скачать книгу бесплатно
Дни невольных участников. Проблема доверия
Диана Абашкина
Первая книга фэнтези-цикла «Дни невольных участников».В Паксийской империи зреет мятеж против императора. Силы, вступившие в борьбу с самодержавием, объединились вокруг Рогова, славящегося своей бескомпромиссной жестокостью и безжалостностью.Дочь тайного советника Вероника Гордеева против своей воли вынуждена примкнуть к мятежникам. Девушка попадает во Второй отряд, выполняющий особые поручения и состоящий из весьма странных и неприятных личностей, к тому же наделенных магической силой… как и она сама. Это история вынужденных решений, следов прошлого, признанной магии и магии, которой лучше не касаться.
Диана Абашкина
Дни невольных участников. Проблема доверия
Одиночество! Зовам далеким не верь
И крепко держи золотую дверь,
Там, за нею, желанный ад.
А. Ахматова
Часть I
Пролог
– Тоскавская газета! Пожалуйте! Интересная статья!
– Давай «Проволоку».
– Конечно, добрый господин. Может, еще и «Первую»?
– Мне и «Проволоки» с лихвой, – мужчина поправил пенсне, потянувшись за кошельком. – Тьфу, проклятье! – отшатнулся вдруг он и проводил глазами понесшийся за угол экипаж.
– Вот пустил! – разинул рот и газетчик.
Центральные улицы столицы в вечернее время можно легко узнать по их пасмурному, приглушенно-возбужденному настроению. Какой серый, мрачный, но определенно живенький город эта Тоскава! Чиновники к сумеречной поре уже давно разбежались по домам из своих департаментов. Те, кто помоложе, наверняка успели и приодеться, и вернуться обратно на улицы – выгуливать свои сюртуки, перчатки, атласные цилиндры и бог знает что еще. Чиновники постарше, разумеется, таким увеселениям предаются реже и даже брезгуют ими. Этим лицам гораздо более по нраву отсиживаться в гостях, дома или в чьих-нибудь салонах, если уж на то пошло. Но чиновники – сами по себе народ особый, и рассматривать их долго, наверное, устанешь.
Так кто же оживляет тускло освещенные улицы вечерами? О, да кого здесь только не встретишь… Честное слово. Вон пробегает, опустив голову, чья-то служанка с коробкой в руках. Вся красная, пыльная, взмыленная, в суете – зачем бежит? Кто знает. За тем же, верно, зачем из магазинчика за ее спиной выскакивает швея с булавками в зубах; за тем же, зачем стоит на перекрестке мальчишка в фуражке с потертой надписью «газетчик», размахивая вечерними газетами и поминутно вытирая нос рукавом; за тем же, зачем нищий старик побирается на вечном месте своем у бакалейной лавочки. Сколько намерений сталкиваются на пересечениях этих улиц! Во много раз больше, чем может себе представить любой другой уголок Паксийской империи.
На мокрой, покрытой трещинами, как это в Паксии обычно и бывает, мостовой, появился черный экипаж. Карета едва не летела. Громким, яростным стуком колес и нетерпеливыми возгласами кучера она заставляла некоторых внимательных и чересчур чувствительных прохожих оборачиваться и корчить удивленно-недовольные лица. Какая-то дама, видимо, сверх меры раздосадованная, даже чуть не решилась упасть в обморок на шедшую рядом спутницу, но, видимо, вовремя опомнилась и предпочла сохранить свою чудесную желтую шляпку и похожего оттенка платье в приличном виде. Спутница ее, впрочем, уже успела достать откуда-то пестрый веер и с совершенным остервенением принялась обмахивать им подругу. Прохладный осенний ветер девушку ни капли не смущал, напротив, как-то придавал сил и уверенности для все более и более широких махов.
Когда очередная лужа расплескалась грязными брызгами под копытами лошадей и хлыст громко щелкнул где-то за их спинами, из экипажа послышался твердый, строгий голос:
– Стой.
