Шелковица

Охота продолжалась. Но теперь у жертвы появилось оружие.

Она стояла у окна, сжимая в руке холодный металл ключа. Он был крошечным, почти невесомым, но тяжесть того, что он означал, пригибала к земле. Последний жест доверия. Последняя воля. И последнее предупреждение.

Илвира не просто так прислала ключ. Она знала, что умрёт. И знала, что Элара придёт. Она оставила ей не просто доступ к архивам, а единственное оружие против того, что пришло за ними всеми.

Мысль была одновременно пугающей и придающей сил. Элара больше не была просто испуганной травницей, нарушившей Правила. Теперь у нее была миссия. Долг.

Она спрятала ключ в потайной карман платья, прижав его к телу. Его холодок казался живым, пульсировал в такт её учащённому сердцебиению. Теперь нужно было решить, что делать дальше.

Идти к Илвире сейчас? Нет, это было бы чистым безумием. Каэл и его люди наверняка ещё были там, или выставили наблюдение. Появление там снова, да ещё и с попыткой проникнуть в квартиру, было бы равноценно признанию.

Оставался только один вариант – ждать. Дождаться утра, покараула, пока полиция закончит свой первоначальный осмотр и уйдёт. А потом… потом найти способ проскользнуть внутрь.

Но ожидание было пыткой. Каждая тень за окном казалась движущейся. Каждый скрип старого дерева в доме отдавался эхом в её напряжённых нервах. Она зажгла все свечи в аптеке, не для ритуала, а для света. Банального, человеческого света, который должен был отгонять монстров. Но она-то знала, что настоящие монстры светом не испугать.

Она попыталась заняться рутинной работой – перебрать запас корней мандрагоры, разложить по флаконам новую партию настойки из плакун-травы. Но пальцы не слушались, мысли путались. Вместо успокоения она только сильнее ощущала своё одиночество и уязвимость.

Барьеры на дверях казались теперь смехотворно хлипкими, детской защитой от того абсолютного зла, что прикоснулось к Илвире. Она чувствовала себя мышью в клетке, за которой наблюдает голодный кот. Только кот был не снаружи. Он был повсюду. В самом воздухе. В тишине.

Она присела на стул за прилавком, уставившись на пламя самой большой свечи. В его танцующих языках ей мерещились то очертания того символа, то холодные глаза Каэла. Две стороны одной смертельной пропасти, на краю которой она балансировала.

Вдруг её взгляд упал на визитку, всё ещё лежавшую на прилавке. Чёрные буквы на белом фоне. «Каэл. Департамент Особых Расследований».

Он искал маньяка. Но он видел последствия. Он был опытным следователем, его инстинкты должны были кричать ему, что это дело выходит за рамки обычной жестокости. Что-то в его поведении, в его взгляде говорило не просто о профессиональном интересе, а о… личной вовлечённости. О той самой ненависти ко всему сверхъестественному, о которой говорилось в изначальной задумке.

Он был врагом. Охотником на её род. Но сейчас он был единственным, кто тоже искал этого убийцу. Пусть и слепым, пусть и с неправильными инструментами.

Мысль была крамольной, опасной. Нарушающей все мыслимые и немыслимые правила Теневого Свода. Но она засела в голове, как заноза.

Она не могла довериться Совету – они молчали. Не могла положиться на свою магию – она металась внутри, испуганная и неуправляемая. Она осталась одна с ключом и с правдой, которая могла свести с ума любого человека.

Но Каэл… Каэл уже видел лик безумия. Он уже смотрел в бездну. И, возможно, именно это делало его не просто врагом, а… потенциальным союзником. Самым ненадёжным, самым опасным союзником из всех возможных.

Элара медленно протянула руку и взяла визитку. Бумага была шершавой под пальцами.

Рассвет был ещё не скоро. А до рассвета ей предстояло принять самое сложное решение в своей жизни. Рискнуть всем, доверившись тому, кто ненавидел всё, что она собой представляла. Или остаться в одиночестве с ключом и тенью Пожирателя за спиной.

Она сжала визитку в кулаке, рядом с холодным металлическим ключом. Два разных символа. Два разных пути. Оба вели в темноту.

Глава 3: Следствие по ту сторону

Квартира Илвиры Морвен была тихой. Слишком тихой. Даже для места, где только что побывала смерть. Обычно после насилия остаётся эхо: паника, боль, отчаяние. Здесь же витал лишь холодный, безжизненный вакуум.

