Серенада для Нади. Забытая трагедия Второй мировой

– Сулейман, мне вечером надо быть с профессором, довезешь до дома?

– Конечно, – радостно отозвался он, – как скажешь. Всегда довезу, ты только скажи.

– До конца рабочего дня немного осталось, – пояснила я. – Ехать в университет, потом домой – только время терять. Я и так вечером из дома порабо…

– Не вопрос, – прервал он меня. – Как хочешь.

На углу своей улицы я вышла из машины и забежала в кафе. Попросила полторы порции кебаба по-адански, который любит Керем, затем, пока готовили заказ, зашла к зеленщику купить немного фруктов и в продуктовый за шоколадным мороженым.

Когда удается выиграть немного свободного времени, хочется урвать побольше. Человек оживает: избавившись от обязательств, стремится жить полной жизнью.

Когда я пришла домой, удивилась, что Керем спит. Значит, недосып его одолел, и он прилег. Я немного понаблюдала за сыном. Было приятно разглядывать его красивое лицо с правильными чертами. Я погладила каштановую челку, упавшую на лоб. Если бы он не спал, то никогда не позволил бы мне это сделать. Я могла дотронуться до него только во сне.

Сердце кровью обливалось, когда я думала, как он живет, но я ничего не могла поделать. Занятия с тремя докторами ни к чему не привели. И самое ужасное, с каждым днем Керем все больше от меня отдалялся.

Надо было отнести продукты на кухню. Я снова ускорилась. Как путник в пустыне, увидев воду, собирается с силами, несмотря на измождение, – так и я оживилась. Хотелось поскорее пойти в душ.

Позже, стоя в душе, я почувствовала, как и ожидала, что струящаяся с макушки горячая вода уносит и мою усталость.

Завернувшись в белый халат, я снова подошла к Керему. Он все еще спал. Взгляд упал на черный экран компьютера. «Вряд ли Керем его выключил, компьютер просто перешел в спящий режим», – предположила я и нажала клавишу.

Экран загорелся, и у меня упало сердце. В тот момент мне совсем не хотелось с таким столкнуться. Проблема, которую я не хотела признавать, решение которой я, по крайней мере, хотела отложить, вышла из сумрака на свет. На экране появился столбик из написанных заглавными буквами фраз:

НЕ ХОЧУ ЖИТЬ

НЕ ХОЧУ ЖИТЬ

НЕ ХОЧУ ЖИТЬ

НЕ ХОЧУ ЖИТЬ

НЕ ХОЧУ ЖИТЬ

НЕ ХОЧУ ЖИТЬ

Я стала прокручивать страницу вниз и увидела сотни «НЕ ХОЧУ ЖИТЬ». Сотни криков! Сотни ударов!

– Копаешься в моем компьютере?

Голос Керема меня так напугал, что сердце чуть не выпрыгнуло. Я отдернула руки к груди, как делают люди, пойманные с поличным, глубоко вдохнула и только тогда смогла сказать:

– Нет, экран горел, я выключала.

Мои руки так и застыли на уровне груди. Керем смущенно потянулся к мышке.

– Я выключу, – пробормотал он.

Он быстро и привычно сделал несколько кликов. Возникло окошко, спрашивающее, сохранить ли файл, – он нажал «Нет».

Я почти что набросилась на него и заключила в объятия. Он захотел оттолкнуть меня, но я не отпустила.

– Во всем мире никто тебя не любит так, как я, ты ведь знаешь? Я больше всех тебя люблю!

Он не ответил.

– Я в любую секунду за тебя жизнь отдам, сразу.

– Отстань от меня.

– Не отстану. Ты мне нужен.

Ну что значит «ты мне нужен»? Что я такое говорила ребенку? Я начала плести все, что приходило в голову.

– Я в беде. Ты мне нужен.

Он перестал вырываться.

– Что случилось? – спросил он тихо.

– За мной следят.

– Кто?

– Я не знаю. Трое подозрительных мужчин в белом «рено»!

– Почему?

– Тоже не знаю. Из Америки профессор приехал. Наверное, это из-за него. Мне очень страшно.

Я продолжила рассказывать, приукрашая ситуацию, выдумывая подробности, и видела, как растет его любопытство.

– Сегодня вечером мне надо поехать на ужин с профессором. Закрой дверь на все замки, никому не открывай. Иногда посматривай в окно, нет ли белого «рено».

– Ладно, – сказал Керем и выпрямил спину, сел ровнее. По голосу было понятно, что он не остался равнодушным.