С возгласом «Тпрр!» кучер тут же начал натягивать вожжи. Потребовалось несколько минут, чтобы разогнавшиеся животные уняли свой пыл и затормозили карету. Она давно уже покинула центральные улицы и катила из переулка в переулок, виляя между фонарями. Теперь, когда экипаж наконец остановился, дверь его распахнулась, и на тусклый свет вышел некий мужчина.
Рассмотрим мельком этого господина. В длинном пальто, с безукоризненно повязанным галстуком, в настолько же безукоризненно блестящих туфлях и с отшлифованно-прямой осанкой он был живым образцом приличия, с тем только добавлением, что такое приличие обычно называют чопорностью. Возраст мужчины определить было сложно. О таких говорят «старше сорока», подразумевая с равной убежденностью как сорок, так и шестьдесят лет. Морщины только придавали его лицу некоторой привлекательности, а бесстрастному взгляду – холода и власти.
В безлюдном переулке царила тишина, пока мужчина, выставив перед собой трость, не обратился к соскочившему с козел кучеру.
– Иди.
– Господин, куда же я…
– Иди, кому сказано, – резко оборвал он его и вдруг бросил трость своему слуге. Тот неловко поймал ее, с тревогой заглядывая в глаза мужчине. – Что стоишь? Теперь твое. Забирай и бегом. Чтобы никто тебя не видел, слышишь?
Кучер попятился. Он беспокойно огляделся, затем снова посмотрел на своего господина и, встретив грозный взгляд последнего, развернулся и бросился прочь из переулка. Звук его шагов отдавался гулким эхом, медленно удаляясь и постепенно пропадая.
В воздухе тянуло сыростью и чем-то тухлым. Мужчина неторопливо обошел карету. Под одним из колес он заметил старый выпуск газеты. На втоптанной в лужу бумаге, ко всему прочему еще и облепленной листьями, было изображено печально известное лицо и написана его же печально известная фамилия. Заголовок гласил: «Злостная нечисть революции!». Господин в длинном пальто равнодушно оторвал взгляд от газеты и продолжил идти, направляясь к концу переулка.
Очень скоро он услышал чужие шаги; ровную поступь чьих-то сапог. Господин остановился, немного не доходя до арки, обозначающей конец улочки. Его серые глаза сурово следили за тем, как появилось в тени арки незнакомое лицо.
– Вы не пытаетесь уйти, – проговорило оно.
– Пытался, пока это имело смысл.
Незнакомец наконец вышел на свет. Он был одет в зеленый военный мундир, левый рукав которого странно болтался в порывах гуляющего ветра. Правая рука незнакомца свободно лежала на рукояти шашки, свисающей с его пояса. Лезвие едва слышно брякало в черных ножнах.
– Граф, – спокойно произнес он, – вы выглядите рассудительным человеком, так что не буду ходить вокруг да около. Рогов желает встретиться с вами.
– Какая жалость, что я не ищу встречи с ним.
– Это не вопрос ваших желаний, – незнакомец побарабанил пальцами по рукояти. – Рогов хочет поговорить. Я сопровожу вас к нему. И, если разговор заладится, вас ждет тихий и беспрепятственный путь домой. Неплохой расклад. На самом деле, очень неплохой.
Граф сухо усмехнулся.
– Разговор у нас вряд ли заладится.
– Вы так уверены?
– Я могу предположить, что он хочет узнать. И не собираюсь отвечать ни на один из его вопросов.
Незнакомец перестал барабанить и ухватился за рукоять.
– Не утруждайтесь, – продолжил граф довольно высокомерно и сделал шаг навстречу. – Это вы еще успеете. Хотя я и не ищу встречи с Роговым, я знал, что она когда-нибудь состоится. Вы – сопровождающий? Что же, тогда сопроводите меня к нему.
Незнакомец задержал взгляд на фигуре графа. Видимо, убедившись в чем-то, он снял руку с шашки и жестом предложил следовать за собой. За аркой их ждал другой экипаж.