Каэл стоял на пороге, впуская в себя атмосферу места. Его люди – техники в белых комбинезонах – двигались молча, почти на цыпочках, будто боялись разбудить то, что притаилось в углах. В воздухе пахло пылью, старой бумагой и слабым, едва уловимым запахом озона, как после мощной грозы.

– Ничего не трогать, шеф? – тихо спросил молодой оперативник, застыв с фотоаппаратом наготове.

– Ждите снаружи, – голос Каэла прозвучал глухо, отрезающе.

Он сделал шаг вперёд, и его взгляд сразу уловил несоответствие. Полная идиллия. Ничего не перевёрнуто, не разбито, не разграблено. Чашка чая на столе. Книги на полках. И… тело в кресле. Словно хозяйка просто уснула.

Но Каэл знал. Он всегда знал. Его желудок сжался в знакомом холодном комке. Это не было ограблением. Не было бытовухой. Это было Оно.

Он медленно приблизился к креслу. Его пальцы сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Каждый шаг давался с усилием, будто он шёл против сильного ветра. Он уже видел это раньше. Тот же неестественный покой. Та же восковая бледность.

И тогда он его увидел. Символ.

Он был вырезан на лбу с хирургической точностью. Замысловатый, колючий, словно замок без ключа. Узор, который он видел каждый раз, закрывая глаза. Узор, выжженный на стене детской спальни двадцать лет назад.

Каэл замер. Кровь отхлынула от его лица, в ушах зашумело. Мир на мгновение поплыл, и он снова был тем мальчиком, который прятался в шкафу, зажав уши, чтобы не слышать тишины, наступившей после криков. Тишины, которая была громче любого звука.

Он сглотнул сухость в горле, заставив себя дышать ровно. Профессионализм – его единственный щит. Он надел его, как броню.

– Всем выйти, – его голос прозвучал хрипло, но с железной командной нотой. – Оцепить периметр. Опросить соседей. Ничего не трогать.

Техники, с облегчением выдыхая, поспешили ретироваться. Они не любили такие дела. Дела, от которых стыла кровь.

Оставшись один, Каэл подошёл вплотную. Он не смотрел на лицо. Он изучал символ. Каждый изгиб, каждую линию. Он был точь-в-точь как тот. Тот, что свел с ума следователей двадцать лет назад. Тот, что сводил с ума его все эти годы.

Его рация хрипло взорвалась голосом:

– Шеф, тут одна бабка с нижнего этажа говорит, к старухе часто какая-то молодая девушка ходила. Из той аптеки, что в переулке, с вывеской «Шелковица». Травница, говорит.

Каэл медленно отвел взгляд от символа. «Шелковица». Та самая нервная, бледная девчонка с слишком умными глазами, которая смотрела на него, как на палача. Она знала. Он видел это по её реакции на фотографию. Она что-то скрывала.

– Задержите её для допроса, – отдал он приказ, и его голос снова стал гладким и холодным, как лезвие. – Вежливо. Пока что.

Он отвернулся от тела и начал методичный осмотр комнаты. Его глаза, привыкшие видеть то, что скрыто, выхватывали детали. Следы на ковре – только её, старухи, и, возможно, ещё одни, мелкие, женские. Никаких признаков взлома. Никакой борьбы.

Он подошёл к книжным полкам. Книги по мифологии, истории, ботанике. Ничего особенного. Но его взгляд упал на небольшую, изящную серебряную рамку на полке. В ней была фотография. Илвира Морвен, на двадцать лет моложе, с русоволосой женщиной, которая обнимала маленькую девочку с серьёзными зелёными глазами. С теми самыми глазами, что смотрели на него сегодня из-под тёмных прядей.

Мать и дочь. Травница из «Шелковицы». Связь была установлена.

Каэл почувствовал знакомое жгучее чувство в груди. Ненависть. Не к этой девчонке, а к тому, что она представляла. К тому миру, в котором существовали символы, вырезанные на лбу, и тишина, наступающая после криков. К тому, что снова ворвалось в его жизнь и унесло ещё одну ни в чём не повинную душу.

Он достал блокнот и сделал несколько пометок чётким, угловатым почерком.

«Жертва: Илвира Морвен. Причина: неизвестна (эксгумация?). Символ – идентичен делу № 347-В (дело Морриган). Связи: Элара Вейн (дочь сообщницы? ученица?). Мотив: ритуальный?»

Он закрыл блокнот и ещё раз обвёл взглядом комнату. Его лицо было каменной маской, но за ней бушевала буря. Это было не просто дело. Это была охота. И на этот раз он знал, с чем имеет дело. Он не был тем испуганным мальчиком в шкафу. Он был охотником. И он поймает этого зверя. Ценой чего бы то ни стало.

