Девять кругов рая. Книга Третья

– Саввушка, ну, пожалуйста, ну, помоги, – опять начинала хныкать Ира.

– Я занят! – Отодвигал этот Голиаф одной ногой от себя мобильный стул на колёсиках вместе с сидящей на нём Ирой, и снова углублялся в газету. – Не видишь, изучаю фактический материал, так что отвали.

– Какие вы все мужчины…грубияны! – Отворачивалась Ира к одному из двух компьютеров, выделенных для программы "Четверг". Отложив пилочку, она вздыхала и начинала думать, кого бы ещё попросить написать текст.

Экологическая передача «Четверг» коллективно занимала в редакции два места. Это были столы, отделенные друг от друга щитами. Рабочая зона репортеров на Неоновом Телевидении была сделана на западный манер и напоминала конюшню. У каждого было, как я уже говорил, отдельное место, которое журналисты называли стойлом. Философски осмысливая сейчас этот факт, я прихожу к выводу, что это очень верно. Независимо от прежних заслуг и званий, каждому предлагалось заново вспахать целину и засеять поле. Многие ведь начинали еще на советском телевидении и в прессе. Я, придя из телекомпании "VD", где личных рабочих мест вообще к примеру не было, получил в свое распоряжение стол и компьютер. Зато другие, у которых в прошлом были звания, должности и личные кабинеты, получали тот же компьютер, стол и в довесок -необъятное поле работы. Вместе с тем некоторые, приходя, трясли своими прежними удостоверениями АПН, ТАСС, Агентство «РИА новости», пропусками в модные журналы, центральные газеты, радиостанции…Их век на Неон ТВ был был не долог. Привычка ощущать себя третьей властью делала этих людей просто невыносимыми и с ними быстро расставались. На Неоновом ТВ ценили талант и лишь его один. Здесь всех ставили на одну стартовую ленту. Хочешь стать частью обоймы? Докажи, что выстрелишь! Это было время Начал. У маститого журналиста, вроде Мамонова не было никаких преимуществ перед таким новичком, как я. Но Савва был мудрее других и опыта имел куда больше. Поэтому за советом я шел к нему. А он не скупился на ответы. В знак благодарности потом я привозил Мамонову из командировок подарки – чарджоуские дыни, самаркандские фрукты…Короче, мы подружились.

О, это был глыба, а не человек! Во всех смыслах. В нём было без малого сто пятьдесят килограммов и ростом тоже он был ого -го! Вместе мы были похоже на Пата и Паташона или тысячную купюру рядом с полтинником. Лично мне Савва в разное время напоминал то маньчжурскую сопку, в которую стукнул осколок научной космической станции, то порыв ветра, наполнивший брезент то гору, в которой назревает всемирный мышиный заговор. Даже не знаю какое из этих сравнений будет более точным…Кроме того, в Савве было что -то очень пионерское. Ещё в раннем возрасте я заметил, что есть дети, с которыми я был хотел играть во дворе, а есть такие, с которыми бы не хотел. Так вот Саввочка был из тех, с которым бы я играл во дворе с большим удовольствием!

Начиная новую тему, Савва звал меня, приводил в какое – нибудь кафе, сажал перед собой и спрашивал: «Молчать умеешь»? Он обожал делать из всего тайну. Даже спустя годы, он не оставил этой привычки разговаривать тет – а-тет в полупустых кафе или на задворках улиц. Покинув позднее Новое ТВ, когда Савва стал советником генерального директора на одном из каналов Старого Телевидения, он этой привычки не утратил. Обычно, если он кого -то приближал, то общался он с этим человеком только кулуарно… Правду говорят, что есть привычки, которые как барракуда тюльку забирают всего человека. Но тогда, в 94 -ом вместе с китами в сети Неонового ТВ в одном косяке шли и рыба -ангел, и рыба -чёрт, и безобидная селёдка, и акулы, и рыбы -клоуны, и рыбы – прилипалы, к коим, мне кажется, принадлежала Ира Карацюпа. Но Савва- это я знал точно – был единственным в своём роде рыбаком с удочкой на берегу.

