Девять кругов рая. Книга Третья

Ткнул он в ближайшую к нему.

– Тридцать долларов.

– А эта?

– Тоже тридцать.

– Но это же почти как в Москве! – Возмутился Саша.

– А я что говорил? – С достоинством парировал Сулаймон.

– Одолжишь денег? – Подбежав ко мне, спросил Саша.

– Зачем? – Поморщился я.

– Понимаешь, чисто научный интерес. Просто как у энтомолога к бабочкам.

Нехотя я вытащил из кармана тысячу рублей и дал ему. Саша поблагодарил и заявил, что придёт утром. Он выбрал себе самую обычную гетеру, которая всё то время, пока он выбирал, улыбалась нам пунцовым и ядовитым, словно бы липким от сладостей ртом. Сулаймон тоже выбрал себе девушку. Остальные проститутки строем вернулись в казино. Плац опустел.

На улице в этот ранний час были только несколько бездомных и дворники. Глазами они провожали странную процессию, во главе которой вышагивали субтильный русский юноша и богатый с виду таджик, а за ними плелись две развратные женщины в чёрном, позади которых ещё плелись невесть откуда взявшиеся две худые таджикские собаки с высунутыми языками, чей измождённый вид выражал неистребимую веру в человека, несмотря на все его пороки и слабости. Дорогу процессии освещал желтоватый свет фонарей, в лучах которого клубилась пыль вездесущего «Афганца».

– Не понимаю я мужиков, – сложив на груди руки, сказала Марина, глядя вслед удаляющейся процессии. – Людям говорят: осторожно, не испачкайтесь! Смотреть можно бесплатно. А они что? Они мало того, что трогают это руками, так ещё платят за это деньги!

Тавар с удвоенным интересом посмотрел на Марину:

Ты когда -нибудь про парк Боги Рудаки слышала? – Спросил он.

Ветрова отвела глаза, потом решительно мотнула головой:

– Нет. Первый раз слышу.

– Название переводится, как "Пять ручьёв". Там правда много фонтанов и очень красиво, особенно вечером. Раньше парк назывался имени Ленина. Он был спроектирован русскими. Но теперь его переименовали. Хочешь посмотреть? Марина повернулась ко мне, будто желая спросить: "как, начальник?"

– Идите, только осторожно. –Сказал я.– Тавар, отвечаешь за неё головой.

Тавар улыбнулся, как человек, который всегда за всё отвечает головой. Мне эта его улыбка понравилась.

Я пошёл в гостиницу и лёг спать. Но сон не шёл. Включив настольный свет, я открыл блокнот и начал писать заметки. Часа два ночи, я услышал в коридоре шаги и понял, что это возвращается Саша. Чтобы не смущать его, я положил на тумбочку блокнот и выключил свет. Открыв дверь, Саша замер у входа и я понял, что он вспоминает, где лампочка. Пожалев его, я включил бра. Саша выглядел уставшим и каким-то… виноватым.

– Доброй ночи, -сказал я.

– Какой угодно, только не доброй…-проворчал он, начав раздеваться.

Раздевшись, юркнул под одеяло и накрылся с головой. Я выключил свет. По тому, как поднималось одеяло в такт его дыханию, было видно, что он переживает какую-то невероятную внутреннюю муку.

– Надеюсь, ты ее не убил, – сказал я. – И не съел.

Из под одеяла донёсся тяжёлый вздох, потом выпросталась голова и рука:

– Какой же я идиот! – Сказал он: – Ведь что -то внутри мне говорило: не надо этого делать. А я полез. Полез -и…

– И что?

– Вляпался, что ещё! Прости, не хочу больше говорить об этом!

Он отвернулся к стене, делая вид, что заснул.

– Спокойной ночи, -пожелал я ему.

– И тебе. – Он снова накрылся с головой одеялом.

– Зачем тебе это вообще понадобилось? – Спросил я.

Вместо ответа из под одеяла опять донесся глухой протяжный стон. Через минуту он снова откинул одеяло и я понял, что ему надо выговориться:

– Даже ни разу не пошевелилась, представляешь? – Сказал он.– Легла – и не шевелится. Я думал спит. Или умерла. Хотел ее перевернуть – она как зашипит: делай свое дело и уходи, козел! И главное заросли…Знаешь, они не бреются. Нигде! Запах… Техник снова положил руки на горло, изобразив тошноту.

– Восток – дело тонкое…– Усмехнулся я.

Молчаливым и подавленным Саша выглядел и утром за завтраком. Марина, напротив, излучала энергию, хотя тарелки с едой перед ней оставались нетронутыми. Отхлебнув зеленого чая, она посмотрела на своего техника и по -доброму спросила:

– Чего скуксился, наф-наф? Не понравились таджички?

Саша поморщился, приложив два пальца к горлу, и отодвинул от себя тарелку. На Марину он даже не смотрел. Ему было стыдно.

– Ладно, пока товарища мутит, может, ты расскажешь, что мы сегодня снимаем? – Обратилась Марина ко мне, подливая себе чай. Тема проституток, я понял, ее не интересовала. – Сегодня ночью на улице стреляли, ты слышал?

Я покачал головой. Говорить о работе не хотелось, но спросил:

– Откуда ты знаешь, что стреляли?

– Мы из парка вышли. Смотрим, бегут люди, а за ним где -то стреляют. Мы опять в парк, спрятались там под кустик и ждали, когда всё закончится.

– А потом?

– Потом Тавар до гостиницы меня проводил.

– И всё?

– Всё, – уставилась на меня Ветрова. – А ты что думал?

– Даже не целовались?

– Почему мы должны целоваться?