Даже если для этого придётся сжечь дотла весь этот проклятый, скрытый от глаз мир, который порождает таких монстров.

Он вышел из квартиры, хлопнув дверью с такой силой, что дребезжали стекла в оконных рамах на всём этаже. Холодный ночной воздух обжёг лёгкие, но не смог прогнать запах смерти – тот, что был у него в ноздрях, и тот, что сидел глубоко в памяти.

Его машина, унылый седан без опознавательных знаков, ждала у тротуара. Каэл швырнул блокнот на пассажирское сиденье и уставился на руль, не видя его. Перед глазами стоял тот символ. И тот другой символ, на стене, написанный не резцом, а чем-то иным, чем-то, что оставило обугленные, дымящиеся борозды в штукатурке.

«Дело № 347-В. Дело Морриган».

Его дело. Его личное дело. Дело, которое ему присвоили, когда он был ещё пацаном и которое он украл из архива, когда дорос до звания, позволяющего такие вещи.

– Шеф? – робкий голос прервал его размышления. У открытой двери машины стоял тот самый молодой оперативник, Картер. Его лицо всё ещё было бледным. – Что дальше?

Каэл завёл двигатель, низкий рокот которого звучал угрозой в ночной тишине.

– Дальше? – его голос был низким и усталым. – Дальше мы едем «вежливо побеседовать» с той травницей.

– Вы думаете, она… причастна? – Картер сглотнул.

Каэл резко повернулся к нему, и молодой человек отшатнулся от вспышки холодной ярости в его глазах.

– Я думаю, что она что-то знает. Я думаю, что она из их мира. А в их мире знать – значит быть причастной. Так или иначе.

Он не стал добавлять, что видел её реакцию. Видел животный, неконтролируемый страх, который не возникает просто от вида фотографии незнакомого трупа. Это был страх узнавания. Страх жертвы, увидевшей хищника.

– Садись, – бросил он Картеру, указывая на пассажирское сиденье.

Машина тронулась с места, бесшумно скользя по мокрому асфальту. Город за окнами был чужим, враждебным ландшафтом. Каждый тёмный переулок, каждое старое здание с химерами на фасаде казалось ему укрытием для того, что он ненавидел всей душой.

– Шеф, а что это за символ? – осмелился спросить Картер после долгого молчания. – Я такого никогда не видел. Ни в каких справочниках.

Каэл сжал пальцы на руле так, что костяшки побелели.

– Это знак того, что игра идёт не по нашим правилам, Картер. Знак того, что кто-то играет в бога с инструментами, которые нам даже не снились.

Он замолчал, позволив себе на секунду опустить щит. Позволил памяти сделать своё дело.

«Дождь стучит по крыше. Он, семилетний, строит замок из кубиков в гостиной. Ссора родителей за стеной. Не обычная – голоса визгливые, полные ужаса. Мама кричит что-то о «долге» и «Своде». Папа рычит о «нормальной жизни». Потом – звук бьющегося стекла. И наступает та самая Тишина. Та, что громче крика. Он выползает из-под стола, идет по коридору. Дверь в спальню приоткрыта. Он видит их. Они лежат на полу. Неподвижные. И на стене над кроватью, ещё дымящийся, выжжен тот самый символ. Колючий. Совершенный. Бессмысленный. А в углу сидит тень. Не просто темнота – сгусток тьмы, который поворачивается к нему. И он чувствует на себе её Взгляд. Бездонный. Голодный. Он бежит. Прячется в шкафу в прихожей. Зажимает уши. Но слышит только Тишину. И шепот. Всего одно слово, просочившееся прямо в мозг».

«…следующий…»

– Шеф? С вами всё в порядке?

Голос Картера вернул его в настоящее. Машина стояла у тротуара в том самом переулке. Вывеска «Шелковица» была тёмной, но в окне горел слабый свет.

Каэл глубоко вдохнул, вытирая ладонью внезапно вспотевший лоб. Профессионализм. Броня. Он снова надел её.

– Всё в порядке, – его голос снова стал ровным и стальным. – Идём вежливо побеседовать с мисс Вейн. И, Картер…

– Да, шеф?

– Не отпускай руку от кобуры. Ни на секунду.

Он вышел из машины, и его длинная тень легла на брусчатку, сливаясь с другими тенями переулка. Охотник шёл на охоту. Не за маньяком. Не за преступником. За правдой, которая двадцать лет назад украла у него всё и теперь вернулась, чтобы забрать последнее, что у него оставалось – его рассудок.