Глава четвёртая

Мамонов

Как я уже сказал, с Саввой мы дружили. Мамонов так же, как и я, родился в Сибири. Его мама когда -то была номенклатурным работником в крупном административном сибирским центре. В Москве Савва одно время работал в Агентстве Печати и Новостей, а затем подался на телевидение. Тут он раскрылся в полную силу. Савва тяготел к столь дефицитному на телевидении жанру расследования. Он мог подолгу сидеть в засаде, выслеживая добычу, бесстрашно кидаться с микрофоном к преступнику, ошеломляя его на ходу вопросом: "а расскажите нам, пожалуйста, чем вы тут только что занимались?". Его репортажи вызывали неизменный интерес публики.

Владелец канала Моисей Гасинский лично выказывал Аркаше уважение, давая ему эксклюзивные премии. О том, как любил Гасинский награждать подарками журналистов – отдельный разговор. Однажды ведущая новостей Татьяна Митяева, выйдя из телецентра на улицу остолбенела, увидев рядом с подъездом трейлер, на котором обвязанный громадным алым бантиком возвышался новенький тёмно-синий "Опель". Так Гасинский отблагодарил ведущую вечерних новостей за серию высококлассных рейтинговых выпусков. Как после такого подарка будешь плохо работать?

Все мы поэтому мечтали сделать что -нибудь выдающееся, чтобы заслужить похвалу Гасинского. Однажды Савва, отведя меня в сторону, тихо сказал мне: "хочу тебя пригласить на свой день рождения". "Супер!", обрадовался я. "Сам Гасинский приедет!", шёпотом добавил он. "Но зачем?", испугался я. Видите ли, богатые люди были для меня людьми за гранью понимания. Типа инопланетян. Воспитанный советской школой, я был бессребреником и не знал, как на всех них нужно реагировать. В присутствии богатого человека, я ощущал себя кроликом в компании льва. Думаю, что и в Аркаше присутствовала эта робость, поэтому он решил позвать на день рождения друзей. "Сказал, хочет лично поздравить", шепнул Савелий. "А кто ещё будет?", спросил я. "Ведущий новостей Виктор Осокин, его жена Алёна, Грунский, спецкорр Лобанов, ты, Киселёв…". "Киселёв?", ужаснулся я. Этого человека я боялся, как огня. Он был для меня загадкой. Маститый, степенный, он ходил по телецентру, возвышаясь, как "Титаник" над флотилией плотиков. Кто ж знал тогда, что у него и судьба примерно такая же! Отдельная! Хотя, не об этом сейчас речь.

В общем, лично я не знал, как себя вести в компании миллионера и владельца медиагруппы! Мы с Грунским и Лобановым приехали к Мамонову домой, как договаривались. Савва жил с матерью в старом доме, пятидесятых годов постройки. На лестничной клетке, куда мы вышли покурить, было тесновато. Оконное стекло межэтажного пролёта, закопчённое от времени и треснувшее по середине, едва пропускало уличный свет. За окрашенной зелёной краской сеткой громыхал с раздвижными дверями лифт.

Грунский, чтобы развеселить нас, стал вдруг рассказывать о своих любовных приключениях, и мы смеялись. Любопытные, как все мужчины, до таких подробностей, мы только и делали, что подзадоривали его, всё время спрашивая: "ну, а ты? А она чего?".

Вдруг заработал лифт. В старых домах это громко. Прямо танк снизу едет! Натянулись, стукаясь о бетонные пробои, канаты. Мамонов, прислушавшись, сказал: "ох, сдаётся мне ребята, это они. Давайте, идите -ка в дом". Мы зашли, сели за стол. Я сел рядом с Грунским. Слева от меня примостился Лобанов. От Грунского справа должен был сесть Мамонов. Напротив него ведущий итоговых новостей Евгений Киселёв. Место во главе стола оставили для Гасинского. Напротив меня сидели Осокин с женой Алёной. Всё было, кажется, нормально.