Господин в длинном пальто шел неизменно чинно и прямо. Ничто, казалось, не могло поколебать его. Только на несколько мгновений, прежде чем сесть в карету, он позволил себе отвлечься и взглянуть в неизвестном направлении, куда-то за бесчисленные ряды улиц и домов. Тогда луна, на минутку выглянувшая из-за облаков, слабо осветила его лицо и отразилась в множестве луж на мостовой.
А вечер в Тоскаве как ни в чем не бывало подходил к концу.
Глава 1. В странном положении
Паксийская империя,
имение Гордеевых недалеко от столицы.
В ночьс 15-го на 16-е число девятого месяца
685 года по Священному Календарю.
Двадцатилетняя девушка сидела в просторном кабинете, всматриваясь в лежащие перед ней бумаги. Взгляд ее стремительно перескакивал со строки на строку, становясь мрачнее с каждой минутой. Временами она вскакивала из-за стола и, тревожно теребя белую пуховую шаль, лежавшую у нее на плечах, принималась мерить кабинет быстрыми, бесцельными шагами. Даже глаза ее в эти моменты будто застилал туман и лицо теряло всякое выражение. Сделав несколько кругов, она снова садилась за стол, снова читала и опять вставала. В противоположность этому нервному состоянию, вечер был на редкость тихим и спокойным. Даже собаки, спускаемые лакеем на ночь и бездумно лающие до самого утра, как нарочно, сегодня молчали, оставляя Веронику наедине со своими мыслями. Несколько раз она порывалась спуститься вниз – на первый этаж усадьбы, куда-нибудь в сени, и с бумагами в руках дождаться и встретить отца прямо там. В мыслях было даже картинно бросить документы ему в лицо, встать в позу и грозно, а главное, значительно высказать все, что она думает. Что сказать, она, впрочем, так до конца и не придумала, вставать в позу раздумала, а бросаться документами… разве не дикость? В итоге решено было ждать отца прямо в его кабинете, чтобы спокойно, но все-таки убедительно объяснить ему то отчаянное положение, в котором они вот-вот должны были оказаться, если еще не оказались.
Ждала Вероника долго. Свечи в серебряном канделябре уже не доходили и до одной третьей от своего первоначального размера, когда настенные часы пробили полночь. Жутковатая деревянная фигурка кукушки медленно вылезла из окошка над циферблатом, огласила замерший в тревожном молчании кабинет монотонным кукованием и так же медленно скрылась за деревянными ставнями. Этот громкий звук словно на мгновение привел девушку в чувство, однако мгновение быстро кончилось, и кабинет, вместе со всем поместьем, снова погрузился в густую давящую тишину. Только тогда Вероника осознала, насколько неестественна была эта ночная тишь – как она могла заглушать звуки улицы и громкий ход часов?
Пугающая до мурашек мысль проникла в ее сознание: «Как глупо, страшно глупо! Заметить только сейчас!». Владей она магией эльфов, все стало бы ясно гораздо раньше.
Тут же, стараясь издавать как можно меньше шума, она открыла потайной ящик отцовского стола. Документ, лежавший перед ней, был взят именно оттуда. Но что же делать? Замок уже несколько часов назад был безвозвратно сломан ею же. Нервы девушки натянулись, словно струны на новом инструменте: она не планировала перепрятывать найденное, однако страшная догадка, уже вполне уютно обосновавшаяся в ее голове, кричала о том, что надо торопиться. Вероника отложила бумаги и, метнув взгляд в сторону окна, заставила себя успокоиться – в парке не было видно ни единой души.
