерском лагере принято уважительно обращаться друг к другу, ― а, взглянув на Юрку, приказал: ― Ты, продукт жизнедеятельности человека, принял позицию с упором лёжа! Побарабань пузом по песку. Пятнадцать отжиманий!

Кузя распластался на песке. Белобородов отчитал Ирину Николаевну:

– На голову вам сядут, если дисциплину не будите требовать. Они же без… этих, физического воспитания, как без пряников! Вообще наглость потеряли! ― Я подавил улыбку: зам директора, куражась, любит добавлять в речь нелепые фразы. Он продолжил: ― Кому не понятно, мой добрый нрав испытывать не советую. Вы меня ещё не знаете. Может быть, те, кто прошлый раз были в пионерском лагере, знали меня с хорошей стороны, но теперь узнаете меня и с плохой стороны. Я не такой добрый, как вам всем кажется. Я любого из вас доведу до слез. Так знаете теперь, с кем имеете дело? Ну-ка, отвечайте хором, знаете или нет?

– Знаем… ― раздалось несколько голосов в разнобой.

Я отвернулся и фыркнул в кулак. Именно так, почти дословно, говорил солдатам поручик Дуб, персонаж книги Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка».

Белобородов с прищуром взглянул на меня, думаю, он прекрасно понял, что я разоблачил его плагиат, но он ничего не сказал, просто с хитринкой взглянул на меня и погрозил пальцем. Затем он оглянулся на Ларису Семёновну, указал пальцем на девчонок и требовательно поинтересовался:

– Почему у тебя дети форму одежды не соблюдают? Форма одежды на зарядку для мальчиков трусы, для них, ― указал он на девчонок, ― трусы и майка!

– Геннадий Николаевич, прохладно сегодня, ― смущённо промямлила Лариса Семёновна.

– Никаких оправданий! Майки на зарядку нужно сразу, как встали, на свежую голову надевать, а не ждать, когда вам напомнят! ― заявил Белобородов.

– Слышь, что он сказал? ― толкнул меня локтем Рудый, ― девкам не на себя, а на голову майки нужно надевать!

– Ну да… ― улыбнувшись, шепнул я ему.

…Форма одежды на зарядку в начале смены обычно вызывает ропот девчонок, но он подавляется на корню: мол, в чужой монастырь со своим уставом не ходят. А вот на стадион, почему-то им разрешают надевать не обязательно майки, но и футболки тоже.

– Жду пять минут. Командуйте! ― распорядился Белобородов.

– Девочки, быстро переодеться. Форма на зарядку ― спортивные трусы и майка.

– Бегом! ― прикрикнул Белобородов и взглянул на часы.

Девчонки побежали в отряд. Кузя отжался десять раз и улёгся пузом на влажный песок.

– Не могу больше, руки устали, ― сказал он, ― и песок холодный.

– Быстрее появится желание упражнение закончить, ― ответил Белобородов.

Кузя кое-как отжался ещё пять раз и встал в строй.

– В следующий раз ― двадцать отжиманий. Я вас научу дисциплину любить! ― сказал Белобородов, обращаясь к строю, и пообещал: ― Вы у меня её обожать будете!

***

Он ушёл только тогда, когда девчонки сбегали в палату и переоделись в черные сатиновые трусы-шароварчики с резинками на ногах, как на уроках физкультуры, и белые майки. Только у Осиповой и одноклассницы Кузнецова Емельяновой под майками просматривались лифчики, у остальных девчонок майки надеты просто так. Ирина Николаевна скомандовала: «Отряд смирно! Вольно! По порядку номеров рассчитайсь!»

После расчёта я занял квадрат со своим номером в первой шеренге. Зарядку проводила Ирина Николаевна. Попрыгав и помахав руками, мы шли заправлять постели и умываться. Двухсторонний умывальник для группового умывания, общий для мальчишек и девчонок, с двадцатью краниками с каждой стороны был в нашем распоряжении. По прошлым годам я знал, когда дни были тёплые, вода к вечеру успевала нагреться и утром была терпимой, но сегодня ― просто ледяной.

***

Когда заправляли постели, я спросил у Кузнецова:

– Кузя, а что ты голышом спишь?

– А то ты не знаешь, ― ответил он. ― лучше я во сне простыню испачкаю, чем трусы, что б потом не оправдываться, что на них пятно от зубной пасты. Или у тебя такое во сне не бывает?

Я смутился и, желая закрыть тему, сказал:

– Понятно тогда.

Конечно, это и моя проблема. И у меня во сне это чаще, чем раз в неделю. Возможно, он прав. Трусы запасные одни, стирать их негде, просить подменку среди недели стыдно.