Тилимкнул дверной звонок. Мать Мамонова Евдокия Сергеевна открыла дверь и тут же засуетилась: "Ох, какие гости! Ох, какая честь!" и так далее. Мы встали, чтобы приветствовать начальство. Зашёл Гасинский, улыбчивый, не начальственный, демократичный. Следом Киселёв –полная его противоположность. Излишне сдержанный с неподвижным лицом, дорого и со вкусом одетый. Следом за ними грузчики внесли какую -то коробку. Оказалось, телевизор, плазма. Я оглядел жилище Саввы. Квартира была хотя и большая, но однокомнатная. На кухне уже висела одна плазма. В комнате тоже стоял телевизор. Куда интересно ещё одну такую громадину вешать? Весь дом был забит по образцу зажиточной советской семьи -мебелью, хрусталём, фотографиями и картинами.

Евдокия Сергеевна всё ещё суетилась, предлагая Гасинскому устраиваться за столом поудобней. Тут лишь я заметил, что еврея Гасинкого посадили во главе стола под большой иконой Божьей Матери. Гасинский, кажется, тоже это заметил, и, насупившись, замолчал. Никто не мог говорить в присутствии высокого гостя. Тишина была невыносимой. Мне отчего было неловко, что мы все, по-своему талантливые, не можем развеселить гостя. Был слышен лишь голос матери Мамонова, которая бегала из кухни в комнату, без конца напоминая о грядущих пельменях. В этой семье, по русской традиции, пельмени подавали на десерт. И следовало не особо наедаться, чтобы оценить их по достоинству.

Киселёв, сидевший рядом с Гасинским, о чём -то негромко с ним переговаривался. Следуя их примеру, также негромко стали переговариваться и мы. Неожиданно Алёна поинтересовалась, понравилось ли мне в Америке (я лишь недавно был там в командировке). Оказалось, что они собираются поехать с мужем в Чикаго к друзьям. Я сказал, что понравилось и вспомнил историю, которая приключилась со мной в Нью Йорке, где меня поселили в одном номере с гомосексуалистом по имени Тарас. Об этом я потом написал в одной из своих книг. Так вот, этот парень был редактором передачи на одном из образовательных каналов. Также, как и меня, его послали в Америку на учёбу по приглашению Конгресса США. Поначалу эта история не вызвала за столом большого интереса. Все лишь сдержанно хихикали. Но затем я разошёлся и стал рассказывать об этом во всех красках. Уж что -что, а быть ироничным на Неон Тв меня научили! Осокин, бросив есть, вдруг покрылся пятнами и стал валиться на бок от смеха. Алёна, забыв про Гасинского, вдруг захохотала во весь голос. Грунский и Лобанов стали подпрыгивать на месте от душившего их смеха, забыв про еду. Маслов и Гасинский, нехотя прислушиваясь к этой истории, изо всех сил делали вид, что это к ним это не относится. Когда я закончил рассказ, Киселёв тяжело вздохнул и, покачав головой, сказал:

– Возмутительно!

Не понятно, что он имел в виду. Моё выступление или то, что на телевидении есть такие, как Тарас.

– Да уж, – поддакнул ему Гасинский.

Наконец, принесли пельмени, сделанные по сибирскому рецепту. Все их попробовали и стали хвалить. После этого Гасинский и Киселёв встали, объявив, что уходят. Как их не уговаривали Мамонтов с матерью остаться на чай, они не соглашались. Гасинский, одевшись, тут же вышел, а Киселёв, надев пальто, сказал:

– Это безобразие! Вы даже не отрыли подарок, чтобы посмотреть! Кто так поступает?

И ушёл. А мы остались сидеть, как оплёванные.

– А чего его смотреть? – Сказал Осокин, когда начальство ушло. – Телевизор, он и есть – телевизор!

И все закивали, бормоча: "да, да". Однако на душе было муторно. Что же с нами теперь будет?