Встав из-за стола, девушка подошла к ближайшему книжному шкафу. Отворив дверцу, она мельком просмотрела корешки книг. Взгляд остановился на тяжелом трехтомнике «Краткая история кулинарии Паксийской империи», и лицо Вероники непроизвольно скривилось в нервной усмешке. Она знала, что делать: перенесла на стол один фолиант за другим, осторожно сложила листы злосчастного документа пополам и спрятала их между страницами «Кулинарии Паксийской империи». Процедура заняла не более минуты, однако самое сложное было только впереди: вернуть или, вернее сказать, втиснуть обратно между плотными и неприступными рядами книг три гигантских фолианта. Первый том уместился легко и непринужденно, для водворения на место второго пришлось приложить некоторые усилия, ну а третий не помещался совершенно. Как Вероника ни старалась, как ни гнула пальцы, сколько ни обращала взгляд к потолку – стена книг на полке оставалась недвижима, а если и появлялся с великим усилием добытый миллиметр, то и он только сильнее раздражал нервы. В тот момент даже недавняя тревога будто бы отступила на задний план и сменилась проснувшимся внезапно гневным порывом. Девушка быстро дернулась, вытащила откуда-то из начала ряда «Руины Королевства Рун» и хотела уже бросить куда-нибудь подальше, может быть, и в окно, но сразу передумала и тихонечко положила на угол стола. Теперь третий том кое-как, но встал.
Закончив с книгами, она вновь ощутила давящую тяжесть тишины. Только сосредоточившись, она уловила тиканье часов. Страх всколыхнул сердце, но свой разум Вероника пока еще держала в узде. Похватав кое-какие отчеты со стола, она положила их во все еще открытый потайной ящик. С легким скрипом прикрыв его, девушка задула догоравшие свои последние мгновения свечи.
В молчаливой темноте она упорно вслушивалась. Сначала звучал только размеренный ход часов, затем стало слышно и ее собственное неровное дыхание. Она продолжала вслушиваться и ждать. Как только Веронике начало казаться, что, если она еще хоть немного задержится в этом сосредоточенном состоянии, ей станет слышно, как оглушительно стучит собственное сердце и какой скрип издают ее движущиеся в орбитах глазные яблоки, она решила – момент пришел. Весьма кстати и глаза привыкли к темноте. Девушка, не надевая тапочек, направилась к двери.
Тишина больше не владела ее вниманием. Вероника двигалась едва дыша, но, даже идя своим самым осторожным шагом, не могла избежать скрипа половиц. Это была известная проблема их усадьбы: сколько ни меняли доски, как их ни укладывали – полы скрипели круглый год. Да так громко и отчетливо, что никакому существу нельзя было скрыть свои шаги в господском доме. На людей, владевших магией фей, это правило, разумеется, не распространялось. Но, так уж вышло, у них таких людей не проживало.
Пожилой дворецкий часто говорил после очередной скрипучей деревянной сонаты: «Это голос старины пробивается сквозь века!», а после многозначительно кивал с прикрытыми глазами, от чего всем в доме сразу становилось как-то душно. Впрочем, в усадьбе Гордеевых всегда было очень шумно, и даже ночью из людской на первом этаже без особых усилий можно было услышать поскрипывание лавок, мерное сопение, чей-то храп, а временами и чуть приглушенный шепот прислуги. Веронике все эти звуки давно стали родными: они наполняли поместье той живостью, которую не могли привнести ни она, ни ее отец. То, что она не слышала их в эти минуты, не значило ничего хорошего.
Тихо скрипнула дверь, и девушка вышла в коридор. От деревянных досок веяло холодом. Канделябры на стенах, узорчатый ковер, прикрытые двери – все они теряли знакомые очертания и казались теперь мрачными вестниками какого-то злого рока. Вероника крадучись двигалась вперед. Тягучий страх обволакивал сердце каждый раз, когда половицы извещали дом о ее шагах. Проходя мимо дверей, она невольно задерживала дыхание. Что могло оказаться за ними: тот же мрак, одинокая пустота или нечто, от чего мечутся в ужасе даже мысли? Девушка так и не нашла в себе храбрости отворить их: притаившаяся неизвестность всегда была для человека во много крат страшнее неприкрытой угрозы. Тревога тихо нарастала до тех пор, пока Вероника не прошла последнюю коридорную дверь. Время тянулось мучительно долго, но коридор все же кончился, а впереди виднелась лестница на первый этаж.