Но вот Весёлкин подал сигнал горном на утреннюю отрядную линейку, мы встали в строй. Лемехова Танька сделала объявление, что сегодня начинается дежурство по отряду, что с графиком дежурства можно ознакомиться в фойе на доске объявлений.

Дежурство для меня не новость. Я уже видел график и знал, что мне выпало дежурить завтра с Асеевым, Ждановой и этой «Зиночкой». Было ещё одно объявление: в пионерской комнате после строевой подготовки запланировано проведение сбора желающих записаться в кружок юных барабанщиков и горнистов. Странно, но желающие записаться были каждую смену…

***

На завтрак сегодня манная каша. Мне больше нравится рисовая. В середине жёлтый брусочек сливочного масла. Иногда, я знал это по прошлым сменам, давали вермишель. Изредка ― омлет. И всегда горячий какао или эрзац-кофе, обычно с пенкой. Ну и белый хлеб с маслом. Изредка вместо масла был сыр. Завтрак мне нравился. Вкусно.

Пирогова со мной не разговаривала. Ну и не надо. Я и не навязываюсь. На столик пионервожатых при ней я старался не смотреть.

На утреннюю линейку пионерского лагеря отряды уже шли с речёвками. Наш отряд не исключение. Толька Катаев вышагивал впереди и лихо выбивал барабанными палочками «Походный марш»: «Бей бара-бан-щик, бей бар-аба-нщик в ба-ра-бан».

– Отряд, наш девиз! ― выкрикнула Лемехова.

– Пионеру не дело топтаться на месте,

всегда мы в строю, с коллективом вместе!

– громко гаркнул отряд.

– Даёшь речёвку! ― скомандовала Лемехова и выкрикнула:

―Кто шагает дружно в ряд?

Мы немного вразнобой прокричали:

― Наш отряд, отряд орлят!

― Как орлята здесь живут?

― Чтут заветы, любят труд!

― А девиз орлят каков?

― Больше дела, меньше слов!

― рявкнули мы в такт шагам.

***

Утренняя линейка затянулась на полчаса из-за опоздания четвёртого отряда и долгих поучений старшей пионервожатой. Выглянуло солнце. День обещал быть жарким. В такую погоду помещение отряда ― не лучшее место, но именно там, в фойе, должны были проводить политинформацию. Туда мы и принесли свои табуретки. Все уселись лицом к входной двери. С моего места мне хорошо видно Пирогову. Она рядом со своей Ленкой Ждановой.

Светка Осипова и Белова сидели рядом со мной. Первую политинформацию проводила старшая пионервожатая Елена Матвеевна Федотова.

– Ребята, вы должны знать историю пионерской организации, ― начала она, ― Нет такого пионера, который бы не знал, когда создана пионерская организация.

Правильно! ― похвалила она Лемехову, поднявшую руку. ― Пионерская организация создана по решению Всероссийской конференции ВЛКСМ девятнадцатого мая двадцать второго года. А сегодня я расскажу вам о Всесоюзных слётах пионеров…

Я прикрыл рот от зевка и с тоской посмотрел в окно, потом мельком на Пирогову. У неё колечками пряди волос на шее. В гляделки с ней поиграть? Я иногда делаю так в школе на уроках. Стоит внимательно посмотреть на её затылок, посчитать до трёх, потом опустить голову до того, как она обернётся. Потом словно случайно взглянуть ей в глаза, вопросительно приподнять брови и поддёрнуть вверх голову: «Чего, мол, тебе?» Если удастся, то повторить этот прикол ещё пару раз за урок. Потом на перемене подойти к ней и небрежно спросить с деланным равнодушием: «Пирогова, ты что-то спросить хотела на уроке, или что?» Она отвернётся и порозовеет от смущения. Хорошо бы и сегодня так получилось и, может быть, всё будет, как прежде. Раз, и два, и три.

На «раз» Пирогова что-то шепнула подружке, на «два» резко обернулась ко мне! Я ещё не был готов к этому, не успел опустить голову. Глаза Верки без намёка на улыбку, встретилась со мной взглядом и отвернулась. Отвернулась и всё! А у её подружки, Ждановой, она посмотрела на меня почти одновременно с Пироговой, в глазах смешинки. Что ей сказала Пирогова, прежде чем обернуться ко мне? Что отделаться от меня не может? Я почувствовал, что сейчас покраснею, и опустил голову.