– Ну, вы же гуляли по ночному городу, общались и все такое…

– Общались – и всё!

– А-а…– мы с техником многозначительно переглянулись.

– Вы что, с ума сошли? – искренне удивилась она.– Этого мне еще не хватало! С таджиком!..

– Он – туркмен. – Поправил я.

– С туркменом!

Саша понимающе закивал головой:

– Правильно, Маринка, поддерживаю, – пережевывая сыр, задумчиво сказал он – Лучше с русским. Со мной, например …

Мелькнула в воздухе тяжелая Маринина рука, успев чиркануть по затылку техника раньше, чем тот успел пригнуть голову.

– Бить подчиненных незаконно! – Закричал Саша, потирая затылок.

– А ты думай, что говоришь! – Сказала Марина. – Я женщина замужняя, серьезная. Глупостей не люблю.

– Да, а кто в Воронеже закадрил официанта? – Спросил Саша. – А потом приволок его к себе в номер в пять утра и просил нас потом его оттуда вытащить?

– Это была минутная слабость, – сказала Марина – Имеет женщина право на минутную слабость?

– Имеет. – Кивнул Саша.– А кто в Твери заставил меня заплатить танцору фольклорного ансамбля «Русские медведи» сто долларов, чтобы тот разделся и танцевал в женских трусиках «стринг» на столе?

– Ну, это же был перфоманс, – сказала Марина.– В чистом виде искусство.

– А-а-а, искусство… вот как это теперь называется! Раньше это по-другому называлось.

– Б….!

Он не успел договорить, потому что Маринина рука, мелькнув в воздухе, снова чиркнула ему по затылку.

Саша закинул одну ногу на другую, одну руку вставил перед собой для защиты от нового нападения, а локоть устроил на спинке стула и сделал обиженное лицо.

– Ну? – Спросил он.

Он хотел, чтобы перед ним извинились. Но Марина не собиралась извиняться. Отхлебнув чай, она стала смотреть на стену. Там висели медные тарелки с чеканкой, сделанные кустарным способом. Зал ресторана при гостинице был очень большим с претензией на имперскую величавость, потолки высокие с лепниной, стены из серого ноздреватого песчаника, напоминающие, если приглядеться, Лунную карту. Под потолком была хрустальная люстра. Столы и стулья были массивными и тяжёлыми. Наверно, чтобы у посетителей не было искушения поднять их и на кого-нибудь опустить. Восток дело тонкое!

В зале, кроме нас никого не было. Любое громко сказанное слово, как шарик пинг понга стукалось о стены и отскакивало, вызывая эффект холла.

– Красиво, но как –то пусто. –Резюмировала Марина, оглядев всё. – Так что мы будем снимать, ты решил? – Решил?..Надо ведь что-то делать.

Отвлёкшись от таджикского искусства на стенах, Ветрова взглянула на меня, потом на Сашу, который давно опустил руку и принял обычную для себя позу :

– Развлекухи здесь никакой, народ от скуки воет. План работы у тебя есть? Вот эта неплохо сделана…

Мы вдвоём посмотрели на медную тарелку, где были выдавлены река, горы, птица в небе и круглая башня минарета с оградой для муэдзина наверху.

– Чувствуется настроение, остальное так, конечно…– Снова повернула Марина голову к стене. – Нет, ну он забавный…– неожиданно встрепенулась Марина, вспомнив, как видно, о вчерашнем вечере с Таваром. – Хотя с ним трудно разговаривать. Говорит странные вещи, нежности…москвичи так не разговаривают. Конечно, интересный человек.

Марина взяла из тарелки кусочек брынзы и внимательно изучив, стала крошить его пальцами, – Так что мы?… – Она запнулась, увидев две пары пялящихся на неё, бесстыжих хохочущих глаз:

– Боже, какие же вы оба дураки! – Устало сказала она и, проигнорировав наш смех, стала опять разглядывать стену. За столом повисла тишина. Мы, опустив головы, молча давились от смеха, едва сдерживая рвущийся из нас наружу весёлый пар. Марина положила в чай пару кусочков сахара и стала их размешивать. Было слышно, как нежно звякает ложка о керамическую чашку. Размешав, он положила ложку на блюдце, снова уставилась на стену и вдруг спросила:

– Слушай, а туркмены обрезание делают?

– Наконец -то! – Разразились мы Сашей дружным смехом. – Хотя, туркмены, может – не все…

Тут нас с Сашей стало натурально нести. Долго сдерживаемые наши мысли, стали теперь обгонять друг друга, соревнуясь в желании всё громче заявить о себе.

– А знаешь, – начал бить меня по плечу Саша, желая, чтобы я обратил на него внимание. – Говорят, мужики, делают обрезание, чтобы делать ЭТО подолгу.

– Сто процентов, – подтвердил я.– Шпарит, как паровозное дышло туда -сюда…

– Нет, гоняет туда –сюда, как мортира для пушки. – Поправил Саша.

– Как клапан велонасоса, лучше сказать!

Марина смотрела на нас обоих с улыбкой сожаления. У неё было такое выражение лица, которое без слов говорило: "Идиоты несчастные! Что с вас взять? Одно только на уме…"!

– Не, не, – не обращающий внимания на её настроение, продолжал духариться Саша. – Говорят, здесь при первой встречи, чтобы девушка сразу поняла, с каким сюрпризом имеет дело, ей предлагают вафельное мороженое с такой голой шапочкой, – он немедленно показал воображаемую шапочку, которую погладил пальчиком.– Ну, скажи честно, он же тебе предлагал мороженое, Марин?

– Ну, предлагал, только я же не знала, что это у них здесь…