Порывистый, сдерживаемый до сих пор вздох едва слышно слетел с бледных губ и даже позволил расправить напряженные плечи. И в это самое мгновение где-то сзади, из темноты, раздался визг медленно отворяющейся двери. Вслед за ним потянуло ползучим, влажным холодом. Вероника замерла и, словно сломанная марионетка, начала медленными, дергаными движениями поворачивать голову. Тут же плохо различимое пятно метнулось ей за спину, и тупая боль резко ударила в затылок. Следом за болью пришел оглушающий звон, и на глаза опустилась кромешная темнота.
***
Первое, что почувствовала Вероника, очнувшись, – нечто холодное, стекающее с макушки вниз по волосам. Ледяные капли ощущались на лице, ровно так же, как и промокшее домашнее платье на теле. Очевидно, ее привели в чувство при содействии старого доброго метода: «Она так долго не просыпается, почему бы не взять ведро воды?». Опущенная голова дернулась и медленно поднялась – девушка огляделась и обнаружила себя привязанной к стулу в гостиной все той же родной усадьбы. На столике рядом стоял медный канделябр с зажженными свечами. В их свете Вероника смогла разглядеть фигуру, до сих пор стоявшую в тени и, по-видимому, виновную в теперешнем не самом комфортном положении девушки.
– М-да-а, извини за прохладное приветствие. Я до последнего водой не хотел, но трясти устал уже как-то, – послышался чей-то непринужденный и расслабленный голос.
Что-то в этой манере разговаривать заставило девушку испытать легкое чувство дежавю. Однако отбросим бессмысленные рассуждения, фигура уже начала выходить на свет.
Перед Вероникой показался молодой человек, одетый щегольски, но совершенно небрежно: край белоснежной рубашки неряшливо выглядывал из-под жилета, галстук тоже был в каком-то беспорядке, словно его уже собирались развязать, но почему-то остановились и не докончили. Пепельно-русые волосы, может быть, и были прежде уложены, но большинство прядок давно уже потеряли форму, хаотично спадая в разные стороны. Руки он держал в карманах брюк и двигался так лениво и невозмутимо, что один его вид уже вызывал какое-то бессознательное желание либо последовать примеру и так же наплевать на все вокруг, либо хорошенько ударить куда-нибудь кулаком, и лучше бы прямо ему по лицу.
– Я сейчас развяжу рот, но ты не кричи. Прислуга уже не в поместье, и сейчас тебя вряд ли услышат, – молодой человек приблизился и начал развязывать платок, который все это время мешал Веронике выйти с ним на контакт.
– Неужели… Денис? – взглянув на него вблизи, девушка сразу узнала это лицо с лукавой улыбкой и совершенно несерьезным выражением. – Ну ты меня и напугал. И чего это мы в таком странном положении видимся, спустя столько лет? Как ты? От тебя не было никаких вестей, так что я уже, честно, на Пашу думала, но рада, что обошлось. С ним проблем не было? И писем я совсем не писала, но вроде и не договаривались. А странно мы все-таки встретились. Не потрудишься объяснить? – может быть, сказалось долгое одиночество, может, недавняя тревога, но теперь Вероника вдруг как-то совсем сбилась.
Похоже, эта реакция нисколько не удивила молодого человека. Он слегка вскинул брови, но тут же рассмеялся.
– Вероника, как и раньше, с тобой очень забавно. А то, что странно встретились, это уже не моя вина, ну или не совсем моя. И все-таки я сразу к делу, так как я от Рогова, – в этот самый момент зрачки Вероники резко сузились, словно от яркого света. – Скажу прямо: Юрию Макаровичу голову уже отрубили. Ты на очереди, или как там говорят. Но я не для угроз пришел, а даже наоборот. Если встретишься с Роговым, он, вероятно, оставит тебя в живых. Все как-то лучше, чем смерть, не так ли? – после этих слов в гостиной надолго повисла тишина. Даже воздух, казалось, стал тяжелее, поддавшись гнетущей атмосфере.