Что ж, пусть будет, как Пирогова хочет, мешать не буду. Я скосил взгляд на Светку Осипову, вспомнились её слова: «Вот Пирогова тебя со мной и познакомила!»

Не сразу я вновь услышал голос старшей пионервожатой, она говорила:

– …а вот, второй Всесоюзный слёт пионеров проходил совсем недавно, два года назад, в июле 1962 года. Его провели во Всесоюзном пионерском лагере «Артек». Ребята, кто знает, на берегу какого моря расположен пионерский лагерь «Артек»?

– На Чёрном, ― сказала с места Токарева.

– Правильно, на Чёрном. Так вот, пионерские дружины направили на слёт самых достойных пионеров. В слёте приняли участие и делегаты зарубежных детских организаций. Этот слёт подвёл итоги «пионерской двухлетки», прошедшей под девизом «Пионер ― Родине!» и дал старт Всесоюзному соревнованию на лучший пионерский отряд под девизом «Имя Ленина в сердце каждом, верность Партии делом докажем!»

Клонило ко сну, я заклевал носом.

– Печенин, не спать! ― прикрикнула Ирина Николаевна. ― И запомни, инициативами Всесоюзного соревнования ты тоже гордишься, понятно тебе?

– Ладно, горжусь, ― прикрывая ладошкой зевок, согласился я, чтобы отстала.

Наконец, политинформация подошла к концу, наша Ирина Николаевна объявила перерыв на пять минут, затем ― построение на стадион. «Занятия по строевой подготовке с вами проведёт Белобородов Геннадий Николаевич», ― добавила она «на сладкое».

– Замдыр устроит нам «счастливое детство»! ― сказал я Кузнецову, когда мы вышли на улицу.

– Точно, ― согласился он.

***

– Геннадий Николаевич, второй отряд на занятия по строевой подготовке прибыл, ― доложила Белобородову Ирина Николаевна, когда мы пришли на стадион. Он взглянул на часы и недовольно заметил:

– Опоздание на пять минут. В дальнейшем терпеть такой расхлябанности не буду! За опоздание на занятия ― два круга вокруг стадиона. Напра-во! Бегом, марш!

– Хорошее начало, ― сказал я Кузнецову, с которым бежал рядом.

– Ничего, всего-то минут сорок. Выдержим, ― утешил меня Кузя.

Когда мы пробежали два круга, Белобородов приказал построиться в одну шеренгу.

– На первый, второй рассчитайсь! ― подал команду Белобородов.

– Первый.

– Второй.

– Первый.

– Второй…

– Пионеры, ― начал свою речь Белобородов, ― начинаем занятия по строевой подготовке. Строевая подготовка ― мать дисциплины. Без строевой подготовки вы ― отставной козы барабанщики. На занятиях я привью вам любовь к дисциплине и порядку, научу выполнять команды вожатых. Вот ты, ― обратился он к Славке Дударю, однокласснику Кузи: ― Ты что головой в строю крутишь, будто тебе в заднице барабанной палочкой щекочут? Выйти из строя!

Славка вышел и повернулся к нам лицом. Белобородов снял с брюк ремень, показал его нам и сказал: «Я сам уважаемым человеком вырос, и из вас примерных пионеров воспитаю! Как сказал классик марксизма-ленинизма: «Не сознание определяет бытие́, а битиё определяет сознание!», а Дударю пообещал: «Вот с тебя и подтвердим научную теорию практикой. Ну-ка, подойди сюда!»

Когда Дудка, с опаской косясь на ремень, подошёл к Белобородову, тот стеганул его ремнём по заднице. Не сильно, но Дударь взвизгнул, застучал по земле ногами и потёр ушибленное место ладошкой.

Белобородов погрозил нам ремнём, а ему прошипел:

– Пшш…ёл в строй драной козы барабанщик! В следующий раз то же самое заработаешь, причём перед строем и по голой попе. Это для тех, кто не понял, что главное, ― это дисциплина! И запомните, дважды повторять я не привык! Всем уяснили, что главное? Главное ― это дис-цип-ли-на! А ну-ка, хором, что главное?

– Дисципли-на! Дис-ципли-на… ― раздался нестройный хор голосов.

– Плохо! Повторять будем, пока не научимся. Что главное?

– Дисципли-на! ― раздалось уже стройнее.

– Это уже получше будет. А почему ты не во весь голос про дисциплину докладываешь? ― обратился он к Катьке Снежной со звена «Вэ»: ― Займёмся индивидуально. Десять раз громко, во весь голос доложи всему отряду, что главное?