Глава пятая

Две свиньи

Оргвыводов в отношении нас, наше начальство, что удивительно так и не сделало. Всё таки те времена отличала подчёркнутая демократичность. Прошло время, и об инциденте на дне рождения стали забывать. Мы все продолжали работать и даже получать иногда премии. Что ни говорите, а работа в частной компании отличается от работы в компании государственной. Там бы нам за подобную неучтивость непременно бы устроили выволочку. А здесь меня просто перестал замечать Киселёв. Будто кошка между нами пробежала! Я с ним продолжал как ни в чём не бывало здороваться, а он в ответ лишь высокомерно кивал головой. Вот и сейчас, проходя мимо него с Карацюпой, я сказал ему: "здрасьте", а он в ответ только едва заметно мне кивнул.

– Чего дальше? – Спросил я Иру, проводив ведущего глазами.

– Ну и вот, представляешь, в Полярном у меня деньги украли из гостиницы, – продолжила Ира, останавливаясь зачем –то, чтобы рассказать. Я аккуратно потянул её за собой, чему Ира беспрекословно подчинилась. Мимо нас, топая, пробежал Мамонов, задев слегка Иру и даже не извинившись.

– Ничего себе! – Возмутилась Ира, потирая локоть. – Чего он носится, я не пойму?

– Да откуда я знаю? Продолжай. Ну?…

– Ну что, «ну»?! Двадцать пять тысяч сперли!

– Кто ж в гостиницах деньги оставляет? – Удивился я.

– Ну дура, что с меня возьмешь! В общем, звоню в телекомпанию, говорю: так, мол, и так, деньги потеряла. Они: трать свои, потом возместим. Я сунулась в банк, а там говорят: такие пластиковые карты, как у вас, не обслуживаем. Па-пам!

– Ну и как ты выкрутилась?

– Как, как…Звоню местному губернатору, представляюсь, потом говорю: какой у Вас красивый город, какие милые люди, то – се, как все здорово, давайте я у Вас интервью возьму, а потом как бы случайно так роняю– только пришлите за нами транспорт, а то, знаете, в вашей гостинице нас ограбили. Тот сразу–как? Что?! Какой позор! Мы разберемся… Я говорю – ну, это ладно. А не могли бы Вы нам помочь рассчитаться за проживание как -нибудь? Ладно, говорит, приходите завтра, попробуем помочь.

– Помог?

– Да помог. – Ира потрогала лоб. – Лучше б не помогал…Прислал деньги в сопровождении двух полковников милиции и двух членов городского собрания. А те говорят: поедемте к нам, мы там стол открыли, будем вас чествовать. Ну, я естественно головой мотаю, мол, только этого не хватало. А они: это приказ, а приказы не обсуждаются. Я стою, смотрю на них, под глазами круги, не выспалась, ноги, как валики диванные, руки, как пакли после этого вездехода…

– Какого вездехода? Ты про вездеход ничего не рассказывала.

– А-а, так это я с мужиком там одним познакомилась, который за нами в гостиницу на вездеходе приехал, представляешь? Классный оказался парень! Предложил нам покатать по ночной тундре. С фарами! – Ира заулыбалась.

– Ну, и?

– Так я же и говорю: еле утром приехали. И деньги пропали…

– Может это он и спёр?

– Откуда я знаю? – Сказала Ира. – Может, он. А, может, сами потеряли. Там мы еще много чего с собой брали, чтобы не замерзнуть ночью: водки пол ящика, спирта два литра…

Я уставился на неё.

– Ну, ты слухай дальше. – Как ни в чём не бывало, продолжила она, потянув за собой дальше по коридору. – Сижу в номере, передо мной на столе двадцать не отсмотренных кассет стопочкой, эфир послезавтра, оператор на диване спит пьяный в хлам, техник в углу сидит напивается…а я не знаю, как камеру включить и эти еще приперлись – здрасьте! У нас приказ. Поехали к нам пить…

– Кто?