Тень Каэла, искажённая тусклым светом фонаря, тянулась вперёд, словно живая и жаждущая настигнуть свою добычу первой. Он двинулся к двери «Шелковицы», его шаги были мерными и тяжёлыми, отдаваясь эхом в немом переулке. Картер нервно следовал за ним, его правая ладонь, как и приказано, лежала на тёмной кобуре у бедра.

Каэл не стучал. Он нажал на кнопку звонка, и резкий, пронзительный звук разорвал тишину. Внутри что-то упало и разбилось – звон стекла. Послышалась торопливая, спотыкающаяся поступь.

Секунду спустя щёлкнул замок, и дверь приоткрылась на цепочке. В щели показалось бледное, испуганное лицо Элары. Её глаза, широко раскрытые, метнулись от его лица к Картеру и обратно.

– Мисс Вейн, – голос Каэла был ровным, без эмоций, словно выточенным из льда. – Департамент Особых Расследований. У нас есть к вам ещё несколько вопросов. Откроете?

– Я… Я уже всё сказала. Сейчас поздно… – её голос дрожал, выдавая страх, который она тщетно пыталась скрыть.

– Это не займёт много времени, – он не повышал тона, но в его словах была стальная неоспоримость. – Или мы можем обсудить это здесь, на улице. Со всеми соседями.

Угроза, завуалированная, но понятная. Элара отшатнулась от двери. Послышался звук снимаемой цепочки.

Она отступила вглубь аптеки, пропуская их внутрь. Воздух в «Шелковице» снова сгустился, но теперь он был отравлен не только страхом Элары, но и холодной, неумолимой энергией, которую принёс с собой Каэл.

Он окинул помещение быстрым, оценивающим взглядом. Ничего не изменилось с его прошлого визита, но теперь он видел больше. Видел не просто уютную лавку, а фасад. Прикрытие. Место, где реальность истончалась, и сквозь трещины просачивалось нечто древнее и тёмное.

– Вы сказали, что не были знакомы с Илвирой Морвен близко, – начал Каэл, поворачиваясь к Эларе. Она стояла, прислонившись к прилавку, будто ища в нём опору.

– Так и есть. Она была… клиенткой.

– Клиенткой, – он повторил за ней, и в его голосе зазвучала лёгкая, ядовитая насмешка. – Странно. Потому что у неё дома мы нашли фотографию. Старая фотография. На ней Илвира Морвен, другая женщина и маленькая девочка. У девочки… очень выразительные зелёные глаза.

Он сделал паузу, наблюдая, как кровь отливает от её лица, оставляя кожу мертвенно-белой.

– Вы не знаете, кто эта девочка, мисс Вейн? Может, дочь? Племянница?

Элара молчала. Её губы сжались в тонкую белую ниточку. Глаза, полные ужаса, были прикованы к нему.

– Видите ли, – Каэл сделал шаг вперёд, сокращая дистанцию, – в моей работе совпадения случаются редко. Очень редко. И когда в один вечер я нахожу тело женщины с вырезанным на лбу символом, а через час обнаруживаю, что её единственная связь с внешним миром – это молодая травница, которая, по странному стечению обстоятельств, оказывается на той же самой фотографии… это перестаёт быть совпадением. Это становится уликой.

– Я ничего не знаю о вашем символе! – выдохнула она, и в её голосе послышались слёзы. – Я просто её знала. Да, она дружила с моей матерью! Да, я бывала у неё в детстве! Но это было давно! Какое это имеет значение?

– Всё имеет значение, – парировал Каэл. Его голос стал тише, но от этого лишь опаснее. – Особенно ложь. А вы мне солгали, мисс Вейн. И это заставляет меня задаться вопросом – что ещё вы скрываете?

Он видел, как она сглотнула, как её взгляд метнулся к задней комнате, где хранились её настоящие секреты. Инстинктивный жест виновного, ищущего пути к отступлению.

– Я… Я боюсь, – прошептала она, и на этот раз в её словах не было фальши. Это была голая, неприкрытая правда. – После того, как вы ушли… мне показалось, что за мной следят. Что за окном кто-то есть.

Каэл изучал её. Он видел подлинный, животный страх. Но был ли это страх перед ним, перед законом? Или перед чем-то другим? Тем, что оставляет на лбу старух колючие знаки пустоты?

– Опишите, – приказал он.