– Дисципли-на! Дисципли-на! Дисципли-на…

– Экий у тебя звонкий, когда захочешь! ― похвалил Белобородов. А вы почему не в строю? ― обратился он к нашим пионервожатым. ― Встать в строй! Вам тоже полезно память освежить.

Ирина Николаевна и Лариса Семёновна удивлённо переглянулись, но, как я понял, не посмели ослушаться и встали в строй.

– Начинаем занятия, ― продолжал Белобородов. ― Объясняю, как перестраиваться в шеренгу по двое. Номер второй правой ногой делает шаг назад, левой ногой ― шаг влево, затем сомкнуть ряды. Понятно? Слушай команду: в шеренгу по два перестроиться!

Ванька Цыплаков со звена Глухарёва сбился, выполняя команду, и у стоящих с ним рядом получилась «куча мала».

– Ты, бестолочь, выйти из строя, ― скомандовал ему Белобородов. ― Ты какой ногой назад шагнул, олух небесный?

– Вот этой, ― Цыпа поднял и показал ногу, потом почесал её о другую.

– А я какой говорил?

– А чё сразу я? ― буркнул Славка, оправдываясь.

– «Я» в твоём случае ― последняя буква греческого алфавита! ― Белобородов подошёл и врезал ему подзатыльник. ― Это для начала, ― пообещал он, ― память освежить. Сейчас запомнишь на всю жизнь: на правой ноге барабань поперёк стадиона и назад. Выполняй!

Цыплаков запрыгал подраненным воробьём к противоположной стороне стадиона. Не позавидуешь!

– Последняя буква греческого алфавита ― «омега», ― шепнул мне Витька Ефимов.

– Это ты ему поясни, ― услышав, посоветовал очкастому всезнайке Кузнецов.

После отработки построения, Белобородов дрессировал нас выходить из строя со второй шеренги. Я видел, как Цыплаков переменил ногу. Увидел это и Белобородов.

– Разгильдяй с облупленным носом, ― обратился он к Кузнецову, ― сбегай, приведи того «подраненного барабанщика», ― показал он на Цыплакова.

Когда Кузнецов и Цыплаков подошли к Белобородову, он приказал Кузе встать в строй, а Славке влепил подзатыльник.

– Сказано тебе, барабанить по земле правой ногой или нет?

– Сказано, ― буркнул Славка, потирая затылок.

– Десять приседаний. Выполняй!

Цыплаков присел десять раз.

– Теперь бегом на место, где ногу поменял и барабань дальше! А вас, балбесы, ― сказал Белобородов, обращаясь к строю, ― буду учить выходить из строя и отдавать рапорт. Сейчас я покажу, как этого делать нельзя. Вот ты, стриженная, ― ткнул он пальцем в Женьку Панус, ― девочка должна косички носить, а не стричься под мальчишку! Выйти из строя и отдать рапорт.

Сейчас орать на неё будет. Сашка Панус говорил, они с сестрой один раз в пионерском лагере были, да и то давно, подумал я. «Барабанщик», ― как-то само собой выскочило у меня на Белобородова. Да, «Гена-барабанщик», ― вот как его называть нужно.

Опасался я зря. Женька чётким шагом подошла к Белобородову, лихо вскинула руку в пионерском салюте и доложила:

– Товарищ заместитель директора по воспитательной работе, пионер Панус по вашему приказанию прибыла! ― и улыбнулась.

Белобородов растянул губы в довольной улыбке.

– Вот так, разгильдяи, учитесь, как нужно отдавать рапорт! ― сказал он, обращаясь к строю. ― Молодец! Встать в строй.

Конечно, подумал я, даже пионер первой ступени умеет строиться на линейку, ходить, как у нас, шутя, говорят, «поступью счастливого детства», маршировать под барабан и петь песню в строю. Но, где это она научилась так чётко из строя выходить? Нужно будет у Сашки спросить.

Затем мы отрабатывали движение в колонне. Этот час занятий показался вечностью. Но всё когда-нибудь кончается. Доскакал к нам на одной ноге Середа. Белобородов дал команду: «Разойдись!»

– Я понял, как Белобородова называть надо, ― сказал я своим товарищам.

– Как? ― спросил Ефимов.

– «Гена-барабанщик!»

– Метко подмечено, ― согласился Кузнецов: ― «Гена-барабанщик» и есть!

После занятий по строевые подготовки Белобородов объявил перерыв и оставив на вожатых ушёл в пионерский лагерь.

Занятия на стадионе после политинформации состояли из двух мероприятий с перерывом между ними. Первая половина обычно заключалась в подготовке к сдаче зачётов БГТО под руководством физорга или, как сегодня, в строевой подготовке, вторая ― произвольны играм и свободе, приближенной к анархии. Пионервожатые, остававшиеся с нами, не слишком обращали на нас внимания.