– Да опричники эти губернаторские! Время главное к ночи! Посчитала -в Москве уже три часа! Я им говорю: дайте я хоть в душ схожу. А они – зачем, если у нас пьянка в бане. В какой, спрашиваю, бане? Вы чего, говорю, сказилысь, мужчины?! Я в баню? С вами? Да я вас впервые вижу! Они говорят мне: нет, нет, не волнуйтесь, ничего такого, просто это традиция у нас такая…Ну, думаю, началось…Будет сейчас ирония судьбы или с легким паром! Прикинула, туда – сюда, а ведь выхода нет. За номер-то платить надо! Думаю – а, ладно! Пусть хоть все поимеют, лишь бы до дома доехать! Надела платье, выхожу, говорю – вот она я, красавица! Берите меня на главную роль с Мягковым! (она имела в виду название водки). А они говорят: ну, ладно, берите с собой оператора и поехали. Я их спрашиваю ошеломленно так: зачем оператор? Он уже спит давно без задних ног. А они: мы задолженность вашу погасили из какого-то своего фонда, не могли бы вы нам за это снять нашу тусовку для архива, в знак благодарности, что ли…

– Ну, думаю, вообще супер! Лучше б они ко мне приставали всю ночь, чем такое…Бужу техника, говорю: пошли, снимать надо. Он говорит: ща! И падает на пол. Я стою, глазами хлопаю, эти в коридоре ждут, оператор спит, техник пьян в сосиску.

– Ну, и что ты сделала?

– Угадай?

– Не знаю…

– Взяла штатив, камеру, выношу все, говорю: помогите донести, я сама сниму.

– Ты ведь даже не знаешь, как камера включается! – Удивился я.

– Да в том-то и дело! Но, думаю, раз уж начала блефовать, надо же до конца! Где наша не пропадала!

– Ну, ты даешь…

– А то! Новости -наша профессия…

Мимо нас, громко топая, быстро прошёл в обратную сторону Мамонов.

Не говоря ни слова, мы оба проводили его глазами.

– Просто не обращай внимания, -посоветовал я, беря её под руку, – продолжай.

– Приезжаем в баню, а она больше, чем вся наша редакция. Мужики ходят обёрнутые в полотенца, такой бассейн, как у нас озеро под Херсоном, которое в море впадает, шаечки, девушки какие -то в халатиках…

Мимо нас по коридору, перпендикулярному тому, по которому мы шли, глумливо ухмыляясь прошествовали Лёша и Андрюша. Один сделал шутовской реверанс Ире, другой изобразил мелкий книксен.

– Идите, идите, девочки, – спровадила их рукой Ира. – Так вот, я им говорю, опричникам этим: режьте меня, бейте, но я раздеваться не буду. Они смеются: не надо, конечно, если не хотите. Вдруг выбегает из парилки мужичок – маленький, толстенький, полотенцем обернутый. Мне шепчут: это губернатор. Я представилась, он спрашивает: ну что, снимите мое ежегодное послание? Я его отвожу в сторонку и честно говорю: так и так, не обессудьте, не умею я с этой хреновиной обращаться. Если у вас есть кто на примете – пусть снимает…

– Сняли?

– Нет. Но он хороший мужик оказался. Нет, так нет, говорит. И спрашивает: а зачем же тогда сюда приехали? Я ему говорю: как? Нужда заставит, приедешь! Он смеётся: да ладно, говорит, мы бы вам и так денег дали. Подумаешь… Мы же сибиряки!

Ну, потом еще потом с ним обменялись телефонами и он мне звонил…

– Приставал?

– Упаси Бог! Напоил просто. До свинского состояния. Еле уползла…Это уже вторая бессонная ночь была подряд. Теперь вот мучаюсь.

– Ну, это так сказать издержки профессии.

– Уж точно…

– Поможешь написать?

– Ну, если в качестве дружеской поддержки.

– Ой, вот здоровья тебе! – Ухватилась за мои руки Ира. – Давай, пошли, я тебя чаем угощу!

– Да я и сам в состоянии…

– Вот только не вздумай отказаться!