– Домой они тоже могут прийти, но здесь ты – сильный, крепкий молодой человек. Ты и на айкидо ходил, разберешься со всеми.

Он достал из прикроватной тумбочки металлическую штуку, похожую на ряд крупных колец, и надел на руку.

– Что это?

– Кастет.

Он увидел, что я ничего не поняла, и пояснил:

– Вот так замахиваешься и разбиваешь челюсть. В осколки!

Мне стало не по себе. Что делала эта вещь в тумбочке моего сына?

– Ты зачем это купил?

– Защищаться от пацанов в школе.

Он был все еще серьезен и взволнован, как ребенок, захваченный игрой. Выдумка про опасных мужчин в белом «рено» пошла ему на пользу. Но вот кастет меня расстроил. Зачем он ему понадобился? Бедный мой малыш, значит, его в школе бьют. Наверное, поэтому он и поверил в мою игру. Бедный мальчик! Должно быть, он хотел сбежать в мир фантазий, где не было проблем реального мира, где он мог со всем справиться.

– Я кое-что еще придумала.

Я побежала в спальню и достала из сумки перцовый баллончик, который всегда носила с собой.

– Если придут, распыли им в глаза!

Он совсем повеселел.

– Можно мне у себя оставить?

Значит, хотел взять в школу.

– Ты ведь знаешь, что это запрещено?

– Что?

– Запрещено приносить такое в школу!

– А я никому не покажу.

– Ладно, – я отдала баллончик и поцеловала его в щеку. В этот раз он не стал сопротивляться.

Значит, сегодня день, когда я раздаю взятки в обмен на хорошее к себе отношение.

Я встала и пошла на кухню такими же быстрыми шагами, как когда пришла домой. Поставила в микроволновку остывший кебаб, и, пока накрывала на стол, аппетитный аромат наполнил кухню и распространился по всей квартире. Мне было радостно устроить сыну небольшой пир.

– Кере-е-е-ем!

Всегда, когда еда бывала готова, мне было достаточно позвать Керема только один раз.

– Доедай все. Мы как-никак готовимся к битве.

Он не стал возражать и начал есть. Я побежала к себе в комнату и вытащила из шкафа черное платье с открытыми плечами. Декольте глубоковато, но я надену колье, оно все скроет.

Колье? Я же много лет его не надевала… Оно все это время лежало в сейфе в шкафу. С чего я сейчас вспомнила про него? «Ну и что, – ответила я сама себе, – просто захотелось».

Когда я открывала сейф, мои движения стали медленнее. Я торжественно развернула бордовый бархат, укрывавший колье. Вместе с ним в ткань был завернут и маленький крестик – его я вернула в сейф. Бриллианты и рубины колье сияли, как солнце. Я надела его перед зеркалом. Оно было такое большое, что полностью закрывало вырез платья. Да и на фоне таких роскошных драгоценностей никто не будет смотреть на грудь. Я почувствовала, как благодаря этому украшению чудесным образом изменилась.

В таком настроении я нанесла темные тени, тушь, слегка подкрасила губы. В зеркале мне улыбалась совсем другая женщина. Так, за короткое время, я из своей комнаты перенеслась в волшебный мир. Черное платье и колье превратили меня в героиню сказки.

Прежде чем выйти, я подала мороженое Керему, который как раз заканчивал есть, и в последний раз предупредила:

– Не своди глаз с улицы! И к двери прислушивайся. Если что-то случится, немедленно звони мне!

Хорошо, что он так увлекся этой игрой. Может быть, это немного отвлечет его от компьютера.

Я позвонила и вызвала такси с ближайшей стоянки. До стоянки было недалеко, но мне не хотелось идти туда в таком виде. Несколько часов назад я почти забежала в дом, а теперь выходила из него медленно, в радостном настроении, уверенным шагом.

* * *

Теперь снова надо встать и размять затекшие ноги. Перед взлетом нам показывали анимированный ролик, где советовали это делать, чтобы не случился застой крови. Надо потянуть ступни и поделать движения ногами.

Самолет летел уже два часа, но пока я не видела, чтобы кто-то это сделал. Наверное, не было необходимости, так как все лежали. Судя по тому, что мы каждую ночь спим в кровати, в горизонтальном положении кровь не застаивается. А вот я сижу – и кровь скапливается в ногах. Поэтому надо встать и подвигаться. Да и сон это прогонит. Я не намерена спать до самой посадки в Бостоне.

Надо продолжить рассказывать о необыкновенных событиях, которые со мной произошли.