– Тени… – её голос стал совсем тихим. – Они двигались. Не так, как должны. И шёпот… Я слышала шёпот.

Картер переступил с ноги на ногу, нервно покосившись на тёмное окно.

Каэл не шелохнулся. Его собственное детство, его личные демоны кричали ему, что она не лжёт. Не полностью. Но он не мог себе этого позволить. Не сейчас.

– Страх – плохой советчик, мисс Вейн, – произнёс он, и его слова прозвучали как приговор. – И ещё худшее алиби. Я предлагаю вам сосредоточиться на фактах. Где вы были сегодня вечером между семью и восемью? Детально.

Он снова вернулся к началу, к основам допроса, загоняя её в угол, наблюдая за малейшим изменением в её позе, в выражении лица. Он был охотником, а она – загнанным зверем, запутавшимся в собственной лжи и страхе.

И где-то там, в глубине его души, холодный мальчик в шкафу слушал этот шёпот и знал, что охота только началась. И что на кону стоит не просто раскрытие дела, а его собственная душа.

Глава 4: Шепот в тени

Воздух в ритуальном зале «Вечного покоя» был густым и тяжёлым, пропитанным запахом увядающих лилий, воска и приторной сладостью ладана, который жгли, чтобы отогнать не столько скорбь, сколько запах тлена. Сюда приходили прощаться, но Элара чувствовала лишь фальшь и леденящий душу страх.

Поминки по Илвире были тихими и почти безлюдными. Несколько старух из соседних домов, парочка молчаливых, сутулых мужчин в потёртых костюмах – возможно, бывшие коллеги по архивной работе. Никого из своего, магического круга. Старейшины соблюдали правило: не высовываться, не привлекать внимания к смерти одной из своих. Смерть должна была выглядеть обыденной. Печальной, но обыденной.

Элара стояла у гроба, сжимая в руках платок, который не подносила к сухим глазам. Она не могла плакать. Внутри всё было сжато в ледяной, болезненный комок. Гроб был закрыт. Официальная версия – «несчастный случай, обезображенное лицо». Но она знала, что скрывает полированная древесина. Восковую кожу и колючий символ пустоты.

Она чувствовала на себе взгляды. Не только любопытные взгляды старух, шепчущихся о «бедной, одинокой Илвире». Скользящий, аналитический взгляд Каэла, застывшего у дальней стены, в тени. Он был здесь, конечно же. Наблюдал. Ждал, не явится ли на похороны кто-то подозрительный, кто-то из «их мира». Его присутствие было таким же густым и давящим, как запах ладана.

Элара отвернулась, делая вид, что рассматривает венки. Её пальцы непроизвольно нашли в кармане пальто холодный металл ключа. Наследие Илвиры. Обещание и предупреждение. Она ещё не решалась пойти в её дом. Боялась Каэла. Боялась того, что могла найти. Боялась Того, что могло ждать её там.

Ей нужно было уйти. Вырваться из этой давящей, лицемерной тишины. Она бросила последний взгляд на гроб, прошептала про себя прощальные слова – не те, что говорили здесь, а старые, магические слова упокоения души, – и направилась к выходу, стараясь не смотреть в сторону Каэла.

Она вышла на сырую, промозглую улицу. Сумерки сгущались, превращая день в грязновато-серые сумерки. Фонари ещё не зажглись. Элара закуталась в пальто и быстрым шагом пошла в сторону своего переулка, не оглядываясь. Спина горела от ощущения, что за ней следят. То ли Каэл, то ли что-то похуже.

Чтобы срезать путь, она свернула в старый, заброшенный сквер – место, которое днём было милым и уютным, а ночью превращалось в царство глубоких, непроглядных теней. Аллеи между голыми, скрюченными деревьями казались чёрными туннелями.

Именно здесь её и настиг Шёпот.

Сначала это был просто звук – едва слышный шелест сухих листьев под ногами, хотя ветра не было. Потом – лёгкое движение краем глаза. Тень от старой дуплистой ивы вдруг дернулась и вытянулась неестественно длинной, жидкой полосой поперёк её пути.

Элара замерла, сердце заколотилось где-то в горле. «Воображение, – отчаянно попыталась убедить себя она. – Просто нервы».

И тогда он проник в её сознание. Не через уши. Прямо в мозг. Тихий, сиплый, словно скрип несмазанных петель.

«…находишь…»

Она резко обернулась. Никого. Только длинные, голые ветви деревьев, похожие на скрюченные пальцы, и густеющие сумерки.