Утром в ресторане "Твин Пигз" было не так многолюдно, как днём. Возле стены за столиком сидели все те же Леша и Андрюша, пришедшие следом за нами и оказавшиеся в очереди непонятным образом впереди нас. Увидев Иру, Медведев послал ей воздушный поцелуй. Ира в ответ выставила ему средний палец руки.

Взяв еды и чайник чаю, мы подсели к корреспонденту Сапунову или Сапе и спецкорру Славе Грунскому, по прозвищу Груня. Слава слыл у нас настоящим мачо. Был мечтой экзальтированных корреспонденток и телевизионных педерастов. Когда наш штатный гомик Павел Носков приходил на работу, он, увидев за рабочим столом Груню, сразу кидался его приласкать. У Славы была привычка сидеть, закинув ноги на стол. Груня не успевал ещё опомниться, а Паша, налетев на него, как коршун на овцу, уже засовывал ему руки под штаны, приговаривая: «О-о, какой здесь мужчина! Побыкуем? Ну, давайте побыкуем, Слава!». Специально для Носкова, кстати, на доске в корреспондентской изобразили двух мужчин с рогами, под которыми красовалась подпись: «В помещении не быковать!» Пашу это никогда не останавливало. Смешно задирая ноги, смеясь и краснея, Груня слабо отбивался от Носкова. Краснел то он краснел, конечно, но ему, по-моему очень импонировало внимание такого маститого телевизионщика, как Паша. Женщины тоже не оставляли Славу без внимания. Сама телеведущая Таня Митяева, здороваясь с ним, целовала его и прижималась к Славе всем телом. Среди коллег Груня слыл общепризнанным знатоком женщин, активного отдыха и культуры Югославии. Сербский язык был у него вторым. Он и внешне был очень похож на серба – высокий, статный, с мужественным лицом и гладко зачесанными назад темными волосами.

– Можно мы к вам подсядем? Вдвоём с девушкой? – Спросил я их обоих, но прежде всего Сапунова, который в обществе женщин чувствовал себя несколько напряженно.

– Можно, но…с девушкой… – Сапа с улыбкой покосился на Иру, – мы здесь такие вещи обсуждаем.

– Я не девушка, я журналист! – Строго заметила Ира и не дожидаясь разрешения села, вызвав этим смех за соседним столом. Ира повернулась и показала кулак Медведеву и Веселовскому.

– Не обращайте внимания, – объяснила она своё поведение. – Некоторые тут ревнуют, когда я с мужиками сплетничаю.

Сапунов хохотнул, оглянувшись на Веселовского с Медведевым. Грунский, откинув голову, разочарованно вздохнул, отводя глаза в сторону. Они с Сапой обсуждали его последнюю командировку и присутствие Иры могло сделать общение куда менее интересным. Но Сапа сказал:

– Ладно, раз человек просит, значит, не обращаем внимания!

– Что, прямо совсем? – Слегка покраснел Груня.

– Конечно! Ну, сколько в этот раз? – Нетерпеливо спросил Сапа, подмигивая Груне и бросая игривые взгляды то на Иру, то на меня.

– Пять, –несколько смущенно ответил Слава, отправляя в рот кусочек жареной семги. Как любой нормальный Геракл, он вел счет своим подвигам.

Мы с Сапой одобрительно закивали головами, дескать, нормально, кучно кладешь, не потерял сноровки, молодец, ничего другого мы от тебя и не ждали!

– Причем с первой я начал еще в самолете, – продолжил Слава, отпив из чашечки кофе.– Можно сказать, всю дорогу пролетел в сортире. Так мы с ней в обнимку и вышли в Анталье, пошатываясь и попахивая туалетным дезодорантом. Очередь в Water Сloset была до первого салона.

– Ну, это технические подробности, – поморщился с улыбкой Сапа. – Клозет – он на то и closed чтобы быть закрытым. Дальше что?

– А что дальше? Дальше – все, как обычно. – хохотнул Груня: трусики, замочки, поцелуи …

– В губы? – Спросил Сапа, издав томный стон.