3

Профессор будто не заметил мое черное платье. А я, честно говоря, ждала, что он, как джентльмен, скажет что-нибудь вроде: «Вы ослепительны этим вечером!»

Наоборот, он был весьма серьезен, вежлив и сдержан. Он не мог не заметить, что я принарядилась для ужина, но не придал этому значения. Любопытно, но это в скором времени разрядило обстановку. Сидя в роскошном ресторане «Пера Палас», я осмотрелась вокруг. Многие столики были пустые. Видимо, большинство предпочитало более «трендовые» места.

– Вы долго жили в этом отеле? – спросила я.

– Когда я приехал в Стамбул, поначалу жил здесь, пока друзья не помогли мне снять квартиру. Около месяца, я думаю.

– У вас в Стамбуле были друзья?

– Да, немцы. В те годы в Стамбуле проживала большая немецкая диаспора.

– То есть в тридцатых и сороковых? Не знала.

– Да, сотрудники консульства, торговцы, переводчики, профессора университета – немцы и евреи.

– Еврейские профессора бежали от гитлеровского режима? Я припоминаю, слышала о таком.

– Да.

– И вы тоже?

Он рассмеялся:

– Нет. Я арийской расы, прямо как любил Гитлер.

– Тогда почему вы приехали в Стамбул?

– Это уже другая история.

Наверное, не стоило затрагивать в разговоре слишком личные темы.

– Вы встречались с другими немцами в отеле?

– Иногда… Но большинство встречалось в «Тевтония-Хаус»[28] здесь неподалеку. По воскресеньям там было полно немцев. Как я говорил: служащие, преподаватели, торговцы, даже шпионы.

– Шпионы?

– Конечно. В годы войны Стамбул кишел разведчиками всех государств, в том числе и гитлеровской Германии, конечно. Да и этот отель был центром шпионажа, это все знали.

От оборота, который принимал разговор, у меня перехватило дыхание. Неужели профессор собирался сознаться? Сперва за ним следят, теперь вот эти странные разговоры о шпионах. Ситуация, которую я так приукрасила, чтобы развеселить Керема, возможно, еще серьезнее, чем я думала.

Профессор, должно быть, понял, что этот разговор захватил мое внимание. Словно продолжая начатую тему, он спросил:

– Вы не слышали про Цицерона?

– Конечно слышала. Он даже некоторое время был наместником Рима у нас здесь в Киликии[29]. Только при чем здесь он?

– Не тот Цицерон. Анкарский Цицерон. Величайший шпион Второй мировой войны.

Я уставилась на него: уж не смеется ли он надо мной? Нет, он был совершенно серьезен.

– «Цицерон» было кодовое имя турка албанского происхождения по имени Эльяс. Во времена Второй мировой он служил камердинером британского посла в Турции Нэтчбулла-Хьюджессена и знал все его секреты. Цицерон был так к нему близок, что тер ему спину в ванной, напевая песни. Говорят, пока у посла глаза были в мыле, тот сделал восковой слепок ключа у него на шее. Так он получил доступ ко всем документам и вскоре начал шпионить в пользу немцев. В то время послом нацистской Германии в Анкаре был знаменитый Франц фон Папен. Цицерон отправлял копии всех секретных документов фон Папену, а тот пересылал напрямую в Берлин.

Такое раньше мне встречалось лишь в кино и романах. Или в пустых разговорах.

– Это доказано, профессор, или это слухи?

Он понимающе улыбнулся, показывая, что не удивлен тому, каким невероятным мне показался его рассказ.

– Конечно доказано.

– Звучит как басня.

Несмотря на морщины и выцветшие с годами глаза, его лицо становилось все более оживленным. Ему, должно быть, придавало сил, что я внимательно его слушаю. Он предупреждающе поднял руку.

– Погодите, это еще не все. Цицерон передал, что союзники планируют крупную высадку в Нормандии. Как позже выяснилось, это было донесение исторической важности. Однако Гитлер ему не поверил, и ход войны переменился. Если бы Гитлер послушал Цицерона, все было бы гораздо хуже. Но, к счастью, Германия проиграла.

– Как в кино.

– Да, вы правы. Собственно, в Голливуде сняли фильм про Цицерона. «Пять пальцев», главную роль сыграл Джеймс Мэйсон.

Я слушала и одновременно думала, почему это профессор права так интересуется шпионскими историями. Он сбежал из Германии, однако был не евреем, а немцем-арийцем. Может, он тоже шпионил на Гитлера? Знал ли он Цицерона лично? Откуда ему так хорошо известны подробности этих историй?