– От кого-кого, но от тебя, Денис, не ожидала, – приглушенно начала девушка. – Убили отца? Спелся с революционерами? От Рогова он, да? – недоверчиво спрашивала она. – Надеюсь, ты просто неудачно пошутил. Шутки у тебя и раньше через раз получались, а спустя четыре года, видимо, еще реже стали.
За вызывающим тоном Вероники скрывалась растерянность: «Почему Денис? Он – и революционер? Действительно, больше походит на шутку. Как нелепо складывается судьба».
Девушка успела предположить, что они когда-нибудь явятся, прочитав отцовские бумаги. Только вышло все слишком скоро. А впрочем, скорее, это она узнала обо всем слишком поздно.
«И все же странно – как они узнали про документы?»
– Не о том ты думаешь, Вероника, – улыбаясь, покачал головой молодой человек. – Не пойдешь к Рогову, все так здесь за пять минут и закончится. Мы хоть и знакомы, и ты мне правда в тот раз помогла, но сейчас я по делу.
– А как же твоя мать, Денис? Забыл тот день, театр? Там ведь и мой брат погиб. Вся кровь на их руках!
– Пойдешь или нет? Мы здесь не мою судьбу решаем, – Денис был все так же невозмутим.
Казалось, он совсем не изменился за прошедшие четыре года. Даже пугающие вещи, о которых сейчас велась речь, в его устах казались чем-то совершенно несущественным. От этого почему-то становилось только еще страшнее. Они учились в одной гимназии, происходили из дворянских семей – как все могло так обернуться? Даже он встал на их сторону. Девушка с трудом осознавала происходящее, а пульсирующая боль в затылке была не самым приятным сопровождением к этим раскалывающим голову новостям. Если и он с ними, похоже, революционеры зашли уже действительно далеко. Но не может быть, чтобы ее отец так просто погиб. Вероника не была настолько наивной, чтобы поверить на слово, даже своему бывшему однокласснику, тем более революционеру. И все же, вопреки ее опасениям, о тех документах не было сказано ни слова. Повезло? Странно так думать в подобной ситуации.
– Зачем я Рогову, если вы уже убили моего отца? Не держи меня за дуру, – девушка прищурилась, – что у него на уме?
– У него-то? – Денис усмехнулся, разводя руками, – Кто знает? Оставить тебя в живых было моей просьбой. Так вышло, что я решил расплатиться по долгам. Выбор, который теперь у тебя есть, неплохая плата за ту услугу четырехлетней давности.
– Вот как? – Вероника грозно нахмурила брови и едко продолжила: – И ты считаешь это выбором: умри или предай свою семью. Мне интересно, как тебе это представляется?
– Что же, думать тут и правда нечего. Предать семью? Советую тебе не тешить себя пустыми надеждами. От Гордеевых только ты одна и осталась, а значит, все взятки гладки. Голову Юрия Макаровича, готов поспорить, Рогов сам тебе покажет. Любит он такими вещами заниматься, совсем я его не понимаю.
– Какой же ты придурок, Денис, – пробормотала Вероника, опуская взгляд в пол.
Где-то внизу, рядом со стулом, лежала ее шаль. Девушка уставилась на нее в каком-то тупом оцепенении. Рассматривая ее ажурный край, она пыталась привести мысли в порядок. Что-то потихоньку рушилось, и она не могла это остановить.
Человек – жалкое существо: в моменты крушения, когда вроде бы надо что-то срочно сделать, предотвратить большие разрушения или убрать имеющиеся обломки, он всегда найдет время замереть. Найдет минуту, чтобы подумать: «Почему я здесь? Пусть я буду в другом месте, пусть все решится как-то само, без меня». Кто-то называет это минутной слабостью, но на деле эта слабость никогда не покидает нас. Это бессознательная воля к жизни, к безопасности и покою, которая всегда тихонечко нашептывает свою мораль. Обычно мы ее не слышим – заглушаем самодовольным криком гордости и с упоением подкармливаем воображаемый героизм. И все же в самые кризисные моменты, в минуты замирания, крик гордости умолкает первым. Именно тогда мы остаемся наедине с этим шепотом и со всей явственностью ощущаем природную беспомощность человеческой натуры.