– Естесно…

– Ну, поцелуй в губы, это даже в индийском кино разрешают уже делать, -трезво рассудил Сапа.

– Нет, в эти губы ещё не разрешают, – серьёзно заметил Грунский.– Я не те губы имел в виду.

– А какие? – Не понял Сапа.

– Те, что ниже талии, да, Груня? – Спросил я, усмехнувшись.

Ира сразу поперхнулась, бросив на тарелку откушенную котлету, проткнутую вилкой и выхватив из держателя салфетку, стала нарочито тщательно вытирать рот:

– Переперчила я всё -таки!

– С перчиком надо поосторожней быть…-довольно заулыбался Сапа.

– Ничего, ничего…-замахала рукой Ира, трогая без конца шею. – Это..не из – за вас. Общайтесь, пожалуйста. Тут из окна просто дует что -ли.

– Закрыть? – Галантно предложил Сапа.

– Да, если можно. Вы продолжайте, не обращайте внимания.

– А, ну, и чего дальше, Слава? – Встав и толкнув окошко, а затем сев на место, спросил Сапа.

– Захожу в номер – а там такая горничная! Ноги -во, грудь – во, глаза, как две летающие тарелки. – Продолжил Грунский. – Ну, и, короче – понеслось…

– Что, сразу? – Не поверил Сапа.

– Да. А чего время зря терять? Они же там готовы для этого. Одна там пыль вытирала. Я -то- сё, не помочь, говорю? Сзади подхожу, трогаю так…– Ира, перестав есть, уставилась на Грунского:

– Она мне говорит: – как ни в чём не бывало, продолжал тот, – ну, если вы настаиваете! И улыбается. Я чемодан с кровати убираю, наклоняюсь его под кровать сунуть, нечаянно смотрю ей, а там, мать честная, два копчёных окорока и тряпочка вместо нижнего белья! Честно! Ну, погоди, думаю. Подхожу, одной рукой вместе с ней беру её руку с губочкой, другой обнимаю и говорю на ухо: что -то у вас передничек замялся, хотите я вам его разглажу…

Груня слегка откинулся на стуле, чтобы показать, где именно он гладил горничную.

– А она? – Прямо-таки выструнился на этих словах, как охотничий пёс, Сапа.

– Чего -она? Мсье, говорит, если вам нужны удовольствия…

– Вот так просто?

– Ну, да.

– А ты?

– Я -что? Сколько, говорю? Она: для вас – сто пятьдесят долларов.

– Чего -то дорого, – зачесался Сапа.

– Да. Поэтому я говорю: слушайте, давайте по любви, а?

– Она -нет, это против моих правил.

– Я говорю: а давать деньги за это -против моих правил!

– Во класс! И на чём сошлись?

– Она говорит: давайте сделаем вид, что это по любви, а потом вы мне дадите мне сто баксов, как подарок.

– Хитрая!

– Ага! Но я говорю: не, максимум семьдесят.

– И чего она?

– Вы жадный, говорит. Ладно, восемьдесят.

– Ок, говорю, пойдёт. Лёг на кровать, типа устал очень и хочу отдохнуть. Вдруг чувствую, мне штаны она снимает и потом: о-о, у-мм, мм…

Ира вдруг снова закашлялась, схватив себя уже двумя руками за горло.

– Что случилось? – Заботливо поинтересовался у неё Сапа.

– Ерунда, просто в горло что -то попало. -Захлопала глазами Ира.

– Груня, что надо делать, если девушке что-то попало в горло?

– Надо проглотить, – авторитетно заявил Грунский.

Ира подскочила, заявив: "ой, мне пора, там ещё только всего не сделано у меня!". Дальше повисла пауза, во время которой трое мужчин, с красными, как свекла лицами, закрыв рты, начали медленно сползать со стульев.

– Ой, ну что вы в самом деле такие двусмысленные! – Возмутилась Ира, глядя на всех по очереди. – Человек просто сказал: «проглотить». А вы сразу напредставляли себе наверно невесть что!..