И есть ли здесь связь с белым «рено»? Но даже если он был немецким шпионом, с тех пор прошло полвека. Кому надо за ним следить?

– И что же случилось с Цицероном?

– За каждое донесение он получал от немцев двадцать тысяч фунтов стерлингов.

– Значит, он стал богачом!

Профессор рассмеялся:

– Нет-нет. Немцы платили ему фальшивыми фунтами, которые печатали, чтобы обрушить британскую экономику. Так что Цицерон остался с бесполезными бумажками на руках. Какое-то время он пытался заработать пением в опере, но был так плох, что ничего не вышло. Потом он умер в нищете.

– Какая удивительная история.

– Да, в самом деле.

На некоторое время за столом воцарилась тишина.

– Профессор, – сказала я, глядя ему в глаза, – все это очень интересно, но я хотела бы узнать о вас. Почему вы приехали в Турцию? Почему потом уехали и столько лет не возвращались? Пятьдесят девять лет, легко ли сказать! И чем мы обязаны такому визиту спустя столько времени?

Было видно, что он не ожидал таких прямых вопросов. Я увидела, как он вздрогнул, а лицо омрачилось. Может быть, он скрывал что-то связанное со шпионажем? Но тогда почему он так спокойно завел об этом разговор? Или на него так действовали личные воспоминания о жизни в Турции?

Он огляделся. Затем вдруг сказал:

– Ваше колье – настоящее произведение искусства. И антикварное. Просто шедевр. У него есть история?

Я улыбнулась такому маневру. Было ясно, что целью вопроса было не получить ответ, а сменить тему. «Ладно», – подумала я и вернулась к еде. Но он продолжил, напоминая, что ждет ответа:

– У таких вещей обязательно есть история.

Я снова улыбнулась, давая понять, что не обижаюсь:

– Не только у вас есть секреты, профессор.

На этот раз профессор кивнул, словно говоря: «Ладно». Я почувствовала, что надо добавить хоть что-то:

– Если позволите, скажу только, что оно досталось мне от бабушки.

Он улыбнулся и поднял бокал белого вина:

– Выпьем тогда за наши секреты! – «выпьем» он произнес по-турецки. – Вы выбрали прекрасное вино, благодарю, – сказал он учтиво.

– У вас остается еще два дня. Что хотите делать завтра? Тур по Стамбулу? Султанахмет, Айя-София[30], Босфор… Или шопинг в Капалы-Чарши?

– Если вы не против, на завтра ничего не будем планировать. Я хочу немного погулять самостоятельно. Но послезавтра, 24 февраля, у меня будет к вам большая просьба.

– Слушаю.

– Если можно, я попрошу заехать за мной на автомобиле рано утром.

– Насколько рано?

– Скажем, в четыре?

Я изумленно уставилась на него. Куда он собрался ехать в четыре часа утра? Я попыталась скрыть удивленное выражение лица.

– Хорошо, а куда мы поедем?

– Если можно, я скажу послезавтра.

Вот тогда я испугалась. «Позвонить, что ли, Керему, спросить, все ли хорошо?» – пронеслось в голове. Хотелось понять, во что я ввязалась. Это уже не был обычный визит университетского преподавателя. В этот раз я не удержалась и посмотрела на Вагнера с подозрением. Однако он выглядел спокойным и был занят уткой у себя в тарелке. У меня же заныло под ложечкой.

Остаток ужина прошел в напряженной и холодной атмосфере под влиянием недавнего разговора. Мы больше не касались этих тем, да и вообще больше не разговаривали. Словно желая избавиться от напряжения, мы оба начали есть быстрее. Как только еда была закончена, я поднялась, сославшись на Керема.

Когда я доехала до дома на такси, Керем возбужденно рассказал мне, что видел на улице пару белых «рено», но домой никто не приходил. На руке у него был кастет, баллончик стоял рядом. На экране компьютера пугающих надписей не было. Видя оживившееся лицо сына, я успокоилась. К тому же, он не рассердился, когда я погладила его по голове, желая спокойной ночи.

– Давай ложись, иначе утром не проснешься в школу.

Он не стал возражать:

– Ладно!

Наверное, ощущение приключения и полученный баллончик придавали ему сил идти в школу. Мне вспомнились слова бабушки: «Нет худа без добра!»