***

Задумав смыться после перерыва, я попросил у Ирины Николаевны разрешения отлучиться в туалет, хотя нужды в этом не было, а освободившееся время проверить, прогрелась ли вода в карьере, который мы с Мишкой Гудиным нашли в прошлом году, по ту сторону дороги в город.

Я пошёл в сторону туалета у леса, обошёл его стороной и вошёл в полосу леса с листьями деревьев и кустарника, обильно осыпанными дустом для защиты от клещей.

Пройдя по лесу параллельно дороге, я пересёк десятиметровую противопожарную минерализованную полосу и прошёл дальше в лес до просеки линии электропередач, что спускалась вниз и пересекала автомобильное шоссе, по которому мы приехали в лагерь. По водосточной трубе под дорогой в город, я вышел к речке, вытекавшей из дамбы, которой был перегорожен пруд, служивший бассейном пионерлагеря. Ниже по течению речки и располагался карьер.

Его уже давно уже забросили. Берега карьера заросли кустарником, деревьями ивы, но берег со стороны пионерлагеря был удобен для купания. Он был пологим и покрыт мелкой галькой с песком.

Вторым достоинством карьера было то, что его берег со стороны дороги скрывали большие кучи гравия, заросшие высокой травой и кустарником, а противоположный берег был низким и болотистым. Все это делало карьер уютным и укромным местечком, где не нужно было бояться посторонних.

Я ещё раз порадовался удаче. С Мишкой Гудиным мы нашли его в прошлом году совершенно случайно, ходили на речку ловить раков и набрели. Я осмотрел берег. Следов ног на берегу не было. Это меня устраивало. В мокрых трусах возвращаться в пионерлагерь нельзя, догадались бы, что на речку бегал. Это и являлось причиной, по которой я никому не хотел показывать расположение карьера.

В воду я входил осторожно. Дно у берега было покрыто галькой, а дальше ― песок. Вода только на мелководье была тёплой, да и купаться одному не то удовольствие, поэтому в воде я был недолго.

Чтобы контролировать время и не опаздывать в лагерь я решил сделать на его берегу солнечные часы. Это совсем несложно. Плоскость циферблата должна быть параллельна экватору, а стержень, его называют «гномон», перпендикулярен циферблату. Широта, где мы живём, примерно равна пятидесяти пяти градусам, значит, наклон циферблата ― тридцать пять градусов. Пусть он будет тридцать три. Погрешность небольшая.

Ломаем веточку, рисуем на песке квадрат со сторонами длинной, равной ветке, и ориентацией сторон: «юг-север». Я знаю, где Полярная звезда. Делим веточку на три равных части, одна часть ― это высота южной стороны квадрата, формируем из песка наклонную плоскость под циферблат. В его центр втыкаем гномон, камушками обозначаем цифры циферблата ― вот и всё. Часы готовы!

Нужно было возвращаться, меня могли хватиться. Перед тем, как пройти под мостом на ту сторону дороги, пришлось подождать. Со стороны города послышался шум приближающейся машины. Я притаился за кустами и наблюдал, как по дороге прошли два трёхосных грузовика, буксируя за собой орудия. В кузовах сидели солдаты в стальных касках. За пионерлагерем дислоцируются две воинских части, танковая и артиллерийская, я натыкался в лесу на колючую проволоку с табличками: «МО ВС. Вход запрещён!»

***

Когда я вернулся в отряд, Юрка Кузнецов сказал:

– Искали тебя.

– Кто? ― спросил я с опаской.

– Двое с носилками, один с топором, ― с недовольной физиономией съязвил он. ― Хотели команду в футбол набрать, звено «Бэ» обставить, а тебя нет. Потом Ярок и Решка переругались из-за ерунды, их Ирина Николаевна в пионерскую комнату отправила исправляться.

– Как исправляться?

– Что как? Перевоспитываться. За матерные слова друг на друга. Кстати, что такое гермафродит? Она говорит, и это матерное. ― Кузя улыбнулся и сообщил: ― Сказала Ярку и Решке, сейчас вы плохими словами ругаетесь, а потом этим ртом белый хлеб будете есть! Ещё раз услышу, говорит, я вас рты заставлю с мылом мыть! Будете потом у меня пузыри мыльные пускать. В наказание скороговорки отправила учить. В пионерской комнате бубнят. Пока без запинки не расскажут, на улицу не выпустит. Так что футбол сегодня отменяется.