– Кто здесь? – её голос прозвучал слабо и глухо, его тут же поглотила мокрая, холодная тишина сквера.

«…бесполезно…» – проскрипел Шёпот, и в нём послышалась насмешка. «…бежать…»

Элара сделала шаг назад, потом ещё один. Ноги стали ватными. Она сжала ключ в кармане так, что металл впился в ладонь.

– Отстань от меня.

«…следующая…»

Это прозвучало уже прямо за её спиной, ледяным дыханием на шее. Элара вскрикнула и рванулась вперёд, почти падая на скользкую от влаги землю. Она бежала, не разбирая пути, слыша за собой лишь навязчивый, преследующий шелест.

Она споткнулась о корень и рухнула на колени, больно ударившись руками о замёрзшую землю. Дыхание свистело в груди. Она пыталась встать, но ноги не слушались.

И тогда тени вокруг зашевелились.

Они стекались с деревьев, с земли, из самого воздуха – сгустки живой, пульсирующей тьмы. Они окружали её, медленно сужая кольцо. В них не было формы, только ощущение бесконечного, ненасытного голода.

И из этой тьмы, из самой её сердцевины, начало формироваться нечто.

Сначала это был лишь силуэт. Высокий, женственный. Потом проступили детали. Платье, в котором она любила ходить. Знакомый изгиб плеч. Заплетённые в давно забытую причёску волосы цвета спелой пшеницы.

Элара застыла, не в силах издать ни звука. Сердце замерло в груди, а потом забилось с такой силой, что стало больно.

Перед ней стояла её мать. Та самая, что умерла десять лет назад от болезни, которую не смогла победить никакая магия. Та самая, чью могилу она посещала каждое полнолуние.

– Мама? – выдохнула она, и голос её был слабым писком испуганного ребёнка.

Тень улыбнулась. Но улыбка была неправильной. Слишком широкой, безжизненной. Глаза, которые должны были быть тёплыми и зелёными, как её собственные, были двумя бездонными, пустыми колодцами.

«Элара… – голос был похож на материнский, но в нём не было тепла, только ледяная, чужая пустота. – Доченька… Я скучала по тебе».

– Это не ты, – прошептала Элара, чувствуя, как по щекам катятся предательские слёзы. – Ты не настоящая.

«О, я настоящая. Я пришла предупредить тебя. Он идёт. Он голоден. Он хочет тебя. Как хотел меня».

Тень-мать сделала шаг вперёд, её платье не колыхалось на ветру, потому что ветра не было. Движение было плавным, неестественным, как у марионетки.

«Он показал мне… такие вещи, Элара. Такую пустоту. Ты не представляешь. Не сопротивляйся. Это проще. Это…»

Тень протянула руку, чтобы коснуться её щеки. Пальцы были длинными, почти прозрачными, заострёнными на концах.

И в этот миг Элара увидела. Не на лбу, а на запястье этой тени, на бледной, почти сияющей коже, проступил тот самый символ. Колючий, чёрный, словно выжженный изнутри.

Крик, дикий, полный настоящего, животного ужаса, вырвался из её груди. Она откатилась назад, вцепившись пальцами в землю, в прошлогоднюю листву.

– Убирайся! Ты не она! Убирайся!

Иллюзия дрогнула. Лицо матери исказилось гримасой ярости и голода. Пустые глаза потемнели ещё больше. Тень зашипела, и её голос снова стал тем самым, чужим, скрипучим шёпотом.

«…СЛЕДУЮЩАЯ…»

И она ринулась на Элару.

Та не думала. Не вспоминала заклинания. Сработал чистый инстинкт. Она выхватила из кармана мешочек с солью и железом – ту самую простейшую защиту – и швырнула его прямо в надвигающуюся тень.

Раздался звук, похожий на шипение раскалённого металла, опущенного в воду. Тень отшатнулась с пронзительным, нечеловеческим визгом. Образ матери распался, рассыпался на тысячи чёрных, извивающихся клочьев, которые тут же растворились в воздухе.

Шёпот стих.

Элара сидела на земле, вся дрожа, обхватив себя руками. По её лицу текли слёзы, смешиваясь с грязью. Она дышала прерывисто, судорожно, словно только что вынырнула из ледяной воды.

Вокруг снова был просто тёмный, пустой сквер. Ни шёпота, ни теней. Только далёкий гул города и холод, пробирающий до костей.

Но она знала. Это было не воображение. Не галлюцинация от горя. Это было предупреждение. Обещание.

Оно знало её самые глубокие, самые болезненные страхи. И умело их использовать.