Я взяла на кухне графин и полила росток пихты в гостиной. Из трех веточек, которые я рассадила в разные горшки, выжила только одна. Конечно, ветке, сорванной с пихты на плато Кафкасёр, в моей гостиной не очень нравилось. Но я была решительно настроена сохранить этот росток. И хотя крупный горшок занимал место, пихта освежала гостиную. Она помогала мне справляться с тоской, успокаивала меня.

Затем я взяла рабочий ноутбук и продолжила записи, которые начала после приезда профессора. Было удивительно, что, ничего заранее не обдумывая, я печатала быстро и без перерывов. Курсор словно бежал по экрану, таща за собой слова. Казалось, будто это пишу не я. Я словно незаметно наблюдала за Майей, печатавшей за компьютером.

Когда я легла спать тем вечером, я не стала играть в игру, где вместо меня кто-то другой. И «Другое небо» тоже не стала читать. Было ли это потому, что мне хотелось спать, либо запись событий заменяла мне все это? Я лишь немного подумала о профессоре и его секретах. И какое же невинное у него лицо.

4

Утром 23 февраля дождь усилился, стал еще более ледяным. Хотя я надела шерстяной свитер и теплую куртку, а шею замотала лиловым кашемировым шарфом, пока добралась до университета, продрогла до костей. А ведь я была в шапке и пряталась под зонтом.

Как только я вошла в кабинет, позвонил секретарь ректора и сказал, что мне нужно срочно подойти. Пройдя по широкому коридору исторического здания, я попала в приемную. Йешим-ханым, разговаривавшая по телефону, кивком показала, чтобы я заходила. Я поздоровалась с ней и потянула тяжелую ореховую дверь.

– Доброе утро!

Я пошла было в сторону ректора, но вдруг замерла. В креслах напротив него сидели трое мужчин, которые два дня нас преследовали, а вчера были на лекции. Я особенно хорошо помнила лицо курившего мужчины и его насмешливую улыбку.

Вдруг у меня зазвенело в ушах. Что им было здесь нужно? Что за дела у них были с ректором? Значит, я не ошиблась, они действительно за нами следили, и с профессором все было не так просто, а может быть, существовала и опасность.

Ректор удивился моей реакции.

– Что с вами, Майя-ханым? Вы побледнели. Присаживайтесь, бояться нечего, – он указал на пустое кресло.

Все еще потрясенная, я боязливо присела. Все трое были в галстуках. Один носил серый костюм, двое других – темно-синие. У того, чье лицо я хорошо запомнила, были тонкие усики. Он был худой, сидел нога на ногу. Почему-то именно он привлекал мое внимание. На смуглом лице было такое выражение, будто он в любой момент готов разозлиться. Двое других на его фоне выглядели блекло. Один был лысый. Усатому и его соседу было примерно за сорок, решила я. Третий был помоложе.

– Эти господа из службы разведки, у них к вам есть дело, – нарушил тишину ректор.

Я не смогла ничего ответить, лишь кивнула в знак согласия с улыбкой, скорее напоминавшей гримасу.

Ректор встал, а следом за ним и мужчины, и, разумеется, я.

– Мне нужно присутствовать на заседании академической комиссии, – сказал ректор. – Вы оставайтесь здесь и спокойно беседуйте.

Он вышел, закрыв за собой дверь, и я осталась наедине с тремя мужчинами. После короткой паузы усатый сказал:

– Как вы поживаете, Майя-ханым?

– Хорошо, – ответила я на этот бессмысленный вопрос, но голос прозвучал так тихо, что я повторила еще раз, будто поправляя себя:

– Хорошо.

– Как уже сказал господин ректор, мы из службы разведки.

– Слушаю вас.

– Мы вас побеспокоили, потому что нам нужна ваша помощь в одном важном деле.

– Моя?

– Да, ваша.

– Хорошо?

Усатый помолчал, закурил сигарету и глубоко вдохнул. Он вел себя довольно расслабленно.

– Вы патриотка Турецкой Республики, не так ли, Майя-ханым?

– Не поняла.

– Что здесь непонятного? Я спрашиваю, готовы ли вы послужить вашей родине.

– Как послужить?

– Вы сперва ответьте на вопрос, вы патриотка или нет?

– Почему вы спрашиваете?

Я немного освоилась, начала отвечать свободнее и заметила, что мужчина сердится. Он вскочил на ноги.

– Вопросы задаю я. Отвечайте, пожалуйста!

– Я не понимаю, почему вы задаете вопросы о моем патриотизме.

Он помолчал, взглянул на товарищей, затем вновь сел и потушил сигарету о пепельницу.

– Почему вас так беспокоит этот вопрос?