– Мне кажется, ты уже приняла решение. Здесь нечего стыдиться – оно ведь было принято сразу, не так ли? – ровным тоном обратился молодой человек.
– Я хочу жить – это правда. А вот ты просто отвратителен. Даже не попытался изобразить на лице хоть каплю сочувствия, – Вероника все еще мрачно смотрела пред собой. Плечи ее, уже и так опущенные, будто упали еще ниже, видимо, под тяжестью собственной слабости.
– Экипаж ждет на аллее, я тебя проведу.
– И все-таки, лучше бы у меня не было этого выбора, Денис, – она подняла взгляд и встретилась с ним глазами. Денис не ответил, только пожал плечами и начал развязывать веревки.
Когда он выводил Веронику из гостиной, она мельком взглянула на шаль, все еще лежавшую на полу. Это был подарок ее матери, но девушка так и не стала ее подбирать.
Глава 2. По-джентльменски
Вероника редко покидала имение Гордеевых. Говоря начистоту, в светском обществе ее давно уже окрестили затворницей – и были близки к правде совершенно. Вот только затворницей она стала вынужденно, как сама себе говорила: «по причине неудачно сложившихся обстоятельств». Обстоятельства, и правда, тогда, несколько лет назад, сложились крайне неудачно и даже катастрофически ужасно. Впрочем, это довольно длинная история. Для нее еще не время.
Поездка в экипаже вместе с Денисом Лихачевым раньше показалась бы девушке событием если не радостным, то, по крайней мере, очень приятным. Но сейчас она и так чувствовала себя довольно скверно, а от присутствия рядом столь насмешливо-несерьезной личности становилось только сквернее и гаже в несколько раз. Молодой человек сидел напротив и, кажется, очень по-будничному наслаждался видом из окна. Не то чтобы он сказал об этом вслух, но, учитывая расслабленное выражение его лица, иначе и быть не могло.
Девушка тоже выглядывала в окно несколько раз, но ничего, кроме унылых коричнево-серых и решительно промозглых пейзажей, не увидела. Уже светало, но из-за темных, покрывающих все небо до горизонта туч, которые привычно появляются осенью, невозможно было полюбоваться солнцем. В общем, мрак совершенный, и к тому же гадость. Карета тоже, как будто по-своему соглашаясь с ее мыслями, то и дело дергалась и покачивалась. Молодой человек мастерски игнорировал все эти финты, а вот Веронику уже некоторое время мутило. Да так, что она сама уже, кажется, покачивалась из стороны в сторону и без помощи кареты.
В конце концов, поддаваясь своим расстроенным чувствам, Вероника откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. Несколько минут спустя она уже стремительно падала в цепкие объятья сна.
А Денис продолжал смотреть в окно.
***
Вероника проснулась от сильной тряски. Удивительно, но даже еще более сильной, чем была в карете прежде. Открыв глаза в замешательстве, девушка поняла, что ее, оказывается, будили. Это Денис тряс ее за плечи с какой-то недоверчивой усмешкой, словно спрашивая: «Неужели снова?».
– Это оттого что тебе по голове ударило, или ты всегда так спишь? Мертвеца разбудить проще, – покачивая головой, он уселся обратно на свое место. – Подъезжаем к поместью, приготовься.
– Не делай вид, что ты тут ни при чем. С чьей легкой руки меня ударило, не подскажешь? – проворчала Вероника. – Хотя ладно, можешь не отвечать. Этот твой бессовестный взгляд говорит сам за себя. Скажи другое – где мы? Старое имение Рогова, отец говорил, уже давно забрали.
– Так и есть: Роговку Бориса Олеговича уже давным-давно и забрали, и разорили. Это поместье одного из приближенных. Да и Рогов здесь точно ненадолго, – объяснял молодой человек.