– Потому что нельзя спрашивать о таком. Разве есть способ измерить, кто больший патриот? Почему некоторые утверждают, что любят родину больше других, и пытаются заработать себе очки?

Он оперся подбородком на ладонь, немного наклонился вперед и задумался. Потом резко выпрямился.

– Тогда спрошу иначе, – сказал он угрожающим тоном. – Вам нравится ваша работа в университете?

Но и я ответила, не меняя тона:

– Да.

– Вы работаете в таком важном учреждении, как Стамбульский университет, вы приближены к ректору. Но подходит ли ваше прошлое для такой работы?

– По-моему, подходит. Я окончила этот университет, работала…

– Нет, я не об этом. Расскажите нам о прошлом вашей семьи. Например, о вашей бабушке. Как ее звали? Семахат-ханым?

Тогда я поняла, куда он клонит.

– Хотите сказать, я не турецкая гражданка?

Он улыбнулся самоуверенно и снисходительно.

– Нет-нет, я не хочу такого сказать. Просто спрашиваю. Ваше начальство знает правду?

Я не ответила. Он подождал и повторил вопрос:

– Знает?

– Нет, не знает, – сказала я тихо.

– Вы планируете им рассказать о вашем секрете?

– Нет.

– Простите, не разобрал. Вы говорите себе под нос.

– Нет.

– Вот поэтому и спрашиваю. Готовы ли вы послужить родине?

– Но какая от меня может быть польза?

– Это мы будем решать.

Было очевидно, что он считает себя хозяином страны и всех в ней живущих.

– Ладно, что мне нужно делать?

Тут заговорил самый молодой, в сером костюме.

– Позавчера вы встречали немецкого профессора.

– Он американец. Американец немецкого происхождения.

– Мы знаем, не беспокойтесь, мы все знаем. Профессор Вагнер пробудет в Стамбуле четыре дня, и все это время его будете сопровождать вы, верно?

– Да, ректорат поручил это мне.

– Ваша задача – сообщать нам о всех действиях и разговорах Вагнера.

Я догадывалась, что все дело в этом, но все равно удивилась.

– Какой интерес может представлять пожилой преподаватель?

– Позвольте, мы сами будем решать, – сказал усатый. – Вы будете сообщать о каждом его вздохе, кому он звонит, с кем встречается, даже что он записывает.

– То есть я буду шпионить?

– Нет, что вы, не преувеличивайте. Просто соберете некоторые сведения.

– И как мне передавать донесения?

– Не беспокойтесь, мы у вас заберем. Но вы будьте бдительны. Не упускайте такую возможность доказать вашу верность родине.

Они вышли и оставили меня в кабинете одну в полной растерянности.

Откуда они узнали про бабушку? «Не глупи, – ответила я сама себе, – они разведчики, кому знать, как не им?» Ладно, но откуда конкретно узнали? Из Национального разведывательного управления, разведки жандармерии или еще откуда-то? Мой старший брат Недждет был офицером армейской разведки, поэтому я немного в этом разбиралась.

Вернувшись к себе, я прислонилась к окну и стала разглядывать вековые деревья, мокнущие под дождем, кутающихся в куртки студентов с зонтами и без, гуляющие в обнимку парочки, не обращающие внимание на непогоду. Было без пяти десять.

Сейчас надо было просмотреть прессу, сложить в папку новости об университете, отобрать тексты, требующие ответа. Обычно я делала это охотно, но сейчас мне совсем не хотелось работать. Даже пальцем пошевелить не было сил. Я чувствовала страшную тоску и почему-то злилась на профессора за то, что он не захотел сегодня со мной видеться. Почему он хотел остаться один? С кем-то встречается?

Я позвонила в отель и спросила, в номере ли профессор Вагнер. Оператор ответил: «Соединяю!», но я вовсе не просила меня соединять. Услышав профессорское «Хэллоу», я тут же бросила трубку.

Мне не хотелось не только просматривать прессу, но и вообще делать что-либо. Как было бы хорошо тихонько сбежать! Да и ничего бы не было. Ректорат все равно поручил мне на этой неделе сопровождать профессора. Никто не знал, что он сегодня хотел остаться один. Так что мое отсутствие никто бы не заметил. Оставался только Сулейман, который мог слоняться туда-сюда и наболтать лишнего, но я нашла бы объяснение и для этого. Сказала бы, что профессор желал погулять по Бейоглу, а там улочки узкие, и машина не нужна. Да и по улице Истикляль ходил только трамвай.